Текст книги "Гончая. Корабль-призрак"

Eine Weihnachtsgeschichte99
  Рождественская история (нем).


[Закрыть]

The frost was on the village roofs as white as ocean foam;

The good red fires were burning bright in every «long-shore home1010
  Белей океанской пены крыши мороз белил, Жарко сияли окна, дым из печей валил (пер. А. Сергеева)


[Закрыть].

Р. Л. Стивенсон, «Рождество в море»

Ноябрьский переход по Балтике – не то, что я мог бы посоветовать в качестве увеселительного морского круиза. Море уже засыпает и глухо огрызается, если кто-то пытается его тревожить, то мерно качая корабль по килю, отчего быстро перестает хотеться жить, то взрываясь коротким бешеным штормом. Обледенелые снасти царапают руки, дыхание стынет у губ… короче говоря, к тому моменту, как мы шли по Фленсбургскому фьорду, и я стоял на мостике, подняв воротник куртки и обхватив плохо гнущимися пальцами кружку с горячим чаем, никакая морская романтика меня уже не трогала. Чертовски хотелось на твердую землю, а еще выспаться, в душ, согреться по-настоящему и учинить пьяный дебош.

К счастью, во Фленсбурге мы встали прочно – до весны. И если поначалу отбоя не было от посетителей, экскурсантов, желающих залезть по покрытым льдом вантам или ненадолго выйти под парусами, то к декабрю мы сделались просто привычной местной достопримечательностью, и визитами нас удостаивали редко. У команды появилось свободное время. Джо даже слетала домой, в Англию, но вернулась уже через неделю, по горло сытая семейными ценностями.

Здесь ей не повезло – команду как раз охватила предрождественская лихорадка, и тихие семейные идеалы котировались весьма высоко. Начало сумасшествию положил сам капитан, однажды сухо поинтересовавшийся на утреннем построении:

– Господа, что за безобразие творится у нас на палубе?

Я в панике огляделся. Вчера корабль был отчищен и отдраен досуха, но за ночь на палубу и планширь успел нападать легкий снежок. В этом что ли дело?

– Разрешите уточнить, сэр, – спокойно вмешался Рамсес, – вы имеете в виду снег?

– Нет, я спрашиваю, почему на борту нет елки? Я же говорю – безобразие, – повторил капитан.

– Принято, сэр. Будет сделано.

– И все остальное, пожалуйста. Веночки, гирлянды, вертеп…

– И омелу на грот-мачте не забудьте, – буркнула себе под нос Джо.

– Спасибо за идею, Джо. И омелу на грот-мачте, – невозмутимо закончил капитан.

Соскучившиеся матросы дружно взялись за дело. Честно говоря, вкус нам местами изменял. Во всяком случае, венки из остролиста над пушечными портами и красные шапки на головах резных дельфинов капитан назвал безобразием абсолютно искренне и потребовал убрать.

В середине декабря я в одиночку бродил по городу в поисках, страшно сказать, рождественских подарков. Ну, бродил – это громко сказано, скорее короткими перебежками передвигался от магазина к магазину, перчаткой прикрывая лицо от мерзлого ветра с моря. Мороз стоял дикий, глаза слезились, воздух примерзал у ноздрей. Улицы серебрились под невероятно ярким солнцем.

Дарить подарки хорошим друзьям иногда бывает ничуть не легче, чем бабушкам с дедушками, особенно если эти друзья женщины. Обычную женскую дребедень вроде не подаришь… книги? табак? выпивка? А ведь есть еще капитан…

Сложнейшие умозаключения прервал удар в плечо, ощутимый даже сквозь толстую куртку. Я обернулся. Крошечная девочка, вся пушистая и розовая, не успела еще опустить руку после броска и стояла, уставившись на меня и открыв полубеззубый рот. Представляете, сколько упорства нужно, чтобы слепить снежок на таком морозе? И что это будет за снежок? Господи боже мой, она еще и перчатки сняла для этого…

– Простите пожалуйста, она целилась в меня, – к многострадальному плечу опять прикоснулись.

Она стояла спиной к солнцу, и из-за этого я не смог ее сразу разглядеть. Увидел только сияющую золотую фигуру, как в фильмахпоказывают.

– Простите, – встревоженно повторила она, – она не слишком сильно вас ушибла?

С другого ракурса она оказалась, конечно, совсем не золотым ангелом, а просто высокой красивой девушкой – светловолосой, с тонким точеным лицом. Фигуру, к сожалению, скрывала тяжелая зимняя одежда.

– Все в порядке. Но вы мне теперь должны, – грех не воспользоваться такой ситуацией.

– И что же? – прищурилась она. На носу внезапно обнаружились веснушки, неожиданные в декабре и оттого милые.

– Посоветуйте, что можно подарить девушке двадцати восьми лет, если она во-первых, боевой товарищ, а во-вторых, второй помощник капитана парусного фрегата.

– Так вы с того корабля? – ахнула девушка. – Меня зовут Эмма.

– Рудольф, – вздохнул я. – Пойдемте вместе выгуливать вашего юного терминатора, что ли.

Судя по тому, как она незамедлительно подхватила меня под руку, больших усилий прилагать мне не придется. Впрочем, пожалеть о приглашении тоже не пришлось, а время показало, что первое мое предположение оказалось ошибочным. Мы довольно быстро вернули девочку (к счастью, племянницу, а не дочь) домой и гуляли по Фленсбургу вдвоем, от одного празднично украшенного магазинчика или кафе к другому. Походя купили подарок Джо – сережки с голубыми камнями («Сережки?», – усомнился я. «Ну да, – пожала плечами Эмма, – что же, оттого, что она второй помощник, она перестает быть женщиной?»). А потом Эмма показала мне чудесную букинистическую лавочку совсем недалеко от порта, и там я нашел подарок даже для капитана – карманный вариант Theatrum Orbis Terrarum Ортелия издания тысяча шестьсот восемьдесят четвертого года. Цену атласа я, конечно, предпочел забыть сразу и навсегда, но зато купил подарок, а заодно и произвел впечатление на девушку. А произвести впечатление хотелось, честно говоря.

Так и пошло. День за днем мы гуляли по Фленсбургу, слушали орган в соборе святого Николая, съездили в замок, перебирали безделушки в антикварных магазинах, устраивали сравнительную дегустацию глинтвейна в разных кабачках, я рассказывал ей о море, а она мне о своей относительно тихой жизни – на самом деле она была археологом, по полгода проводила в поле, и скучной ее жизнь назвать было никак нельзя. И как-то так выходило, что мы просто гуляли и разговаривали, я даже не поцеловал ее ни разу. Хотя очень хотелось. Но при взгляде на строгую линию ее губ я каждый раз чувствовал себя сопливым первогодком – не совсем безосновательно, она еще и постарше меня была. Вот еще, будет такая со мной целоваться. А потом я собрался с духом и привел ее на «Гончую».

Она пропала. Бродила по кораблю, как зомби, залезла аж на грот-брам-рей, не позволив даже себя подстраховать, исследовала главную палубу и трюм, гладила пальцами без перчаток резьбу и просто гладкое дерево, нюхала смоленые концы и забывала даже ахать и строить глазки. Может, и к лучшему – увидев, как она берется за рукояти штурвала, я и без того стал чувствовать себя неуютно в ее присутствии.

– Спасибо, – только и выдохнула она наконец. И еще раз провела рукой по планширю, будто не в силах с ним расстаться. – Как у вас здесь здорово…

– А хочешь… – я собрался с духом, – хочешь с нами Рождество встречать?

– Спасибо, – улыбнулась она. – С удовольствием.

– Пойдем, сварю тебе кофе. С друзьями познакомлю.

Друзей долго искать не пришлось – именно в этот момент Джо с Рамсесом показались у трапа, вооруженные бумажными стаканчиками с глинтвейном и умирающие от смеха. Идти по трапу им показалось слишком долго, и они одновременно шагнули через руслень. Джо поскользнулась, ухватилась за Рамсеса, чуть не обрушив его на палубу. Настроения им это не ухудшило.

– Кого я вижу, – ехидно обрадовался Рамсес, – неужто господин третий помощник почтил борт своим присутствием?

– Черт, я так надеялся проскочить мимо тебя незамеченным…

– Может, наказать тебя за нарушение дисциплины? – предложила Джо. – Гальюны вычисти, что ли.

– А что подумают матросы, если офицер будет чистить гальюны? Непедагогично как-то…

– Ничего, зато для твоего воспитания очень полезно будет.

Эмма в ужасе переводила взгляд с ребят на меня. Мне стало стыдно.

– Не пугайте девушку, господа офицеры. Эмма, они не всегда такие, честное слово.

– Врет, – заверила Джо. – Почти всегда, за исключением тех случаев, когда мы еще хуже. Так, вы Эмма, мы это уже слышали. Я Джо, это Рамсес. Пойдемте чай пить, что ли. А то глинтвейн мы купили какой-то неудачный.

– Знаю, – улыбнулась Эмма. – Удачный продается в соседней палатке, мы его весь перепробовали.

В кают-компании было тепло, пахло имбирем, шоколадом и еще какими-то пряностями – кок, следуя общей моде, пек рождественское печенье. И если поначалу беготня с посудой и попытки выпросить у кока печенье как-то скрадывали неловкость, то, устроившись наконец за столом, мы каменно замолчали.

– У вас очень… милый корабль, – попыталась нарушить тишину Эмма.

– Милый? – выразительно переспросила Джо.

А Рамсес неожиданно сверкнул белоснежной улыбкой на смуглом лице, придвинулся ближе к Эмме и произнес идиотский, но витиеватый комплимент, построенный на том же слове «милый». Она без малейшего промедления ответила в тон. И через десять минут мне стало ясно, что девушек нужно отнюдь не интеллектуальными разговорами занимать и не знанием старых книг впечатлять.

– Джо, пойдем покурим, что ли. Мы им мешаем, – громко сказал я. Занятая куртуазной беседой парочка никак не отреагировала.

– Вот сволочь, – от души пожаловался я.

– Дурачок ты, Рудольф, – мечтательно улыбнулась Джо. Она стояла, взявшись одной рукой за штаг, а во второй держа на отлете впустую тлеющую сигарету, оглядывала пустой заледеневший фьорд. – Все будет хорошо. Особенно хорошо будет, если ты пригласишь ее к нам Рождество встречать.

– Я уже пригласил, раньше. Она вроде согласилась.

– Ну вот и молодец.

В этот момент предатель Рамсес вместе с Эммой к нам присоединились.

– Эмма спросила, нет ли у нас случайно вакансий.

– А то ты сам не знаешь. – Буркнул я. – Есть. Лично у меня в вахте не хватает матроса. Но это к началу навигации.

– Матрос? – переспросила Эмма, закусив губу.

– А ты думала, в море пиар-менеджеры нужны? – окончательно рассердился я.

– Рудольф! – холодно сказала Джо.

– Я пойду, пожалуй, – сказала Эмма после паузы.

– Я провожу… – меня стремительно охватывало раскаяние.

– Не надо.

– Ну чего, рады? – поинтересовалась Джо, когда Эмма ушла, почти убежала. – Один идиот перья распускает, второй обижается на девочку на ровном месте. Видеть вас не хочу.

И если Джо перестала на нас злиться часа через два, то Эмму я больше не видел. Трубку она не брала, на сообщения не отвечала. Впрочем, ее можно было понять.

Наступил Сочельник. Мы втроем покуривали на баке, ожидая начала торжественного застолья. Больше на палубе никого не было, падал крупный тихий снег, и все вокруг выглядело, как на рождественской открытке. Чуда вот только ждать не приходилось…

Я сгреб с выбленки горсть снега, кинул в Рамсеса. Тот не отреагировал. Второй снежок полетел на берег. И там, на набережной, я увидел девичью фигурку.

Мы встретились где-то на полпути к кораблю, и ни один из нас не сказал ни слова, пока мы шли к трапу. Спускаясь с него, она вложила руку в мою. И вдруг поскользнулась на мокрой от снега ступеньке, потеряла равновесие. Я подхватил ее, но меня тоже шатнуло в сторону, прямо под грот.

Где-то на полпути между палубой и марсовой площадкой к грот-мачте был прибит венок из омелы, украшенный красной лентой.

Кажется, первой вспомнила про древний рождественский обычай все-таки она.

Капитан испанского флота

Ибо в шесть дней создал Г-сподь небо и землю,

море и все, что в них, и почил в день седьмой.

Посему благословил Г-сподь день субботний и освятил его.

Книга Шмот

Дисциплина на «Гончей» царит железная, что весьма странно как для морских бродяг семнадцатого века, так и для современных учебных парусников. Матросы – это матросы, а офицеры – это офицеры, ослушаться не то что приказа, а хотя бы случайного пожелания капитана немыслимо, азартные игры на борту с определенного момента находятся под запретом, алкоголь в море употребляет только комсостав, очень редко и только с особого разрешения, огни гасят строго в десять вечера, в восемь утра вся команда выходит на построение, а за опоздание на построение или вахту на две минуты провинившийся лишается берега, и это всеми принимается как должное. Если же матрос заступит на траповую вахту нетрезвым, вероятнее всего, он просто болен. Пару раз я сам со зла посылал матросов переделывать приборку по три раза подряд – переделывали молча. Не знаю, как в семнадцатом веке, но по сравнению со «Святой Марией» или тем, что я видел на фестивалях и регатах, где у трапа тебя вполне может встретить вахтенный, с трудом артикулирующий двухсложные слова, а капитан может обнаружиться на баке в компании девчонки-волонтерки, которой он с далеко идущими намерениями вытирает сопли, «Гончая» – прямо монастырь. Хотя со временем я узнал, что есть корабли, по сравнению с которыми и у нас бардак.

Март мы простояли в Голландии, в Лелистаде – готовили корабль к сезону, а потом дополнительно покрывали доски обшивки какой-то вонючей субстанцией. Я про себя полагал, что ввели какие-нибудь новые стандарты для исторических судов, вроде необходимости негорючего корпуса, но реальность оказалась куда проще – оказывается, мы отправлялись в Хайфу, а от микроорганизмов Средиземного моря нужна дополнительная защита. Вопрос, зачем нам сдалась Хайфа, традиционно остался незаданным. Да и какая разница – в конце концов, на Святой земле мне бывать еще не доводилось. А может, и капитану тоже. Чем не повод?

Поэтому весна в этом году наступила заметно раньше, чем обычно, одновременно с началом навигации. Средиземное море к апрелю уже согревается – ну, по меркам северных моряков, конечно, и красивая, бирюзово-переливчатая вода манит к себе. Матросы расхаживали по палубе в коротких парусиновых штанах, а в свободное время не прятались в теплые трюмы, а дремали на палубе в самых привольных позах. Александр тихо ворчал, смазывая чем-то солнечные ожоги, но больше недовольных не было. Джо даже умудрилась однажды выйти на вахту в купальнике, но это увидел капитан и, мягко выражаясь, не оценил. Подробностей выговора мы не слышали, но с тех пор Джо упрямо выходила на вахту по полной форме. Зато после вахты отрывалась – среди прочих загадочных вещей на борту обнаружилось несколько аквалангов, и мы время от времени изучали фауну верхних слоев моря. Изучали бы и «Гончую», но за время докования подводная часть корабля успела здорово нам надоесть. Зато благодаря скубам и тщательно спланированной системе шкивов мы сумели превратить протягивание под килем из казни в несколько экстремальное развлечение. Капитан, вопреки ожиданиям, отнесся к этому снисходительно.

Жаркий день клонился к вечеру, но солнце все еще жгло кожу и нестерпимо нагревало металл. После заката мгновенно и сильно холодало, но пока на палубе творилось форменное безобразие – вместо того, чтобы добропорядочно окатить палубу из шланга и закончить на этом приборку, вахтенные матросы предпочитали окатывать из шланга друг друга, носиться по скользкой палубе, орать, дурачиться и вообще радоваться жизни. Вахтенный офицер в лице Джо им нисколько не препятствовал, скорее, очень страдал от невозможности присоединиться. Я как раз выбрался наверх, тут же поскользнулся на мокром трапе и заметил несчастное лицо Джо:

– Чего такая кислая?

– Жарко и купаться хочется. – Конечно, ей было жарко. В черном, наглухо застегнутом кителе-то. Я прикинул график движения – шли мы с небольшим опережением – и решил взять ответственность на себя.

– Иди, переодевайся. Я тебя подменю. – Мы удачно шли бейдевиндом, поэтому курс менять не пришлось. – Прямо руль! Эй, на палубе! Бросайте игрушки. Убираем грот и фок!..

Когда Джо снова вышла на палубу в купальнике, «Гончая» лежала в дрейфе, за кормой болтался спасательный круг, а с левого борта висел штормтрап.

– Все желающие – купаться. – Объявил я с мостика. – И чтобы одновременно не больше двух человек в воде!

В районе русленя быстро выстроилась очередь. Прыжок в воду, доплыть до штормтрапа, вернуться на борт – и одним разом никто не ограничивался. Вскоре на палубу выползла и остальная часть команды. Я присматривал за купальщиками и за кораблем и слегка завидовал. А еще боялся. Вот сейчас зайдет солнце, и на палубу может выйти капитан, выйти – и не обрадоваться превращенному в аквапарк кораблю. Но стойкое желание сходить за курткой я ощутил задолго до того, как солнце обрушилось в море. Через десять минут в воде никого не осталось, и я с чистой душой скомандовал всем, кроме вахты, идти пить чай, а вахте выходить на брасы грота.

– Подождите, Рудольф, – мягко сказал капитан, то ли неслышно подходя, то ли просто материализуясь у меня за спиной. – И никогда больше не отпускайте впередсмотрящего купаться, ладно?

В этот момент прибежала счастливая Джо, размахивающая двумя кружками чая.

– Держи, – сунула мне одну. – Спасибо тебе. Ой… здравствуйте, сэр.

– Заступайте на вахту, Джо, – капитан был настроен мирно. – Кто у вас сейчас впередсмотрящий?

– Кажется, Лайам, – нахмурилась Джо.

– Лайаму сделаете выговор, – велел капитан, – а сейчас смотрите – примерно на час корабль, видите?

Присмотревшись, я заметил, что в темнеющем небе где-то почти на горизонте действительно белели паруса. Джо кивнула.

– Нам надо подойти как можно ближе к нему и снова лечь в дрейф. Это будет несложно, они не двигаются. В идеале мы должны оказаться там до заката.

– Принято, сэр. Вахта! На брасы грота!

Когда я вернулся на мостик после ужина, как раз под восьмую склянку, солнце все еще не зашло, но стало уже совсем холодно. Я отпустил Джо с условием, что она меня подменит на время, потребное на одну сигарету, и принял командование. Ветер был слабый, и четыре мили мы ползли около часа. Хорошо хоть обошлось без поворотов, и до заката мы успевали. А то бы за купание команды мне пришлось бы дорого заплатить.

Корабль оказался не чем-нибудь, а галеоном шестнадцатого века, хоть сейчас в золотую эскадру. Учитывая количество загадочных кораблей, которые я уже повстречал, я начинал сомневаться, уходят ли на покой мало-мальски примечательные суда вообще. Галеон мирно дрейфовал, и на нем не горело ни одного огня. Изо всех сил напрягая глаза, я разглядел флаг. На болтающемся красном полотнище чернел… могендовид. Очень хотелось курить, но Джо все не было, и я, дождавшись, когда мы подойдем на минимальное безопасное расстояние, приказал убирать брамселя, а потом и нижние паруса.

Джо появилась вместе с Рамсесом. И с капитаном.

– Отлично, Рудольф, – коротко кивнул капитан. – Прикажите спустить вельбот. Я с визитом. Отдыхайте, вернусь не раньше полуночи.

– Есть. Приготовиться спустить вельбот по правому борту! Выходим на талевы!..

Капитан отбыл вместе с доброй половиной моей вахты, а мы наконец-то отправились курить. С бака был прекрасно виден вельбот и легкий разнобой в движении весел.

– Чего-то тараканят твои, – ехидно сказал Рамсес.

– С твоих пример берут. Египетские методы гребли для современных лодок плохо подходят…

Впрочем, гребцы быстро подравнялись – капитан очень щепетилен в подобных вопросах. На галеоне меж тем никак не реагировали на подходящий вельбот и даже не приняли брошенный конец. Наши пришвартовались, конечно, но не без труда и явно без всякого удовольствия. Капитан поднялся на борт, и в вельботе загорелись оранжевые точки сигаретных огоньков.

– И что это было? – высказала общий вопрос Джо.

– Мертвый корабль? – предположил я.

– И ветер носит его по океану уже четыреста лет, и костяные ладони скелета все еще сжимают штурвал, и члены команды навеки остались там, где их застигла смерть… – подхватила Джо.

– Да бросьте. – Поморщился Рамсес. – Посмотрите сами. Нормальный корабль, чистый, целый.

– Тогда как ты это объяснишь?

Старпом с ответом не нашелся. Так мы и сидели еще часа два, изредка перебрасываясь претендующими на остроумие репликами, и заметили, что вельбот отвалил от борта галеона и двинулся обратно, только когда они уже швартовались к «Гончей». В результате принимали мы их самолично, все втроем.

Первый же матрос, забравшийся на палубу, недоумение и негодование выражал громко:

– Совсем они там охренели! Смотрят на конец и не притронутся. Сидят в темноте. И отвечают только «нельзя». То нельзя, это нельзя.

– Конечно, нельзя, – невозмутимо подтвердил капитан, поднявшись на борт, – завязывание и развязывание узлов, а также зажигание огня – запрещенные работы. Будьте любезны заняться подъемом вельбота.

– Что значит «запрещенные работы»? – не поняла Джо.

– Какой сегодня день недели, не подскажете?

– Пятница.

– Вот вам и ответ. Капитана «Эсперанцы» зовут дон Яго де Куриэль, остальное выясняйте сами. И давайте продолжать движение.

Взгляд на часы показал, что вахта по-прежнему моя, и я пошел на мостик. Джо с Рамсесом скоро ко мне присоединились, притащив с собой ноутбук. Интернета, понятно, не было, и я тихонько скорректировал курс, чтобы подойти ближе к земле. Потом вахту принял Рамсес, но мы с Джо тоже не спешили уходить. Пили кофе и поминутно проверяли, не нашлась ли сеть. Наконец часам к трем ночи мы узнали подробности биографии Иакова Куриэля. Марран, капитан испанского флота, чуть не сожженный инквизицией, но освобожденный командой (в этот момент я понял, что ради нашего капитана тоже без проблем покрошил бы целый инквизиционный трибунал), бежал в Новый Свет и стал адмиралом пиратской эскадры. На всех его кораблях соблюдалась не только строжайшая военная дисциплина, но и шаббат. Что бывало, когда на субботу выпадал, скажем, шторм, нам выяснить не удалось. Смущало только одно – все источники уверенно сходились на том, что жизнь свою капитан де Куриэль закончил в Цфате, занимаясь там каббалой и забыв про море. Но этот вопрос мы решились все-таки задать капитану – в конце концов, он сам велел нам разобраться в происходящем.

– Сэр, – дипломатически осведомился Рамсес после утреннего построения, – вас вчера приглашали на субботнюю трапезу?

– Разобрались все-таки? Молодцы.

– Скажите пожалуйста, а что они делают, когда в субботу шторм или там бой продолжается? – не удержалась Джо.

– Полагаю, проводят каббалистический ритуал, чтобы везде была суббота, а у них на борту – четверг, – усмехнулся капитан.

– Кстати, о каббале. – Вмешался я. – Как насчет того, что он к концу жизни стал святым отшельником?

– Вы меня удивляете, Рудольф, – развел руками капитан, – вы представляете себе прирожденного моряка, прирожденного капитана – посмотрите, как предана ему команда – поставленного перед выбором между морем и каббалой? Что бы вот лично вы выбрали на его месте?