Текст книги "Не могу с тобой расстаться"

– Не смей! – Властно прозвучал у меня в ушах голос Жанны.

Я оглянулась и увидела подругу, решительно сжимавшую мою руку.

– Что такое, Жанна?! – Изумлённо спросила я, пытаясь высвободиться.

– Не смей! – Только и сказала она и потащила меня к выходу.

– Погоди, Жанна! У меня остались жетоны, я же могу выиграть!

– Ничего ты здесь не выиграешь! Где ты взяла эти жетоны?

Я попыталась всё объяснить, но она меня не слушала и тащила к выходу из павильона.

– Пошли отсюда! – Прорычала Жанна, не ожидая от меня никакого ответа.

– А жетоны? – Растерянно спросила я.

– Вон касса, поди, поменяй. – Приказала Жанна и подтолкнула меня к окошку, у которого толпились люди.

Я невольно подчинилась чужой воле, недоумевая, почему Жанна повела себя вдруг так агрессивно.

В моей нерешительности Жанна усмотрела моё нежелание подчиниться её приказу, увидела следы обиды в чертах моего лица. Но ничто не могло её остановить. Она вырвала из моих рук нагретые мною железки, полученные от удачливой женщины, и сама отправилась с ними в кассу, предварительно убедившись в том, все ли жетоны я отдала.

Я так и стояла с глупым видом на том месте, где меня оставила Жанна до тех пор, пока она не вернулась.

– Ну, что ты тут стоишь? Пошли отсюда! – Скомандовала Жанна.

Никогда бы не подумала, что Жанна может быть властной. Резкой, требовательной. Это открытие ещё больше угнетало меня, и чтобы не давать воли своим чувствам, в тот момент нахлынувшим на меня, я пошла вперёд, не оглядываясь.

– Дианка. Догоняй! – Скомандовала Жанна внучке, и вот уже девочка прыгает перед нами и делится своими впечатлениями.

– Я их столько поубивала, а они как тараканы, изо всех щелей прут! – Весело рассказывала она бабушке. – Бабушечка, дай ещё денежек, я ещё поиграю!

– Деньги на игру кончились! – Отрезала безжалостно Жанна. – Пошли к морю, воздухом подышим.

– А купаться? – Не унималась Дианка.

– Мы с тобой ничего не взяли, чтобы переодеться. Ты же не будешь голой попкой сверкать после купания. – Резонно заметила Жанна.

– А ножки помочить можно? – С надеждой спросила девочка. – Я только ножки, ну, бабушечка, ну, разреши, ну, пожалуйста, а?!

– Иди, иди, побегай! – Предложила внучке Жанна, а та восприняла её слова, как разрешение, и тут же направилась к воде. Жанна не остановила её.

Мы присели на одиноко стоявший, забытый кем-то лежак. Он был кривоват и чуть-чуть поломан. Быть может, поэтому его не убрали на ночь.

Я никак не могла освободиться от досады, поселившейся в моей душе. Мне же так захотелось сыграть в эту занимательную игру, но Жанна…

– Обиделась на меня? – Вдруг спросила она, нарушая молчание.

– Нет, просто, голова чего-то разболелась. – Попыталась я скрыть от подруги своё неудовольствие её действиями.

– Не обижайся. Когда-то меня не остановили, и я всё проиграла. Всё, до копеечки… – В её словах я услышала такую боль, которую невозможно передать словами.

ИСПОВЕДЬ

Я удивлённо смотрела на рядом сидящую женщину, а она прятала свой взгляд в набегавших волнах прибоя. Что-то несказанно тяготило её, но она хранила молчание.

Ох, и долго длилось это молчание! Я старалась не мешать ходу её мыслей, я наблюдала за Дианкой. Малышка беззаботно собирала ракушки в кромке прибоя и складывала их в большой полиэтиленовый пакет. Тревоги бабушки были ей не доступны.

Жанна несколько раз порывалась заговорить со мной, но всякий раз останавливалась на полуслове. Наконец, выпрямившись и решившись на что-то важное, она заговорила.

– Обидела я тебя сегодня. Я понимаю. Только ты на меня не сердись.

Она говорила сбивчиво, тщательно подбирая слова, я видела, что она боится обидеть меня снова, поэтому и волнуется. Сейчас нельзя было нарушать ход её мыслей. Она могла закрыться снова, произнеси я хоть слово сейчас. Ей необходимо было рассказать мне что-то важное, на что она никак не могла решиться.

Немного помолчав, Жанна вдруг сказала:

– Дианка мне не родня.

Я удивлённо смотрела на неё, и не знала, как реагировать на такое чудовищное заявление. Хорошо, что девочка не слышит, спокойно играется с камешками у воды.

– Удивлена, да? Не удивляйся. Нет у меня никого родного, одна я на свете живу. Дочка, Викуша моя – приёмная, а Дианка – её дочка. Вот так значит.

Виновата я перед Викушей, приёмной дочкой моей, и перед Толиком, мужем Викуши, виновата. Очень виновата… Я им жизнь испортила.

Погоди покуда, не перебивай. Собьёшь, и я не смогу рассказать всего, а мне много надо рассказать…

Жанна как-то съёжилась, будто уменьшилась в размере. Скупая слеза побежала по морщинистому лицу. Я не прерывала, не мешала ей сосредоточиться, и она продолжала.

– Мать моя работала в столовой, это сразу после войны было. Батька с войны вернулся. Редко, кто из моих сверстников мог таким похвастаться. В каждой семье кого-то недосчитывались. А у меня были родители. Оба. Батька устроился на путях обходчиком, потом там же бригадиром стал. Хорошим он был, и мать мою очень любил.

Жили мы по тем временам не бедно, всё у нас было, грех жаловаться.

Мне уж пятнадцать минуло, когда однажды рабочие пришли к матери в столовую и сообщили, что батька попал под поезд.

Маму эта новость словно громом поразила. Она оцепенела, и долго не могла в себя прийти. Она ведь всю войну мужа прождала, а тут – такое, на войне не погиб, а под поезд попал.

Товарки поминки делали, мама без памяти была, потом на девять дней помогали, а на сорок дней мама сама кое-как людей собирала.

Народу в нашей комнате набилось множество, все батьку любили. В госпитале раненную ногу ему ампутировали, но искалеченность его никто не замечал. Только мама, когда ногу здоровую батьке мыла, всё причитала, причитала. Я девчонкой была, не понимала.

Батька с мамой хорошо жили, душа в душу. Никогда не ругались. Жизнь у них слаженной была. А тут вдруг батьки не стало. И запила моя мамочка горькую. Часто я на себе её пьяную без чувств домой притаскивала, а она проспится, и на завтра снова напьётся до поросячьего визга.

Однажды она пьяная сама домой шла и под грузовик угодила, только мокрое место осталось, а я осталась одна, без родителей. Без обоих.

Долго думали, что со мной делать. Оставить дома нельзя, я – несовершеннолетняя и необеспеченная. В детский дом – так я уже выросла.

Соседка решила взять опекунство надо мной, и меня оставили дома. Назначили мне пенсию в связи с утратой кормильцев. Соседка её получала, я этих денег никогда не видела., да, мне ничего и не нужно было. Кормили меня в столовой, где когда-то работала моя мама, а я им за еду посуду мыла, в зале убирала, помогала, как могла, там же и уроки делала, а училась я хорошо, память у меня была хорошая и соображала неплохо.

Однажды подруга пригласила меня к себе на вечеринку, сказала, что у неё – день рождения, шестнадцать лет исполнилось. Подарок просила не покупать, а вместо подарка помочь на кухне. Я согласилась. Сказала тёте Нюре, соседке моей, куда иду, и с радостью побежала на первую в моей жизни вечеринку.

Ты сама помнишь себя в шестнадцать лет, когда ещё нет, но уже – да! Объяснить невозможно, как хочется летать в этом возрасте!

Мне казалось, я там была самой красивой, хотелось полного внимания к себе всех присутствующих. Я пела и танцевала со всеми парнями без перебора. Вина на столе у нас не было, только «ситро» и домашняя наливка, но я почему-то постепенно пьянела.

Вдруг с одним из парней я очутилась в отдельной, совсем пустой комнате. Было неправдоподобно тихо, только часы тикали где-то.

Там всё и произошло. Грубо, грязно, насильно. Никто не обращал внимания на мои слёзы, никто меня не жалел. Партнёры сменяли один другого, а я лежала окровавленная в углу тёмной комнаты.

Моё, казавшееся мне таким красивым, платье было разодрано так, что нечем было прикрыть наготу, а они смеялись и снова подпаивали чем-то меня, и снова и снова безжалостно насиловали.

Уже под утро тётя Нюра нашла меня растерзанную в пустой, нежилой квартире.

Кое-как завернув меня в свою шаль, чтобы прикрыть мою наготу, тётя Нюра вызвала врачей и милицию.

Меня увезли в больницу уже утром. Я истекала кровью. Врачи думали, что не выживу.

В больнице мне сделали большую операцию, а тёте Нюре сказали, что детей у меня не будет никогда. Об этом я узнала много позже, уже когда вышла замуж. Тётя Нюра мне ничего не рассказала, пожалела сироту.

Я проболела очень долго. Меня усердно лечили, старались вернуть мне хоть часть утраченного здоровья. Несколько раз приходили из милиции, задавали вопросы, но я ничего не могла вспомнить, и не могла помочь задержать моих насильников. Всё смешалось у меня в голове, и милицейская форма вызывала только приступы ярости, после чего я почему-то теряла сознание и потом долго не могла очнуться. Врачи запретили посещения, только тётя Нюра приходила ко мне.

Выздоравливала я тяжело. Часто беспричинно плакала, до сих пор не могу объяснить, почему. Врачи говорили, что это переходный возраст, я же до сих пор уверена, что это предательство.

Однажды к нам в палату положили одну необычную пациентку. Она попала к нам после какой-то операции. Что с ней было, никому не говорила, как ни пытались её разговорить женщины, лежавшие с нами в палате. Мне же было не до неё, она мне была неинтересна.

Ей постоянно было плохо, и я каждый раз мчалась на сестринский пост за помощью. Но болезнь её постепенно отступала и, уже, через несколько дней она сидела в постели. Она была благодарна мне за бескорыстную помощь и угощала меня тем, что ей приносили её родные.

– Хочешь, я тебя научу жить? – Вдруг однажды спросила она меня.

Она мне в матери годилась, и я поверила ей и согласилась. Она заинтересовала меня.

– Я научу тебя играть в карты на деньги, хочешь?

Я промолчала, не зная, что ей ответить, а она моё молчание приняла за согласие.

– Как ты училась в школе? – Спросила она.

– Хорошо училась, троек не было. – Ответила я.

– Тогда у тебя всё получится, если не будешь жадничать, и игру будешь воспринимать, как игру, а не как работу, но ты не жадная, я же вижу.

Я молча слушала уже не молодую женщину и не знала, что ответить ей, а она расценила моё молчание, как желание узнать тайну и принялась за моё обучение.

Через неделю я знала «преферанс» и «очко». Овладела я этими играми гораздо позже, но научилась игре в больнице.

Вскоре женщину выписали. Она оставила мне колоду карт и попросила никогда не расставаться с ней, потому, что это была счастливая колода. Она, по словам моей учительницы, должна была принести мне счастье.

Теперь в свободное время я тренировалась играть. Постепенно полученные знания укладывались в моей голове, но об этом я никому не говорила.

Несчастье приключилось со мной ранней весной. До лета я пролежала в больнице. Тётя Нюра, добрая душа, навещала меня каждый день, но даже ей я не сказала о заветной колоде карт.

Прошло лето. В школу я не вернулась. Чтобы не пропадал учебный год, тётя Нюра устроила меня в училище обучаться на закройщицу верхней одежды.

– Хорошая профессия в руках будет. Всегда семью прокормить сможешь. – Обещала добрая тётя. Честно говоря, я никогда не пожалела, что стала портнихой.

С первого сентября я училась в швейном училище. Наука давалась мне легко. Знания я хватала на лету. Труднее было находить ткани для обеспечения учебного процесса, но и этот вопрос быстро решила пронырливая тётя Нюра.

Однажды, ближе к Новому году мы с одногруппницами задержались в училище. Надо было срочно закончить один заказ для детского дома.

Слово за слово, я нашла девочек, желающих сыграть со мной в карты. Сначала я проиграла, но постепенно темп игры нарастал, и я начала выигрывать… В тот день я выиграла только на пирожок с вишнями из нашей столовой, но это была моя первая победа.

Дальше – больше. Мы теперь ходили стайкой и при каждой возможности играли в карты сначала на обеды, потом – на заказы. Преподавательница наша понять не могла, почему, отдавая заказ в одни руки, она видела, что исполняли его другие, а сдавали его на оценку уже третьи руки. Никто ни в чём не признавался, все старались шить качественно, только на пять, и не меньше. Такое было условие. Никто никого не подводил. Сданные нами вещи всегда получали высокую оценку, часто попадали на выставки, поэтому никому из преподавателей и в голову не приходило разбираться в наших художествах. А мы тщательно скрывали наше пристрастие к игре и никого в наш круг не вводили.

Не вводили до тех пор, пока не появились ухажёры у двоих наших подруг. Парни быстро освоились и присоединились к нашей игре. Но играли они по-крупному, на большие деньги. Часто и густо приглашали посторонних мужиков и обыгрывали их до последней копейки. До поры, до времени жалоб на нас не было.

Меня спас выпуск. Мы окончили училище и распределили нас по разным ателье.

Меня распределили в ателье рядом с моим домом. Это было очень удобно, и я не противилась такому назначению, наоборот, даже, обрадовалась. Я и не подозревала, что своим удачным распределением я обязана всё той же тёте Нюре.

Эх, жила я с ней, как за каменной стеной, ниоткуда не поддувало. Знаешь, это были самые счастливые мои годы.

Я одна была распределена в то ателье, никто из моих подруг туда не попал. А ателье было для «райкомовских» работников. Без блата в такие заведения не устраивались. Так и начались мои трудовые будни.

В нашем трудовом коллективе было десять женщин. Я была самой молодой. Я так старалась делать качественно свою работу! Вскоре моё старание окупилось с лихвой. У меня появились первые заказчики. Некоторые из них приходили ещё и ещё раз, некоторые приводили кого-то с собой и просили их оформить по старой дружбе, как сотрудников. В общем, Новогодний стол я накрывала сама. Тётя Нюра смотрела на меня мокрыми от счастья глазами. Она искренне радовалась моим успехам, ведь у неё тоже, кроме меня, никого не было на этом свете, всех её родных война забрала. Ей уже давно за шестьдесят перевалило. Чаще стало здоровье подводить: в сердце – перебои, отёки на ногах, и в слякотные дни всё чаще она была вынуждена оставаться дома.

Этот Новый год мы с ней встретили вдвоём, потому что накануне у неё разыгрался сердечный приступ, врачи не рекомендовали ей много двигаться, и, впервые, она осталась дома на Новый год.

Я любила её как родную, поэтому мне жаль было оставлять её одну дома в такую ночь, и я осталась с ней.

Так и просидели мы с ней у телевизора, пока шёл «Голубой огонёк». Она была счастлива, много шутила, смеялась, рассказывала разные забавные истории, о сердце своём даже не вспоминала.

После «Голубого огонька» мы легли спать. Я не ушла к себе в комнату, чтобы не испортить праздник и не расстроить своим уходом тётю Нюру. А утром я поняла, что на этом свете я осталась совсем одна. Окоченевшая тётя Нюра будто спала со счастливой улыбкой на губах.

Ох, и поплакала же я тогда!

Весной к нам в ателье пришёл молодой человек из «райкомовских» и заказал костюм. Заведующая, не долго думая, подсуетила этот заказ мне, не смотря на то, что я была мастером по женской верхней одежде.

– Книги есть, читать умеешь, разберёшься. Парень очень уж хороший, не подведи. – Сказала заведующая и погрозила мне пальцем.

Пришлось перевернуть гору литературы, пока я не нашла то, что требовалось, и костюм вышел на славу! Парень был просто неотразим в моём костюме, и это сотворила я! Знаешь, какая гордость меня обуяла?!

– Я к вам ещё приду, можно? – Скромно спросил у меня парень.

– Отчего же нельзя? Приходите. – Смущаясь, ответила я. Он мне ещё денег дал сверх цены.

– Вот только заработаю немного, и – к вам. – Весело рассмеялся он.

Я не задавала вопросов. Вернётся, и – ладно. Не вернётся – другие заказчики будут, не пропаду. Но приятно было ощущать оттопыренность кармана, в котором лежала первая в моей жизни взятка.

После насилия надо мной, я к лицам мужского пола относилась, не то, что, враждебно, но с особой осторожностью, а после смерти тёти Нюры хорошо стала понимать, что никто больше за меня не заступится, случись что со мной, и моя осторожность возросла во много раз. Я полностью прекратила общаться с мужчинами.

Лето в тот год подкралось незаметно. Я уже готовилась к отпуску. Решила за, отведенные мне, свободные дни отремонтировать свою комнату. Комната тёти Нюры так и стояла пустой, никого ко мне не подселяли.

За две недели перед моим отпуском тот молодой человек пришёл снова в наше ателье и снова попросил заведующую. Чтобы я сшила ему летний костюм.

Заведующая вызвала меня уже перед уходом домой.

– Завтра к тебе придёт твой старый заказчик. Прими его как следует. Он – хороший человек, и нужный. Он – следователь. Ты поняла? В отпуск не пойдёшь, пока заказ не исполнишь.

Я пожала плечами, делая вид, что поняла, но забыла о заказчике, как только за мной закрылась дверь ателье, потому, что в тот день у меня была очень важная игра. Я мысленно была уже там, за столом и мне дела не было до того заказчика.

Я не рассталась со своими подругами по училищу, хоть и редко мы виделись. Редко, да метко.

Две девушки выбыли из нашей компании, они выскочили замуж ещё в училище и больше с нами не встречались. Я так и не узнала судьбы ни одной из них, но две подруги у меня остались, и сегодня я спешила к одной из них на игру. В сумочке лежала заветная колода карт.

На игру я выделила определённую сумму денег, и ни в коем случае не собиралась выходить за пределы этой суммы в игре. А если повезёт чуть-чуть, то смогу сколотить денег на стиральную машину.

Всё закончилось даже лучше, чем я ожидала. Я уносила от подруги кругленькую сумму денег, которой с лихвой хватало на стиральную машину. Подруга тоже осталась в выигрыше, и наши партнёры были довольны, что так приятно провели с нами время. Никто не остался в обиде.

Я совсем не думала, что занимаюсь чем-то недозволенным, не законным. Я старалась не жадничать, как учила меня та женщина в больнице. Для меня игра была только игрой, я не пыталась выигрывать, оно само собой получалось.

Утром сонная, не выспавшаяся, я пришла на работу. Ближе к обеду меня снова вызвала заведующая. Необходимо было принять заказ у одного элитного.

Я вышла в зал-приёмную за своим заказчиком и обомлела. Этим элитным был, как ты думаешь, кто? Да, конечно, это был он, тот заказчик, которому я зимой шила первый в моей жизни, костюм. Он скромно стоял у окна, читал газету и терпеливо ждал.

Всё произошло, как обычно. Я приняла заказ, сняла мерки и договорилась с ним о следующей встрече.

Работать я уже научилась. Хорошо у меня получалось, и примерку я подготовила намного раньше назначенного срока. Я позвонила ему утром на работу. Ты знаешь, как он обрадовался моему звонку?! Он даже заикаться начал, а мне было смешно!

Костюм я сдала раньше намеченного срока и вовремя ушла в отпуск. Дня три я ничего не делала, решила отоспаться и отдохнуть. Потом, всё же принялась за ремонт Хорошо, что в комнату тёти Нюры до сих пор никого не подселили. Уже пол года комната была закрыта. Тётя Нюра, ведь, одинокой была. Никому её добро не нужно было. Я научилась по-хитрому открывать эту дверь, и теперь получалось, что у меня две комнаты. Только свет по вечерам в той комнате я включала лишь тогда, когда плотно завешивала окно. Вот, тогда можно было включить телевизор. Так я коротала свои одинокие вечера.

Ремонт тогда я сделала сама. Побелила потолок и стены, на стенах сделала накат из мелких синеньких цветочков, починила, как могла, вешалку и поменяла разбитое стекло в форточке. Возни хватило почти до конца отпуска. Дня три-четыре оставалось до выхода на работу.

Однажды днём дверь квартиры моей открылась. На пороге возник управдом. Меня не удивил его визит. Он иногда приходил проверять свою печать на двери пустой комнаты. Но сейчас за его спиной кто-то стоял. Я никак не могла рассмотреть этого чужого человека.

Сначала я увидела мною сшитые брюки, я узнала бы их среди множества брюк. Потом управдом сделал шаг в сторону, пропуская, как выяснилось, моего нового соседа вперёд. Это был тот мой заказчик, которому я перед отпуском сшила костюм. Именно этот костюм был на нём сейчас.

Управдом снял пломбу с двери, отдал ключ от комнаты тёти Нюры новому жильцу, тот открыл дверь, и они оба зашли внутрь, закрыв перед моим носом дверь.

Я знала, как зовут этого красавца, я ведь оформляла его заказ. И он знал, как меня зовут, так что представлять нас друг другу было не обязательно, но управдом всего этого не мог знать. Мне было не очень приятно такое положение дел, но я была в законном отпуске, за время которого я прилично устала, поэтому я решила не обращать внимания на неучтивость управдома. Хорошо, что я вчера убрала все следы моего посещения теперь запретной комнаты.

Вечером новый жилец, а его звали Виктор Петрович, постучался ко мне и пригласил вместе попить чай на кухне. Он робел и стеснялся, но был вежлив и внимателен. Его отношение ко мне основательно подкупило меня.

С тех пор у нас так и повелось. Ужинали почти всегда вместе. Он холостой, я не замужем. Нам было интересно общаться. Я каждый день с замиранием сердца ждала вечера. Теперь очень редко я ходила играть в карты к подруге. Мне было интересно общаться с этим человеком. Я стала готовить на двоих. Мы вместе ходили за покупками, иногда гуляли, иногда ходили в кино. Однажды на танцплощадку попали. Он оказался неплохим танцором.

Постепенно я ему открывалась. Это было помимо моей воли. Моя душа потянулась к нему, и он меня не обманул.

Перед Новым годом мы расписались, переоборудовали теперь уже нашу общую квартиру и зажили счастливо. Только вот беда, детей у нас никак не получалось, тогда и всплыла история с моим изнасилованием.

Витя принялся искать моих обидчиков, но давно это было, я никого вспомнить не могла. Он поднял архив в больнице и убедился, что я никогда не смогу стать матерью.

Повздыхал, повздыхал мой Витюша, да и успокоился, а мне-то рану разбередил, и не заметил. Я ночами спать перестала, плакала и плакала.

Однажды ночью, в очередной раз успокаивая меня, он вдруг сказал:

– Жаннка, чего ты ревёшь напрасно и которую ночь не спишь? Давай, усыновим кого-нибудь С этим у нас проблем не будет. Хочешь?

Его предложение застало меня врасплох. Я была не готова к такому решению, и не знала, что ему ответить. Знаешь, как к неродному ребёнку мужики относятся?! Своих иногда еле терпят!

Но и тут я очень ошибалась. Не таким был мой Витюша. Прожила с ним бок о бок пять лет, и не знала, какое золото мне судьба подсуетила!

Мне стало легче после того ночного разговора, но усыновлять никого я не хотела, а своих детей у меня отняли те насильники мои. Вот так-то. Но Бог не забыл обо мне!

Однажды утром, это было в начале марта, я должна была первой выйти на работу, я дежурной была. Надо было открыть и подготовить к работе ателье.

Было очень холодно, сыро. Снег потихоньку начинал таять, но по ночам ещё держались февральские морозы. На пороге перед дверью лежал какой-то свёрток из рваного тряпья. Я хотела его пнуть ногой и открыть дверь, как вдруг услышала крик младенца. Ты знаешь, у меня сердце обомлело, ноги подкосились, я чуть в обморок не упала. Схватила в охапку эту груду рваного вонючего тряпья и вбежала в уютную теплоту ателье.

Ребёнок орал не переставая. Что делать? Как успокоить? Чем кормить? Ничего не знаю, не умею! В графине была вода. Я налила немного в стакан и чайной ложечкой влила в орущее существо немного воды. Крик прекратился, ребёнок жадно пил воду!

«Голодный!» – Решила я. Но чем же его кормить? Ничего под руками не нашла. Тогда мне пришла мысль заглянуть в тумбочку, в которой мы часто оставляли продукты. Я так обрадовалась, когда обнаружила там вскрытый пакет молока, что даже забыла подогреть это молоко. Так и дала его ребёнку! Потом мне объяснили, что я только навредила бедному дитяти.

Ребёнок, наевшись на некоторое время замолчал, а я – быстрей к телефону, и принялась звонить домой.

Витюша ещё не ушёл на работу. Мне повезло. Через пол часа он был в ателье. Были ещё какие-то люди, составляли какие-то акты, брали у меня показания.

Наконец догадались развернуть ребёнка, это оказалась девочка. Хорошенькая такая! Внутри нашли записку. Я её помню наизусть, до гробовой доски не забуду: «Не обижайте Вику мою! Родилась… дата.»

Всё, больше ничего.

Ребёнка забрали, а мы в этот день работать нормально не могли.

Снова вернулись ко мне бессонные ночи, снова я часто плакала.

– Почему меня вычеркнули из очереди на ребёнка? – Однажды спросила я, когда мы с Витюшей ужинали.

Он промолчал и хитро мне подмигнул. Я даже рассердилась на него за это.

В тот вечер он вытащил меня на прогулку. Уже листочки на деревьях стали большими, тепло, безветренно было в тот вечер. Весна разгулялась не на шутку.

Вдруг меня Витюша нежно обнял, склонил ко мне голову и спросил:

– Жанночка, хочешь, мы заберём ту девочку, которую ты нашла?

У меня ноги подкосились, и я чуть не упала посреди улицы. Спасибо, Витя поддержал. Откуда он знал, что я днями и ночами думала об этой девочке?

– Как? – Еле выдавила я из себя.

– Ты только скажи, хочешь?

– Да… Когда? – Только и смогла вымолвить я.

– Надо оформить все бумаги. Это займёт какое-то время, но, я думаю, к маю мы управимся!

Я накупила литературы, пелёнок, распашонок, кое-что принесла из ателье и ждала.

В середине мая мы забрали Викушу домой. У девочки появились любящие родители. Я в ней души не чаяла, а Витенька её боготворил. Так и росла наша девочка доброй, умненькой, ласковой, обласканная со всех сторон.

Жизнь налаживалась. Мы ни в чём не нуждались. Сыты, одеты, обуты, в отпуск на море ездили, ребёнка оздоравливать. Что ещё надо?

Играть в карты я стала реже. Ходила на игру лишь тогда, когда мужа дома не было. Когда Викуша маленькой была, брала её с собой. Потом, когда дочка подросла, стала оставлять её дома. В то время я часто выигрывала. Наверное, потому, что всего лишь играла, не пыталась выиграть кучу денег. Их было теперь у меня достаточно. Хорошей профессии обучила меня тётя Нюра, и я всю жизнь была благодарна этой женщине! Но мне был интересен сам процесс игры, и остановиться я никак не могла.

Теперь я понимаю всю пагубность моих рискованных желаний, но тогда я ничего не хотела понимать, я хотела играть. Меня, словно магнитом, тянуло к подруге. Я испытывала огромную жажду игры. Я начинала чахнуть, когда промежутки между играми затягивались на слишком длительный срок. Мысли путались, работа не ладилась, а перед глазами проплывали карты, и я знала, как составить ту, или иную комбинацию. В таких случаях я часто перебирала заветную колоду карт, стараясь, чтобы никто меня не застал врасплох. Это немного успокаивало, и мне становилось немного легче, но вскоре жажда игры возвращалась с новой силой, и тогда сдерживать себя уже не хватало сил.

Муж не замечал моего такого состояния, и дочка была ещё совсем маленькой. Но дочка росла, а мы с Витюшей постепенно взрослели.

В первый класс я провожала дочку сама. Муж был на задании. Он уехал в другой город по командировке. А Викуша наша была самой красивой в её первый день, её даже дали в руки колокольчик, чтобы она открыла новый учебный год. Её десятиклассник вдоль строя на руках пронёс. Знаешь, как им все аплодировали?! А я плакала.

Но в тот же вечер я ушла к подруге опять играть. И снова был у меня выигрыш. Господи, сколько их было, а сколько было проиграно, не счесть, ох, если бы ты только знала!!!

Денег, которые я тогда выиграла, с лихвой хватило на покупку холодильника, и в доме был праздник. Старенький холодильник тёти Нюры мы отдали соседям, а сами не могли нарадоваться чуду, так неожиданно вошедшему в наш дом.

Витя никогда не задавал никаких вопросов. Он безоговорочно доверял мне. Викуша хлопот не доставляла. Всегда была послушной, аккуратной, училась хорошо, двоек у неё не было, стихи научилась сочинять. Её стихи даже в газете напечатали.

У них с Витей были особые отношения, они так любили друг друга! Вика рассказывала папе о всех своих приключениях. Со мной доченька делилась меньше, и меня это немного задевало, но тут я ничего не могла сделать, я Витю очень любила.

Однажды, осенью это было, Вике шёл пятнадцатый годик, я снова пошла к подруге на очередную игру. Там я и встретила одного из моих давних обидчиков. Я его сразу узнала, я была почему-то уверена, что это был точно он. Я всё вспомнила мгновенно, но вида не подала, играла, как обычно, спокойно, но в тот раз проиграла, по-крупному проиграла. Денег таких со мной не было. Попросила подругу одолжить мне требуемую сумму, а она развела руками, мол, денег таких у неё, отродясь, не было.

Дома у меня лежали деньги, их хватало на покрытие карточного долга, и я предложила мужчине проводить меня домой. Он неприятно ухмыльнулся и согласился. Он так меня и не узнал, он просто чуял запах денег.

Ночью я повела бандита к себе домой! Но он был вежлив, обходителен, ничего лишнего себе не позволял.

Я предупредила его, что семья спит, и желательно вести себя тихо, чтобы никого не разбудить. Он согласился и скромно остался в коридоре, когда я пошла в спальню за деньгами.

Когда я вынесла ему деньги, мне показалось, что он как-то беспокойно ходил по прихожей, но особого внимания я тогда на это не обратила. Потом, когда всё уже случилось, я поняла, что он тогда следил за каждым моим шагом.

Мы с мужем копили тогда на машину. Теперь покупка «Волги» откладывалась на неопределённое время. У меня сердце сжималось от страха в груди, когда я представляла, как расскажу мужу, куда деньги такие истратила.

Но рассказывать ничего не пришлось, потому, что нас ограбили, через несколько дней. Забрали всё, пока я была на работе, а Викуша – в школе. Она в литературный кружок ходила.

Когда я вошла в опустевшую квартиру и осознала, что произошло, то рухнула на пол. И, видно, долго пролежала без чувств. Очнулась я от того, что надо мной хлопотала Викуша и плакала. Я с трудом поднялась, забрала Викочку, и мы от соседей позвонили в милицию. Мужу из милиции сами уже как-то сообщили о случившемся. Он вернулся на следующее утро.

Вызовы в милицию, очные ставки, пустые разговоры, им не было конца. Витя мой похудел, осунулся, бледным стал, раздражительным. После милиции он сам осмотрел квартиру, допросил меня и Вику по всем правилам и стал искать преступников. Он не знал покоя ни днём, ни ночью. Если говорил, то только о вещах, так, или иначе, связанных с нашей кражей, и однажды, пожалев его, я, как на духу, всё выложила ему при очередном таком разговоре.

Я думала, Витюша мой успокоится, но стало ещё хуже! Виктор заставил меня поклясться счастьем Вики, что я больше не буду играть, что я теперь карты в руки не возьму. И я поклялась, но колоду свою заветную спрятала. На работе у меня даже сейф был, туда я эту колоду и унесла. А подруга моя стала частым гостем в милиции. Больше я её не видела.