Текст книги "Наваждение"

Мать Миши ещё долго рассказывала о тюленях, которые часто, не известно, как, заплывают в Русалкино озеро. Какими путями они туда пробираются, никто не знал. Мать Миши сказала, что рыбы в озере не бывает совсем, а какая и заводится, её тут же съедают оголодавшие тюлени.

– Вода в том озере особенно лечебная. Раны затягиваются быстрее, если в озере искупаешься. Только надо смотреть, шоб тюлень не приплыл, а то беды не оберёшься… – рассказывала мать Миши.

– Ма, я коленку вчера сбил. Шо, заживёт быстрее, если я той водой помакаю? – спросил Миша. Лучше бы он молчал!

– Я те помакаю! – возмущённо взвизгнула мать. – Батьке скажу, так он покажет те озеро, на век запомнишь! Крапивой под зад, не забыл? Тама люди не плавают, потонуть можно, и никто тебя не найдёт. Глубина тама не мерянная!

– Ма, мы туда больше ни-ни! Чеснок на полку! – воскликнул Миша, и дёрнул под столом Костю за штаны, чтобы тот не вступал в спор. – Ай-да на чердак, спать тама будем.

– Мишка, завтра в огороде шоб поработал! – крикнула мать Мише вдогонку.

Полночи друзья строили планы на завтрашний день, но утром судьба приготовила другие испытания.

БОЛЕЗНЬ ДЯДИ ЮРЫ

Мишиного отца привезли к завтраку. Дети сидели за столом, когда в двери кто-то громко постучался. Не дожидаясь ответа, двери распахнулись, и дядю Юру внесли в комнату на носилках. Он был без сознания…

Мать Миши всполошилась, забегала вокруг носилок, запричитала, заохала.

– Не суетись, Алефтина, – сказал председатель колхоза, возглавлявший мужиков, которые несли носилки. – «Скорая» уже едет.

– Шо случилось, почему он… – подняла женщина заплаканное лицо и внимательно посмотрела в глаза председателю.

– Сердце шторма не выдержало, забарахлило… – ответил тот.

– Какого шторма? Тута ничего не было! – удивился Костя.

– Это тут не было, а в море болтало, будь здоров! Юрке плохо стало, так капитан к берегу скомандовал, и по рации передали, шоб «скорую» вызвали к причалу. Но там заминка какая-то вышла, так врачи сюда приедут с минуты на минуту.

Врачи увезли дядю Юру в районную больницу. Вместе с ним уехала мать Миши, оставив Максимчика на попечение старшего брата. О походе на озеро речь уже не заходила.

Дядя Юра пролежал в больнице до сентября, и в море больше ходить не стал. Во время болезни отца Миша был занят «по самую завязку». Он, если не работал в огороде, или в саду, то возился с младшим братом, а если мать не могла в район поехать, то Миша сам ездил к отцу, таскал неподъёмные торбы передач, и Костя не раз помогал другу доставить груз по назначению.

О «халабуде» друзья даже не вспоминали, но сам Костя не мог забыть о своей мечте. Он ежедневно готовился к «грандиозному», как говорила Соня, только не заплыву, а строительству. В кухне детского дома он украл два острых ножа, себе, и Мише, у мясника стащил острый топор, пока тот курил на свежем воздухе, у столяра позаимствовал ручную пилу, и весь инструментарий, добытый с таким трудом, постепенно перетащил к своей «халабуде», на Русалкином озере.

Всё то лето он не раз испытывал судьбу, и плавал в озере, но ни разу больше не встретил тюленя ни в воде, ни на берегу.

Побродив по окрестностям, он собрал достаточно строительного материала, чтобы построить крышу на «халабуде». Он потрудился на славу в то лето. Срубил много сухих деревьев, отсёк от них ветки, распилил тонкие брёвна и сделал из них крышу в своей «халабуде». Ему даже лежак удалось соорудить из бросовых брёвнышек и лишней земли. Теперь нужно было замаскировать крышу, а для этой цели подошла бы клеёнка, которой конюх дядя Петя застлал свой импровизированный стол из крупных ящиков, сложенных этажеркой, в которых хранилось много всякого интересного хлама. Дядя Петя говорил, что клеёнку он выпросил в коровнике. Надо было бы там поискать, когда в очередной раз пойдёт молоко пить…

В полдень в коровнике было спокойно. Коров подоили ещё рано утром, и выпустили пастись на луг. Дядя Петя запряг в телегу Пиона, и повёз молоко в детский дом и в район. Стакан молока, оставленный для Кости, мирно стоял на столе у входа в коровник.

Костя выпил молоко, и вдруг в углу увидел целый рулон так нужной ему клеёнки. Раньше он прошёл бы мимо, и не заметил бы ценного рулона, а сейчас клеёнка была позарез нужна, чтобы, до осенних дождей, сделать крышу в «халабуде» и замаскировать её ветками и листьями. Именно такая, тонкая, прозрачная клеёнка и нужна была для крыши. Она обязательно должна выдержать маскировочный покров. С такой клеёнкой никакой дождь не будет страшен. Ничего, что она с цветочками, под маскировкой цветочки не будут видны. Вода будет стекать в озеро по замаскированным сточным канавкам. Надо было отмотать большой кусок клеёнки так, чтобы никто не увидел, и Костя приступил к «военным действиям».

В столе у заведующей он нашёл большие блестящие ножницы, те, которыми они с Соней прошлым летом выстригали косыночки для утят, и решил снова одолжить инструмент на время. Осмотревшись по сторонам, он шмыгнул в «предбанник» коровника, отмотал клеёнки, сколько было необходимо по его расчётам, и принялся работать ножницами. Сложив отрезанный кусок за рулон, и положив ножницы на место, выскользнул на улицу, чтобы разведать обстановку.

Вокруг не было ни души. Дойка и уборка в коровнике давно закончились, доярки разошлись по домам до вечерней дойки. Ворота коровника оставались широко распахнутыми для проветривания, а в курятнике стояли шум и гам. Там в очередной раз засыпали корм в кормушки бройлерам.

Костя вернулся в коровник. Где-то он видел авоську, висевшую на крючке вешалки. Сейчас она бы очень пригодилась. Так, засунув в авоську кусок отрезанной клеёнки, он смог бы безнаказанно вынести такую драгоценность, и унести её на озеро. Он решил, что авоську обязательно завтра вернёт на место.

Он нашёл то, что искал на вешалке, куда доярки вешали свою одежду. Стащить авоську было делом одной минуты. Дальше было просто. Сложив отрезанный кусок клеёнки, он, никем незамеченный, ушёл со скотного двора.

Костя торопился. Надо было успеть обернуться до обеда. Он решил спрятать украденный кусок клеёнки в углу «халабуды», за лежаком, и вернуться в детский дом к обеду. Миша уехал в районную больницу к отцу с тяжеленной сумкой за плечами, которую собрала мать для отца, и Косте помочь не мог. Передача оттягивала плечо, но Миша не жаловался. Он радовался, что врачам удалось спасти отца, и скоро он вернётся домой живой и здоровый, и жизнь будет, как прежде, счастливой и радостной. О Косте в то время Миша просто забыл.

К началу учебного года строительство «халабуды» было завершено. Костя привёл Мишу на Русалкино озеро показать «объект», и ввести друга в курс дела. Мише понравилось всё. Он ходил вокруг сооружения, залезал внутрь, сидел на лежаке, дёргал приставную дверцу, крутил лампу «летучая мышь» – привязанную прочным шнурком к бревну потолка, и в восторге цокал языком.

– Класс, даже свет зажечь можно! Зажёг, и читай себе от пуза, никто не помешает! – Только и говорил он.

– Мешок, я в озере каждый день купался, и – ничего… Нету тута тюленей. А раны заживают на раз-два-три. Смори, Шершень меня толкнул, я об трубу на стадионе ногу сильно расшиб. Татьяна аж в изолятор хотела меня запереть. Я сбежал сюда. Пару денёчков в озере покупался, и, смори, следа не осталося!..

Действительно, на ноге у Кости почти не осталось отметин от боевых ран.

– Значит, правду матка говорила, шо водичка тута лечебная…

– Ага… Сонька играла с девками в лапту и растянулася на площадке так, шо я думал – убилася. Так, я в бутылке с-под ситра принёс воды. На завтра раны в корочках уже были, и за три дня всё прошло, как и не бывало. Дак, Сонька, как пьявка, пристала ко мне, шоб я её сюда сводил. Мешок, нельзя Соньку сюда водить. Продаст она нас подружкам своим за копейку, а мы шо будем потом делать?! Дай слово, Мешок, шо не послабишься, не приведёшь её сюда…

– Жалко, а я хотел ей похвастаться…

– Чем, «халабудой»?! Ну, ты – баран! Пусть сама себе роет, а в нашу – ни-ни! Не вздумай! Шо, не понимаешь?! – возмутился Костя. – Она ж продажная, как та жидовка на базаре! Ты, може, хотел ей ещё и тюленей показать?

– Ну-у, да… – неуверенно кивнул Миша.

– И ты её сюда, как в зоопарк водить начнёшь?! А если приплывут, и нападут, Тада шо?! – допытывался Костя.

– Ну-у, не знаю…

– Вот, не знаешь, а беда может случиться. Нельзя Соньке сюда, понял?! Она ж красивая, нечего красоту портить, понял?!

– Ну, понял…А, всё равно, жалко!..

– Жалко у пчёлки. Клянися, гад, а то, землю жрать заставлю!

– Шоб мне… Не высраться! – выпалил Миша.

– Во-о, теперя, верю, ха-ха-ха! – расхохотался Костя. – Смори, если шо тута с Сонькой приключится, то ты будешь виноватым, и я тебе морду начищу, усёк?!

– Усёк… – уныло кивнул Миша, и в этот момент на озере послышался сильный всплеск.

– О, я ж говорил, гости у нас! – шёпотом указал Костя в сторону озера. – Ша, посмотрим, шо за гости…

Он вылез на край крутого берега, и махнул Мише рукой. Миша, стараясь не шуметь, подполз к другу, и лёг рядом, стараясь рассмотреть, что так яростно плескалось на поверхности озера.

Неожиданно большой, мощный зверь выпрыгнул над поверхностью воды и в окружении мириад брызг, шумно плюхнулся в воду.

– Ух, ты, какой огромный! – с восторгом воскликнул Миша.

– Целое лето их не было, а, вот, первый гость и пожаловал… Теперя ты молчать будешь. Соньке – ни-ни! Я ж говорю, за копейку продаст, а набрешет столько, шо не разберёшь, и сюда все детдомовские ходить начнут, и «халабуду» нашу рассекретят. Ты этого хочешь?!..

– Ладно, молчать буду… – прошептал Миша, и Костя поверил другу.

КАРНАВАЛ

Неделю спустя, начались занятия в школе. Костя учился уже в пятом классе. Он не мог привыкнуть к тому, что уже не одна учительница занималась с учениками пятого класса. Привычного понятия «Класса» для учеников пятого года обучения уже не существовало. Каждый урок проходил в другом кабинете, и надо было на переменках успевать собираться, и перейти из кабинета в кабинет. Это было слишком хлопотно и неудобно.

Постепенно привыкнув к неудобным новшествам, Костя уже бойко перемещался по школе. Времени хватало и на переходы из класса в класс, и на футбол в школьном коридоре, и на новшество, принесенное Славиком Шершнёвым.

Теперь, после каждого урока, мальчишки из класса, в котором учился Костя, бегали за угол школы, чтобы выкурить «трофейную» сигаретку, которые с избытком приносил в школу Шершень. Как удавалось Славику добывать свои трофеи, никто не знал, но все мальчишки из их класса с удовольствием принимали сомнительные подарки хитрого одноклассника, и не боялись, что «когда-то потом» придётся отрабатывать Шершню за приятные новшества. Когда ещё наступит это «когда-то потом»? Курить хотелось всем, и «здесь и сейчас», хотелось быстрее стать взрослыми. Сигареты были одним из атрибутов взрослости по пониманиям мальчишек.

Костя не отставал от друзей, но курить ему не нравилось. Привлекал сам процесс «взрослого» общения с одноклассниками. Противный привкус табака, после таких пятиминуток, целый урок доставлял неудобство: слюна горчила и накапливалась во рту, а нёбо и губы щипало так, что хотелось их разодрать. Хотелось сплюнуть, но выходить из кабинета во время урока можно было только по уважительной причине, «сплюнуть» не входило в таковые.

Подражая взрослым мужикам, курили все мальчишки в классе, и Костя не собирался становиться белой вороной.

Классным руководителем в их классе стала учительница по математике, Ольга Павловна Зарубина. Она сумела с первого урока завладеть вниманием своих подопечных. Дети её не любили, но уважали, и считались с её мнением.

На первом же уроке Ольга Павловна напустилась на Костю за то, что он посмел явиться в школу без пионерского галстука.

– Дак, меня ж в пионеры не приняли! – возмутился Костя.

– Ты мне голову не дури! Сейчас же отправляйся домой за галстуком, и Шершнёва с Явичем с собой забери! – повысила голос учительница, и Костя обиделся. Нет, он не нагрубил учительнице, а ушёл с уроков и не вернулся в тот день в школу.

Он не собирался никого с собой водить, а, тем более, Славика с Гариком. Он снова ушёл на болото, и провёл там весь день. Вернулся в детский дом к ужину, а ужина ему и не досталось. Его порцию с аппетитом съел Славик. Он начал ехидно подшучивать над незадачливым путешественником, который прозевал всё на свете, и к ужину опоздал.

У Кости от голода мутилось в голове. Он отправился в изолятор за хлебом.

– Летун, ты чего тута бродишь? – удивлённо спросила тётя Тала, встретив мальчишку по дороге в изолятор.

– Та-а!.. – расстроенно махнул рукой Костя, и собрался бежать на скотный двор, чтобы там, в вёдрах помоев, приготовленных для корма свиней, найти для себя что-нибудь съедобное, но тётя Тала потянула его за рукав школьного пиджачка.

– Ты не бычься, расскажи, чего такого произошло, шо ты из дома убежал? Тебя ж сегодня цельный день разыскивали! Говори, не бойся. Ты ж знаешь, я – никому!.. – с сочувствием сказала тётя Тала, и Костя, знал, что тёте Тале можно верить. Расслабившись, он рассказал женщине о своих бедах.

– Понимаете, я ж не пионер, меня ж в пионеры весной не приняли, а эта кобыла, училка новая, заставила галстук надеть, и домой отправила. Это же не честно!.. – с обидой выдохнул Костя.

– А ты и разобиделся, дурачок, по-честному прожить захотел?! Не всегда получается так, как ты думаешь. Хитрить немного пора уже научись.

– Я не дурачок! – взбрыкнул, было, Костя, но тётя Тала крепко держала его за рукав пиджачка.

– Ты не брыкайся, а послушай. Трудно жить белой вороной. Будь, как все, так проще. Никто на тебя и внимания не обратит, а ты сможешь спокойно заниматься своими любимыми делами и помалкивать в кулачок. Сказали тебе галстук носить, так, носи, и никто тебя не тронет. Покорись, и не ершись. Извинения научись просить. Это полезным иногда бывает. Надо вести себя так, чтобы у тебя всё было, а тебе за это ничего не было, понял?

– Как это? – не мог понять Костя.

– А так: будь в меру послушным, а сам будь себе на уме. Ни с кем не делись своими мыслями, могут побить больно и присвоить придуманное тобой. Тогда по правде обидно будет. Понял?

– Му-гу… – ответил Костя, хоть и не до конца осознавал то, о чём говорила тётя Тала.

– А ты куда идёшь? У вас же кино сегодня, неуж-то, не пойдёшь?

– Пойду… Только, жрать охота. Шершень опять мою порцию за ужином слопал…

– Идём, я тебя покормлю. В изоляторе еды всегда много остаётся. Славку твоего Татьяна Ивановна отсюда гоняет, грозится на койку уложить, и на голодную диету посадить, так он сюда и носа не кажет… Пошли в столовую…

В столовой изолятора, до умопомрачения, пахло свежим хлебом и ещё чем-то вкусным. Тётя Тала усадила Костю за стол, выставила перед ним большую глубокую тарелку с голубцами, обильно полила голубцы сметаной, налила в большую чашку компота, выложила на тарелку хлеб.

– Спасибо, тётя Тала! – обрадовался Костя. Он был благодарен женщине, которая всегда старалась ему помочь, и не раз выручала из беды.

– Ты кушай, кушай. Скажешь там, своим, шо в изоляторе весь день помогал, и всё тута. Я подтвердю, и Татьяне Ивановне скажу, шоб подтвердила…

– А как? – не мог понять Костя, что надо обязательно соврать, чтобы не ругали.

– Ты до пятого класса доучился, и врать не умеешь? Скажешь, шо я тебя по дороге сбегания догнала и попросила мне помочь с завтраком в изоляторе, а потом и с обедом. Пока посуду помыли, пока прибрали, пока то, да сё, вот, времечко и пролетело, и ужин подоспел. Сегодня, кстати, дежурных-то у нас и не было вовсе, так, что и соврёшь, дак, правду скажешь. И, никому не рассказывай, шо прятался где-то, иначе в следующий раз там и найдут.

О том путешествии на болото так никто и не узнал. Позже Костя не раз обращался за помощью к тёте Тале, и она никогда его не подводила, была уверена, что Костя никогда не сделает ничего дурного, и никогда не откажется помочь.

На следующее утро, отчаянно смущаясь, Костя попросил девочек погладить ему галстук, и пришёл в школу «при полном параде».

– Вот, молодец, – сказала Ольга Павловна, встречая детей на пороге школы. – Ты прости меня, что я тебя вчера домой послала. Я ж не знала, что ты – детдомовский.

– А шо, у меня клеймо на лобе должно стоять, шоб вы нас отличали? – грубо спросил Костя, набычился и поспешно прошёл внутрь школы. Учительница не стала его окликать и ругать за непочтительное поведение.

Отношения с классным руководителем, Ольгой Павловной, не заладились с первого дня их знакомства, но учительница никогда больше на Костю голоса не повышала, и домой его не отправляла, а Костя старался именно по математике выполнить всё, что было задано на следующий урок, потому, что знал: Ольга Павловна не пропустит и дня чтобы не вызвать его к доске, и обязательно найдёт, за что «влепить пару» нерадивому ученику.

Он старался научиться поступать так, как, не так давно, научила его тётя Тала, и никогда больше не лез на рожон. Предложенный тётей Талой способ поведения приносил свои плоды, и вносил успокоение в душу, это срабатывало и не раз выручало, но не всегда устраивало и успокаивало. Иногда возникало желание взбунтоваться, и тогда, чтобы не вступать ни с кем «в контры», он уходил на болото.

– Вы не ищите его, всё равно не найдёте. Он у нас – птица вольная, сам к ужину явится… – говорили учителям девчонки из его отряда.

Когда кто-то из девочек язвительно выразил классному руководителю своё отношение к тем, кто без принятия в пионеры носит галстук, Ольга Павловна одёрнула ябеду, и, тем самым, пресекла дальнейшие разговоры на эту тему:

– В пятом классе, автоматически, все должны быть пионерами, а кто отлынивает от дополнительных нагрузок, будет наказан! – строго сказала учительница. Больше никто не обращал внимания на не принятых в пионеры пионеров.

В конце второй четверти Костя тяжело заболел корью. Он сразу и не понял, что подцепил особую заразу. Заболевание началось с обычного гриппа, и Костя не хотел напрасно жаловаться. Новый год стучался в двери. По этому случаю в школе предполагался концерт, а в интернате – карнавал и большой общий бал, на который были приглашены и остальные школьники. Костя не мог отказаться от такого «полномасштабного» мероприятия, к которому начали готовиться сразу, после октябрьских праздников. Он выбрал себе костюм лётчика испытателя. Дядя Петя, конюх, пообещал взять у Степана очки для работы со сварочным аппаратом, а шапку-шлем Костя одолжил у одного деда, из поселковых, и отнёс тёте Тале в изолятор. Вполне правдышние бриджи и пиджак, даже без дырок и жирных пятен, нашлись там же, в изоляторе. Не хватало самого самолёта, и Костя решил смастерить что-то, вроде воздушного змея, или ковра-самолёта. Сам, по чертежам, которые раздобыл в библиотеке, он приступил к созданию своего первого летательного аппарата. В поисках чертежей, Косте оказала неоценимую помощь библиотечная Лидия Петровна.

Змей был почти готов, осталось прикрепить к конструкции большой, красивый хвост из гирлянд, и провести испытания на пустыре, за корпусами детского дома, но испытаний провести не удалось. С высокой температурой, его под руки отвели в изолятор. Думали, он грипп поймал, и к празднику поправится. Ожидания не оправдались, оказалось, что Костя заболел корью.

Вскоре компания в изоляторе стала пополняться новыми членами, и Татьяна Ивановна, хватаясь за голову, объявила и в детском доме и в школе о карантине по кори. Новогодний карнавал пришлось отменить, и перенести праздник на весенние каникулы. Ни о каком школьном бале и речи теперь не было, а поток больных детей в изолятор не прекращался.

Костю ломило и выкручивало больше недели. Поднять голову с подушки он и не пытался, в туалет бродил, держась за спинки кроватей, и за стены, а когда однажды увидел себя в зеркале, то не поверил собственным глазам. У него не было лица. Одна сплошная кровавая рана вместо щёк, лба и подбородка. Он испугался, и снова побежал со своей бедой к тёте Тале.

– Ох, ну ты чего? – рассмеялась тётя Тала. – Болезнь пройдёт, и кожа станет прежней. Не волнуйся, таким чёртиком не останешься.

– Дак, у пацанов такого нету, а у меня вся рожа расписана… – обречённо вздохнул Костя, и побрёл в палату.

– Ты был тяжелее всех, вот, тебя и обсыпало. Кого только горсткой, а тебя жменей целой. Не волнуйся, скоро выздоровеешь. Самое главное, поменьше двигайся, дай болезни уйти.

– А шо такого, если мы в квачика в палате поиграем? Мы ж никуда не смываемся! Скучно же «дурака» на кровати целыми днями валять… – от удивления Костя приостановился.

– А ты книжку возьми, и читай, шоб горя не случилось.

– Не могу читать, слёзы катятся, кабудто я изревелся весь. А побегать хочется, аж в животе чешется!..

– Ты у Татьяны Ивановны спроси, можно вам всем бегать, или нельзя. А если нельзя, то, почему нельзя.

Следующим утром, во время обхода Костя пристал к Татьяне Ивановне с множеством вопросов, одним из которых был вопрос об ограничении подвижности при заболевании корью.

– Понимаешь, ваши сосуды стали совсем хрупкими во время болезни. Они как стеклянные, и могут лопнуть во время резких движений. Тогда беды не избежать. Ты был самым тяжёлым, и времени на выздоровление тебе понадобится больше. Лежи, дружок, и мечтай, но двигаться вам всем нельзя, понимаете? Вон, в игровой комнате игры настольные лежат. Возьмите шашки, или шахматы, а бегать нельзя.

Теперь мальчишки начали играть в шашки, а, по вечерам, по очереди, рассказывали страшные истории, пугая друг друга так, что сердце замирало в груди от ужасов рассказов. Костя впервые услышал, что в шкафу может прятаться страшное чудовище, и по ночам вдруг выскакивать, и забирать жизнь у того, кто находится в комнате. Мальчишки рассказывали много о болоте, и о русалках, которые облюбовали Русалкино озеро, о пещерах, в которых можно заблудиться, и никогда не выйти наружу. Костя не верил ни одному слову мальчишек, но лёгкий морозец пробегал по коже во время таких рассказов, а в один из моментов он решил при первой же возможности сам убедиться в правдивости слов рассказчиков о пещерах, в которые можно попасть на болоте, и пропасть в них на веки вечные. Нет, он не изъявлял желания пропасть в береговых пещерах на веки вечные, но хоть одним глазком заглянуть в них он хотел. Приходилось о своих планах придумывать что-то страшное, такое, чтобы все мальчишки в палате укрывались одеялами с головой. Само собой пришло желание устроить карнавал ужасов в палате изолятора.

– А кого пугать будем? – спросил Антон, сын председателя, которого сам отец привёз в изолятор, чтобы Татьяна Ивановна вылечила мальчика, и не отправляла его в район.

– Как, кого? Девчонок. Они ж рядом, в соседней палате прохлаждаются, и не лучше нас выглядят. Чумные такие, ты б видел! – рассмеялся Костя.

– А, как и чем пугать? – не унимался Антон.

– Надо придумать… – задумчиво ответил Костя, почесав затылок. – Шкапа у нас в палате без дела стоит. Шо тама в ней, надо посмотреть, и выложить на время под твою кроватю всё её содержимое. Кроватя у тебя под стеной стоит, нихто и не дотункает, шо под твоей кроватей, шо-то нужное лежит. Усёкал?! – Сказал он Антону. – Это – на время, а после карнавала мы всё в зад запхаем. А дальше – дело техники и придумки. Вы ж сами стоко понарассказали, шо можно пополам треснуть от ужаса!

Вечером, после отбоя, мальчишки, стараясь не шуметь, открыли дверцы шкафа, и перенесли его содержимое под кровать к Антону. Весь шкаф, до отказа, был забит постельным бельём. Освободили только одну его половину, чтобы рукам напрасной работы не давать, убрали полки, чтобы кому-то из ребят можно было спрятаться в освобождённую половину. Всё это постельное бельё вместе с полками как раз и уместилось под кроватью Антона. Костя проверил, чтобы со стороны ничего не было видно, и удовлетворённо крякнул.

– А давайте возьмём простыни, и наденем их на головы, будто мы – страшные привидения из шкапы. Мы летаем по палате, и вылететь не можем, потому, шо окошки закрытые! – предложил Сашка Корсаков, которого тоже отец отправил сюда, а сам ушёл в рейс на большом корабле.

– О, пойдёт! – воскликнул Костя. – Скоко нас тута? Шестеро?

– Не, восемь башков. Мешок и Толик Распута пока тяжёлые, их не считай, а так, нас шестеро поскакунов! – рассмеялся Антон.

– Нищак, мы и для Мешка с Током шо-то придумаем, – уверенно сказал Костя. – Надо дождаться, кода Сонька под окно прискачет. Она ж здоровая, может нам притарабанить шо-то, нам нужное, усекли?

Соня прибежала под окна изолятора под вечер, и Костя выбросил ей в форточку записку со своими просьбами. Она прочитала, весело закивала, и убежала в детский дом. На следующий день девочка снова кинула камешек в окно палаты.

– Принесла?! – спросил Костя, отчаянно жестикулируя за стеклом окна.

– Принесла! А как вам передать? – знаками кивала и спрашивала Соня.

– Ща, бинт принесу! – закричал Костя. – Бинтом твою авоську и втянем у хфортку.

В передаче, которую принесла Соня, Костя нашёл всё необходимое для маскарада. Двенадцать маленьких морковок оказались одна – в одну, картонные стаканы оказались нужного размера, а яйца были белыми, как снег, и очень большими. Их было десять штук, и лежали они в пластмассовой мисочке, обмотанные газетой, чтобы не разбиться. Краски и кисточки были завёрнуты в отдельный пакет. Здесь же лежали коробочка с пластилином, моток бельевой резинки, канцелярский клей и ножницы. Бумага, в том числе, цветная, была завёрнута отдельно. Даже девчоночью скакалку Сонька не забыла. Туда же сунула один из своих коричневых бантов.

– Ну, шо? – спросил Сашка Корсаков.

– Восточный базар!.. Всё припёрла… Будем сегодня костюмы строить, а ночью устроим карнавал, девок попугаем. Тута даже фонарик на батарейках, зырь, диво какое! – обрадовался Костя, включил фонарик, и приставил его к подбородку. Получилось даже очень страшно.

– Ха, вот это – да! Зырьте, настоящий чертяка, токо рожков нету! – захлопал в ладоши Сашка.

– Рожки из морковок пристроим. Носы с яйцев надо прилепить, а для этого яйца придётся выпить, – серьёзно сказал Костя.

– Фу, я не люблю сырых яиц! Ве-е… – возмутился Гарик, и для убедительности «векнул».

– Я тоже многого не люблю! А де ты тута яйца сваришь? Хошь, шоб все узнали о том, шо мы задумали?! А за веканье – особая награда – щелбан в нос! – грозно навис над мальчишкой Антон, готовый к приведению приговора в исполнение. – Тута твоего защитника Шершня нету, придётся не сопротивляться, а то, шелабан тебе обеспечен, вкурил?!

– Хлопцы, кончай бузить, у вас времени – тихий час и до ужина! – тихо простонал Миша. Он тоже хотел участвовать в маскараде, но ещё не мог подняться. Его привезли только вчера. Мать Миши, тётя Аля, упросила Татьяну Ивановну, чтобы Мишу не увозили в район, и врачиха согласилась. Всё равно, большая часть класса отдыхала в изоляторе, обсыпанная коревой сыпью.

Ребята разобрали Сонькину передачу, и работа закипела. Яйца были выпиты, расписаны красками, и прилажены к носам заговорщиков с помощью бельевой резинки. Из морковки получились неплохие рожки. С помощью пластилина их укрепили на плотной бумажной ленте, и надели на головы. Из картонных стаканов, с помощью той же бельевой резинки, сделали копыта на руки. Лица расписали акварельными красками, кто как сумел. Никто не обращал внимания на высыпания на коже лиц. Авантюра захватила всех мальчишек в палате.

Простыни вытащили из-под кровати Антона и прикрепили на плечи. Приготовления закончились перед самым отбоем, и тут Сашка Корсаков вдруг незаметно исчез из палаты.

В помещении изолятора было уже совсем тихо. Шаги нянечек не звучали приговором в коридоре. Никто даже не разговаривал в «сестринской». Мальчишки ждали, когда Костя подаст знак к началу действий, но Костя ждал возвращения Сашки.

– Ну, шо, нашёл? – шёпотом спросил Костя, когда скрипнула входная дверь в палату.

– Ага, аж три!.. Ёлку выкинули, а игрушки в подсобку унесли. Иллюминацию я вытащил из коробки. Гирлянды горят, я проверил все…

– Пацаны, я – в шкапу… Вы помогите мине лампочками обмотаться, и надо подключить гирлянды в розетку, – запальчиво зашептал Костя.

Костю усадили в шкафу на подушку, приладили к его телу, а, особенно, к рогам-морковкам, к хвосту-скакалке и к разрисованным копытам-бумажным стаканчикам, лампочки, продели шнуры от гирлянд сквозь щель в шкафу, попробовали включить иллюминацию. Получилось так заразительно смешно и страшно, что удержаться от хохота стало невозможно. Костя ещё и включённый фонарик приставил к подбородку, а, обмотанный гирляндой, хвост из скакалки, начинал бойко шевелиться, когда открывались дверцы шкафа. За ниточки дёргал Миша, лёжа на кровати. Подняться он так и не сумел в ту волшебную ночь.

Кто-то побежал в палату девчонок, и тут началось, всё завертелось, закружилось, девчонки завизжали, мальчишки зарычали. Поднялся шум неимоверный.

На шум прибежала заспанная медсестра. Утихомирить разбушевавшихся детей ей не удалось. Она побежала за санитаркой, нашла Талу, и стала умолять успокоить «коревиков».

Узнав о случившемся происшествии в палате мальчиков, Тала, недолго думая, схватила швабру и ведро для бумаг. Надела ведро себе на голову, продела сквозь щели в ведре рожки из скрученной в трубочки писчей бумаги, накинула на само ведро белую салфетку так, чтобы бумажных рожек не помять, и побежала в палату к мальчишкам, неся перед собой обмотанную простынёй швабру, как устрашающее оружие.

– Эй, черти, главная чертиха пришла, ответа требует! Почему такой шум подняли, весь изолятор перебудили, чертышек под кровати позагоняли, визг подняли?! Что, жару мало?! – заорала Тала трубным голосом.

Такого поворота событий никто из ребят не ожидал. Веселье прервалось вдруг и сразу. Над палатой повисла тягучая тишина.

– А вы туда, в шкапу, загляните! – вдруг прошептал кто-то из мальчишек.

Тала рывком открыла дверцу шкафа, и пришла в замешательство. Захотелось взвизгнуть и убежать из палаты, потому, что в шкафу сидел настоящий чертёнок и подсвечивал себе лицо фонариком. Хвост чертёнка, весь в лампочках, бойко шевелился и стучал о стенки шкафа. Зрелище было настолько реальным, что Тала слегка присела, и не знала, что делать.

Позже, умытые и причёсанные, все участники импровизированного карнавала вместе с медсестрой и тётей Талой, пили чай с пирожками в столовой изолятора. Даже Мише Корпачу и Толику Распуте разрешили выйти в столовую к чаепитию.

Утром Татьяна Ивановна не уставала распекать своих непослушных пациентов за те безобразия, которые они учинили предыдущей ночью, а тёте Тале обещала влепить строгий выговор с предупреждением, но никто из участников карнавала не поверил в серьёзность угроз врачихи о наказании. В глазах Татьяы Ивановны плясали чёртики. Она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться слишком весело.