Текст книги "Наваждение"

– Кто съел твою кашу? – спросила учительница, чтобы убедиться в справедливости слов девочки.

– Шершнёв… Он всегда чужое жрёт, и никак его не разорвёт, потому, шо брюхо бездонное!.. – не могла успокоиться Соня.

– Ладно, Соня, не сердись, я сейчас на кухне узнаю, и тебе принесу добавочную порцию, – сказала Тамара Андреевна. – А ты, Славик, сегодня в кино не пойдёшь. Грязной посуды много. Поварихи не успевают её мыть, вот, ты им и поможешь. О твоём согласии…

– А я уже согласный! – весело воскликнул Славик, не давая возможности учительнице договорить.

– Славик, ты меня понял. Так, дети, после ужина собираемся в отряд, и идём организованно в кино. Сегодня «Чапаева» привезли… – слова учительницы потонули в восторженных возгласах «Урра!».

Костя с Соней, как обычно, встали в первую пару, но у самых дверей актового зала, сумели улизнуть из-под бдительного взгляда Тамары Андреевны.

– Коть, я у Гарика в тумбочке много денег нашла, целую толстую пачку! – взвизгнула Соня, когда они бежали по коридору, чтобы нарядить Соню в треники Гарика.

– Ты шо?! А откуда у него столько?

– Не знаю… – беззаботно пожала она плечами.

– Ты, случаем, не трогала эту пачку? – осторожно спросил Костя.

– Не-е, только на билеты взяла. На тебя и на меня…

– Ты, шо, дура?! Он же всё посчитает и искать начнёт, шум поднимет, Славе скажет, и наш побег не удастся… – расстроился Костя. – Фильм клёвый, посмотреть хочется, как целуются поправдышнему, хотелося бы увидеть…

– Гарик пошёл в кино. Пока он хватится пропажи, мы уже далеко будем. Ты ж сам говорил, шо потом пусть ищут! – сказала Соня, и её сообщение немного успокоило Костю. Потом, после кина, он со всем этим разберётся, и деньги назад сумеет положить…

Уже темнело, когда друзья подошли к открытому кинозалу в посёлке. Их встретил Миша, и троица дружно отправилась за кинотеатр.

– Тута забор в решётку. В него можно влезть, и зайцами весь фильм просмотреть, – сказал Миша, увлекая друзей к забору.

– А у нас денежки есть, – шёпотом сообщила Соня.

– Ты попридержи свои денежки, не твои они! Лиса Алиса сыскалась, мне ещё. Ща, зайцами полезем! – возмутился Костя. – Мешок дело предлагает. Ай-да, к забору, усядемся, пока журнал тянется.

Забор в открытом зале кинотеатра состоял из клеток штакетника, по которым кое-где полз вверх хилый дикий виноград, и дети обезьянками вскарабкались на самый верх, просунули ноги в дырки забора, и уставились в экран.

Начался фильм, и, удобно устроившаяся троица увлеклась просмотром, не замечая ничего вокруг. Они не увидели сторожа, который решил обойти вокруг забора кинотеатра в поисках безбилетных просмотрщиков.

Соня впервые смотрела «трофеевик». Так называли этот фильм, который был трофейным, и, по этой, или, по другой причине, был запрещён для просмотра детям до шестнадцати лет.

Соня увлечённо «влипла» в экран. Она никогда таких фильмов не видела, не видела она и того, что наказание неумолимо приближалось. В один момент девочка ощутила сильнейший удар, угодивший по её заду с такой силой, что в один момент сбил девочку с забора. Хлопок был подобен выстрелу из револьвера. Послышался треск сломанных штакетин, резкий взвизг, и Соня шумно упала на землю у забора. За забором, там, внутри кинотеатра поднялся гром аплодисментов, кто-то стучал ногами, кто-то даже залихватски засвистел.

– Ой-ой-ой, больно, больно, больно! – причитала Соня, растирая ушибленные места. Слёзы градом катились из глаз, а с кончика носа собиралась капнуть на белую рубашечку тучная капля крови.

– Ты – девка, шо-ли? – испугался сторож.

– Ма-га… – плакала Соня, держась за ушибленный нос.

– А чего на забор забралась, да ещё в штаны обрядилась?! Ты – детдомовка?!

– Да-а, шо, не видно?! Кино интересное, хотела посмотреть, а ноги комары жрут, если без штанов! А ты, дубина старая, дерёшься, чуть мозги не вышиб!..

– А у тебя они есть?! – возмутился сторож.

– Дать бы тебе в нос, как ты мне зарядил!.. – не уставала всхлипывать девочка. В тот момент ей было и больно и страшно, потому, что одним ушибом носа дело не обошлось. Сломался штакетник забора во время падения, и толстая щепка вонзилась в ногу выше колена. Требовалась срочная помощь Татьяны Ивановны, а до неё было так далеко…

Мишу и Костю, будто, ветром с забора сдуло. Нет, они не убежали, бросив подругу в беде. Они принялись уговаривать сторожа отпустить Соню, никому ни о чём не рассказывать, и поверить им на честное слово, что они больше так никогда-никогда не будут. Уговоры закончились тем, что Соня отдала сторожу те деньги, которые взяла из пачки денег у Гарика в тумбочке. Она не желала, чтобы этот грубиян отвёл ребят в милицию, или, что ещё хуже, в детский дом, и нажаловался бы на них старшему пионервожатому, Анатолию Фёдоровичу.

В тот раз им так и не удалось посмотреть фильм «Серенада Солнечной Долины». Костя потом не раз смотрел этот фильм, и всегда вспоминал о случае, приключившемся с ними при первом просмотре. Сейчас же он был удручён тем, что так и не смог, как обещал, показать Соне «трофеевик».

У Сони сильно болела нога и из носа продолжала сочиться кровь. Пришлось идти в изолятор и просить Татьяну Ивановну о помощи.

Втроём они постучались в закрытые двери изолятора. Костя по своему опыту знал, что тётя Тала на ночь запирает входные двери изолятора на ключ.

Татьяна Ивановна сама открыла дверь и встала монументом на пороге. Она подумала, что дети шалят, и собиралась отчитать их «по первое число», но когда увидела окровавленную Соню, злость с её лица мгновенно слетела, уступая место озабоченности.

– Что случилось? – спросила врачиха, за шиворот, втаскивая Соню внутрь изолятора.

– Упала… – всхлипнула Соня.

– Где упала так, что нос разбила?!

– Мы играли… – стонала Соня.

– Играли они! А почему, как все, в кино не пошли?

– Так, мы и пошли, но «Чапаева» мы уже четыре раза смотрели. Не интересно… Он же не выплыл, а обещал… – начал, было, Костя.

– Нам не хотелось ещё раз увидеть, как тонет Чапай в реке Урале… Жалко мужика… – тихо, с пафосом, подхватил Миша.

– А ты, умник, откуда здесь взялся? – удивилась Татьяна Ивановна, обратив своё внимание на Мишу.

– Так, я, это, я – с посёлка. Я ж тоже хотел «Чапаева» посмотреть, там же на шару же, дак, мамка отпустила… Думал, може, на этот раз Чапай выплывет… А Костя позвал в мяч играть, мы и пошли… Ну, его, Чапая, всё равно, его беляки убьют… – самозабвенно врал Миша.

– И тебе тоже не захотелось смотреть, как человек тонет?

– Дак, в него ж стреляли, а он всё говорил: «Врёшь, не убьёшь»… А сам набрехал, убили же его беляки, гады! – вторил Мише Костя.

– Ай, больно-больно! – вдруг зашипела, застонала Соня, когда Татьяна Ивановна приступила к осмотру повреждения на лице девочки.

– Терпи… Где же тебя угораздило так нос разбить?! А заноз сколько поназагоняла!.. Хорошо, что внутри ничего не повредила… А след маленький на коже может остаться…

– Как, останется, как, останется?! Ему нельзя оставаться! – возмутилась Соня.

– Видишь, я знаю, как тебя отвлечь! – рассмеялась Татьяна Ивановна. – Корочек не сдирай, тогда ничего и не будет. Всё?!

– Не-е… не всё… – уже прошептала Соня.

– Ещё что у тебя? – нависла над Соней врачиха.

– Тама… – смутилась Соня, указывая на ногу выше колена, где разорвались и запачкались кровью треники Гарика.

– Что тама? – передразнила Соню Татьяна Ивановна.

– А пусть они выйдут, я тада покажу… – смущённо сказала Соня и снова зашипела от боли.

– Ребята, исчезните с горизонта, тут девочка будет штаны снимать! – скомандовала Татьяна Ивановна. – А ты, юнга, шагай домой, а то папка сюда за тобой с ремнём придёт.

– Не-е, не придёт, он – в рейсе, а мамка с малым нянчится…

– Вот, и шагай, помоги мамке, – строго взглянула на Мишу Татьяна Ивановна.

– Пошли, Мешок, пошли, – потянул Мишу за рукав куртки Костя.

Когда ребята вышли, Соня приспустила штаны, и Татьяна Ивановна ахнула от ужаса.

– Вот, дурёха, где это тебя так угораздило?! – всплеснула руками Татьяна Ивановна. Щепка штакетины разворотила штанину, и впилась в мягкие ткани бедра девочки. Кусок деревяшки от штакетника глубоко застрял в ноге, кончиком торча наружу. Этот кончик, при малейшем движении ноги, цеплялся за ткань штанов и причинял девочке нестерпимую, мучительную боль.

– Мы в мяч играли, я упала, и о забор треснулася. Забор поломался, а щепка влезла мне в ногу… – не моргнув глазом, соврала Соня.

– Придётся штаны разрезать… – оценив ситуацию, задумчиво сказала Татьяна Ивановна.

– Не-е, не надо резать, штаны чужие, я на понос взяла, вернуть надо! – взвизгнула в испуге Соня.

– На понос она взяла! Ладно, аккуратно снимай штаны, и полезай на стол. Будем щепку извлекать. – согласно кивнула врачиха.

Соня послушно, с бесконечными «ойками» и всхлипываниями, исполнила приказ Татьяны Ивановны, и растянулась на операционном столе под огромной бестеневой лампой.

– Сейчас тебе обезболивающий укол сделаю, иначе не выдержишь… Потерпи… – предупредила Татьяна Ивановна, закончив смазывать поражённый участок ноги йодом.

– Ой-ой-ой, не надо укола, я бою-ся! – вдруг пронзительно запищала Соня, и попыталась соскочить со стола.

– Стой, дурёха, ты куда? Я же хотела, чтобы тебе больно не было! Не хочешь, не получишь. Ложись, ложись, не буду укол делать, если потерпишь… – воскликнула Татьяна Ивановна, ухватив Соню за курточку. – Не хочешь укола? Ладно, терпи тогда… Тут такая заноза, что самой тебе её не извлечь. Ложись, и терпи…

– Ой, ой, бо-льно! – заорала Соня, когда боль стала нестерпимой.

– Укол сделать? – снова спросила врачиха. – Щепку эту обязательно извлечь надо, чтобы заражения крови не было. А то, и ногу могу отрезать…

– Не надо отрезать! Ещё долго?! – громко застонала Соня.

– Я только тронула щепку, а ты уже и разоралась… Ещё раз спрашиваю, укол сделать?

– Больно будет? – допытывалась Соня.

– Больнее, точно, будет, если укола не сделать. Такую щепку из ноги вытаскивать сложно… – сказала Татьяна Ивановна.

– Ой, я бо-ю-ся! – громко зарыдала Соня, но со стола спрыгивать уже не решалась.

– Терпи, я колю. Ори, сколько хочешь, но не дёргайся, поняла?… – сказала Татьяна Ивановна, набирая в шприц новокаин.

– Я буду, бу-бу-бу, терпеть… Только, не больно! А-а-а! – навзрыд плакала Соня. Она и не почувствовала того, самого страшного первого укола. Дальше было совсем не больно, и Соня смирно лежала на столе, пока Татьяна Ивановна колдовала над ногой девочки.

– Всё. Сейчас наложим повязку, и пойдёшь в палату… – сказала Татьяна Ивановна, начиная бинтовать ногу. – Надо ещё укол под лопатку от столбняка сделать…

– Не на-до! – снова заорала Соня, срываясь со стола.

– Хорошо. Сиди и смотри. Фотографии я с фронта привезла. Это тот человек, которому после ранения никто укола не сделал, и он заболел столбняком. Смотри, и радуйся, что можешь избежать его участи, если укол сейчас сделаем.

После того, что Соня увидела на пожелтевшей от времени фотографии, она безропотно согласилась на укол. Сама сняла курточку и, подставив плечо, зажмурилась. Не заохала, не заплакала. Всё вытерпела.

– Теперь я могу идти к девочкам? – с надеждой спросила Соня.

– К каким девочкам ты пойдёшь? Ты, пока новокаин действует и ты ногу не чувствуешь, смелая, а через полчаса по-другому запоёшь. Надо побыть в изоляторе несколько дней. Ты обязательно уйдёшь, когда рана твоя подживёт. А сейчас тебя тётя Тала отведёт в палату.

– Так, шо, мине в изоляторе теперя торчать до новых веников? – возмутилась Соня.

– Поторчишь недельку, пока я швы не сниму, – строго сказала Татьяна Ивановна.

Тётя Тала отвела Соню в палату изолятора. В палате никого не было. Подоспело время, когда дети не хотели болеть. Скоро закончатся занятия в школе, начнётся практика в детдомовском саду, и, самое главное, автобус начнёт возить детей к морю.

– Соня, скажи, где вы забор поломали, – как бы, между прочим, спросила тётя Тала.

– В кино… – выпалила Соня, и тут же спохватившись, поправилась: – На стадионе!

– Де ж тама забору взяться? – удивилась тётя Тала.

– А тот, шо у калинизации… – прошептала Соня, делая вид, что хочет спать.

– Лады, спи пока, завтра расскажешь, и мы поглядим… – сказала тётя Тала, и погасила свет в палате.

Соня подождала, пока затихнут шаги в коридоре, и кошкой подскочила к окну.

– Ко-тя, Ко-тя! – громким шёпотом позвала она.

– Шо? Мы тута, Ты как? – услышала она знакомый лёгкий шёпот под окном.

– Нормалёк, на неделю зависла! – зашептала она.

– Штаны давай, кино закончилося! Линейка уже тоже закончилася, а мы с Мешком тута торчим и тебя ждём. Штаны кидай, а то – труба, засекут! – шептал Костя, немного отступив от стены здания.

Штаны, ночной птицей, мягко слетели из окна изолятора и бесшумно приземлились на голову Мише. Он выругался, скомкал штаны и отдал их Косте.

– Мы пошли, пока! – помахал Костя рукой на прощание. – Завтра припрёмся после школы…

– Эй, стойте, подождите!.. – вдруг шёпотом тревожно закричала Соня.

– Чё ищё? – уже в голос спросил Миша.

– Меня тётки про забор спрашивали…

– Ну и шо?

– Поломать его надо, шоб не раскрыли, в какое кино мы ходили!

– Какой забор? – удивился Костя.

– А тот, шо у калинизации, ну, шо у ворот, шо ближе к корпусу… Он же тама хлипкий… Дак его надо поломать… Мине щепка в ногу сильно застряла, дак Татьяна Ивановна будет утром искать, де забор поломался, и сразу всё раскроется, если вы забор не поломаете…

– Хорош свиданьичать, пошли забор ломать. Я знаю, де… – строго сказал Миша и потащил за собой Костю.

На стадионе в тот поздний час не было ни души. В окнах корпусов детского дома давно погасили свет. Горн отбоя прозвучал ещё сорок минут назад, а Костя и не слышал, когда. Надо было срочно возвращаться в палату, чтобы снова ругать не стали.

– Де тот забор? – спросил Костя, когда ребята подошли к стадиону.

– А, вона, тама… – махнул рукой Миша. – Тама кто-то есть… – вдруг возбуждённо зашептал Миша, и изо всех сил дёрнул Костю за куртку. – А-ну, ложись! Тама дядьки какие-то шо-то тырят, зырь!..

– Ты шо, сбрендил? – возмутился, было, Костя, но, посмотрев в сторону канализационного люка, обомлел… – И шо они тама, в потёмках, фурычат?

– Тырят по чёрному, в люк мешки какие-то суют… Гля, как пыжатся… Пусть сначала уйдут, а мы тогда забор и сломаем, а то могут поймать и уши надрать…

В засаде лежать пришлось долго. У тех людей мешков было много, и возились они со своей «тырнёй» не пять минут. Костя начал волноваться.

– Мы тута лежим, загораем на песочке, а Тамара в милицию на меня заявила, и скоро милиция за мной гоняться начнёт… – вдруг зашептал Костя.

– За шо?! – удивился Миша.

– За шо, за шо, за штаны. Мы ж йих у Гарика «спионерили», получается!

– Дак, мы йих тута и бросим. Пусть докажет, шо это мы! – сказал Миша.

– Ты подряпался, кода мы с забора рухнули? – спросил Костя.

– Не-е а ты?

– И я – не-е.

– Вот, пусть и докажут, шо мы штанц упёрли… Пусть докажут… Зырь, зырь, машина подъехала, и в неё шо-то большое всовывают… – возбуждённо зашептал Миша.

– Мешки какие-то… Хоть бы скорее они убралися, а мы б забор сломали и разбежалися! – вздохнул Костя.

Немного времени спустя, в машине хлопнула дверца, тихо заработал мотор, и сама машина бесшумно покатила по аллейке парка, не включая огней. Вскоре она скрылась за поворотом аллеи. Какие-то два мужика, которые остались, и не уехали в машине, отчаянно ругаясь, закурили. Ругались долго, а потом вдруг принялись обсуждать футбольный матч, который вчера весь берег слушал по радио, и ссора вспыхнула с новой силой.

– Шо б такое сделать, шоб они гавкаться перестали и свалили? – расстроенно воскликнул Костя.

– Отползаем… – настойчиво прошептал Миша. – Зырь, вона – кусты… Туда… Ща, мы йим котячий марш устроим!..

Когда мальчишки добрались до кустов, Миша так заорал кошкой, будто его самого на части разрывали. Мужики, бросили сигареты в песок, оба смачно сплюнули и выругались так, что ребята в кустах прыснули от смеха.

– Ща, замаршируют… – уверенно шепнул Миша, и снова заорал бешеным котом.

Один из мужиков поднял что-то с земли, и запустил в кусты, где сидели ребята. Этим «чем-то» оказался увесистый камень, который, с глухим звуком, попал Мише в плечо. Тот истошно взвыл от неожиданной боли, и ребята бросились из кустов в сторону пустыря за детским домом. Мужики ещё немного постояли, поругались, а потом мирно разошлись в разные стороны.

– Во-о, шо и требовалося, Мешок, ты – молоток, завыл котом натурально. Видал, как замаршировали?! Как на параде, токо в разные стороны… Ай-да, забор ломать!

– Засохни ща… Этот штымп мне в плечо попал каменюкой, сломал шо-то наверное. Хрустит… Знаешь, как больно?!.. Гля, шо у меня тама такое?

– Ничего тама нету, только шкура красная, а ран нема, – сказал, Костя, внимательно рассматривая место удара камня о Мишкино плечо.

Место удара, действительно, покраснело и распухло. Это Костя увидел, когда ребята подошли к фонарному столбу у стадиона. Рука Миши двигалась с трудом, но кости были целы, решили ребята.

– Нищак, поболит, и перестанет. Ай-да крушить забор. Всё равно, на нас не подумают… – вздохнул Миша.

В изолятор к Татьяне Ивановне мальчишки решили не ходить, чтобы ещё больше не испортить обстоятельства, в которых они оказались, а Соня приказала сломать забор, значить надо его сломать…

Забор ломали долго. Хлипкий на вид заборчик, оказался на удивление крепким. Не поддавались деревяшки мальчишкам, крепкими оказались потемневшие от дождевой воды доски. Потом, в один момент, что-то хрустнуло так громко, что Костя испугался, но никто их не слышал, никто не выбежал из детского дома, чтобы их отругать за разбой. Ночь полностью овладела миром, в котором не спали сейчас только коты, да Миша с Костей.

Гордые, с чувством выполненного долга, ребята шли по аллейке, что тоненькой серой змейкой пробегала вокруг футбольного поля стадиона. Рука у Миши болела, но он не жаловался другу на досадное неудобство. Костя на плече нёс треники Гарика.

– Ну. Шо, до завтрова? – спросил Миша, прощаясь с другом. Следующая неделя была последней неделей учёбы в школе. В школу надо было пойти обязательно, чтобы успеть подтянуть «хвосты» по некоторым предметам.

Распрощавшись у очередного фонарного столба, ребята разошлись, в разные стороны. Миша отправился в посёлок, а Костя лёгкой походкой поспешил в спальный корпус детского дома. Треники Гарика он бросил у сломанного забора, и шёл налегке. Он знал, что двери в корпус заперты на ключ, и откроются только утром. Надо было лезть в какое-нибудь открытое окно. Отыскав окна своей палаты, Костя залез в проём открытого окна и исчез в темноте помещения, за колышущейся ветром занавеской.

«ХАЛАБУДА»

Летом, после окончания четвёртого класса, когда Тамара Андреевна простилась с ребятами и уехала из детского дома «навсегда» в другой город, Костя решил построить свою «халабуду» на Русалкином озере. Он мечтал ещё в прошлом году тут, на берегу Русалкиного озера, построить своё пристанище, в котором он мог бы отсидеться, когда жить в детском доме становилось слишком невыносимо, но острое желание созрело именно сейчас, после отъезда Тамары Андреевны. Он расстался с любимой, справедливой учительницей, с другом. Надо было чем-то занять себя, чтобы не было так больно от обиды на несправедливое решение Судьбы…

За годы, проведенные в детском доме, Костя окреп, подрос, и стал более свободно ощущать себя в обществе таких же детей, каким был он сам. Ему даже стали позволять ходить в гости к поселковым ребятам. Чаще он приходил в гости к Мише Корпачу. Их дружба началась с первого Костиного урока в первом классе, и с каждым годом становилась крепче. Именно Миша Корпач оттолкнул Славика Шершнёва, когда тот с кулаками набросился на Костю, но драка всё равно состоялась. Во втором классе Костя и Миша уже бойко бегали по школьному двору, и гоняли мяч по футбольному полю стадиона, а, учась в третьем классе, Костя впервые самовольно покинул пределы дозволенного пространства, и убежал на болото, потому, что его не приняли в октябрята. Впрочем, ровно через год, ко дню рождения В. И. Ленина, за упрямый нрав и регулярные нарушения дисциплины в школе и в детском доме, в пионеры в четвёртом классе Костю тоже не приняли. Он не стал обижаться, а вздохнул с облегчением, особенно, когда увидел очередь у гладильного стола утром следующего дня. Все новоиспеченные пионеры терпеливо ожидали своей очереди, чтобы погладить пионерский галстук. Костя не любил стоять в очереди, и всегда избегал подобных мероприятий. Если нуждались в глажке его штанишки, или рубашечка, он просил Соню ему помочь. Девочка никогда не отказывала в одолжении, и Костя сам никогда не подходил к гладильному столу.

– Вот, хоть в этом мне повезло. Я – не пионер, и драться за утюг по утрам мине не надо! – смеялся он, проходя мимо гладильного стола в умывальную комнату. Только, всё равно, тоненький червяк обиды не давал успокоиться. Тамара Андреевна, в прошлом году обещавшая, что в этом году обязательно Костю примут в пионеры, ничего не смогла сделать. Старшие пионервожатые не утвердили Костину кандидатуру. Надо было чем-то занять себя, чтобы не наблюдать, как «смертным боем» дерутся пионеры у гладильного стола…

Он терпеливо ждал окончания школы, и начала летних каникул. В это лето Тамара Андреевна обещала беспрепятственно отпускать его в гости к поселковым ребятам, но неожиданно уехала с каким-то придурком, которого она называла своим женихом.

Костя не знал о том, что Тамаре Андреевне пришлось уехать из детского дома ещё и по другой причине. После рассказа Кости о «натыренных» мешках в канализации детского дома, Тамара Андреевна сама заглянула под люк, а потом рассказала о своей находке самой директрисе детского дома. Когда кража обнаружилась в полном объёме, наказанных было слишком много. Многих Костя не увидел в детском доме после громкого скандального разбирательства.

Тамаре Андреевне пришлось уехать после намёка самой директрисы. Пришлось придумать, о чём говорить детям, она и сказала, что выходит замуж, и уезжает из посёлка навсегда. Больше всего новость поразила Костю. Он даже мысли не допускал о том, что учительница может уехать, и никогда больше не вернётся в его жизнь…

За три года, проведенные в детском доме, Костя привык, что Тамара Андреевна всегда была рядом. Ей спокойно можно было рассказать обо всех своих бедах и победах. Учительница никогда и никому не рассказывала того, о чём секретничала с Костей, но слишком часто помогала самому Косте и другим мальчишкам избегать больших неприятностей. Расставаться с учительницей было тяжело. Хотелось реветь, но он и слезинки не проронил до момента расставания с любимой Тамарой Андреевной. В середине груди что-то болело, ныло, мешало дышать, а из глаз готовы были потоками литься горькие слёзы, но он не понимал, где болит, а реветь себе не позволял. Болело, потому, что снова уходил из его жизни дорогой для него человек, и он ничего не мог придумать, чтобы изменить течение времени, как было удобно ему, а слёзы лить могут только девчонки, решил он тогда, а он – настоящий воин, рыцарь, а рыцари не плачут. В тот период он остро ощущал, что больше не нужен никому на этой земле, а на облачко уже и не собирался. Понимал, что облачко – это бабушкины сказки.

Однажды, уже летом, после всех передряг, случившихся весной четвёртого года обучения, Костя заглянул в гости к Мише. Он предложил другу построить «халабуду» на Русалкином озере.

– Шо такое «халабуда»? – спросил тогда Миша.

– Это дом такой земляной, а сверху сосновыми ветками закиданный, фурычишь? У меня дома такой дом был. Клёво! Жить тама можно, и, если вдруг дождь, то тама переждать можно. Вкурил?…

– А шо надо, шоб такой дом построить? – загорелся идеей Миша.

– Топор и пилу, и ножик с кухни надо будет стырить. Про лопату не забудь, землю ж будем рыть по-взрослому.

– Шо, всё сразу надо? – удивился Миша.

– Хорошо бы… – потянулся до хруста в костях Костя.

– Ладно, завтра батя в рейс уходит, а меня с собой не возьмёт. У меня сегодня ночью живот заболит. Батя сам в рейс уйдёт, а мы с тобой на болото и смоемся. Токо ночевать мине надо будет дома, шоб матя не взбунтовалася. Она ж с малым запарилася уже. Помогать ей надо. Ты ж знаешь, какой Максимка вредный…

– Ладно, токо ты не продай, шо я тама ночую, и ваще, про «халабуду» – никому, усёк?!

– Могила! – торжественно произнёс Миша.

– Я у тебя все выходные, понарошку, жить буду. Воспиталке новой про меня, ненароком, не страви. А то больше не пустит в гости, зафурычил?

В то утро Костя пришёл к другу сразу после завтрака в детском доме. Они взяли с собой только лопату, и несли её по очереди, потому, что лопата оказалась слишком большой и тяжёлой. Никто ребят не заметил, когда они уходили из посёлка. Спасало то, что дом Миши стоял на самом берегу бухты, а детдомовцев на пляж ещё не привёз автобус.

На озеро пришли, когда солнышко вскарабкалось на самый верх небосвода, но тени от деревьев создавали прохладу и жарко не было.

Копать решили на самом верху крутого берега озера, под толстым деревом, но мощные корни мешали пробиться вглубь земли. Тогда Костя решил, что их «халабуда» будет построена чуть дальше, в кустах орешника. Там оказалось даже удобнее начать строительство – можно было замаскировать вход в землянку так, что никто ни о чём не смог бы догадаться, если вдруг случайно кто-то будет проходить мимо.

За день ребята, работая лопатой по очереди, вырыли достаточно глубокую и широкую яму, сделали аккуратные ступеньки вниз, и решили отдохнуть до следующего дня. Усталые и запачканные землёй, они случайно обратили внимание, что тени деревьев стали удлиняться, а влажная прохлада заставляла подрагивать тело.

– Кот, надо бы обмыться, и идти домой. Страшно тута ночью ночевать, неуютно как-то… – сказал Миша, отставив лопату в сторону.

В эту минуту на озере вдруг послышались сильные всплески и какое-то непонятное пыхтение.

– Ого, тута, кроме нас, ещё кого-то принесло… Слышь, как барахтается?… Гад, купаться ему приспичило!.. Тс-с-с! – тихо сказал Костя, указывая в сторону озера.

– Ай-да к воде, позырим, кто тама купается, – предложил Миша.

– Т-ссс, отсюда увидим… Вишь, кто-то плещется. Плывёт и фыркает от удовольствия… Вона, смотри. Не то, зверь какой, не то, человек дурной…

– А чего дурной? – не понял Миша.

– Ой, Мешок, не заводи! Ну, скажи, какой умник припрётся сюда, шоб в озере искупаться? Шо, моря мало?

По глади озера действительно кто-то целеустремлённо плыл вперёд, к скале с отрицательным уклоном. Не смотря по сторонам, этот кто-то быстро продвигался вперёд. Потом, у самой скалы, этот странный незнакомец шумно фыркнул, и нырнул. Больше на поверхности озера никто не появлялся.

– Это Русалка… Мине батя много раз про такую дрянь рассказывал. Они людей защекочивают, и в глубину утаскивают, и тама сжирают с потрохами… Сечёшь? А ты ночевать тута собрался…

– Ладно, всё равно, крыши пока нету. Завтра крышу строить будем, а сегодня попхалися в посёлок.

Солнце уверенно скатывалось к горизонту, и норовило нырнуть и остудиться в море. Ребята подходили к берегу. Уже слышался шум прибоя, и мальчишки предвкушали все приятности вечернего купания.

– Мешок, а шо те батя ещё про русалок рассказывал? – вдруг спросил Костя.

– Шо они ни рыбы, ни люди, а чешуёй покрытые, и хищные, с длиннющими острыми зубами, а дышут одинаково хорошо и под водой и на воздухе. Хвосты у йих, вместо ног, большущие. По земле они не ходят, а быстро ящерками ползают. Мясо любят и засмотреть могут.

– Как засмотреть? – не понял Костя.

– А так, уставится на тебя эта дрянь во все глазища, и таращится, пока ты не сделаешь так, как она захочет, а потом тебя дурачком в воду и утащит, и тама сожрёт вместе с требухой, и косточками не подавится…

– Ух, страсти какие! И зубы у йих не болят от человечинки! Я сегодня и спать не буду, шоб эта дрянь не приснилася…

– Дак, она ж нас не видела!.. Она ж домой поплыла…

– А шо, если то был человек? Он же утонул, получается… Надо кому-то про человека сказать…

– И кому? Ты покумекай, шо нам будет, если кто-то пронюхает, де мы были!..

Мамке, может, надо сказать… Она – никому, могила!

– Могила могилой, а крапивой по заднему пятаку настучит, будь здоров, и больше нас в поход не пустит… – погрустнел Костя.

– Не-е, ну ты так про мою мамку не тверди. Она у меня добрая, всё поймёт, и бате не скажет, если я попрошу, и не накажет, по-справедливому рассудит. А тот чувак всё равно уже утонул, если он – человек. Тода туда водолазы полезут, а мы позырить за йих работой сможем. Знаешь, как это интересно? А про «халабуду» мы – ни-ни, могила!

После весёлого купания в море, когда остроносый синенький автобус увёз с пляжа на ужин последних детдомовцев, мальчишки направились к дому Миши.

– Хорошо, шо мы на море искупалися. Воспиталки нас видели, кипиш не поднимут, – успокоенно вздохнул Костя. Его видели на пляже, никаких вопросов не задавали, как будто он целый день у Миши прогостил, и ни в какие походы на болото не ходил. Воспитательницы звали с ними поехать в детский дом, на ужин, но Костя отговорился, что ещё один день поживёт у Миши Корпача, и его оставили в покое, поверили, отпустили.

Мать Миши, тётя Аля, копошилась у стола, заставленного вкусной едой, она ждала возвращения мальчишек. Максимка игрался с палками и машинкой в своём углу, и даже не плакал.

За столом мальчишки весело обсуждали свой поход на Русалкино озеро. Тётя Аля почему-то всполошилась.

– Мишка, паскудник такой, зачем ты туда таскался, да ещё с лопатой?! – Вдруг всплеснула она руками, когда поняла о чём идёт речь.

– Ма, мы тама не купалися, мы мимо проходили, а лопатой в ручейке запруду раскопали и червяков для рыбалки искали… – не моргнув глазом, соврал Миша.

– В такую даль с такой тяжестью переться, ещё чего не хватало! Червяков они искали! И де те червяки?! Нету! Тамошние русалки вас бы на самое дно утащили. Шо вы тама потряли?… – негодовала тётя Аля.

– А мы видели одну, – тихо сказал Костя, с трудом пережёвывая большой комок пищи.

– Кого вы тама видели?! – испугалась мать Миши.

– Ма, мы сами ничего не поняли. Мы сначала подумали, шо то – человек. А оно фыркнуло, нырнуло, и больше не выныривало, и мы решили, шо то была русалка, и она домой нырнула…

– Тюленя вы видели, а не русалку. Зверя дикого, поняли?! Они каким-то образом в озеро забираются. Я знаю, в молодости и я туда ходила за ежевикой.

– Тама, шо, поправдышнему, тюлени живут? – удивился Костя.

– Да. Это сильные и опасные звери. Они ж дикие, человеку не служат! Могут наброситься и покусать. Они сильнее человека, понимаете?! Не ходите на то озеро, нельзя в ту воду залазить. Никода не узнаешь, есть тюлень в озере, или нету!.. Потому озеро и зовут Русалкиным. Тюлень, он же на человека очень похож, кода плывёт по поверхности, распознать трудно…