Текст книги "Наваждение"

ОТЕЦ

Отец… Он был, и его не было… Отец никогда не мог вылечиться от своей странной падучей и мычащей болезни. Болезнь эта заставляла отца пить горькое лекарство из больших прозрачных, или зелёных бутылок, после чего он не мог ни двигаться, ни слова вымолвить, только махал руками и мычал, пока не засыпал, а засыпая, храпел так, что стены дрожали, и Косте казалось, что отец храпом развалит их избу. Братья говорили, что отец снова «набухался», а бабушка говорила, что папка опять заболел своей странной падучей и мычащей болезнью, от которой лечения у бабушки не было.

Отец почти никогда самостоятельно не мог дойти до дома, когда возвращался из своих странствий по деревне. Он обычно падал под самым крыльцом и засыпал мертвецким сном. Тогда бабушка перетаскивала храпящее, мычащее, бесчувственное тело в дом, раздевала, что-то ласково приговаривала над вонючим, бородатым страшным и громко храпящим дядькой, а потом уходила на свою половину избы, и Костю забирала с собой. Мальчишка, держа своего послушного солдата за ногу, юрким зверьком сам забирались на печь, дожидался возвращения бабушки, и тогда сказкам не было конца. И в каждой сказке Костя видел себя в главной роли рыцаря, героя-победителя. Он всегда обязательно побеждал своих невидимых врагов, спасал королевну, и засыпал счастливый, с ощущением того, что сила и мужество героя сказок помогли ему справиться со всеми невзгодами, встречавшимися на трудном пути в тридесятое царство. Завтра, набравшись новых сил за ночь, он проснётся, высоко подпрыгнет, и уже обязательно подлетит до самого того облачка…

Однажды один из братьев, рассердившись, вдруг обвинил Костю в том, что отец так много «бухает», а мама улетела на облачко по его, Костиной, вине. Расшалившийся малыш вдруг остановился. Онемев от неожиданного обвинения, застыл на месте. Нет, он не заплакал. С той минуты он больше никогда не плакал, даже, когда было нестерпимо больно и обидно. Он знал теперь, что все беды в доме случаются из-за него. Он так ничего и не ответил на выпад старшего брата, а только посмотрел на него долгим, немигающим, внимательным, взглядом, и, не проронив ни слезинки, тихо ушёл в свою «халабуду». В те минуты он даже про солдата забыл. Тот так и остался беспомощно свисать со скамейки на крыльце.

Бабушка уже ночью забрала спящего Костю в дом. Он так и не проснулся до самого утра, а утром принялся тормошить бабушку, чтобы она рассказала ему о маме и папе, и почему только Костя виноват в том, что мама улетела на облачко, а папа так тяжело болеет.

Бабушка торопилась на ферму, и отговорилась от внука обещаниями, надеясь, что мальчик к вечеру забудет о своей просьбе. Костя не забыл, и только бабушка вернулась домой, он обрушил на неё шквал вопросов, требовавших конкретного ответа.

– Ну, что же, ты уже большой, осенью в школу пойдёшь. Я расскажу тебе о маме. Мама твоя была ангелом, воплоти. А ты ни в чём не виноват. Так жизнь сложилась. Судьбу не уговоришь…

– Ба, а что такое судьба? Это та злая тётка, что учиться моих братиков заставляет, и двойки им ставит?

– Она не только твоих братиков учиться заставляет, а всех людей на земле по жизни ведёт. Кого пинками, да затрещинами, а кого и за руку ведёт. Кто как учится, кто чего заслужил. А кто не может, или преуспел уже всю науку одолеть, того ангелы на небо забирают. Кого потом обратно возвращают, а кто и дальше с ангелами летит…

– Бабушка, а кто такой это ангел? Это тот чудак, что по небу летает и людям помогает, когда им трудно жить?

– Да…

– Почему же он нам не помогает? Нам же так тяжело жить, и я виноватый во всём! – выпалил Костя, во все глаза пялясь на бабушку.

– В чём же ты виноват. Нет твоей вины в том, что мы пока так плохо живём. Вот, вы подрастёте, и станете жизнь налаживать. Вы все должны лучше нашего жить, понимаешь?

– Ба, про ангелов расскажи… – настаивал Костя, не веря в то, что его вины нет никакой. Брат же сказал, что именно Костя виноват в том, что мама улетела на облачко, а отец не может выздороветь от своей падучей болезни.

– Ангелы – это небесный народ. Их много. Они помогают не всем, а только тем, кому настоящая помощь нужна. Кто упирается, тому ангелы не помогают, а судьба больно стегает плетьми только упрямых. А мы же сами пока справляемся, правда? – спросила бабушка, прижав внука к себе. Она не требовала ответа, знала: Костя понял её слова правильно.

– Да… Только и нам бы кто бы помог бы папу полечить и маму вернуть на землю! – вздохнул Костя. – Я, когда выросту, ты никогда так много на ферме жить не будешь. Дома будешь жить. Я ангелов попрошу, чтобы тебя больше никто не обижал.

– Ангелы и нам помогают. Ты их просто не можешь увидеть, потому, что они прозрачнее стекла в окошке.

– Ух, ты, а как их лучше закрасить, чтобы увидеть, красками, или карандашами?

– Никак ты их не закрасишь. Они – сущности неба, и сопровождают людей на Землю, помогают им до конца жизни преодолевать все трудности обучения здесь, а потом расселяют людей на облачках. Люди должны научиться вести правильный образ жизни, иначе, приставленный к человеку ангел-хранитель может отвернуться от него, и тогда человек может погибнуть.

– А тогда, куда летят люди, когда ангелы от них отворачиваются?

– Никуда. Они просто умирают, и их закапывают на кладбище, за околицей.

– А от мамы тоже отвернулся её ангел? Что она не так сделала? – вдруг испуганно спросил Костя.

– Нет, мой мальчик, мама сама была как бы ангелом, но и у неё был свой ангел-хранитель. Ей было пора на небко, и этот ангел забрал её с собой, когда ты уже родился. Ты на замену ей родился, понимаешь?

– Ба, а я же мальчик, а не девочка, как же я смогу её собой заменить? Я же мальчик, а мама – девочкрй была!

– Ты сделаешь много хороших дел, как мальчик. Так ты заменишь свою маму на Земле.

– Я обязательно научусь летать, и тоже туда подлечу, ну, к маме на небко, и заберу её домой, вот увидишь! Пусть она сама свои хорошие дела сделает. Так же больше будет хороших дел, если мы вдвоём будем их совершать?

– Нет, мой голубочек, ты должен все дела на Земле и за себя, и за мамочку твою сделать, тогда Боженька не будет на тебя гневаться.

– Всё равно, ты скажи моему ангелу, что я хочу научиться летать, ладно? Только никому-никому не рассказывай, я уже немножко умею!.. – доверительным шёпотом, уверенно, проговорил Костя, открывая бабушке свою самую тайную тайну.

– Бог тебя научит летать, но это будет совсем не скоро, а пока тебе расти надо. Ты забыл? У тебя же столько дел на Земле! – рассмеялась бабушка. – Тебе и выучиться надо, и семью построить, и избу новую соорудить. Иначе на небко тебя никто не пустит. А мама твоя отдала все свои силы, чтобы ты родился. Она на облачке живёт, и домой не вернётся. Она тебе помогает правильно жить. И ангел-хранитель ей всегда помогал, а сейчас на небе помогает. Папа тоже старался мамочке твоей помогать. Он же не всегда больным был. И медведя убил твой папа, чтобы зверь вас с мамочкой не обидел. Никто не виноват, что папка так сильно заболел. Он мамочку твою сильно любил, потому и заболел, когда без неё остался. А мамочка после твоего рождения улетела на небко, и наблюдает за тобой оттуда, с самого красивого белого облачка. Ты видел такое в небе, правда?

– Да, видел. Только маму не мог рассмотреть… Ба, а скажи, почему папа не сумел мамочку удержать? Я бы схватил бы её, и никогда бы не отпустил…

– Это промысел Божий, кого и как на небко посылать. Мамочке срок пришёл, вот, она и улетела, а папа без мамочки тяжко заболел.

– Она, что, все-все уроки выучила, как моя сестричка, да?

– Да, мой хороший… – сказала бабушка, утирая концом платка надоедливую слезу.

– А как же мама наблюдает за мной, когда нет на небе облачков, и когда ночь тёмная на земле? – не унимался Костя. – А тучи когда собираются и гроза начинается, это, что, ангелы на молниях, как на мечах, дерутся?

– Нет, ангелы никогда не дерутся. И людей учат жить в мире, а люди грешат и дерутся, войны устраивают на Земле. Вишь, как после войны-то трудно живётся. Это и есть наказание за непослушание.

– Ба, а таких разбойников, что дерутся, Боженька покарывает?

– Всем придётся отвечать за свои грехи.

– И мама отвечала?

– У мамочки твоей не было грехов. Потому ей и разрешено кататься на облачке весь день. А ясной ночью, мама садится на самую яркую звёздочку, и летает по тёмному ночному небу. Она видит, что ты растёшь, и научился уже картошку чистить. Мама радуется твоим успехам, и тому, что ты такой молодец.

– Это та звёздочка, что летит по небу и пикает, маму возит?

– Да, мой хороший, та…

– А можно, я буду ночевать в своей «халабуде», когда на небе не будет облачков? Я хочу увидеть, как мама летает на звёздочке. Может, она прилетит сюда, во двор, и я смогу поговорить с ней…

– Нет, нельзя ночевать в твоей «халабуде». Ишь, слово-то какое вычурное нашёл! Мы же у самого леса живём. Ночью всё может случиться, всякий мальца обидеть может. Война недавно закончилась, много разного люда по лесам неприкаянно бродит, а ты ещё слишком маленький и слабенький. Тебя и волк может утащить в лес, а я не услышу, и не успею тебя спасти. Забор-то у нас, сам знаешь, какой худой… Вот, вырастешь, и сам что-то придумаешь, чтобы избу поправить, да забор поставить… – вздохнула бабушка.

Бабушка ещё много интересного рассказывала про маму и про папу, много рассказывала про Боженьку, который всё видит и всё знает, и, что Боженьку невозможно обмануть, даже, если закрыть глаза, или спрятаться под самое толстое медвежье одеяло. Если без спроса стащить конфету из буфета в светлице, Боженька увидит, и строго накажет. Ещё бабушка говорила о том, что Боженька дружит с мамой и помогает бабушке растить маминых сыночков и дочку. Костя свято верил в бабушкины сказки и с опаской посматривал на икону в углу бабушкиной комнаты. Оттуда на него всегда строго посматривал Боженька, и Костя старался избегать строгого, застывшего и всегда находившего его взгляда, особенно, когда, расшалившись, ложился на пол, у бабушкиных ног, чтобы отдохнуть от своих весёлых проделок.

– Бабушка, а почему меня так назвали? Венька меня куриной ножкой зовёт, а не Костей.

– Мамочка тебя так назвала ещё до твоего появления на свет. Хотела, чтобы ты вырос сильным, смелым и постоянным, как твой дедушка Тимофей.

– А где мой дедушка? Он, почему от нас ушёл?

– Он не ушёл, а умер. Его бык забодал. Когда председатель решил коров людям отдать, дед Тимофей пошёл в коровник, чтобы убрать и подготовить коров к выдаче. Бык как-то отвязался, и, когда Тимофей зашёл в коровник, набросился на него и забодал до смерти. Тимофей и охнуть не успел…

– А почему тот плохой, страшный бык отвязался? – испугался Костя.

– Кто знает? Может, почувствовал, что Тимофей собрался стадо коров людям раздать, а может, кто отвязал… Теперь-то у быка загородка крепкая. Сам не выскочит в коровник. Дверь только на улицу у него открывается. Теперь не страшно, – горько вздохнула бабушка.

Однажды утром, совсем ранней весной, бабушка ушла на работу раньше обычного времени, совсем ночью. Костя ещё крепко спал, когда она ушла. Проснувшись и ещё немного понежившись на печи, не одеваясь, озорник выскочил на старое крыльцо покосившейся избы босой, в одной ночной сорочке. Бабушка запрещала ему выскакивать на улицу без одежды в раннюю весеннюю пору, когда ещё снег не освободил сонную, не проснувшуюся от долгой и суровой зимы землю, но бабушки в то время в доме не было. Костя точно знал, что она ушла. Она слишком рано, ещё совсем, совсем затемно, ушла на ферму. Предыдущей ночью бабушка так и не дождалась возвращения отца и совсем не ложилась спать, даже сказку Косте на ночь не прочитала, очень волновалась. И ночью ушла на ферму…

Братья и сестра привычно собирались в школу. Скоро должен был подъехать к их подворью старый крытый дырявым брезентом грузовик, каждый день, забиравший детей из их деревни в районную школу. Костя должен был остаться один в избе до возвращения бабушки. Он ещё не ходил в школу, и спешить на грузовик ему не было нужды. В печке стояла неостывшая еда, а соседка обещалась приглядеть за парнишкой до бабушкиного возвращения. Костя приготовился ждать бабушку, но сначала, пока никто не обнаружил, у него терпежа не хватало, как захотелось босыми ногами побродить по уже почти совсем растаявшему снегу. Хоть напоследок, с зимой надо попрощаться, решил он, и, не замеченный никем из детей, выскочил на крыльцо.

С минуту, слегка поёживаясь, он стоял на холодных досках крыльца и наслаждался влажным, с утренней изморозью, свежим весенним воздухом и мечтательно смотрел в светлевшее с каждой минутой небо, ища то облачко, с которого мама наблюдала за ним, чтобы первым помахать ей рукой и сказать: «Доброе утро, мамочка!». Но облачков в небе не было совсем, и было само небо, до рези в глазах, тёмно-синего цвета, высоким-высоким и прозрачным, с загулявшимися звёздочками в вышине. Скоро и те проказницы-блудницы, запоздавшие звёздочки, тоже погасли. Небо постепенно светлело, и с каждой минутой становилось всё больше голубым. Костя уже знал, что такой цвет неба называется голубым. У него были цветные карандаши, а сестра иногда вырывала из старых тетрадей чистые листы в клеточку. Костя на них рисовал и небо, и землю и солнышко, и то облачко, с которого мамочка наблюдала за ним. На каждой такой картинке он обязательно рисовал красивую маму на облачке. Но то было не настоящее, а нарисованное на листике в клеточку небо, и мама на облачке тоже была не настоящей.

Сейчас он всматривался в живое, настоящее небо, не нарисованное, без клеточек, и внимательно наблюдал, как там, в вышине, постепенно гасли запоздавшие звёзды. Бабушка говорила, что звёздочки по небу целыми ночами хороводы водят и песни поют, только в каждую пору года разные. А тех звёздочек, которые не успевали убегать с неба до утра, ослепляло и поджаривало, как яичницу-глазунью, себе на завтрак солнышко. Потому-то звёздочки старались убежать с неба, чтобы не попасться солнышку на завтрак. Счастливицы звёздочки затаивались в остатках прошлой ночи, и, волей-неволей, постепенно гасли и улетали спать за небо до следующей ночи. Костя хотел рассмотреть, как же будут убегать с неба непослушные звёздочки, и как их будет ловить солнышко своими яркими лучами. Он даже не обращал внимания на то, что ноги совсем замёрзли. Иначе можно было всё просмотреть!

Когда все звёзды погасли, а небо стало высоким и ярко-голубым, но ноги онемели от холода, и не осталось запала терпеть, он уже почти собрался незаметно юркнуть в дом и отогреться на печи. Совсем, случайно, он посмотрел вниз, на огромную лужу у крыльца, и тут же зажмурился от яркого солнечного света, всё ещё отражавшегося в глазах. Солнце ослепило, захотелось чихнуть. Он понял, почему звёзды утром гаснут. Их с неба солнышко отправляет спать до следующей ночи, и, чтобы не чихать от яркого солнечного света, они сами убегают с неба, а солнышко своими лучами небо подметает и землю согревает. Сегодня он обязательно расскажет бабушке о своём открытии!..

Привыкнув к яркому свету, Костя снова открыл глаза, и больше не стал смотреть в небо. Он внимательно посмотрел на большую лужу, которая озером разлилась между крыльцом и почти разломанным забором. Он оторопел и совсем забыл, что от холода давно уже не чувствует ног. Он собирался сегодня в этой огромной, как море-окиян, луже, что разлилась ещё с позавчерашнего дня, отправлять кораблики к далёким берегам, за тридевять земель в тридесятое царство. Необходимо было торопиться за прекрасной принцессой, или даже королевной. Костя пока не определил, где находится это самое тридесятое царство, и кто главнее: принцесса, или королевна, но по берегам лужи ещё вчера перед сном успел настроить дворцов и замков из талого снега, в которых могла бы жить та принцесса, или даже королевна. Дворцы и замки были ледяные, но вполне, как нарисованные в книжке, которую бабушка обычно читала ему перед сном.

Неожиданно в этой самой, большой луже Костя обнаружил бесформенную кучу промокшего тряпья, снёсшую с берегов лужи все только вчера построенные хрустальные замки изо льда. Он понял, что это был именно тот свирепый, разрушительный див-ураган, который совсем недавно, этой ночью, когда Костя ещё спал, разрушил всю, построенную Костей, сказку, повалил забор, и выплеснул много воды из самой лужи. Сейчас Он тихо лежал в луже, и не шевелился, но буйствуя перед падением, в щепки разломал забор и почти всё, что Костя так старательно строил вчера перед сном. Тридесятого царства уже не было и в помине, там лежал сапог с набойкой, которую поставили, когда бабушка возила отцовские сапоги в починку в район, и это было всего на прошлой неделе! Да, это был отцовский сапог. Костя успел хорошо рассмотреть набойку.

Стуча босыми заледеневшими ногами по холодным деревяшкам ступенек, не обращая внимания на замёрзшие ноги, Костя кубарем скатился вниз, в липкий, мокрый снег, и обнаружил в той бесформенной, насквозь промокшей массе тряпья странно затихшего отца. Кожа уха отца почему-то была сине-фиолетово-серого цвета, а само лицо носом уткнулось в лужу и совсем не булькало носом, будто отец и не дышал вовсе. Отцовская шапка отлетела далеко в сторону, и была уже совсем не нужна своему хозяину. Волосы намокли в луже и тонкими верёвочками прилипли к странно синей голове, которую отец так и не поднял при приближении сына. Он был непривычно затихшим и смирным, лёжа в луже. Не обругал, как обычно бывало, ни слова не вымолвил, когда Костя тронул его рукой. Кожа лица отца была холодной, как снег, и совсем не живой, жёсткой, какой-то серой, как лист линолеума перед печкой. Это напугало, заставило мальчишку вбежать в избу и громко завопить от страха и боли в ногах. Костя сам не понимал, зачем кричит, но кричать в тот момент было необходимо. На его крики сбежались братья и сестра. Дети спрашивали его, тормошили, а он лишь продолжал кричать, подгибая под себя замёрзшие ноги, и дрожащим, ледяным пальчиком указывал на входную, открытую настежь, дверь. Сестра первой догадалась выбежать во двор. Она тут же всё поняла и позвала братьев.

Никто не утешал Костю. Никому он был не нужен, не интересен. А он и не плакал вовсе. Какая-то пустота поселилась внутри. Больше ничего он не ощущал в тот день.

Мальчишка, тихонько поскуливал, когда, отсидевшись на печи, чтобы отогреть замёрзшие ноги, сам быстро одел штанишки, валенки, накинул на худенькие плечи заплатанную ватную телогрейку до самых пят, и шмыгнул из избы, в свою «халабуду». Никто не обратил на малыша внимания, никто не остановил. Там, в «халабуде», завернувшись в старую медвежью, ту самую, шкуру, которая досталась ему при рождении, он просидел до тех пор, пока вокруг не утихла суматоха. Он слышал, как приехал грузовик, чтобы везти детей в школу, но в то утро дети остались дома, грузовик уехал без них. Вскоре прибежала чем-то перепуганная бабушка. Она громко причитала и горько плакала, и совсем не искала Костю. В те минуты ей было не до внука, спрятавшегося в «халабуде». Бабушка безостановочно и очень громко плакала, что-то неразборчиво причитала. Она совсем не вспоминала о маленьком рыцаре, спрятавшемся в своей «халабуде». Тот рыцарь был готов самоотверженно сражаться со всеми Дивами и Змеями-Горынычами на свете за покой бабушки, но его пугали слишком громкие разговоры собравшихся на подворье чужих людей и соседей.

Набежавшие соседи, как могли, утешали бабушку, но она оставалась безутешной. Снова приехал знакомый грузовик, но вместо детей он увёз затихшего и одеревеневшего отца. Костя подсмотрелл, как затащили застывшее тело отца в грузовик, и снова спрятался в «халабуде». С тех пор отца он никогда не видел. В тот страшный момент своей юной жизни мальчишка впервые по-настоящему узнал, что такое смерть. Бабушка теперь постоянно плакала и говорила, что Боженька и папку забрал к маме на облачко, а её, совсем старую, оставил на земле. И теперь мама с папой вместе наблюдают за тем, как Костя растёт и становится с каждым днём взрослее и сильнее. Но теперь бабушка рассказывала свои истории сквозь слёзы, и не всегда соглашалась читать сказки, а утешить её маленький Костя не мог, как ни старался.

ПЕРВЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СУДЬБЕ

Той осенью Костя пошёл в свой первый класс. Бабушка провожала его в школу. До грузовика провожала, и снова плакала. После смерти отца она часто плакала, и маленькое сердце мальчишки разрывалось на части от собственного бессилия и жалости к ней. Он не мог помочь, утешить, и только махал рукой на прощанье, а бабушка стояла у покосившейся калитки, плакала, утираясь концами платка, и без устали махала ему рукой, провожая внука в его первую дальнюю дорогу в районный центр, в первый класс.

Его устроили в интернат, чтобы каждый день не возить первоклассника в школу по морозу зимой, и в слякоть осенью и весной. Домой Костя возвращался только по субботам, а в понедельник тот же старый грузовик снова увозил его в школу. Каждый понедельник бабушка провожала его до околицы и долго махала рукой, пока грузовик не скрывался в густом ельнике, куда уходила дорога в районный центр. Костя неустанно махал рукой бабушке в ответ, и, уже в машине, с нетерпением начинал дожидаться долгожданной субботы, когда после уроков за ним снова приедет грузовик и повезёт обратно, домой, к бабушке. На крыльце он обязательно оставлял своего голого, безликого солдата, которому ни дождь, ни снег, ни сильный ветер были не страшны, и приказывал своему безликому подчинённому помогать бабушке, пока сам учился в школе.

Однажды, ранней весной, грузовик приехал в интернат только за Костей среди недели, и совсем не после уроков, а среди дня. Мальчик ещё не знал, как круто и бесповоротно уже изменилась его хрупкая жизнь. Бабушки, его дорогой, любимой бабушки больше не было на свете, а он и не подозревал о невосполнимой утрате. Обрадовался, что домой раньше времени вернуться можно. Но дома бабушки уже не было. Она тоже улетела на облачко к маме и папе, а ему никто не хотел рассказывать о трагедии, случившейся с самым дорогим человеком… Косте даже не дали попрощаться с бабушкой. Её увезли и похоронили без него. Мальчишке сообщили, что бабушка уехала далеко в город. Она тяжело заболела, и ей необходимо лечить сердце. Но он чувствовал, что большие дяди и тётя, которые приехали уже на следующий день, говорят неправду, и угрюмо молчал, когда эти чужие люди разговаривали и спорили в светлице, под бабушкиной иконой, как лучше определить судьбу малыша и остальных детей. Он и тогда не плакал вовсе. Он не мог понять, что происходит вокруг. С нетерпением ждал возвращения бабушки, но она не приходила и не приходила, а сестра всё плакала, и не могла толком объяснить Косте, что произошло. Насупленные братья сидели на лавке у стены и молчали, тайком утирая скупые слёзы. Они тоже почему-то плакали, но Косте ни о чём не рассказывали. От них мальчишка тоже ничего не мог добиться. Тогда он подошёл к самому большому дяде, погрозил ему пальцем, и указал на икону. Не сказав ни слова, дядя почему-то выбежал на крыльцо, а сестра заголосила тонко и протяжно. Костя же удрал в свою «халабуду», и, до самой темноты, просидел в ней.

В избе остались ночевать те два дяди и тётя. Впервые он спал на печи один, без бабушки. Утром чужие люди собрали его пожитки в старый, заплатанный мешок, который нашли в погребе, и увезли самого Костю за тридевять земель, в тридесятое царство, как часто говаривала бабушка, как было написано в книжке сказок, которую Костя случайно забыл на лавке в светлице. Только одна сестра подошла к нему, обняла и поцеловала на прощание. Братья, оба, потупившись, так и остались сидеть у стены, будто их приклеили к лавке. Они были похожи на нахохлившихся воробьёв, которые не успели спрятаться от случайного ливня в летнюю пору. Так он их и запомнил. И сестру запомнил, всю в слезах, обещавшую обязательно разыскать его потом, когда всё в жизни успокоится и наладится. Он поверил сестре, но никто и никогда его больше не разыскивал. Никому он был не нужен, брошен и всеми забыт, как забыт им был его верный голый солдат-командир без волос и без лица, который так и остался на опустевшем крыльце нести свою нелёгкую караульную службу, как книжка сказок, случайно забытая на лавке в светлице. Тётя запретила брать игрушку с собой, а книжку в суматохе он забыл сам.

Костю везли куда-то далеко сначала, до аэродрома, в том старом грузовике, который ещё в понедельник вёз его в школу, потом они летели куда-то на «кукурузнике», которому Костя не раз старался подражать, когда в прошлой жизни гонялся за стрекозами на лужайке у опушки.

Он долго помнил этот мучительный полёт. Сначала он думал, что на этом самолёте сможет долететь до нужного облачка, удрать от, державшей его за руку, тётки, и спрыгнуть в мягкий и ослепительно белый пух того самого облачка, когда самолёт подлетит к нему. Но потом его начало отчаянно тошнить, потому, что самолёт постоянно проваливался вниз, а потом, с трудом, карабкался вверх. В такие минуты моторы самолёта надсадно гудели, а самого Костю прижимало к сидению так, что и пошевелиться мальчишка не мог. Ему в окно и смотреть не захотелось, а мысли совсем запутались. Тошнило слишком сильно, и он больше не мог себя сдерживать. Ему дали какой-то бумажный зелёный кулёк, и сказали, что можно вырвать в него, чтобы не запачкать сидение. Костя не хотел вырывать, но сдержаться не смог. К концу полёта кулёк был переполнен, и сидение безнадёжно запачкано, а он не знал, куда сунуть этот злосчастный кулёк, из которого вытекало жидкое и очень вонючее содержимое его желудка. От этого, невозможно вонючего, запаха, снова тянуло вырвать, и Костя не мог себя сдерживать. Тётя, которая ехала с ним, брезгливо выхватила из его рук проклятый кулёк, который сама же и дала в начале полёта. Вместо кулька сунула в руки какую-то грязную тряпку, чтобы он вытер лицо и руки, но вонь не улетучивалась и вызывала новые приступы тошноты, а вырывать уже было почти нечем. Понадобился ещё один кулёк. У Кости земля уходила из-под ног, но он снова не плакал, он тихо, чтобы никто не слышал, звал бабушку. Потом мальчишку пересадили в чудо-машину. Он таких ещё никогда не видел, и от восторга совсем забыл о недавних неприятностях, а потом он зашёл, в сопровождении взрослых, в большой, настоящий, самолёт, в котором совсем не болтало, и он мог смотреть на облака сверху. Он прилип к маленькому круглому окошку, которое кто-то назвал иллюминатором. Не отрываясь, он смотрел вниз, на облака, проплывавшие под самолётом. Он был уверен, что, когда взлетит самолёт в небо, на одном из этих пушистых облаков, там, наверху, он обязательно увидит маму и бабушку с папой. Среди множества облаков он старался отыскать то заветное и единственное облачко, но так и не сумел его отыскать. Облаков было очень много, и в глазах начинало рябить. Он отворачивался, тёр заслезившиеся глаза, а потом снова прилипал к иллюминатору. Костя так и не успел найти маму на облачке, а самолёт, как могучий филин, уже выпустил свои могучие железные ноги с колёсами в самом низу, и вскоре побежал по широкой дороге, вымощенной чем-то твёрдым, серого цвета, весело подпрыгивая. Полёт был завершён, принеся новые разочарования. Костя так и не нашёл в небе то, что искал.

Потом снова его везли в машине. Уже в другой, закрытой, очень удобной и, тоже, очень красивой машине. Он таких красивых машин ещё никогда не видел даже на картинках, и с восторгом оглядывался по сторонам, даже забыв о своём горе. И вообще, за свою короткую жизнь он ничего не видел из того, что за эти несколько дней ему пришлось увидеть и пережить. Поездка в тридесятое царство оказалась настолько увлекательной, что Костя и о бабушке на время призабыл. В тридесятом царстве и правила поведения, и погода, и обстановка и каменные высокие, похожие на замки, дома, и множество людей вокруг оказались чужими и незнакомыми. Новыми. И еда была совсем другой, не бабушкиной, не вкусной. И сама жизнь стала другой, новой, не совсем понятной и не очень доброй. Бабушки не было рядом, и Костя робел от непривычки. Он не мог сразу привыкнуть и приспособиться к новой жизни без бабушки…

Приходилось самостоятельно привыкать к новым, непривычным, условиям с первых минут путешествия в тридесятое царство. Костя привыкал с трудом. Не было рядом его «халабуды», в которую, он, живя дома, всегда прятался, при малейшей опасности. Не было рядом ни его безликого, но послушного солдата-командира, ни синего фанерного автомобиля, в котором он обычно возил хворост н шишки на растопку печи для бабушки, и самой бабушки тоже не было рядом. Надо было встречать неожиданности самому. Встречать их с открытым лицом, без страха, не закрывая глаз, как сказочные рыцари, о которых они с бабушкой читали в той книжке сказок. Он обязательно должен был привыкнуть к новшествам, чтобы не пропустить чего-то важного, нужного, или, опасного, такого, что могло угрожать или повредить ему, потому, что, никто уже не смог бы его защитить, он должен был сам стоять за себя. Как и от кого защищаться, он пока не знал.