Текст книги "Наваждение"

– Нашей Татьяне Ивановне смеяться по штату не положено! – приложив палец к губам, сказала тётя Тала. Она нисколько не обижалась на врача за справедливый нагоняй.

Карнавал надолго отразился в памяти детей и взрослых. О нём вспоминали и в школе, и в детском доме, но не наказали никого из зачинщиков. Тётю Талу тоже не наказали.

Одна Соня выглядела обиженной. Ей бы тоже хотелось принимать участие в таком мероприятии…

– Я ж тоже хотела с вами затусить, а вы меня не позвали… – обижалась она на Костю, а он не знал, как успокоить подругу.

– Дак, мы ж «корики», мы ж заразные были! – пытался оправдаться Костя, но девочка не сдавалась.

– Я не боюся вашей заразы! Я вашей корей ещё раньше вас болела, когда ещё совсем маленькой была, когда с мамой жила, а вы меня не позвали, весь кайф поломали!.. Стала бы я вам передачи таскать, если бы знала, что вы меня «продинамите»… – вдруг разрыдалась Соня, не сумев сдержать возмущения и обиды на мальчишек. – Шершень сказал, шо свой карнавал устроит, кода вы в палату вернётеся!

Костя был готов к неприятностям, но по возвращении в общую палату, у мальчишек никаких неприятностей не произошло. Шершень не стал устраивать ловушек «корикам», а те не стали дразнить вредного и мстительного Шершня.

Положение дел в палате уравновесилось само собой, и Костя уверился в том, что Дед Мороз всё-таки иногда преподносит маленькие подарки, хоть и не всегда материальные…

ИТОГИ

Как же много лет пролетело с тех пор! И Славика, и Сони уже давно нет на свете, а тот карнавал вспоминался жо сих пор. Но в детстве никто не думает, как пройдёт-пролетит его жизнь. Те первые годы, проведенные в детском доме, Костя так и не сумел забыть. Потом он сам не раз спасал Соню, всегда, на зависть наблюдателям, умевшую, красиво рисковать своей жизнью. Он невольно подражал ей, но рисковать бездумно, не любил. Её рискованные затеи постепенно превратились в игру, и его королевна всегда была уверенна в том, что Костя никогда не опоздает, всегда успеет отреагировать на её призывы о помощи. Что бы ни случилось, он всегда спасёт свою королевну. А однажды, когда Кости уже не было рядом, когда действительно необходимо было рискнуть, и вывести людей из пылавшего вагона поезда дальнего следования, Соня не спасовала перед серьёзной опасностью, и, неожиданно погибла в языках жаркого пламени, бушевавшего в вагоне. Но это случилось, много, позже, в их взрослой жизни, когда в их зыбкой и совсем развалившейся семье, уже подрастал маленький сын, которого Соня назвала тоже Костей.

Соня любила Костю, но своей, сумасшедшей, безрассудной и требовательной, особенной любовью. И Костя знал о её чувствах. Знал даже тогда, когда уходил из дома навсегда. Ей требовалось признание её совершенства другими людьми. Люди должны были восторгаться её горячей любовью, и завидовать Косте. Пусть это был даже самый последний алкоголик, который обычно в летнюю пору спал под лавкой в их дворе. Но даже он должен был оценить по достоинству те чувства, которые дарил Костя своей королевне, а она отвечала тем же своему рыцарю. Однажды Костя устал от проявлений такой любви, ведь ему предписывалось каждую секунду быть на чеку, и при всяком удобном случае подтверждать любовь, о которой люди должны были слагать легенды.

Прошло много лет. Уже во взрослой, жизни, оба они изменились, а может, просто выросли… Их отношения безнадёжно испортились, когда они перестали понимать друг друга с полуслова. Настолько испортились, что супруги разошлись в разные стороны, и постарались забыть о существовании друг друга.

Костя устал ежедневно показательно подтверждать свою любовь, и Соня не могла простить этого своему рыцарю. Постарался забыть о любви Костя. Забыла ли она? Вряд ли. Скорее всего, рискнув отпустить его, своим благородным поступком, она надеялась вернуть его любовь, но сама измениться и понять мужа не хотела. В тот, свой последний час, Соня катастрофически просчиталась. Риск оказался роковым, неоправданным, а костлявая бабка Смерть не опоздала. В те жуткие мгновения Кости рядом уже не оказалось…

При разводе Костя не стал ни на что претендовать из их совместно нажитого имущества. Просто, в один прекрасный день, собрал вещи и ушёл из семьи к приёмному отцу, когда маленькому Костику ещё и двух лет не исполнилось. В тот год Костя впервые увидел Ингу, ту фею, которая в его снах никогда не показывала своего лица…

А пока они были детьми. Кто в детстве думает о смерти, той смерти, что вдруг, по настоящему, коснулась бы его самого? Костя любил жизнь, а Соня всегда была рядом. Они часто ссорились, даже, дрались беспощадно, расставались «навсегда», пока учились в младших классах, но после отчаянных драк всегда мирились, и в их отношениях не было победителей и побеждённых. После ссор Соня обычно первая снисходительно протягивала руку дружбы. Ей было совсем не важно, что после отчаянной драки ещё не сошли громадные синяки. Самое главное, боль проходила, а причина ссоры забывалась. Можно было протягивать руку дружбы.

Соня абсолютно не интересовалась мнениями подруг. Она гордилась тем, что дружит с таким сильным и смелым Буратином.

Через пару лет своего пребывания в детском доме, в дни наказания за похороны утят, Костя попросил у «библиотечной» Лидии Петровны книжку про Буратина. Он думал, что Славик сам придумал ему такую дурацкую «кличку», а Сонька подхватила прикольное словечко. Он и не подозревал, что такая книжка существует на самом деле. Книжка оказалась в наличии, и так увлекла, что Костя не выпустил её из рук, пока не дочитал до последней страницы.

Теперь он был уверен в том, что такой же золотой ключик, где-то припасен и для него. Надо только хорошо поискать ту дверцу за нарисованным на старом холсте очагом. Он больше никогда не считал себя «Буратином», и «чистил носы гуталином» каждому, кто называл его так.

Дети постепенно отвыкли называть Костю «Буратином». Он просто не откликался на кличку. Даже Славик Шершнёв не отваживался на свои гнусные подвиги и словесные перепалки, когда Костя находился рядом. Славик больше не рисковал называть его Буратином, боясь резких и слишком едких замечаний соседа по спальной палате.

Соседи по палате часто прислушивались к их вечным перепалкам, и потом, отбегая на значительное расстояние от Шершня, обзывали его так, как называл его сам Костя. А ещё больше Славик боялся крепких и метких словесных ударов самого Кости, которые всегда попадали в цель. Эти едкие шуточки Кости тут же подхватывались и разносились его товарищами по детскому дому и школе, надолго прилипая к Славику. Хоть и с трудом, но Славик привык к постоянному присутствию Кости в своей жизни, и больше рук старался не распускать, но в моменты слабости неудобного, много знающего и не подчиняющегося его воле сотоварища, не мог себе отказать в удовольствии совершения пакостных проделок. То в столовой, то в учебном кабинете, то в игровой комнате, Славик подстраивал Косте всякие неприятности, а потом весело смеялся, наблюдая, как неуклюже тот выбирается из своих сложностей.

– Ты ж не обижаешься, я ж пошутил! – оправдывался Славик. Костя не мстил ему никогда. Он принимал долю шутки в их отношениях.

Открытого противостояния Славик больше не проявлял, но в местах, где никто не мог их видеть, драки «вечных» противников возобновлялись с новой, яростной силой. Костя бил в ответ, не жалея, но никогда не жаловался никому из учителей, или воспитателей на свои синяки и проделки Славика, тем самым снискав уважение всех ребят детского дома и школы. Он не старался победить, или уничтожить своего противника. Бил Славика, чтобы тот больше не лез. Он старался не давать Славику возможности издеваться над собой, или более слабыми и меньшими ребятами. Теперь многие, даже старшие, мальчишки и девчонки просили помощи у самого Кости, а не у воспитателей и учителей.

Соня тоже притормозила с обзываниями. Уже учась в пятом классе, она звала его только по имени и гордилась дружбой с таким сильным и независимым мальчиком, как Костя. Соня не допускала ссор «навсегда», или длительных разрывов отношений, как бы неудобно ей это не было. Ей всегда была удобной дружба с Костей.

– Детство закончилось, а в юности надо начать дружить с головой… – Часто говорила она, после ссор с Костей. Никто не знал, о ком она говорила: о себе, или о нём.

Он для всех стал просто Костей, Котом, или Костяным, или Кощеем, но, ни в коем случае, не Буратином. Дети стали его уважать за стойкость характера и мужество в принятии самых ответственных решений. Дети, учителя и воспитатели знали, что на Костю всегда можно надеяться в самые ответственные моменты. Он всегда сможет договориться со старшими и обязательно подставит крепкое плечо, чтобы не попасть в «кисель» неприятностей. Костя никогда никого не подведёт, но и «выпячиваться» никогда не станет, лишний раз промолчит. Даже все учителя, которых в пятом классе стало много, называли его Костей.

При переходе в пятый класс он остро жалел лишь об одном: о том, что его любимая учительница, Тамара Андреевна, после окончания его учёбы в четвёртом классе, неожиданно уволилась из детского дома и из школы, и уехала в другой город, потому, что вышла замуж. Когда Тамара Андреевна прощалась с ребятами, Костя обхватил её рукам и вдруг впервые за несколько лет жизни в детском доме, горько расплакался. Его снова бросал близкий ему человек. Он не знал истинной причины такого поступка учительницы, но понимал, что расстаются они навсегда…

Потом, когда он повзрослел, к расставаниям и разлукам привык, приспособился. Он стал понимать, что необходимо отпускать уходящего, и не строить препятствий на его пути. Часто из его жизни уходили дорогие сердцу люди, менялись обстоятельства, появлялись новые друзья и недруги, и надо было приспосабливаться к новым условиям, и жить дальше. Но больше всех, он жалел Вареньку. Ту Вареньку, которая однажды вдруг мелькнула на горизонте его юности яркой звёздочкой, и погасла навсегда, оставив в душе неизгладимо яркие и самые тёплые воспоминания…

ВАРЕНЬКА

Маленькую Вареньку привезли весной, в том году, когда Костя оканчивал седьмой класс, и сразу же отправили в изолятор. Говорили, что она смертельно больна, только никто ни словом не распространялся о её болезни. Говорили, что Вареньку специально привезли на Юг, с целью лечения какого-то страшного заболевания, что врачиха из их изолятора обязательно должна вылечить девочку, и та поедет дальше, а куда, никто не знал.

Костя случайно познакомился с Варенькой, когда прикатил на тележке в изолятор вёдра с обедом. Больных в изоляторе в те дни не было. Никто не жаловался на боли в горле, или на повышение температуры, ни у кого не болел живот. Все хотели быть здоровыми, чтобы в самую жару не томиться в изоляторе. Морская вода потеплела на столько, что купаний в море дети старались не пропускать.

Варенька бесцельно бродила по коридору изолятора и что-то мурлыкала себе под нос. Она была младше Кости года на три, и дышала ему в пуп, но он вдруг почувствовал непреодолимую силу, исходившую от этой крохи, и, неожиданно для себя самого, позавидовал девочке.

– Слышь, ты, малявка, ты кто, привидение? – спросил он тоном аборигена, уже имевшего право на многое в этом детском доме.

– Я – Варя. Я болею пока, но скоро выздоровлю, так доктор говорит. А ты кто, рабочий? – неожиданно девочка оказалась смелой и контактной. У неё были длинные, русые, нечесаные волосы и огромные зелёные глазища, яркими огнями сверкавшие из-под густой чёлки. Бледность лица девочки сначала испугала Костю, но он постарался и вида не подать. Девочка, же, вопросительно уставилась на него, ожидая ответа на свой нехитрый вопрос, и он не смог сдержать улыбки.

– Я – Костя. Я – не рабочий, а воспитанник. Ты жрать собираешься? Я жрачку в изолятор притарабанил. Марш, в столовку, руки помыть, и – за стол, пока горячее!

Нарочно, прикрываясь излишней грубостью, Костя хотел показать себя с лучшей стороны, но получилось не слишком убедительно. Девочка не подчинилась его приказу.

– Ты чего здесь раскомандовался, воспитанник? – спокойно, но строго спросила Варя, и Косте стало стыдно за свою грубость. – Меня позовут, не волнуйся.

Девочка явно кому-то подражала, и Костя даже догадался, кому. В её спокойствии просматривалась своеобразная независимость, как у врача изолятора Татьяны Ивановны, и в то же время, покорность обстоятельствам, которую трудно было победить даже самому Косте. «Даже Сонька бы с ней не справилась…» – Вдруг подумалось ему.

– Ладно, – махнул рукой Костя, для собственного успокоения, и, чтобы не показать малявке своего смущения, толкнул тележку вперёд. – Я жратву доставил, а врачиха пускай разбирается. Хоть бы причесалась для приличия, растрёпа. Патлатая, как привидение, стоишь, как старая ведьма, только метлы со ступой не хватает, а уже обед!..

Он нашёл маленький предлог, чтобы хоть как-то зацепить и поддеть девочку, но опять промахнулся. Растрёпанность придавала особый, неуловимый шарм её милому личику.

– Совсем я не старая, и не ведьма вовсе. Я на вениках летать не умею, как кто-то тут на швабрах пробовал летать. Жаль, я не знакома с этим летуном… Я – Варя, и мне почти десять лет, – произнесла она тоном учительницы младших классов – Мне трудно самой расчёсывать мои волосы, сил не хватает. Они слишком длинные и густые. Тётя Тала придёт, и меня расчешет, она так сказала… Я уже третий гребень сломала, так тётя Тала сказала, что на меня не напасёшься, и не даёт больше расчёску в руки. Сказала, что сама будет меня причёсывать, а сама опаздывает. Вот, я и хожу лохматая…

– А, ну, тебя, козявка! – почему-то рассердился Костя, и потолкал тележку с вёдрами в столовую изолятора. Он злился и на себя, и на эту маленькую упрямицу, отказавшуюся ему подчиняться, и на тётю Талу. Ему стало неприятно, что она рассказала этой козявке о том, что он когда-то, по малолетству, обуреваемый детской глупостью, хотел улететь отсюда на швабрах, но у него ничего не получились. Хорошо, что хоть имени его не назвала, и не указала на него… Он не стал настаивать на своём, чтобы девочка не догадалась, что именно он и был тем летуном…

За корпусами детского дома раскинулся детдомовский фруктовый сад. Здесь росло много абрикосовых и персиковых деревьев, несколько больших сливовых деревьев, много яблонь, кусты малины и крыжовника окружали сад со всех сторон по периметру, и залезть в него, не исцарапавшись, не представлялось возможным. Воры в сад не забирались, и его почти не охраняли. Да и грабить было некому. В посёлке во всех подворьях росли такие же деревья.

В середине и конце лета детдомовцы сами собирали урожай из своего сада, и отправляли собранные ягоду и фрукты в кухню. Зимой на столах в вазочках красовалось варенье из яблок и персиков, сливы и абрикосов, смородины и крыжовника, собранных в детдомовском саду. Малиновое варенье отправляли в изолятор для лечения простуд.

В ту весеннюю пору, когда только отцвели плодовые деревья, в саду было тихо и пустынно. Только птицы пели в кронах деревьев и жужжали какие-то трудолюбивые насекомые в сочной листве. Учебный год подходил к концу. Младших детей скоро не будут возить в школу, а у старших начнутся экзамены.

В тот день Костя опять дежурил по кухне, и в школу на консультацию перед экзаменом по математике со всеми ребятами не поехал. Он был уверен в себе, и не боялся предстоящих экзаменов. Математика давалась ему легко, потому и остался он дежурить в детском доме. Вместе с ним дежурили Славик Шершнёв, Соня и ещё несколько детей из их класса, но только Костя дежурил в изоляторе. Старший повар распределил обязанности между детьми и приказал поварихе собрать специально приготовленные вёдра с плотными крышками для изолятора. Костя должен был доставить еду по месту требования. Он и виду не подал, что обрадовался случайному направлению, потому, что очень не любил чистить овощи, особенно лук, на кухне детского дома.

В тот день небо слегка хмурилось. По яркой небесной сини плыли тяжёлые, густые серые облака, собираясь в тёмные тучи на горизонте, и грозили пролиться дождём на высушенную солнцем землю. Иногда сплошные облака пропускали случайные солнечные лучи, и сразу становилось тепло и уютно, и не верилось, что по прогнозам ожидается дождь со штормовым ветром, но Костя знал, что дожди с того дня предполагались на всю последующую неделю. Преподаватели предупредили детей, что никто на море не поедет в такую ненастную погоду, и предполагалось, что дети станут играть вокруг корпусов детского дома. Из школы дети должны были вернуться в детский дом и заниматься здесь своими неотложными делами до самого отбоя, с короткими перерывами на обед, тихий час, полудник и ужин. Вечером обещали привезти кино.

У Кости не было проблем с предметами, по которым предполагались экзамены. Он сразу же, и с огромным удовольствием согласился дежурить в столовке. Надеялся, что снова повезёт ведёрки с обедом в изолятор, и снова увидит Варю, ту малявку-козявку заразную, которая на прошлой неделе встретила его с таким независимым видом, будучи сама от горшка три вершка. Эта малявка, за каких-то пять минут случайной встречи на прошлой неделе, сумела полностью овладеть его юным воображением.

И ему повезло. Девочка шла ему на встречу. На сей раз, она была аккуратно причёсана, а тугая коса, казалось, оттягивала аккуратную головку назад, придавая обладательнице такого богатства гордый, независимый вид. Костя залюбовался такой красотой, и снова представил себе, что он рыцарь, победивший на рыцарском турнире, и везёт боевые трофеи, чтобы сложить их у ног дамы сердца, и сейчас ему будет оказана особая честь. С ним заговорит сама королевна! Нет, не Сонька, та была слишком взбалмошной, иногда даже истеричной королевной, и какой-то искусственной, поддельной, не настоящей. Теперь Косте показалось, что краше Вареньки никого больше ни в каком дальнем царстве не найти. Вот она, настоящая королевна…

Варя шла по дорожке сада ему навстречу и улыбалась. Она сразу узнала его.

– Что, опять еду привёз, воспитанник? – с укором спросила девочка, своими зеленющими глазищами заглядывая, казалось, в самую душу. – Ты снова прогуливаешь уроки?

– Я – Костя, и не прогуливаю. Уроков уже нет, а наш отряд сегодня дежурит по детскому дому, поняла, малявка? – с достоинством, как ему казалось, ответил он. Позже он осознал, что добросовестно оправдывался. – А ты чего тута околачиваешься? – но девочка не обратила ни малейшего внимания на его гордые слова. Она им просто не придала значения, и смотрела на Костю спокойно-вопросительно, без детского обожания.

– Гуляю… Мне доктор сказала каждое утро гулять в саду, а перед обедом час читать. Я иду за книжкой, – спокойно ответила Варя, и опять Костя понял, что ничем не поддел девчонку, у неё был свой, установленный врачом, распорядок дня, и она не отступала от условностей ни на шаг. Варенька, эта малявка-козявка, держалась слишком независимо, и Костя совсем не мог на неё повлиять. От осознания своего бессилия, он снова немного смутился.

Варенька выглядела сегодня не такой больной. Кожа на её милом личике больше не светилась синевой, а на щёчках появился, ещё пока, несмелый, румянец. Такой Варенька ещё больше понравилась Косте, и он почему-то окончательно смутился и отвернулся, не смотря на то, что хотел утонуть в омутах её зелёных глаз.

– Я, это, завтрак припёр… – стараясь скрыть смущение, сказал он. – Иди уже в изоляторскую столовку.

– Меня позовут, ты же знаешь! Мне ещё почитать надо. Только неинтересно. Я уже все книжки перечитала… – упрямо мотнула головой Варенька. Её русая коса, ниже пояса, юркой змейкой извивалась за спиной, и было в этой малявке-козявке столько взрослой самостоятельности, что Костя не стал уговаривать девочку следовать за собой. Он толкнул тележку вперёд, и направился к зданию изолятора. Потом вдруг обернулся и застыл в нерешительности.

– Ты чего? Катись себе в столовку, – удивилась девочка.

– Я, это, знаешь… Я принесу тебе завтра книжку интересную. Ты точно такого не читала. Нет, не завтра, а сегодня после полудника. Хочешь?

– Хочу, только, не разрешат тебе, я заразная… – спокойно ответила Варенька и улыбнулась, совсем приворожив Костю своей открытой улыбкой. – Я уже давно прочитала те книжки, что в изоляторе лежат на столике, и мне скучно, а кукол мне не дают, я могу кого-нибудь заразить…

– Я принесу… – сказал Костя и потолкал тележку вперёд, и совсем было не ясно, что он собирается принести, книжку, или куклу, или то и другое.

После полдника, Костя, как и собирался, зашёл в библиотеку и попросил у Лидии Петровны книжку тех, своих заветных, волшебных сказок.

– Зачем тебе она? – удивлённо вскинула выщипанные брови Лидия Петровна. – Ты же её наизусть знаешь!

– Я ещё хочу почитать. Мне там кое-что не ясно, надо удостовериться… – смутился Костя, и слегка отвернулся, чтобы случайно не встретиться взглядами с Лидией Петровной.

– А, ну, давай, колись дорогой, зачем тебе эта книжка? – строго спросила библиотекарша, и Костя вдруг замялся у библиотечного стола. Врать он так и не научился.

– Я, это, хотел в изолятор её понести…

– А кто тебе разрешит? В изолятор такую книжку я не дам. Ты, что, всех заразить хочешь? Это кому же ты хочешь угодить, не Варьке ли?

– Там девочка живёт. Она совсем маленькая, и скучает… – признался Костя.

– А, Варька, таки, туберкулёзная? Нет, не дам тебе книжку. Девочка слишком заразная. Я и тебе не советую там долго задерживаться! Тебе, что, Татьяна Ивановна ничего не говорила?

– Не-е, а шо?

– Странно, она же доктор… – осуждающе покачала головой «библиотечная» Лидия Петровна.

Лидия Петровна так и не дала Косте такую нужную книгу. Вместо книги волшебных сказок, она снабдила его стопкой растрёпанных, старых и негодных для нормального чтения брошюрок с разными стишками и сказками, а Костя впервые узнал об опасной болезни Вареньки от Лидии Петровны. Но он с благодарностью забрал всю стопку в охапку и понёс в изолятор. Он не поверил ни одному слову Лидии Петровны, и не испугался заразы, а в руках он держал драгоценную стопку, хоть и порванных, но интересных книжек. Варенька больше скучать не будет. Потом он и с куклами что-нибудь придумает. Обязательно придумает. Пустых бутылок соберёт в посёлке, сдаст, в приёмном пункте стеклотары, и Вареньке куклу купит.

Он не мог найти Вареньку в изоляторе. Заглянув во все палаты, расстроился. Оставил книжки в игровой комнате, вышел на крыльцо и остановился, не зная, куда ещё сходить, чтобы найти малявку.

– Ты чего здесь околачиваешься? – услышал он за своей спиной знакомый женский голос.

– А? Я, это, книжки Варе принёс…

– Ей пока нельзя тех книг из библиотеки, – спокойно сказала докторша, Татьяна Ивановна, вышедшая к нему на крыльцо. – Я ей сегодня «Весёлую семейку» Носова принесла. Есть пока, что читать.

– Я уже знаю про её болячку, мне библиотекарша рассказала… Так, Лидия Петровна же дала много других книжек, которые можно. Они интересные, их только склеить надо, так мы с Варей это быстро…

– С Варей уже можно общаться. Девочка перестала быть заразной, но осторожность проявлять не мешает. Она, наверное, пошла в сад. Сходи, посмотри. Но с книжками повременим. Знаешь: бережёного Бог бережёт.

– Татьяна Ивановна, эти книжки можно. Лидия Петровна сама дала безвозвратно, их только полечить нужно, я умею, меня ещё тамара Андреевна когда-то научила! – радостно рассмеялся Костя и убежал в сад, указав Татьяне Ивановне на стопку порванных книжек, будто уже сейчас предлагал ей заняться «лечением» порванных книжек.

Он вихрем слетел с крыльца изолятора, и умчался в сад, чтобы Татьяна Ивановна не остановила, не заставила забрать и отнести назад в библиотеку порванные книги, если их можно было так назвать.

Он не услышал, он почувствовал. Кто-то там, в саду, чистым, нежным, но слабеньким голоском, выводил мелодию старой, давно знакомой народной песни. Когда-то, совсем давно, пела ему эту песню бабушка, но он уже всё позабыл. Варенька напомнила… Костя сразу понял, кому принадлежит этот глубокий завораживающий, но слишком слабенький голосок.

Голос звал, тревожил, будоражил сознание и переносил Костю совсем в другой мир, в мир чарующих звуков и вечной гармонии. Он не отважился позвать Варю. Он тихо шёл на её голос. И вдруг увидел её, маленькую певунью, сидевшую на пикейном одеяле под старой грушей. Она выглядела такой крохотной, такой беззащитной… Хрустнула ветка, и, вздрогнув, Варенька подняла голову. Звук песни замер и оборвался…

– Ты чего меня пугаешь? – строго спросила Варенька.

– Я… Я нечаянно, прости…

– Слон?

– Наверное… Знаешь, я тебе много книжек принёс… Они там, в игровой комнате изолятора остались… Их только склеить надо…

– Мне их нельзя, я ещё немножко заразная, – не по возрасту, строго сказала Варенька, и Костя удивился, осознав, что в характере этой хрупкой девчушки есть что-то такое, что сломать невозможно, что-то сильное, несгибаемое, но в голосе Вареньки было столько нежности и грусти, что у Кости больно сжалось сердце.

– Уже – нет, не заразная. Так врачиха сказала, и меня за тобой послала. А те книжки, что я принёс, можно читать и тебе. Мы их склеим, и почитаем вместе. Хочешь?

– Да…

– Ты не пугайся, Лидия Петровна сама сказала, что их тебе можно…

– Ну, и хорошо… Завтра и почитаем… Представляешь, я сегодня смогла запеть… Я уже год внутри себя пою, не получалось у меня громко, закашливалась я. А сегодня получилось… Жаль, что мне нельзя ещё петь громко и долго, Татьяна Ивановна запретила. Сказала, что можно совсем без голоса остаться, а мне нельзя, я артисткой стать хочу…

– Варя, а хочешь, я тебе книжки интересные пересказывать буду? – ни с того, ни с сего, выпалил Костя. Он бы и сам себе не смог объяснить такого душевного порыва, но сейчас он просто не мог уйти без её согласия.

– Жалеешь? Не надо, я скоро выздоровлю, и ещё здоровее тебя стану… Тебя всё равно сейчас прогонят, если увидят, что ты рядом со мной ходишь. Кричать начнут… Я знаю… Ко мне Миша иногда приходил из посёлка, так его сторож палкой прогнал, и он больше не ходит… А я плакала…

– Мишка Корпач? Так он не знает о твоей болезни ничего. Это я ему сказал, что здесь в изоляторе королевна живёт. Мы в одном классе учимся.

– А… Он мне и мёд приносил и яблоки, чтобы я скорее выздоровела. Он хороший, добрый… Но его прогнали, и сказали, чтобы он больше со мной не контрактировал…

– Не плачь больше, и не бойся, не прогонят меня. Я ж детдомовский, а Мешок домашний. Щас уже и Мешка больше никто палкой не прогонит. Я скажу ему. Врачиха сказала, что ты совсем уже не заразная. Она меня сюда и направила. – Костя до сих пор переминался с ноги на ногу, не решаясь присесть на подстилку рядом с Варенькой. Девочка не приглашала, а сам он почему-то стеснялся нарушить преграду, возведённую Варенькой. А ему так хотелось! Но Варенька не приглашала, сам же он не мог набраться смелости нарушить, не ведомо кем установленную, дистанцию.

– А тебе понравились мои песни? –  с надеждой, спросила Варя.

– Понравились, не то слово… – и это было правдой. Лицо Кости выражало глупо-телячий восторг. – Такие песни мне бабушка на ночь когда-то пела.

– А где твоя бабушка? – спросила Варя.

– Померла. Сказали, сердце остановилось, – с грустью ответил Костя.

– А давай, если ты станешь ко мне приходить, я тебе песни стану петь потихоньку, а ты мне сказки рассказывать. Хочешь? – в голосе Вареньки слышался вызов болезни. Костя сразу это почувствовал, и, в знак согласия, кивнул головой. – Ну, как в тысяче и одной ночи. Там тётка кому-то сказки рассказывала, чтобы её не убили. Мне тётя Таня про неё рассказывала, но Лидия Петровна не даёт такую книжку почитать. Сказала, что я подрасти должна, и потом, я же заразная. А ты знаешь про такую книжку?…

С того дня Костя забыл обо всём, что его окружало до встречи с Варенькой. По-другому он уже не называл её. После обеда он мчался в сад, забыв об уроках, об экзаменах, о тихом часе, обо всём на свете. В саду под грушей его всегда ждала маленькая девочка, и звали её Варенькой. О Соне, и обо всём, что было с нею связано, он и думать забыл. Он не замечал, что в детский дом зачастил Мишка Корпач, и начал увиваться вокруг Сони. Косте вдруг стало безразлично отношение к нему его старой королевны, она больше нисколько не интересовала его, давно уже в его глазах потеряв свой королевский статус. И пусть Мишка увивается вокруг этой капризной и взбалмошной кривляки, Соньки, Костя даже оставил затею ребят, в тайне, от преподавателей школы и воспитателей детского дома, соорудить подводную лодку и попробовать проплыть в ней под водой по акватории бухты. Он был всецело поглощён новым знакомством. Варенька поселилась в его душе и стала, как бы неотъемлемой частью его организма, его естества.

Миша Корпач стал лучшим другом Кости с самого первого дня пребывания Кости в школе. Это Миша Корпач разнимал драчунов после первого урока в первом классе, когда Славик разбил нос Косте. Это Мишка носил передачки в изолятор, когда Костя болел. Это Мишка пел песни так, что и Косте хотелось подпевать. И у Кости даже получалось. Они вместе готовили уроки на продлёнке, вместе убегали на озеро, чтобы подправить свою «халабуду». Став постарше, ребята вместе бродили по плавням у реки, стараясь найти утиные гнёзда летом, чинили рыбачьи сети во дворе у Миши зимними вечерами, и не раз выручали друг друга в сложных ситуациях, периодически возникавших в их жизни, и песней разгоняли плохое настроение, иногда посещавшее их.

После окончания четвёртого класса, Костя чаще начал бывать в доме у Миши. Стало необходимостью для него, ощущать уют семейного очага в доме у друга. Он никогда не завидовал Мишке, не умел завидовать, но всегда мечтал о счастье иметь такой же, только собственный очаг.

Всегда приходилось вечером возвращаться в детский дом, где, в спальной палате, в прикроватной тумбочке начал заводиться его первый нехитрый скарб, и каждый раз он хотел вернуться в гостеприимный дом друга. Часть этого нехитрого скарба из тумбочки он приносил Вареньке, и она была благодарна за доверие старшего и сильного мальчика Кости.

Однажды, уже жарким летом, когда отзвенели школьные звонки и уже давно закончились экзамены, после обеда, как обычно, Костя помчался в изолятор. Он хотел порадовать Вареньку новой куклой, которую пожертвовала ему одна из одноклассниц, жившая в полной семье в посёлке.

В помещении изолятора Вареньки не оказалось.

– Ты не знаешь, где девочка? – с тревогой в глазах спросила врачиха, вышедшая в коридор из одной из палат изолятора.

– Я сам её ищу… – в недоумении ответил Костя. – Я, вот, куклу ей принёс. Говорящую! – в его голосе звучала неприкрытая гордость.