Текст книги "Когда падали звезды"

– Посмотрите, это ваша внучка, – сказала Аня, протягивая исстрадавшейся женщине маленький свёрток.

– Ой, какая красавица! Совсем на меня и не похожа, вылитая мама! – Воскликнула мать Алика и приняла из рук невестки аккуратный драгоценный свёрток. – Ты – наш подарочек, даринка долгожданная, маленькая моя! – Воскликнула она, слегка покачивая ребёнка.

– Вот, и имя появилось для нашей девочки! – Рассмеялась Анечка. – Даринкой и назовём. Дарьей, то есть! Возражения есть?

– Нету, нету возражений, девчонки мои ненаглядные! Садитесь в машину, Димка, принимай бригаду! – Весело крикнул водителю красивой иномарки Алик, широко распахивая заднюю дверцу служебного автомобиля.

Анечка с пакетами села в автомобиль первая, потом приняла ребёнка. За ней на сидение села мать, и Алик закрыл дверцу, многозначительно подмигнув любимым женщинам. Он уже понимал – противостояния и войн больше не будет, приход Даринки в этот мир решил все спорные проблемы.

Алик и не заметил, как Анечка сдала ту сессию в институте. Летние каникулы решено было провести в Кабанцах. Позже родители забрали Даринку на целых четыре года. Девочка росла, окружённая любовью бабушки и дедушки, а родители, словно гости из волшебной страны, с подарками и разными вкусностями, приезжали на выходные. Даринка с бабушкой всегда встречали их у калитки.

Алик не успел оглянуться, как выросла дочка, и превратилась в маленькое, прекрасное чудо. Пора было оформлять девочку в детский садик. Сколько было пролито слёз при расставании, сколько упрёков было высказано, сколько обещаний было дано с обеих сторон!

И опять потянулись серые будни. Даринка ходила в садик с удовольствием. Она оказалась не по возрасту рассудительным и умненьким ребёнком, почти никогда не плакала и умела сама себя занять. Аня училась последний год в институте, и снова Алик не замечал, когда она успевала учиться.

После окончания института Анечка устроилась переводчиком в посольство Соединённых Штатов Америки, а Даринка уже серьёзно говорила о школе. Увлечённый работой, Алик не всегда замечал изменений в семейной жизни, но он не обижался, он был доволен, что у него получалось содержать семью.

Перед самым Новым годом Анечка сообщила ему о своей новой беременности. Сначала он испугался, но потом радости не было предела. Теперь их семья будет больше, а со временем дети подрастут, и всё пойдёт своим чередом.

Новый год праздновали в Кабанцах, а зимние каникулы дочери решили провести в Киеве, на радость родителей Анечки. Они впервые должны были встретиться со своей внучкой.

Их радостно встретила Антонина Андреевна. В тот день Алексей Иванович решал в совете ветеранов какие-то очень важные проблемы.

– Ага, так, вот, какая ты, красавица моя! – Воскликнула Антонина Андреевна, обнимая внучку. – Входите, входите, гости дорогие!

– Здравствуй, моя вторая бабушка! – Весело рассмеялась Даринка. – Ты, как на фотографии, только, живая!

– Даринка, веди себя прилично! – Одёрнул дочку Алик.

– Она же правильно говорит! – Рассмеялась Антонина Андреевна. – Алик, разберитесь с вещами, а потом помоги мне мои причендалы на время спрятать в кладовке, – попросила его Антонина Андреевна.

– Что за «причендалы», мамочка? – Полюбопытствовала Анечка.

– Надо вязальную машинку убрать. Ты же говорила когда-то… И я решила тебя послушаться… – Смущённо улыбаясь, сказала дочери Антонина Андреевна. – Вот, и тебе платья посылала, и девчат своих обвязываю, в общем, не скучаю, и к пенсии прибавка существенная…

– Мамочка, миленькая, какая же ты у меня умница! – С чувством огромной любви и уважения, воскликнула дочь, и крепко обняла свою мать.

Какими интересными оказались те зимние каникулы в Киеве. Они бродили по улицам старинного города, посещали музеи, театры, и Алик удивлялся, тому, сколько же знает его жена о своём родном городе. Он бы ничего такого не смог рассказать о городе, в котором сам родился и вырос, и гордость за жену, и любовь к ней снова и снова просыпались в душе.

То время, проведенное в Киеве, запомнилось Алику до последней минуты расставания.

– Береги себя, доченька, береги себя, родненькая… – Плакала Антонина Андреевна, расставаясь с ними. – И ты, Даринка, мамочку не расстраивай. Нельзя ей сейчас нервничать…

Алексей Иванович стоял в стороне, и, молча, наблюдал за сценой прощания. Ни один мускул не дрогнул на его мужественном лице. Выдавала волнение лишь лёгкая дрожь в руках, и чтобы не быть разоблачённым, он спрятал руки в карманы куртки. И, лишь, напоследок, крепко обняв дочь, вымученно рассмеялся.

– Ну, ты ж того… Позвонишь, когда… Это… Надо будет!..

– Ой, папка, папочка, любименький, обязательно позвоню, когда домой вернусь! – Рассмеялась Анечка, и сердце Алика радостно застучало. Аня больше не думала, что живёт у чужих людей! Это её дом. И он постарается, чтобы ей было уютно в нём…

Родители шли за, увозившим их дочь вдаль, составом до тех пор, пока не закончился перрон, и потом ещё долго махали руками вслед поеду, увозившему их дочь. Аня не могла оторваться от окна до тех пор, пока вокзал совсем не скрылся из вида.

Дома жизнь постепенно входила в привычную колею. У Даринки началась третья четверть третьего учебного года, Анечка продолжала работать в посольстве США переводчиком. Алик начал планировать летний отдых в Кабанцах. Почти всё прошлое лето они провели в просторном доме родителей, и сейчас, когда Алик неожиданно узнал о, сразившей наповал, радостной новости, он с ещё большим усердием стал вести подготовку к летнему отдыху.

Неожиданно у Анечки появилось желание рисовать. Сначала она взяла тонкую ученическую тетрадь у Даринки, и всю её зарисовала частями человеческого тела. Где-то раздобыла атлас по анатомии, и стала срисоввыать жуткие картинки. Однажды Алик даже вспылил из-за необычного увлечения жены, но ссора не привела ни к чему. Аня купила большой альбом, и стала в него делать наброски частей человеческого тела. Однажды Анечка, наблюдая за тем, как Даринка сидит за столом, застыв над учебником, решила попробовать зарисовать позу дочери в своём альбоме, и у неё получилось! С тех пор Анечка стала зарисовывать в свой альбом абсолютно всё, на чём задерживался её взгляд.

– Анюта, когда будешь в декрете, я организую выставку твоих работ, исполненных карандашом, – Как-то рассмеялся Алик. Придя с работы в очередную пятницу, он застал жену на балконе. Она старательно что-то вырисовывала на белом листе альбома. Вздрогнула всем телом, когда почувствовала, что он рядом, но не обернулась, продолжала рисовать.

– Не знаю… Боюсь, у меня не получится ничего такого грандиозного, что можно бы было выставлять… – С сомнением в голосе протянула она.

– А ты постарайся. С этого момента работай уже на результат, – рассмеялся он.

– Ладно, мой любимый организатор всяких выставок, отложим эту тему на потом, а сейчас, я буду тебя пытать вкусным ужином… При свечах, заметь! – Прошептала она, изобразив страшную гримасу на своём очаровательном личике.

– Не понял, а куда ты дела мою дочь! – Шутливо испугавшись, воскликнул Алик.

– Сварила, сжарила, стушила, скушала, и тебе немножко оставила! Очень вкусно получилось. Отведаешь, пальчики оближешь!.. – Продолжала шептать Анечка, и шёпот у неё получался каким-то утробным, жутким. По спине Алика поползли мурашки, но, чтобы скрыть свои чувства, он весело рассмеялся.

– Нет. Анечка, перестань так шутить! Куда, всё же, Даринка подевалась?

Запрокинув голову, Анечка непринуждённо расхохоталась в ответ. И смех её показался Алику каким-то неестественным, страшным.

– Ага, испугался! – Продолжала хохотать Анечка, а, отсмеявшись, вдруг серьёзно посмотрела на мужа. – Не пугайся. Даринка уже, наверное, к Кабаанцам подъезжает. Её дедушка два часа назад забрал на все выходные, а дозвониться к тебе мы так и не смогли, извини!.. Ты же знаешь, какой у нас прибитый телефон, так, что, извини и подвинься! – Анечка ловко оттолкнула мужа и, продолжая весело смеяться, побежала в кухню. – Быстрее мой руки, и приходи, я с нетерпением тебя жду! – Крикнула на ходу.

Кухня тонула в приятном полумраке. Небольшой кухонный стол был празднично накрыт на две персоны в тот вечер. Было сумрачно, но горели две красивые витые свечи, и в отблесках живого огня плясали весёлые блики на тёмном стекле бутылки шампанского. Ужин был прикрыт большой пузатой крышкой. Анечка недавно купила её в универмаге по совету своей закадычной подруги, и крышка прижилась в кухне. Алик всегда знал, задерживаясь на работе, что под крышкой обязательно найдётся что-нибудь вкусненькое на ужин.

В тот вечер, из-под волшебной крышки, до носа Алика долетали удивительно будоражившие аппетит, запахи.

– Ох, как же вкусно пахнет! По какому случаю праздник? – Удивлённо спросил он, торжественно снимая крышку и разглядывая еду под ней.

– По поводу весны… По поводу, что ты рядом… По поводу, что нас уже действительно четверо… Он сегодня мне передал, что очень любит тебя и очень хочет увидеть… – Смущённо сказала Анечка, и погладила, уже слегка заметный, животик.

– Анечка, весну принимаю, люблю тебя до потери сознания. Но совсем не понимаю, кто ещё меня любит… – В недоумении, развёл руками Алик.

– Аль, ну, почему ты такой недогадливый и конкретный? Буратино, мой дорогой, когда всё объяснишь, сказка исчезает, – печально развела руками Анечка. – Он чуть-чуть шевельнулся сегодня утром, а потом ещё, и ещё, понимаешь?…

– Это – первый приветик?! – Воскликнул Алик и обнял жену с такой нежностью, что сам чуть не потерял голову от обуявших его чувств.

– Да! Он сегодня целый день азбукой Морзе занимается, и я учусь его понимать! – Сказала Анечка, высвобождаясь из объятий мужа. – Сегодня – половина срока. Ещё немного подождём, и у нас появится очаровательный малыш…

– Или малышка? – Рассмеялся тогда Алик, а Анечка вдруг стала очень серьёзной.

– Нет, Аль, у нас с тобой, на сей раз, обязательно родится мальчик, и назовём мы его Богданом. Хорошо? – почему-то смущённо сказала Анечка, и уткнулась носиком в его плечо. Он стоял бы так целый век, боясь пошевелиться, чтобы не испугать ангела, севшего к ним на плечи.

– Анечка, моя родная, я буду рад и девочке, и мальчику, лишь бы ты была счастлива, и ребёночек здоровый, – нежно прошептал он, ласково гладя жену по красивым шёлковым волосам пшеничного цвета.

– Нет, Аль, у нас родится мальчик, я знаю точно. Обещай мне, что назовёшь его Богданом! – Застучала она кулачками в мускулистую грудь мужа.

– Обещаю, и торжественно клянусь! – Шутя, продекламировал он и рассмеялся, не выпуская жену из объятий. Он не придавал особого значения настойчивой просьбе жены. Он вспомнит потом об этой странной просьбе, потом, когда ребёнок родится…

– Для меня очень важно твоё обещание… – Смущаясь, серьёзно сказала Анечка. – Понимаешь, я пока себя с ним не вижу. Он должен подрасти и на ножки встать…

Она выглядела как-то странно, но Алик не придал значения женским фантазиям. Они ужинали при свечах в тот вечер, а потом до полуночи гуляли в парке, и были счастливы, ощущая себя единым целым.

Струя воды, свободно вытекавшая из-под крана, периодически напоминала о себе тоненьким журчанием, но, предавшись приятным воспоминаниям, Алик не замечал течения времени. Он совершенно забыл, что в кухне для него накрыт стол, что ждут его там дочь и совсем чужая женщина, которую когда-то он мечтал сделать своей женой. Здесь, в ванной, он совсем забыл о своём несчастье, здесь, ещё сохранились обрывки его прежней слишком счастливой жизни, создавалось впечатление призрачного счастья, и казалось, что в кухне его ждёт Анечка. Она укоризненно погрозит ему пальчиком, а потом весело рассмеётся, подшучивая над его глупой задумчивостью…

– Папа, ну, где же ты, папа! Ты там, что, утонул?! Мы же ждём тебя! – Услышал он возмущённый голос дочери, но её вдруг одёрнул незнакомый, но до боли знакомый женский голос с лёгкой хрипотцой.

– Даринка, прекрати, и будь терпеливой. Твоему папе сейчас не позавидуешь… – Он знал, кому принадлежит этот голос. Когда-то, совсем давно, этот голос будоражил сознание и плоть, но сегодня вдруг возникло непреодолимое желание, вытолкать из дома обладательницу приятного голоса с лёгкой хрипотцой, и он решительно вышел из ванной, намереваясь осуществить свой порыв, но в дверях кухни остановился в нерешительности. В комнате запищал малыш, и женщина бросилась к нему, немного отстранив Алика в сторону.

– Папа, садись к столу и постарайся, ну, хоть, чуточку поесть. Помнишь, как ты меня кормил?! Я помню, как ты меня уговаривал. Смотри, за маму!..

Но Алик ни слова не расслышал из того, о чём просила Даринка. В комнате громко орал малыш.

«Богдан, его зовут Богдан! Вспомнил! Анечка просила назвать сына Богданом!» – Молнией сверкнуло воспоминание о том прекрасном ужине при свечах.

– Анечка, мы назовём его Богданом, как ты и хотела… – Тихо сказал Алик, обращаясь к Даринке.

– Папка, это же я, Даринка! – Воскликнула дочь.

– Знаю, доченька, знаю. Прости. Твоего братика зовут Богданом, так мамочка хотела.

– Красиво! – Сказала Даринка, и, вдруг, рассмеялась. – Я Ленке скажу, теперь, что мой братик, Богданчик, когда вырастет, будет защищать нас от мальчишек!

– Вырастет, обязательно вырастет. Я вчера звонил бабушке и дедушке. Они уже знают, что у нас произошло. Бабушка обещала приехать к концу недели. Как мы будем жить эту неделю, ума не приложу!.. – Воскликнул Алик, и, обхватив голову руками, стал раскачиваться на стуле.

– Пап, не переживай, эту неделю я посижу с малышом. В школу ходить не буду. Ленка мне задания будет носить, а потом относить учительнице мои тетрадки. Помнишь, как было, когда Ленка ногу сломала? И тётя Лариса нам поможет, она обещала. Не всегда же у малышей мамы болеют! – Даринка уговаривала Алика, будто была совсем взрослой, как когда-то, совсем давно, уговаривала его мама, когда он избитый, весь в синяках, размазывая злые слёзы по перепачканному грязью лицу, вернулся домой. После драки Алик неделю сидел дома, но в тот день после уроков он серьёзно подрался с ребятами из соседнего двора. Он ни с кем не хотел делить внимание Ларисы, его школьной подруги и соседки. Столько времени пробежало мимо, он и не заметил, как уже его дочь стала учиться в его школе. И уже её из школы провожает какой-то рыжик. Алик неоднократно видел провожатого Даринки, но так и не удосужился спросить у дочери, кто же этот рыцарь, который каждый день с завидным упорством и постоянством тащит её портфель из школы домой. Некогда было заниматься делами дочери. Уроки всегда проверяла Анечка, и Алик даже не заглядывал в ученические тетради, лишь, иногда расписывался в дневнике. Отметки дочери обычно радовали. Двойки в дневнике Даринки были редким событием. Алик никогда не ругал девочку за плохие отметки. Знал, что она сама очень переживает, не хотел добавлять перцу, и дочь всегда была благодарна отцу за понимание.

– Ох, Даринка, Даринка, что же нам с тобой теперь делать? – Вздохнул Алик, отодвигая тарелку с жареным картофелем в сторону. – Даже не знаю, к кому обращаться… Никто говорить ничего не хочет, все прогоняют, как пса шелудивого…

– Пап, а что такое «пёс шелудивый»? – С интересом спросила Даринка.

– Не знаю, так, к слову пришлось. Наверное, больной, в ранах, блохастый, с лишаями, словом, совсем несчастный, больной и заразный пёс, который никому не нужен…

– Папка, но ты же не больной и не заразный, и очень даже нам нужный! Ты завтра сходишь к мамочке в больницу?

– Конечно, схожу. Завтра, возможно, я познакомлюсь с доктором, который лечит нашу маму. Может, он, наконец, прояснит наше положение…

– Папка, так, ты не будешь сердиться, если я останусь дома, и буду ухаживать за Богданчиком? – Спросила Даринка, с надеждой заглядывая в глаза к отцу. Алику понравилось то, что Даринка с дорогой душой принимает братика, и сразу же стала называть его Богданчиком.

– Да, пока другого выхода из ситуации я не вижу… Справишься? – в болезненном взгляде отца Даринка уловила надежду и несокрушимую веру в дочь.

– Папочка, родненький, ур-р-а-а! – Даринка вдруг подскочила со своего места и запрыгала вокруг отца. – Тётя Лариса мне поможет, если я не справлюсь. Но я справлюсь, обязательно справлюсь, вот, увидишь, он же маленький, совсем, как мой пупс!

День угасал, и постепенно перешёл в тихий вечер. В квартире незаметно утихла суета. Лариса не ушла. Она помогала Даринке возиться с малышом. Терпеливо учила десятилетнюю девочку ухаживать за грудным ребёнком.

Вот уже за окном заметно стемнело. В кухне стало совсем мрачно, но Алик не мог подняться из-за стола и включить свет. Ноги совсем ослабели, и он понимал, что может неожиданно упасть на пол, если вздумает подняться со стула. Мыслей не было. Он тупо смотрел в стену. Взгляд его был пустым, до отказа переполненным болью.

– Пап, а наш Богданчик уснул! – С восторгом воскликнула Даринка, влетая в тёмную кухню. – Почему ты без света сидишь? О, да, ты же ничего так и не съел!

– Не могу… – Прохрипел Алик, с отвращением ещё дальше от себя отодвигая наполненную едой тарелку.

– Конечно, картошка совсем холодная и уже не вкусная! – Расстроилась Даринка.

– Ты, вот, что, иди в свою комнату… – С болью в голосе, снова прохрипел Алик, и дочь не стала больше упорствовать, послушно ушла из кухни.

Его оставили в покое. Сюда больше никто не заходил, но Алик слышал звуки, доносившиеся из глубин квартиры. Спустя некоторое время кутерьма и там, в глубине жилища, улеглась, малыш замолчал, женские голоса затихли, а он продолжал бездумно сидеть в кухне и тупо смотреть на стену.

Неожиданно в проёме кухонной двери возник женский силуэт. Он знал, кто это. В кухню вошла Лариса, но Алик не имел никакого желания с ней разговаривать.

– Что надо?! – Не оборачиваясь, грубо спросил он, прервав тягостное молчание.

– Я хотела тебя посвятить в наши дела… – Неуверенно сказала Лариса.

– А меня не интересуют ваши дела! – Вдруг раздражённо рявкнул он.

– Алик, миленький, ты должен немного успокоиться. Хочешь, я тебе свеженького чаю заварю?

– Проваливай отсюда со своим чаем! – Взревел он, не сумев сдержаться. – Какое тебе дело до моих бед? Они мои, понимаешь, мо-и! – Он ещё долго кричал, никак не мог успокоиться. Лариса своим присутствием задела какие-то, слишком болезненные, струны в его утомлённой горем душе. Она же терпеливо ждала, когда он устанет орать и успокоится. Несколько раз в кухню забегала перепуганная Даринка, но Лариса незаметно отправляла её в комнату. А он, как разъярённый зверь метался по кухне и орал, орал, орал. Но речь его была бессвязной, бестолковой, и было не понятно, о чём он говорит, к чему стремится.

Спустя некоторое время его запал стал угасать. Он снова устало опустился на свой стул у кухонного стола, сложил вихрастую голову на безвольно лежавшие на столе руки и затих на какое-то время.

– Алик, прости… – Вдруг, еле слышно, хрипло прошептала Лариса. Когда-то её голос, с небольшой хрипотцой в самой своей глубине, сводил его с ума. Так разговаривала только она. Сейчас присутствие Ларисы откровенно раздражало, вызывало помутнение рассудка. Снова и снова хотелось кричать и ругаться, только слов подходящих он уже не мог найти, чтобы, как можно, больнее ужалить и прогнать ту, которая, словно болезненный мозоль, давила на воспалённый мозг, вызывая болезненные воспоминания, и никак не хотела понять, что сейчас ей лучше, необходимо, уйти. Алик даже не задумывался над тем, чтобы как-то скрыть свои чувства. А она так и осталась стоять в проёме кухонной двери, не решаясь войти в кухню. Её слова потрясли до глубины души и остановили бурный поток ругательств. Она просит у него прощения! Она! Но это он так виноват перед ней. Он причинил ей когда-то незаслуженную жестокую боль, а она просит у него прощение, за что?! Ведь это он должен был давно…

– Чего ты хочешь?! – Грубо и хрипло спросил он.

– Хочу, чтобы ты простил меня за ту боль, которую я причиняла тебе когда-то…

– Я уже давно всё забыл… И не было ничего вовсе. Это я тебя обманул, это ты меня должна простить! Или, не должна, не знаю… – Пожал он плечами. «Да, лучше поздно, чем никогда…» – Подумал он.

– Ну, тогда, всё хорошо… – Вздохнула она, собираясь уйти.

– Да, когда-то я голову терял в твоём присутствии, но ты всегда меня отталкивала, смеялась надо мной и отрезвляла своими насмешками…

– Дурик ты неисправимый! Я никогда не смеялась над тобой. Я слишком любила тебя, но никогда не доверяла, и твои предложения считала несерьёзными… Я почему-то была уверена в том, что ты уйдёшь от меня. Рано, или поздно, уйдёшь. Хорошо, что это случилось в самом начале, и я не успела к тебе прирасти…

– Почему? – Удивился Алик. Он даже голову поднял и мутным взглядом, но с живым интересом, посмотрел на чужую женщину, застывшую в проёме кухонной двери.

– Понимаешь, дружок, привычка, – это не любовь. А по-настоящему ты меня не любил никогда…

– Ты… До сих пор?!.. – Спросил он удивлённо и даже привстал со стула…

– Что? – Не поняла его вопроса Лариса.

– Ты… До сих пор любишь меня?… – Запнувшись на полуслове, всё же выдавил из себя Алик.

– Нет, что ты! Я всегда запрещала себе тебя любить. Не уставала подшучивать над тобой, чтобы не увязнуть с головой в своих чувствах, – неожиданно рассмеялась она.

– Меня задевали твои колкости и глупые шутки. Иногда еле сдерживался, чтобы не отколотить тебя как следует… – Виновато улыбнулся Алик. – Я никогда не понимал тебя. И сейчас ты меня почему-то раздражаешь. Извини… Шла бы ты домой, Лариса…

– Ничего, наши драки давно отошли в прошлое, а понимать меня ты так и не научился… Ты бешено любишь свою жену. Я знаю об этом, и стараюсь не попадаться тебе на глаза. Не напоминать… Наше детство уже никогда не вернётся…

– Му-гу… – Согласно кивнул головой Алик. – А жаль. Иногда мне так хочется вернуться в детство!

– Я ещё тогда знала, что не мне быть с тобой рядом. Чувствовала, но не до конца понимала… – Вздохнула Лариса. – Потому и подшучивала над тобой, и дразнила тебя без зазрения совести. Прости меня за мои прошлые колкости.

– Лариса, спасибо тебе за то, что ты так помогла в трудную минуту… Я – твой должник.

– Ох, Алик, какой же ты дурдень! Ты так ничего и не понял… У тебя замечательная жена. Она и мне стала подругой…

– Знаю.

– Она почти на десяток лет моложе меня, но разницы в возрасте я не чувствую. Представляешь, я сама молодею, когда она забегает ко мне перекинуться парой слов.

– Уже не забежит… – Горько вздохнул Алик, и снова уткнулся взглядом в холодную стену кухни.

– Кто тебе такое сказал?! – Возмущённо воскликнула Лариса. Она не отважилась включить свет, не отважилась войти в кухню, Она боялась своим вторжением вызвать новый приступ ярости у Алика. Так и стояла на пороге кухни, комкая в руках мокрую пелёнку.

– Доктора в роддоме… Они сказали, что Анечка всегда была такой, а роды спровоцировали обострение основной болезни. И ещё сказали, что болезнь может передаться кому-то из детей по наследству. Ей, и правда, больше рожать не велели, а она рискнула, вот, и получилось…

– Они сами ненормальные, твои доктора! Их самих туда надо! – С необычной злостью воскликнула Лариса. – Придёт она, вернётся!

– Откуда тебе об этом знать? – Понуро опустил голову Алик.

– Я просматривала её гороскоп. И карты Таро об этом говорят. Нет у неё тяжёлой болезни на всю жизнь, не-ту! Вернётся твоя Анька, и будет жива и здорова. Тебе очень потрудиться придётся, но ты справишься. Увидишь, и года не пройдёт, когда у тебя жизнь наладится.

– Года?! Ну, ты даёшь! Слушай, ты, Кассандра ненормальная, шла бы ты отсюда со своими пророчествами. И без тебя тошно! – Неожиданно взревел Алик. Он всё ещё хотел прогнать женщину из своего дома.

Осенний вечер выдался тихим и ласковым. Бархатное небо будто наклонилось, заглядывая в тёмное окно кухни мириадами ярких звёзд. Самая яркая звезда медленно перемещалась по небу. Она будто старалась не касаться ярких огоньков в тёмном небе. Эта светящаяся точка, бесшумно двигавшаяся в бескрайнем просторе, завораживая своим ярким светом. Алик сосредоточил взгляд на яркой точке, бесшумно и бесследно двигавшейся по ночному небу. Он внимательно следил за траекторией её движения.

– Красиво… – Услышал он тихий голос Ларисы.

– Что? – Не расслышав, переспросил он.

– Говорю, спутник летит красиво. И небо сегодня такое глубокое, как будто выстлано бархатом и усыпано жемчугами…

– Я думал, ты давно ушла… – Разочарованно вздохнул Алик.

– Ушла бы, если бы была уверена…

– В чём?! – Удивился Алик.

– Малышу в двенадцать надо еду приготовить. Последнее кормление на сегодня.

– Му-гу… – Безразлично кивнул головой Алик, продолжая смотреть в окно. Светящаяся точка давно исчезла из поля зрения, а он так и не сумел оторваться от чарующей картины бархатной ночи, безбрежным океаном разлившейся за окном.

– Если справишься с кормлением, я уйду… – Нерешительно сказала Лариса. Он едва расслышал её голос, едва разобрал слова.

– Лариска, а зачем же ты замуж выскочила! – Неожиданно спросил Алик, даже немного подскочив на своём стуле, который предательски заскрипел под ним.

– Влюбилась… – С сомнением в голосе, ответила она.

– Зачем же тогда отпустила? – Недоумевая, покачал головой Алик.

– Я же тебе говорила, что по привычке его иногда Аликом называла. Не выдержал, сбежал… Зато, Ленка у меня – девка, что надо, всем на загляденье! – Тихо рассмеялась Лариса.

– Зачем ты из больницы уволилась? – Вдруг спросил Алик, будто испугался, что она, следуя его совету, всё же, уйдёт, и оставит его одного с тяжёлыми мыслями в холодной пустой кухне.

– Длинная и печальная история. До сих пор больно вспоминать…

– Всё равно, расскажи. Ты же не торопишься на работу с самого утра…

– Ты же гонишь меня! – Удивилась Лариса.

– Да, не гоню я тебя. Тошно мне, понимаешь?! Извини, если нахамил…

Лариса сделала шаг, и села на стул, так и не отважившись включить свет. Ночной мрак окутал её худенькую фигуру, и Алик уже не мог разобрать ни одной чёрточки на её красивом лице. Некоторое время они, молча, сидели друг против друга, и никто из них первым не решался нарушить тягостную тишину, вдруг поселившуюся в кухне.

– Ещё чуть меньше двух часов до последнего кормления. Можно спокойно поболтать… – Нарушила тягостное молчание Лариса. Она так старалась отвлечь его от тягостных мыслей! Натянутым нервом Алик чувствовал её благородный порыв, и был благодарен подруге за то, что она, всё-таки, не поспешила уйти. Простила его…

– Знаешь, честно, спасибо тебе… – Неожиданно, с признательностью в голосе, сказал Алик, мучительно вглядываясь в тёмный силуэт женщины, сидевшей напротив.

– За что? – Удивилась Лариса.

– За надежду, и за сына. Ты же сама понимаешь, я не сумею справиться как надо…

– Глупости! – Вдруг рассмеялась Лариса.

«Как в детстве… – Пронеслось в голове у Алика. – Ничего, будто, не изменилось, только постарели оба, уже не такие бравые, как в юности. Обоих жизнь потрепала. Её – тогда, меня – сейчас…»

Без устали тикали часы на стене в кухне, и неумолимое время упорно толкало стрелки по кругу на цветном круглом циферблате. Когда-то очень давно Анечка привезла эти часы из Киева.

– Я действительно, безумно люблю свою жену. Прости… Я старался избегать встречи с тобой, когда женился на Анечке. Я так боялся увидеть осуждение в твоих глазах! А больше всего я боялся твоих насмешек… – Нарушил, вновь нависшее над ними, молчание, Алик.

– Какое осуждение, какие насмешки?! Я хорошо понимала, что мы не пара с тобой, и тоже старалась не попадаться тебе на глаза, и самой не пропадать…

– Но, почему?! Ведь я же виноват в разрыве! – Воскликнул Алик, и снова стул предательски затрещал под ним.

– Ты не очень-то, а то ещё чего доброго со стула свалишься! – Рассмеялась Лариса, и вдруг стала серьёзной. Помолчала немного, потом неожиданно заговорила: – Видишь, ли, ты свою жену только Анечкой называешь, признаёшься ей в любви так часто, что я устала слушать восторженные речи Анечки. А меня ты Крысой называл, помнишь?

– Помню… – Виновато склонил голову Алик. – Школьная привычка, сама понимаешь… Прости…

– Я давно простила. Мы давно уже выросли, Алик. Только сердце иногда предательски стучит, когда тебя нечаянно встречаю во дворе или у лифта.

– До сих пор?! – Удивлённо воскликнул Алик.

– До сих пор… Но ты не думай и не льсти себе, я не люблю тебя. Просто, детство иногда покоя сердцу не даёт.

– Ты так и не рассказала, почему из больницы ушла… – Тихо, почти шёпотом напомнил Алик, чтобы переключить разговор на другую, как ему казалось, менее опасную тему.

– Ах, это! Был огромный скандал. Я не выдержала и бросила заявление об уходе на стол главврачу. Даже документов забирать не стала. Ушла, и всё!..

– А дальше что? – Ужаснулся Алик.

– Дальше? Немного родители помогли, немного Володя постарался. Моего бывшего мужа Володей зовут. Я пошла на разные курсы, научилась шить, вышивать, вязать. Отдельно пошла на курсы экстрасенсов, но об этом в двух словах не расскажешь… Словом, стала работать руками и головой самостоятельно. И знаешь, у меня не так уж и плохо получалось. Иногда оказывала медицинские услуги сокурсницам, соседкам, подружкам. Словом, лечила народ от всяких хворей, и налогов за это не платила. Немного поднаторела в вязании, купила вязальную машину, и стала вязать на заказ. И, знаешь, дело пошло. Без заказов больше не живу до сих пор. Уже начала подумывать, что надо открывать ЧП, чтобы неприятностей не вышло. И скандал тот забылся сам собой. Я совсем не жалею, что из больницы ушла. Видишь, и тебе могу безболезненно помочь. Мои документы до сих пор там, в больнице, но мне они уже не нужны. Сколько лет прошло. Меня уже давно забыли…

– Слушай, документы тебе придётся забрать. Так нельзя. Они в архиве, я знаю… А по какому поводу был тогда скандал? – Нерешительно, но всё же, спросил Алик.

Лариса грудью легла на столешницу кухонного стола, пристально всмотрелась в его лицо, слегка освещённое светом уличного фонаря, и многозначительно замолчала. Алик заметил, как лихорадочно заблестели вдруг её глаза в темноте кухни. Она сидела в напряжении довольно длительное время, потом её прорвало. Она не смогла скрыть своё возмущение и недовольство вопросом, который задал несколько минут назад Алик.

– Ты скажи мне, касатик, почему из Совка рванули умные люли, и никто их не задержал, не уговорил остаться? Наоборот, от них хотели поскорее избавиться, как от изгоев, не стремились людям создавать необходимые условия для нормальной трудовой деятельности! Здесь остались только безропотные и беззащитные, с которыми было бы легко справиться, которыми легко было управлять. Послушные, одним словом, но тупые. И ещё те, чьих интересов не ущемили, но таких было меньшинство. Почему в институты и другие важные учреждения не принимали людей определённой национальности? Во всех учреждениях тщательно контролировалась «пятая графа». Почему? Почему давили людей только за то, что они носили не те фамилии? Почему со школьной скамьи воспитывали ненависть к этим людям? И самое страшное в том, что, у них получилось! Идеология сработала в пользу кучки негодяев, имевших партбилеты и напрочь забывших о тех бедах, которые в последнюю войну претерпели особенно люди определённой национальности. Вспомни, хотя бы, Бабий яр! Неужели за то, что какие-то придурки распяли Иисуса Христа на Голгофе, весь народ должен испытывать страдания вот, уже две тысячи лет? А ты только представь, если бы такой проповедник, как Иисус, появился в наши дни, что бы с ним сотворили люди в наше время?!