Текст книги "Память о мечте (сборник)"

Игра

 
Где этот нераскрывшийся бутон,
Которому цвести необходимо?
Любого времени загадка он,
Его разгадка – неисповедима.
 
 
Где мне послышался, как эхо, стон?
Куда бежать – на помощь или мимо?
Пока поступку я ищу резон,
Причина удаляется незримо.
 
 
Ведь жизнь – не в рабстве пленки, как кино,
И ей остановиться не дано,
Чтобы монтаж решить совсем иначе.
 
 
Продуманного не сыскать добра.
Судьба любви – нелегкая игра,
В которой поступить нельзя иначе.
 

Шахматы

 
В тени ветвей, на лавке шаткой,
Уже который час подряд
Бойцы неутомимых шахмат
Свою стратегию вершат.
 
 
Кто б ни был – конный или пеший —
Все бьются из последних сил…
Вот резвый конь усталой пешке
На миг дорогу уступил.
 
 
Слоны метались вправо, влево,
И наступая, и разя.
Ах, как нелепо, как нелепо
Терять сановного ферзя!
 
 
Летело солнце, плыли липы,
Плескался в небе дальний флаг,
А черные вторгались лихо
На шаткий королевский фланг.
 
 
И все вокруг – земля и солнце,
И пыль аллей, и свежесть крон —
Глядело: как же он сдается,
Бессмертный шахматный король.
 
 
…О, шахматных сражений пекло!
А я – потом.
Всегда – потом.
Ты мне скомандуешь, как пешке,
Свое короткое: «Пойдем».
 
 
Тебе скажу я откровенно:
В спортивных тапках, вся в пыли,
Я все равно, как королева,
Я не сдаюсь, как короли.
 
 
Когда признанья отзвучали?
Не сможем, верно, вспомнить дня…
Но ежедневно, как вначале,
Ты завоевывай меня!
 

Лошадки

 
Деревянные лошадки
На заброшенном дворе…
Лет и ливней отпечатки,
Словно на живой коре.
 
 
Кто играет с жизнью в прятки
В затянувшейся игре?..
Дней останки, чувств остатки,
Как листки в календаре.
 
 
Ах, раскрашенные кони!
Вам не ринуться в погоню
За подросшим седоком.
 
 
Жизнь стремительнее речки…
Я сама хожу в уздечке
С полинявшим поводком.
 

Заборы

 
О, листвы тревожный шорох,
О, зеленый шум земли!
Может, это грозный порох,
Тот, что не изобрели?!
 
 
Вечный бег, но в прочных шорах
Мы однажды предпочли,
Душу выразив в заборах
И границах – как могли!
 
 
Мне под шум листвы тревожно.
Я пытаюсь осторожно
В сердце этот шум унять.
 
 
За стеною кто-то дышит…
Но кричу – никто не слышит,
Не спешит меня понять.
 

Кровообращение

 
КРОВАВЫЕ РЕКИ ВПАДАЮТ В СЕРДЦА
И СНОВА ИЗ НИХ ВЫТЕКАЮТ.
По кругу… по кругу… И так до конца,
И к сердцу умы привыкают.
 
 
Инфаркт, лейкемия, кусочек свинца
Бессрочную тьму предрекают.
Природа дрожащей рукою скупца
Давая нам в долг, – упрекает.
 
 
Кругляшки минут я напрасно коплю —
Терплю и люблю… Все равно уступлю
И бегать по кругу устану.
 
 
О, этот извечно просроченный долг
В Каспийское море спадающих Волг,
Где выхода нет к океану.
 

«Поговори со мной, поговори…»

«Поговори со мной…»

Г. Иванов

 
Поговори со мной, поговори…
Среди домишек старого квартала
Качаются старинно и устало
Забытые прогрессом фонари.
 
 
Поговори, поговори со мной…
Вот вынырнет из-за угла пролетка,
И лошаденка рыженькая ходко
Тряхнет ветхозаветной стариной.
 
 
Поговори со мною, не молчи!
В окошках здесь решетки, как у тюрем,
За желтоватым довоенным тюлем
Обоями прикрыты кирпичи.
 
 
Поговори, избавь от тишины!
Здесь время так немыслимо тягуче,
И погасило дуновенье тучи
Огарок оплывающей луны…
 
 
А за углом квартала – шар земной —
Высотное, машинное величье…
Там спешка, суета и безразличье…
Так не молчи – поговори со мной.
 

«То полдень, то полночь…»

 
То полдень, то полночь… В природе
Все встало сегодня вверх дном,
Большая Медведица бродит,
Как призрак, под Южным Крестом,
 
 
Тяжелые, мокрые травы
От ветра встают на дыбы.
Налево иду, как направо,
К судьбе ухожу от судьбы.
 
 
Вчерашним иль завтрашним жаром
Мне губы опять обожгло?
Сомнение дождиком ржавым
С дрожащей ресницы стекло.
 
 
А песня – о счастье кричала
В чужом освещенном окне!
Но в ней ни конца, ни начала
Узнать не позволили мне.
 
 
Живи золотой серединой,
Минутой единой живи!
И звуки ударили в спину,
И я отреклась от любви.
 

«Вот ты уверен…»

 
Вот ты уверен,
Что ты виртуоз:
Ты мною владеешь, ты жаждешь успеха!
Как сладко быть повелителем слез,
Как лестно быть повелителем смеха.
 
 
Но ты ошибся:
Я не труба,
Я тропа,
Я обрывом кончаюсь.
Шорох камешков, как пальба,
Ты стоишь над обрывом, качаясь.
 
 
Я слишком долго была слаба,
Была я доверчивой, доброй и нежной.
Теперь я груба,
Я – твоя судьба,
Я слепа,
И я неизбежна.
 
 
К другим уходи.
С моего горба
Сбрось этот груз,
Эту грусть, ради бога!
Но я тебя обступлю, как толпа,
Но я тебя обману, как дорога!
 

Паденье

 
Паденье – это только совпаденье
Моей судьбы с законом тяготенья.
Для этого не надобно уменья —
Лети, одолевай законы тренья.
 
 
И вечность, заключенная в мгновенье,
Единственного требует – терпенья,
И видит обострившееся зренье
Цветную точку моего паденья.
 
 
Для этого не надобно уменья,
А только – ускоренье, ускоренье…
Последний миг – как первый миг творенья!
 
 
А может, это просто невезенье?
Паденье – это только совпаденье
Моей судьбы с законом тяготенья!
 

Степь

 
Трава в степи засохла до корней —
И травы, и цветы, как губы, сухи.
Как после сокрушительной разрухи,
Осталась степь, изведав суховей.
 
 
И жизнь бесплодна, как театр теней,
И безголосы домысли и слухи…
Стоят цветы как древние старухи,
Пугаясь зримой бренности своей.
 
 
Но все минует – осень и зима,
Я вспомню нежные слова сама,
Как вспоминает вечность плод в утробе.
 
 
Минует прошлогодняя трава,
Но вновь родятся нежные слова,
Как солнца луч на голубом сугробе.
 

Деревянный дом

 
Дощатый пол, дощатый стол,
Дощатый потолок…
Я жду тебя! Ты приходи
Ко мне на огонек.
 
 
И деревянные дрова
Начнут трещать а печи.
Послушай музыку огня,
Почувствуй, помолчи…
О, скромный, деревянный скрип
Сосновых половиц!
Здесь все их дерева,
Но нет
Здесь деревянных лиц.
 
 
Здесь все из дерева,
Но нет
Здесь деревянных слов,
Лишь стрекот старого сверчка
И стареньких часов.
 
 
Сосновый дух, суровый вздох
Деревьев за окном…
Я жду тебя! Ты приходи
В мой деревянный дом.
 
 
Пока он здесь, пока он есть,
Пока еще могу
Построить деревянный дом
Из щепок на снегу!
 

Ты

 
Гордиев узел разрубя,
Я принялась за дело:
Пою с тобой и без тебя,
Как до тебя бы пела.
 
 
В охотничий рожок трубя,
Я защищаю смело
Все, что любя и не любя
Присвоить я хотела.
 
 
А ты все знаешь: фальшь и ложь,
Но мне ни в чем не подпоешь,
Наверно, жить умеешь.
 
 
Бродячих кошек и собак,
Наверное, жалеют так,
Как ты меня жалеешь!
 

Тяжести

 
Голова болит опять —
В сотый раз я повторяю.
Но и в боли претворяю
Все, что можно претворять.
 
 
У иных – такая гладь
Что известно им едва ли,
Как одна седая прядь
Тяжела… Да тяжела ли?!
 
 
Больно оглушает медь…
Ей – начищенной – шуметь
Должно в марше на параде!
 
 
Но ни в чем не уступлю,
Если боль в глазах ловлю
И растерянность во взгляде!
 

Счастье

 
Я босиком по терниям иду.
Мне за подол цепляется репейник.
Ведь поняла я на свою беду,
Что я – как Галилей или Коперник.
 
 
И задыхаясь на костре в чаду,
Я стражду за тебя, мой современник.
Губами обгоревшими, в бреду,
Стихи шепчу, стихи не ради денег.
 
 
В моем бреду помочь бессилен врач.
Мой друг, ты стетоскоп участья спрячь:
Рецепты счастья выглядят иначе.
 
 
Мне тягостны сочувствие и лесть.
Я повторяю только то, что есть:
Я думаю, смеюсь, люблю и плачу!
 

Маскарад

 
О этот странный маскарад:
Здесь маски, как живые лица,
В пределах моды и традиций
Осуществлен любой наряд.
 
 
Здесь с голубого потолка
То Солнце, то Луна сияет,
И зиму здесь весна сменяет,
И танец тянется века.
 
 
В ладони горяча ладонь,
Причудливо смешенье красок.
А мы с тобой вдвоем без масок
Летим как бабочки в огонь.
 
 
Вдвоем, среди враждебных глаз,
В лохмотьях крыльев обожженных —
Два человека обнаженных.
Смотри – они боятся нас!
 

Монолог сосны

 
Клянусь, кляну и заклинаю,
Клин клином вышибаю боль…
Привычностью закалена я —
От перемен меня уволь.
 
 
Я – как игрушка заводная,
Актер, не выучивший роль…
В чем сахар жизни, я не знаю,
Но знаю я, зато, в чем соль.
 
 
Я, как сосна, росла и крепла…
Мгновенье – от огня до пепла,
Не открестишься от судьбы.
 
 
Мы были зелены, красивы,
Но главное – мы были живы,
Теперь мы – мертвые столбы.
 

Старый дом

 
В запустенье старинного сада
Умирает заброшенный дом.
За морщинистым ликом фасада
Выцветает минувшее в нем.
 
 
Но еще сохранилась ограда,
Старый дуб с опустевшим гнездом.
Пустотой равнодушного взгляда
Полон каждый оконный проем.
 
 
Нерадивые, странные дети!
Вместо грядок – колонки в газете,
Вместо лошади – велосипед.
 
 
Продолжением старых погостов
Догнивает бревенчатый остов,
Уходящий за прошлым вослед.
 

Хищники

 
Мы легкомысленны от века,
Мы легкомысленны всегда.
Легко сгоняет краткость века
Нас в безответные стада.
 
 
Меня пугают лесосека,
Плотины, шахты, невода…
О, хищный норов человека,
Убийств мудреных череда.
 
 
А наши дальние потомки
Возьмут, как нищие, котомки,
Пойдут к природе на поклон.
 
 
Она добра, она ждала бы,
Но так сопротивлялась слабо,
Что нет ни гроша испокон.
 

Прощание

 
Однажды на излучине речной
К природе приобщались горожане.
И вдруг заречье выплеснуло ржанье —
Сраженье звуков с тишиной ночной.
 
 
О, странное видение коней
Над разудалостью консервных банок,
Бутылок, колбасы, ржаных буханок,
Расстрелянных газетных новостей.
 
 
Зачем нас призрак прошлого настиг,
Медлительный, как дротик на излете?!
Ведь кони не из бронзы, а из плоти, —
Как мамонт или саблезубый тигр.
 
 
Они легко переплывали тьму
По магии мальчишеского свиста,
Как будто бы прибывшие из Свифта
В наш мир. Но по касательной к нему.
 
 
А может, это просто полотно,
Натянутое на подрамник леса?
И вдруг изображение исчезло,
Как будто кончился сеанс в кино.
 
 
Прощайте, кони! Мне привычна боль.
Мы все при расставании, как дети.
Век обозначен на моем билете,
История оторвала контроль.
 

Красная книга

 
А птицы щебечут, щебечут,
Щебечут они до поры,
И все еще мечут и мечут
Валюту икры осетры.
 
 
Но кто-нибудь лес изувечит,
Отравит речные дары…
А после все лечат и лечат
Природу с азартом игры.
 
 
И пестуют «Красную книгу»,
Где строчки, подобные крику
Последних созданий живых…
 
 
Начнем с ненасытной любовью
Зверей умножать поголовье,
Чтоб снова отстреливать их.
 

Тишина

 
Копилка звуков – тишина,
В ней все отчетливо и ясно.
Я знаю, тишина прекрасна,
Но онемев – умрет она.
 
 
А смерть особенно страшна,
Когда вся жизнь прошла напрасно,
Хотя не все, что безопасно,
Жизнь может оправдать сполна.
 
 
Я думаю, что важно в ней —
Тревожной тишине моей?
Неужто только накопленье?!
 
 
Догадок у природы тьма,
Но вывод делаю сама:
На накопленье – наполненье!
 

Трагедия с хорошим концом

 
Горит бесполезная лампа,
От серого утра светло.
В окне совершенство эстампа
Сквозь пыльное видно стекло.
 
 
Но стол мой – незримая рампа —
Добро я играю и зло…
Нет, мне не нужны дифирамбы —
Мой зал не свистит – повезло.
 
 
Так короток вздох перерыва…
Но рампа – граница обрыва,
И зрителей нету за ней.
 
 
Но я не способна смириться:
Ведь слушают звери и птицы
Трагедию жизни моей.
 

Давным-давно

 
Давным-давно прекрасны были кони,
Леса полны и ягод, и грибов,
И чудо материнства на иконе,
Как чудо гнезд на островах дубов.
 
 
Кто выдумал за техникой в погоне
Металл станков или бетон домов,
Чтоб жизни коротать, как на перроне
Ждать поездов, удобных, как гробов.
 
 
Давным-давно… Но ведь уже тогда
Рождались, как уродцы, города —
К дню нынешнему вел нас день вчерашний.
 
 
И в этом самом дальнем далеке,
Не находя секрета в языке,
Жизнь разрушалась Вавилонской башней.
 

Снег

 
Снег, словно сон – неощутимы сны,
И снега мы совсем не замечаем.
Пораньше электричество включаем,
Двойными стеклами защищены.
 
 
И так до половодья, до весны
В своей квартире, как в тюрьме, скучаем,
И телевизор запиваем чаем,
Двумерности программ подчинены.
 
 
И времени меняет серебро
На медяки мне автомат в метро,
Проматывая скудное наследство.
 
 
Лишь очень редкий, странный человек,
Светлеет и сеется, видя снег,
Как будто он сумел вернуться в детство.
 

Иллюзия

 
За окном метет метель…
Это в Антарктиде, что ли?!
Я качаю колыбель…
Так положено по роли!
 
 
Перед Новым годом ель,
Выросшую в чистом поле,
Украшает канитель
Будто бы по доброй воле.
 
 
Мы спектакль играем все
В доме около шоссе,
В душном запахе бензина…
 
 
Может быть, и домик наш
Просто-напросто муляж —
Выдумка из пластилина.
 

Помощь

 
Я, звери, благодарна вам,
Что вы в беде идете к нам,
Забыв жестокие обиды.
 
 
Всегда отыщется чудак
И вам поможет просто так,
От всей души, а не для вида.
 
 
И вот олени на шоссе
Перед машиной замирают,
И не на взлетной полосе
Разумно лебеди взлетают…
 
 
Но щеки у меня в росе,
Роса под жарки солнцем тает…
Спасли немногих мы. Но все
От нашей спеси вымирают.
 

Всемогущество

 
Кто выдумал, что всемогущи люди?
Все те же люди…
Выдумкой гордясь,
Большой Вселенной маленькие судьи
Плетут законов вычурную вязь.
 
 
В угоду самомненью и причуде
Они с природой рвут за связью связь,
Усердствуя то в ханжестве, то в блуде,
От чистоты не отличая грязь.
 
 
О, муравьиный труд лабораторий!
В водовороте – щепочки теорий,
Открытия сомнительная честь!
 
 
Хоть люди судят о природе честно,
Бестрепетной Вселенной неизвестно,
Что у нее такие судьи есть!
 

Деревня

 
Продаются избы за бесценок,
Продается речка, лес густой.
И хозяйки, бросив пятистенок,
Городской довольны теснотой.
 
 
И стремится, радуясь удаче,
По проселку частных шин пунктир
В модные бревенчатые дачи
Из просторных городских квартир.
 
 
Все закономерно и законно,
Кроме странной праздности земли…
Даже деревенские иконы
В моду у безбожников вошли.
 
 
За мешок картошки платят щедро,
И взамен гимнастики пешком
Ходят новоселы до райцентра
За консервами и молоком.
 
 
Только не парным, а порошковым,
Как позавчерашний черствый хлеб.
Больше места нет в хлеву коровам —
Ведь в гараж преобразился хлев.
 
 
Правда держат петуха покуда,
Хоть петух не вовремя кричит, —
Достоверной делает причуду
И подчеркивает колорит.
 
 
Видно, мир околдовали черти.
И над одиноким колоском
Бывшая деревня на мольберте
Застывает масляным мазком.
 

Филателия

 
Филателия – странная забава.
Филателистам нынче нет числа.
Тщеславие не отличишь от славы,
А шлюха, словно девочка, чиста.
 
 
В альбомах умещаются созвездья,
А среди них вращается земля.
Не ради добрых иль дурных известий
Почтовые чернеют штемпеля.
 
 
В прозрачной современной упаковке
Преуспевают звери и цветы.
Шедевры Лувра или Третьяковки —
В бумагу превращенные холсты.
 
 
Как временем, подернутые клеем,
В альбомной аккуратной тесноте
Служитель Бога рядом с Галилеем
Обосновались на одном листе.
 
 
Ты держишь мир при помощи пинцета,
Ты держишь мир – и не дрожит рука,
И новенькая. Пестрая планета
Летит как мячик через все века.
 
 
И острия Истории – не остры,
И острые углы закруглены.
Планеты круглой глянцевитый остов
Размножен с указанием цены.
 

Карусель

 
Город – огромный асфальтовый круг
Под выцветающим куполом неба…
Городу хочется зрелищ и хлеба,
А не одних коммунальных услуг.
 
 
О, этот ярмарочный балаган
И деревянные лошади в мыле…
Мы центробежной подвержены силе
Так же, как встарь самодельным богам.
 
 
Крутится круг. Неизбежен закон,
Нас относящий к простору окраин…
Глухо кремень ударяет о камень,
И высекается микрорайон.
 
 
Пятиэтажный унылый барак —
Ноев ковчег городского потопа…
В нем мы живем, словно в чреве Циклопа —
Темном убежище вечных бродяг.
 
 
Будьте добры, отведите метраж
Под потолком двухметрового блока,
Пусть модерновое наше барокко
Входит неистово в новый вираж.
 
 
Где же начало? Где над Арарат?
Плуг деревянный готовит оратый…
Крутится круг каруселью проклятой,
Мчится вперед, возвращаясь назад.
 

«Ах, почему бессонны города…»

 
Ах, почему бессонны города,
Когда седьмые сны глядят деревни?!
Стооких зданий серая гряда
И у подножий – чахлые деревья.
 
 
Они сюда случайно забрели,
Они необычайно одиноки
На круглых голых островках земли,
Затерянных в асфальтовом потоке.
 
 
Все камень, камень… Камень – я сама.
Героев нет. Остались их музеи,
Ми я для крупноблочного ярма
Сама, согнувшись, подставляю шею…
 

Пустота

 
Только пыль на чердаке —
Рухлядь стала нынче в моде,
Хоть совсем не время вроде
Нам копаться в сундуке.
 
 
Но отныне налегке
Мы от прошлого уходим
Вдоль по сумрачной погоде
Лишь с купюрами в руке.
 
 
Покупают все подряд —
Вещи бабушкины – клад,
И не будешь ты в накладе.
 
 
Безымянна и чиста
Нынче только пустота
Остается где-то сзади.
 

Птицелов

 
Кем станешь ты, случайный птицелов?
Тюремщиком в навязчивой заботе,
Иль хлебосолом, давшим корм и кров
На долгий зимний перерыв в полете?
 
 
Ах, птицы, запертые на засов!
О чем вы в клетке весело поете,
Оплачивая песнями без слов
Все хлопоты о ненадежной плоти?
 
 
Хозяин к вам уже давно привык,
Вы человечий поняли язык,
В глаза глядите преданно и добро…
 
 
Но грянет птичий зов когда-нибудь,
И вы о клетку разобьете грудь,
Как сердце разбивается о ребра.
 

«О чем печально утки крячут…»

 
О чем печально утки крячут
Над озером в вечерний час?..
Они почувствовали, значит,
Ружья холодный круглый глаз.
 
 
И, приподняв над камышами
Свои тяжелые тела,
Куда лететь – не знают сами —
От наведенного ствола.
 
 
Но выстрелив разящей дробью,
Но дело выполнив свое,
Как утка раненая, вздрогнет
Победоносное ружье.
 

Нокаут

 
Что это? Ринг?
А может, эшафот?
Качаются канаты.
Все едино.
Юпитеры,
Судья.
Толпа ревет.
И мы вдвоем идем на середину.
Босые ноги, влажный чернозем,
Подснежники на вырубке старинной,
Бумажный змей и деревянный дом
Моей когда-то были серединой.
Все справедливо.
Кратко грянул гонг.
Удар.
Еще удар.
Гудят перчатки.
Скользящие перемещенья ног.
Геометрический квадрат площадки.
Иллюзия могущества… Испуг…
Испуг… Иллюзия… И многократно
Вычерчивался этот адски круг,
Который только кажется квадратным.
Все эти апперкоты и крюки
Когда-нибудь в воспоминанья канут.
Но чертят лампы странные круги.
Мир повернулся
И исчез…
Нокаут.
Неведома нам книга бытия.
Но вот уже квадрат стремится к кругу,
И вскинет не судья, а судия
Поверженную, призрачную руку.
Когда забрезжит светом темнота,
И вверх взлетит победная перчатка,
Соперники займут свои места.
Какой дурак назвал победу сладкой?!
 

«Как примириться с мыслью странной…»

 
Как примириться с мыслью странной,
Что и во сне – не полетишь.
Жизнь стала широкоэкранной,
В ней мелочей не разглядишь!
 
 
Кленовый лист упал в ладони —
Но то не лист, а листопад.
Минуты понесли, как кони,
Им нет уже пути назад.
 
 
О, это светопреставленье,
Мысль, пулей бьющая в висок,
И неизбежное движенье —
Жизнь, уходящая в песок.
 
 
Законы логики, законы,
Изобретенные навек,
В законы физики закован
Закоченевший человек.
 
 
И все миры давно открыты,
И не тоскуешь ни о ком,
И радиус земной орбиты
Натянут жестким поводком.
 
 
А я все домики рисую,
Трубу и над трубою дым,
И дождь в линеечку косую,
И солнце круглое над ним!
 

Сонеты о машинах

 
Изысканность рисунка перфораций
Машинам уготовит пьедестал…
Но электронный питекантроп стал
Тупицей, не способным сомневаться.
 
 
Хотя он знает, что творил Гораций, но кружит людям голову металл.
И новым культом – культ машины стал:
Лишь ей решать – нам нет нужды решаться.
 
 
Во мне давно забытая латынь
Кривой улыбки порождает стынь
Крупицей золота в осколке рудном.
 
 
Хотя сама латынь давно мертва,
Но в сотне языков ее слова
Остались в совершенствованье трудном.
 

 
А кто сказал, что заключен прогресс
В болтах, винтах, транзисторах и прочем?!
Мы ярлыки к явленьям приторочим,
Явлений смысл не понимая без…
 
 
А может, это балуется бес,
Игрушки пчелам выдавши рабочим?
И мы играем, а потом пророчим, —
Такой у нас, наверное, замес.
 
 
А пчелы видят цвет и аромат,
За каплей меда попросту летят,
Потом нас медом потчуют пчелиным.
 
 
Но совершенство шестигранных сот
Прекрасно, как и первый наш урод,
И поколенье первое машинам.
 

 
Я машину научу… Научу —
Лучше нашего слова выбирать,
Даже в шахматы, как боги, играть,
Если только захосу. Захочу!
 
 
Мне все это по плечу? По плечу!
И оставлю я машинную рать
На земле мои дела продолжать,
Если к звездам полечу. Полечу?
 
 
Но задумаются горько они,
На планете оставаясь одни,
Кто им жизнь такую трудную дал?..
 
 
Может, маленький и злой человек?
Так не смог бы он придумать вовек!
Их, наверно, Бог машин создавал.
 

Друзья

 
Есть, на счастье, друзья у меня.
Мы не видимся с ними подолгу…
Но дошедши до черного дня,
По любви мы живем – не по долгу.
 
 
Как в набат, в телефоны звоня,
Говорим непонятно и волгло,
Ибо память о прошлом храня,
По любви мы живем – не по долгу.
 
 
И друзья мои слышат набат
И приходят не ради наград,
А, как водится, – буднично просто.
 
 
И становится легче чуть-чуть
Эта боль, источившая грудь,
И друзья мне такие – по росту.
 

Тайна

 
Веселое пятно на потолке…
Но – говорят – он просто не побелен,
А зайчик солнечный в моей руке
Неощутим, бесплотен и бесцелен.
 
 
Я угадала Моцарта в сверчке,
Но он на сто Сальери был поделен.
И я брела сквозь время налегке,
Поскольку груз мой был в пути потерян.
 
 
Уже давно побелен потолок.
Но зайчик жив. Он выжить мне помог
В наивном хитроумии эмоций.
 
 
Сверчка не слышно на закате дня.
Но по ночам есть тайна у меня:
В моей душе готов проснуться Моцарт!
 

Больничные раздумья

 
Неощутимая утрата —
Старинной клятвы перевод…
Я вспоминаю Гиппократа,
Когда болезни час придет.
 
 
И сострадание не свято,
И все страшнее каждый год
Звучит больничный стон палаты,
Когда болезни час придет.
 
 
Наверно заблуждались греки,
Преуспевая без аптеки,
Пред алтарем склоняясь ниц.
 
 
Вступая с Гиппократом в сделки,
На них работали сиделки
И воскрешали без больниц.
 

Похоронный марш

 
Еще нескоро оплывет свеча,
Еще рассвет затеплится нескоро.
Лишь сердце, похоронный марш стуча,
Найдет неведомые переборы.
 
 
Тогда мастеровитость палача
Осуществит бескровность приговора,
И не поможет знахарство врача,
Увещеванья чьи-то и укоры.
 
 
А, в сущности, что делали князья,
Кого-то милуя или казня?
Они присваивали Божье право.
 
 
Но вот уже оплыли свечи слов…
Я ощущаю холод кандалов
В чужой толпе безлико и кроваво.