Текст книги "Роковая строфа"

40

С этого разговора-признания у Риты, казалось, все пошло на лад. По крайней мере, внешне она выглядела безупречно: снова начались долгие прогулки, посещения уютных ресторанчиков, поездки по магазинам. Только теперь компанию Рите чаще всего составлял сам Шахматов. Вика все время отсутствовала, Валентина, казалось, была поглощена работой в клинике, и Борис предложил ее не дергать.

– У девушки появился шанс стать настоящим специалистом. Это мы с вами – два бездельника, а она работает, – говорил Борис.

Рита соглашалась. Она теперь во всем соглашалась с Борисом. Она ехала с ним туда, куда он предлагал, ела то, что он выбирал, позволяла платить за себя и принимала подарки, какие, обычно, дарят только женихи своим невестам. Но она не задумывалась. С некоторых пор Рита отказалась от проблемы выбора и принятия решения, переложив всю ответственность на Бориса. Его такое положение вещей вполне устраивало. Он увлеченно разыгрывал перед девушкой заботливого старшего брата, мудрого товарища, сиделку и защитника, все это в одном лице.

Теперь на тревожные звонки отца Рита отвечала с неизменным хладнокровием, мол: все у нее хорошо, болезнь отступила, доктор доволен, она собирается кататься на лыжах…

Наконец, Шахматову удалось убедить Ритиного лечащего врача в том, что его пациентка вне опасности. А так как ей необходимы положительные эмоции, желательно выпустить ее из клиники, где девушка не сможет почувствовать себя абсолютно здоровой.

– В конце концов, вы ничем не рискуете, – настаивал Борис, – ведь я не прошу, чтобы вы выписали госпожу Соболеву. Через неделю мы вернемся, я тоже числюсь пациентом, поэтому никуда мы не денемся, прибудем в ваше распоряжение.

Доктор Росс сомневался.

– Видите ли, господин Шахматов, – говорил он, – у меня есть некоторый опыт, который позволяет мне предположить, что нынешнее состояние госпожи Соболевой не более чем попытка спрятаться, понимаете? Она подсознательно скрывает от нас свое истинное состояние. Это, знаете ли, чревато различными неожиданностями, к которым вы не готовы. Проще говоря, рецидива можно ожидать в любой момент. В клинике она защищена, но на людях… Уверяю вас, ваша поездка – весьма опрометчивое решение. Я и так предоставил госпоже Соболевой практически полную свободу, зная ее достаточно хорошо и доверяя ей. Но я не знаю вас, поэтому, простите, не могу доверить вам свою пациентку.

Шахматов злился. В сложившейся ситуации, забрать Риту из-под опеки врачей не представлялось возможным. С другой стороны, только безраздельная власть над девушкой могла дать ему шанс. Надо было торопиться. Рита не всегда будет так беспомощна, как сейчас. А именно беспомощностью девушки хотел воспользоваться Борис.

К поражениям он не привык.

– Рита, – спросил он при первом же удобном случае, – вас устраивает ваша клиника? Они сидели в ставшем любимым ресторанчике. Рита была немножко грустной.

– Почему вы спрашиваете? – удивилась она. – Да, я вполне всем довольна.

Он накрыл ее ладонь своей.

– Хорошо, оставим это.

– Нет, почему же, договорите. Вы же знаете, что я не люблю этих полунамеков. – Рита поморщилась.

– Я просто хотел вам сказать, что мы никуда не едем, вот и все, – пожал плечами Борис.

– Да, доктор пока не хочет меня отпускать, – равнодушно сказала Рита.

– Вы говорили с отцом, как я вас просил? – не унимался Борис.

– Папа согласен с доктором…

– В таком случае, обсуждать нечего, – Борис криво усмехнулся и резко отодвинул чашку с недопитым чаем.

– Я не понимаю, о чем вы? – Рита с испугом посмотрела на собеседника.

– Не понимаете, или не хотите понимать? – Борис решил быть безжалостным.

– Объясните, наконец! – щеки девушки порозовели. Борис улыбнулся уже самодовольно:

– Вот, так-то лучше, теперь я вижу, что у вас есть характер.

– И все-таки?

– Рита, – вкрадчиво начал он, – помните, мы с вами говорили о вас, о вашей жизни и о том, почему вы нервничали?

– Конечно… Но…

– Рита, ведь вы знаете, мы оба знаем, что вы не больны, – Борис наклонился к ней, так, что его глаза оказались совсем близко. Рита опустила голову.

– Борис, если бы видели меня, в момент поступления в клинику, то вы так не считали бы. Я была больна.

– Хорошо! Прекрасно! Вы были больны, Рита, были! Но теперь-то вы здоровы! – продолжал настаивать Борис.

– Я чувствую себя лучше, – не очень уверенно ответила девушка.

Борис снова пристально посмотрел на нее:

– Я так и думал, – глубокомысленно изрек он.

– Что вы думали?

– Рита, вы здоровы. Вы просто боитесь себе признаться в этом, боитесь лишиться мирка, в котором существуете, боитесь столкнуться с жизнью. Но ведь с этим надо бороться! А вы сидите здесь, цепляетесь за свою болезнь холите ее и лелеете!

– Вы говорите очень убедительно, – согласилась Рита. – Но мне это ничего не дает. Предложите альтернативу.

– Альтернативу? Пожалуйста! Я предлагаю вам обратится к другим докторам, пусть вас посмотрит кто-нибудь еще. Пусть это будет консилиум, наконец. Ведь существует масса методик! Скажем, групповая терапия… Я бы предложил вам поехать в США. Возможно, вам просто необходим психолог, которого вы будете посещать несколько раз в месяц, а все остальное время будете жить полноценной жизнью, как все нормальные люди. Рита, вы так молоды! Вам надо замуж выходить и детишек рожать, а не здесь прохлаждаться.

Рита внимательно слушала его, склонив голову чуть на бок.

– Вы все так хорошо говорите, так правильно, – вздохнула она.

– Так в чем же дело?

– Я… Я не могу принимать такие решения в одиночку.

– Так обратитесь к отцу. Рита, я готов помочь вам всем, чем могу. Но вы тоже должны захотеть помочь себе!

– Борис, вы чужой человек, не смотря на нашу симпатию, я…

Борис остановил ее жестом:

– Я не чужой человек. Я давно уже не чужой вам, Рита. Ведь я люблю вас! Неужели вы не видите?

Она замерла. Вспыхнула. Отняла руку от его руки.

– Ну, зачем вы так, – шепнула она, – я не могу вам ответить, вы же знаете!

– Я не прошу ответа. Я не вправе просить, но я могу надеяться на чудо. Пусть оно никогда не случиться, зато я буду знать, чувствовать, что я любил! Это очень важно, Рита, знать, что ты умеешь любить.

Рита поднялась:

– Спасибо за признание, – она старалась не смотреть на Бориса.

– Я вас напугал? Простите…

– Нет, мне просто пора идти.

Борис поднялся тоже.

– В таком случае, идем.

– Нет, я…

– Рита, – строго сказал он, – я обязан вас отвезти. И, ради Бога, не бойтесь меня. Я не мальчишка и набрасываться на вас не стану. Вы меня прямо обижаете! Как можно, ведь взрослые же люди!

– О, простите меня, Борис, простите! – Рита покраснела и схватилась ладонями за щеки.

– Знаете, дорогая моя, – игриво сказал Борис, целуя ей руку, – когда мужчина объясняется в любви, для женщины это должно быть стимулом, вдохновением. Это как мощная энергетическая подпитка! А вы кукситесь! Знал бы, в жизни не признался.

Напряженность спала, оба рассмеялись.

– Спасибо, Борис. Я знаю теперь, что вы мой друг и не стану на вас обижаться.

– Так-то лучше.

Борис отвез Риту в клинику, они тепло распрощались.

* * *

Возвращаясь к себе, Борис думал о том, что из влюбленного он превратился в экспериментатора. «Ну, что же, – решил он про себя, – так даже интереснее».

В коттедже его ждала вернувшаяся из своих странствий Вика.

– О делах потом, – сказал Борис, сжав ее в объятьях. Она улыбнулась, понимающе, и начала точными движениями пальцев расстегивать его рубашку, пока он избавлялся от брюк.

Не дав ей раздеться, Борис, с коротким рычанием бросил Вику на ковер, грубо сдернул с нее джинсы, рванул трусики, освобождая себе дорогу. Вика хрипло рассмеялась:

– Вот такого я тебя люблю!

– Никакой любви! – прохрипел Борис, – только секс!

Вика запрокинула голову, подняла вверх точеные сильные ноги и скрестила у него на спине…

На кровать они перебрались ближе к полуночи, наконец-то избавившись от последних клочков одежды.

Они молчали, подобные животным, но их страсть не была направлена на продолжение рода. Эта страсть была сродни танцу, который танцует великая танцовщица смерть, стремящаяся погасить жизнь.

Угомонились под утро.

– Ты великолепная любовница, – только и сказал он, прежде чем провалиться в глубокий сон без сновидений.

– Я знаю, – прошептала она.

* * *

– Ты все еще не намерен отступать? – спросила Вика у Бориса на следующий день.

– Я никогда не отступаю. Говори, – велел Борис.

– Все готово.

– Документы?

– Все здесь, – она похлопала по кожаной папке, лежащей рядом с ее рукой на столе.

– Отлично.

– Позвольте поздравить вас, шеф, – слегка насмешливо пропела она, – теперь вы владелец целого острова! Не пора ли приобрести баронство?

– Я подумаю. Как там? Ты была?

– Разумеется. Ничего себе островок, пляж приличный. Говорят, что он довольно безопасен из-за своего расположения. Есть вертолетная площадка, ангары. Правда, все запущено. В ближайшее время туда заедут строители. Все, как ты хотел.

– Местные?

– Ну, там живут постоянно несколько старых алкоголиков, бывшие служащие бывших хозяев. С ними не будет проблем.

Борис махнул рукой:

– Оставь их, если можно приспособить к какому-нибудь делу. Они будут благодарны; а благодарный человек чувствует себя обязанным по отношению к своему благодетелю. Значит, благодетель, если не дурак, сможет использовать этого человека себе на пользу.

Вика покачала головой:

– Ты всех используешь таким образом?

– Так же, как используют меня, – отрезал Борис. – Кстати, когда будет готов дом?

– К апрелю обещали закончить.

– Ну, что же, – задумчиво произнес он, – время терпит.

41

– Отпустил, – сама себе говорила Рита, – отпустил, дал свободу… А что дальше? Кто-нибудь спрашивал меня, чего я хочу, а чего – нет? Что мне делать теперь с этой свободой, с этой звенящей пустотой внутри меня?

Ах, да! У меня теперь есть верный воздыхатель: этот дамский угодник Борис Петрович Шахматов. А что! Вот возьму, и выйду за него замуж! Поеду в Америку, заведу себе психолога, нарожаю детишек – островитян, – при этих словах Рита расхохоталась. Она представила себе маленький дикарей, гурьбой несущихся к морю, холеное лицо Бориса, брезгливо рассматривающего своих наследников; и себя: томную, в огромной белой шляпе и шелковых одеждах возлежащую на шезлонге, рядом молодой мулат с подносом, на котором стоит одинокий бокал с мартини. Мулат ей понравился, Борис и отпрыски – нет.

– Но надо же что-то делать, – она продолжала размышлять, хотя ничего конструктивного в голову не приходило. Возвращение в Москву по-прежнему пугало ее, бывшая работа начисто стерлась из памяти. Можно было поехать в Лондон и отлично там устроиться. Со временем, возможно, она что-то придумает, чем-то начнет интересоваться. Но, с другой стороны, некая шальная мыслишка мелькнула, поманив: с другой стороны: почему бы не принять предложенного Шахматовым? Она оторвется от клиники. Поговорит со свежими людьми, посмотрит мир, в конце концов!

Бунтарский дух поселился в ее голове и не давал покоя. Рита позвонила отцу:

– Пап! Как долго я здесь пробуду? – сразу же пошла она в наступление.

Соболев слегка растерялся; он обрадовался звонку дочери, но был обескуражен ее вопросом. Последний ее срыв вызвал у доктора серьезные опасения. Пребывание Риты в клинике затягивалось на неопределенный срок. Казалось, все уже решено. И тут этот звонок.

– Что-нибудь случилось, Рита? – осторожно спросил отец.

– Не волнуйся, – досадливо бросила она, – Просто, я тут размышляла, на досуге, – она усмехнулась, – ведь досуга у меня, хоть отбавляй. Так вот, я подумала: почему я привязана именно к этой клинике? На ней свет клином сошелся?

– Рита ты возбуждена и раздражена, тебя кто-то обидел? Доктор знает?

– Папа, ты меня не слушаешь! – она повысила голос.

– Хорошо, продолжай…

– Я хочу уехать отсюда. По-моему, дальнейшее пребывание здесь бесперспективно.

– Рита, девочка моя, успокойся, – Соболев занервничал, но старался не показывать этого дочери. – Ты говорила с доктором о возникших проблемах?

– При чем здесь доктор? Доктору, как и всей клинике, выгодно, чтобы такая пациентка как я находилась здесь постоянно! А мне кажется, что они достаточно получили с тебя денег, еще до того, как маму уморили…

– Рита!

– Что, Рита! Разве я не права?

– Хорошо, родная. Я все понял. Мы решим этот вопрос. Если тебя не устраивает клиника, я подыщу тебе другую. Скажи, ты с кем-нибудь общаешься? Шахматов еще там?

– Шахматов скоро уедет, – выдохнула Рита. – Он купил себе остров. Между прочим, это единственный человек, который меня слушает и понимает. Не представляю, что я буду делать без него.

Соболев, закрыв глаза, слушал ее голос, так похожий сейчас на голос матери; эти истерические нотки, это неприятие собеседника, постоянный вызов, стремление к конфликту, к разрушению, буре… Соболеву стало страшно.

– Рита, – попросил он, – я сделаю так, как ты хочешь. Дождись меня, пожалуйста.

– Куда же я денусь? – удивилась Рита.

* * *

– Видите ли… гхм, – доктор Росс замялся, повертел в руках авторучку. – Как бы вам поточнее все объяснить. Болезнь вашей дочери, возникшая на нервной почве, в первую очередь. Она в основе своей несет сексуальные отношения. Точнее, отсутствие таковых.

– Простите…

– Если говорить без обиняков: ваша дочь до сих пор девственница в свои двадцать три года.

– Разве это порок? – удивился Соболев.

– Нет, разумеется. Но природа женщины такова, что она – женщина с некоторого возраста должна вступать в эти пресловутые отношения, то есть выходить замуж и рожать детей. Если этого не происходит, организм женщины, не выполняющий возложенную на него самим Господом Богом, или природой (как вам угодно) миссию, организм начинает посылать всевозможные внешние сигналы. Не получи удовлетворения, организм начинает бунтовать. Все известные науке расстройства женской психики имели под собой сексуальную почву, так или иначе. Цивилизация, помимо благ, навязывает нам определенные поведенческие стереотипы, запирает нас в рамки условностей, зачастую препятствуя выходу естественных человеческих эмоций и отправлению естественных потребностей…

– Да перестаньте, доктор! Во всем мире сексуальная революция давно и безвозвратно победила! – вспылил Соболев. – К чему вы клоните?

– Я клоню к тому, выражаясь вашими словами, что ваша дочь когда-то получила негативный сексуальный опыт. То есть, самого акта не последовало, как вы теперь понимаете, но ей была нанесена психологическая травма. То, что мы сейчас наблюдаем, – есть результат этой травмы, помноженный на затянувшуюся девственность и многолетнее пребывание в стрессовой для девушки ситуации. – Доктор тяжело вздохнул. Соболев поежился.

– Что же мне теперь прикажете делать? Быть сводником собственной дочери?

– Ну, зачем же так грубо. Я бы сказал, сватом. У такой красавицы не может не быть поклонников. Даже здесь за ней ухаживает этот русский господин Шахматов. Она к нему вполне благосклонна, надо заметить. Он человек достаточно молодой, со средствами, свободный, насколько мне известно.

– Вы и об этом позаботились?

– Мой долг знать все о моих пациентах, – парировал доктор Росс.

– Значит, вы считаете…

– Я считаю, если госпожа Соболева полюбит порядочного человека, выйдет за него замуж и родит ребенка, ее болезнь останется в прошлом.

– Осталось найти этого порядочного человека, – грустно улыбнулся Соболев.

* * *

Вечером ужинали в ресторане вместе с Шахматовым по его приглашению.

Борис Петрович был в ударе. Все время рассказывал о своем острове и всячески зазывал Соболевых побывать у него.

– Райское место. К апрелю дом будет готов и можно переселяться. Из клиники меня выписывают подчистую. Буду иногда наведываться, для формального обследования.

– Чем же вы там займетесь? – недоумевал Соболев.

– Стану наркобароном, – подмигнул Шахматов и рассмеялся.

Соболев смотрел на него и думал: «всем ты хорош, только скользкий очень и ухватит-то тебя не за что. Дочка моя тебе нравится, не скрываешь, да только не она одна… Вон девица, Вика, кажется, телохранительница твоя пресловутая, глазищами так и сверкает, следит, как бы чего не вышло…»

Рита слушала Бориса с упоением. Ей хотелось дальних странствий, романтических знакомств, таинственных приключений, крепких мужских рук, которые могут быть такими нежными… На днях Борис, когда они ехали в машине на заднем сиденье, взял ее руку в свои и склонившись близко-близко, нашептал какой-то смешной случай, или анекдот, Рита не запомнила, а вот губы его, почти касающиеся ее щеки, горячие губы, руки, сжимающие ее пальцы, – это врезалось в память и не отпускало. Теперь она невольно следила за его губами, с удовольствием сама брала его под руку и, иногда, представляла себе, как эти губы и эти руки касаются ее тела, скользят и замирают. Мечты будили сладостную дрожь и желание. Борис сам по себе, по-прежнему, не вызывал в ней никаких эмоций, но ее мечтания о Борисе приобрели неповторимую чувственную красочность и полноту. Ей приятно было появление этой чувственной тайны, другого Бориса, который принадлежал только ей, появлялся по первому зову и бесследно исчезал, стоило только появиться малейшей опасности разоблачения.

Недавно Рита придумала новую игру, она представляла себя вместе с Борисом на необитаемом острове. Как они девственные и обнаженные, занимаются любовью в океанских волнах, потом он несет ее на берег и лежа на чистейшем песке, они предаются сладостной неге, неге вызванной прикосновениями и поцелуями.

Рите не хватало деталей, поэтому рассказы Бориса о реальном острове были так важны для нее. Бориса не надо было просить, он с удовольствием рассказывал о бунгало, крытом пальмовыми листьями, о бирюзовых волнах, чудных раковинах и фантастических рыбах. Райские птицы в феерическом оперении стаями летали по его острову, невиданные цветы распускали свои гигантские соцветья и источали блаженство, вместо аромата, гигантские деревья, увитые лианами, давали тень и прохладу даже в самую адскую жару. Множество чудес хранил далекий остров. Но этими чудесами Борис готов был поделиться с Ритой. Стоило только захотеть.

Соболев несколько раз намеревался поговорить с Шахматовым, но в последний момент отступал, чувствуя некоторую неловкость и двусмысленность своего положения. Перед самым отъездом он решился на последнюю попытку. Заехал к Борису один. Тот как всегда радушно принял его. Мужчины расположились в гостиной. Разговор с самого начала не клеился, от чего Соболев сильно страдал, но все никак не мог преодолеть себя. Тогда Шахматов неожиданно взял инициативу в свои руки.

– Послушайте, давайте я облегчу нам обоим задачу, – предложил он, – я ведь вижу, вы давно хотите поговорить со мной относительно наших с Ритой отношений. Скажу вам без обиняков: я люблю вашу дочь, причем, я сказал ей об этом, – он выдержал паузу, затем продолжил, – официальное предложение могу сделать хоть сейчас. Извольте: я прошу у вас руки вашей дочери! – торжественно сказал Борис, поднявшись со своего места. – Вот, – улыбнулся он, – все не так страшно, как казалось. Предвидя ваши вопросы, отвечу: меня не пугает ее болезнь. Более того, я не верю в болезнь, – Борис воодушевлялся все больше, – Болезнь – это предлог, точнее последний аргумент организма против разрушительного образа жизни, неверного пути.

Соболев слушал молча. Он чувствовал себя человеком, привязанным к креслу, да к тому же с кляпом во рту. Не смотря на долгое обдумывание и подготовку к этому разговору, Соболев был ошарашен. Он мучительно искал возможность пробиться в словесном потоке, извергаемом Шахматовым и не находил ее. Но Соболев не был юной неопытной девушкой. Поэтому, немного придя в себя, он громко сказал, перебивая Бориса:

– Извините, вы так и не сообщили мне, что вам ответила моя дочь на ваше объяснение в любви?

Борис запнулся, поморщился слегка, но тут же вежливо улыбнулся:

– Рита сказала, что я могу надеяться. Видимо, она хочет разобраться в своих чувствах. Это понятно, не так ли?

– Ну, что же, – сказал, вставая, Соболев, – благодарю вас за откровенный разговор. За ваше предложение, которое, как это…, – он попытался сказать что-то, но подумал и махнул рукой. – Я думаю, время покажет.

Борис проводил его до машины, крепко пожал руку.

– Счастливой дороги, – крикнул он вслед. Правда, Соболев этого не услышал. Он думал.

* * *

Вернувшись, Соболев сразу пошел к дочери.

– Папка, где ты был? – Рита уже собиралась ложиться спать, но все-таки решила дождаться возвращения отца, тем более что он исчез, не предупредив ее.

– Я был у Шахматова, – устало сказал Соболев, садясь в кресло.

– Что вы делали? – Рита устроилась рядом с отцом на диванчике.

– Шахматов делает тебе официальное предложение, – сразу сообщил отец.

– Как это романтично, – мечтательно пропела Рита и улыбнулась чуть насмешливо, – только немножко старомодно, тебе не кажется?

– Рита, ты можешь отнестись к этому с большей серьезностью? – попросил Соболев.

– Прости, пап. Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

– Раньше, в твоем пресловутом девятнадцатом веке, принято было давать какой-нибудь ответ на предложение руки и сердца, насколько мне известно, – Соболев насупился.

– Я должна это сделать прямо сейчас? – испугалась Рита.

– Да никто тебя не гонит! – вспылил отец. – Хотя бы объясни мне, что все это значит, давно ли Шахматов питает к тебе нежные чувства и все такое… В общем, ответь мне, он тебе нравится?

Рита задумчиво накручивала на палец прядь волос. Помолчали. Потом она произнесла:

– Нравится… Скорее, нравится… Но, я не влюблена, папа.

– Ты ему обещала что-то?

– Я?

– Не придирайся к словам! Ты дала ему надежду?

– Пап, мы просто друзья, и все. Да, он говорил мне, что любит меня. Но предпочел не возвращаться к этому разговору, увидев… в общем, он понял, что его объяснение мне неприятно.

– Странно, – самому себе сказал Соболев.

– Что странно?

– Странно то, что ваши слова не совсем совпадают. Что-то здесь не то.

– Пап, не надо так близко к сердцу принимать чужие слова. А потом, знаешь, может быть, я действительно хочу замуж за Шахматова, – она весело глянула на опешившего отца, – Да, вот такие мы девушки непредсказуемые!

Соболев поморщился и прокомментировал:

– Кто вас поймет… Может, действительно блажь… Делай, как знаешь, – сказал он дочери, целуя ее в щеку. – Я тебя все равно люблю, что бы ты ни выбрала, я соглашусь с твоим выбором. А что мне старику остается? – он смешно сморщился.

– Ладно, ладно, старикан! – засмеялась Рита, они снова расцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи.

– И, все-таки, скажи доктору, чтобы отпустил меня покататься на горных лыжах, – напоследок попросила Рита.

– Хорошо. Куда ты хочешь поехать?

– В Австрию, там открылся новый лыжный курорт, это недалеко от Инсбрука.

– Ты едешь с ним?

– С ним.

– Обещаешь не делать глупостей?

– Обещаю.