Текст книги "Однажды в Одессе-2"

Молчание на задней площадке трамвая затягивалось и становилось всё напряженней. Молчание надо было разряжать каким-то действием. Тут уж либо Светлана должна начать ломать руку, как и обещала. Либо пойманная рука должна стремительно покинуть чужой карман. Как не удивительно, но победила в этом поединке нежная Светлана – ей даже не понадобилось демонстрировать свою жестокость, которой, к сожалению, она не обладала. Рука вора так же мягко и осторожно ушла из ее кармана, ушла пустая, без кошелька. Зато и не сломанная.

Светлану начало потряхивать, она опять столкнулась с криминалом, но в одиночестве, без Оли. «Что дальше? Кричать, как водится: «Караул! Грабят!» или промолчать? Пусть вор уходит спокойно, ненаказанным? А кто ж его накажет?» – спрашивала она сама себя. И стало Светлане еще страшней, когда посмотрела она за мрачное окно, где темнота преступная и все кошки черные, как бандитский знак. – «А если они меня накажут? Как это ни глупо, но они, наверняка, в обиде на меня за то, что не дала им выкрасть собственный кошелек».

Но воры тоже были в некой релаксации по случаю позднего вечера, неяркого освещения и усталости, накопившейся за рабочий день. Тот, что на стреме – готовился сойти на остановке, к которой тихо подползал полууснувший маленький трамвай. Второй как будто следовал за ним. Светлана уже собирается вздохнуть с облегчением, и даже задерживает дыхание, дожидаясь команды: «Всё позади! Свободное дыхание». Но видит, что на выход приготовился лишь один. Второй имеет желание проехать дальше. Друзья-карманники о чем-то негромко говорят, совсем негромко матерятся и прощаются слегка недовольные друг другом. Один уходит, один остается. Команды: «Всё позади! Свободное дыхание» так и не последовало. Остался тот, который лез в карман. Как видно, его обидело желание Светы сломать ему рабочую конечность, возможно, его задела грубость, жадность пассажирки. Во всяком случае, Светлана только так объяснила себе его нежелание уйти в ночь, вслед за первым.

«Ишь, как обнаглели, сволочи, ничего не боятся! – сама боясь, но негодуя, думала она. – За руку схватила, а он даже сознание от страха не потерял. Я же сейчас еще буду его бояться и извиняться за свою необоснованную жадность».

Но вор, казалось, не держал зла. Вид его приобрел даже некоторую галантность, лишь только его напарник – грубый и невоспитанный парниша, исчез в ночи. Всё было странно в этот час: куда-то тихо ехал по мрачному тоннелю ночи темный уснувший трамвай. На задней площадке, у черного стекла стояли двое: карманный вор и она, бывший детективный агент, борец за чистоту помыслов и рук.

Как только он заговорил, враждебное напряжение стало понемногу проходить. Его голос оказался нежным и волнующим, как песня ночной птицы в тихом, глухом лесу. Пока он говорил – Светлана забывала о его руке в своем кармане. Когда он ненадолго умолкал, по спине опять ползли холодные мурашки страха, презрения и злости – это же вор!

Она не знала, что ему надо от нее. Несчастный кошелек? Зачем? Из принципа, чтобы отчитаться перед своим дружком и перед своим Эго? А может он жаждет наказания за свой провал? Она не знала, что ему надо. Но видно по всему – он ехал с ней не просто так, и говорил не просто так… а чтоб понравиться???

Светлану эта догадка так поразила, как будто она была седым горбатым дедом, а не девушкой, довольно привлекательной, особенно в ночи, когда полам так хочется любви.

– Ты не боишься так поздно одна? – как будто пугая ее, спрашивает мужчина, но таким голосом, что хочется испугаться немного, а потом как бы в страхе, прижаться к нему…

Светлана злится на себя невероятно за такие провокационные желания, и пугает изо всей силы сама себя – голосом злобным и сварливым: «Сейчас дойдешь с ним до темного переулка и так прижмешься к нему от страха – не оторвать. Там он тебя напугает – сразу на две статьи, это в лучшем случае… А в худшем – напугает и на третью, до смерти».

А вор продолжает ее нежно пугать, не дожидаясь темного переулка:

– Как такую красивую отпускают вечером одну? Неужели никто не ждет и не встречает? – волнуется он за ненужную и красивую.

И чуть прижимается к ней плечом. И чуть тише говорит, а чтобы слышно было его полуинтимный шепот, он наклоняется к Светлане ближе. И ей уже совсем не страшно в такую воровскую ночь. И ей почти не грустно, что ее никто не ждет и не встречает у подъезда в такую романтическую ночь.

– И не встречает. И не ждет. И отпускают, потому, что одна я, не у кого мне отпрашиваться, – чистосердечно, как на суде, признается Светлана.

И тут же хочет удавить себя за излишнюю откровенность, которая для криминального элемента как сигнал к действию. Но он не торопиться ограбить, изнасиловать, а напоследок еще и убить одиноко проживающую девушку. Ему что-то надо от нее, но не понятно что. Он прижимает одинокую, ничью еще чуть крепче, но всё также мягко. И Светлане кажется – она знает, что ему надо. Его рука ложится на ее бедро, как раз на уровне кармана. И голос боевой подруги Ольги опять автоматически, не спрашивая Свету, говорит грубые слова:

– Ты карманы у меня проверяешь?

Светлана не хотела этого говорить. Она хотела стоять молча и рассеянно наблюдать, как рельсы поглощает романтическая ночь. Она хотела смотреть полузакрытыми глазами в непроглядную темноту и рисовать неясные картины неясных желаний. Она хотела хоть раз в жизни нарушить правильные установки правильного маньяка Михаила и совершить какое-нибудь безрассудство. Поцеловаться, например, в трамвае с этим отрицательным и всеми порицаемым субъектом.

Ее правильный Мишенька, наверное, извел бы ее нудными лекциями о том, что так может вести себя только грязная шлюха, такая же грязная и такая же шлюха, как и подруга ее, Олька. Но где ты теперь – борец за женскую нравственность и ложный стыд? Сидишь за массовые изнасилования распутных особ и покушение на убийство наживки Ольги. «Красивый лживый оборотень», – впервые подумала Светлана не очень хорошо, с упреком о своем авторитетном Мишеньке. Впервые ей, как трудному подростку захотелось взбунтовать, пойти против устоев лживой и ханжеской семьи, которая держала ее полвека в чистоте и нравственности, а сама грешила направо и налево, в будние дни и великие церковные праздники.

Захотелось ей сейчас взбунтовать, да помешала бдительность и грубые слова, сказанные не своим голосом. Для вора этих слов оказалось достаточно, чтобы он обиделся. Он, как будто, за эти несколько минут, пока они ехали в объятиях странной ночи, успел забыть, что он есть вор. Успел. Забыл. И размечтался… Светлана ткнула его носом. И он обиделся. И вышел на ближайшей остановке, не сказав ни слова своим чарующим голосом, который заставил Свету забыть на время, что он есть вор.

Он вышел, и стало всё ни так. Всё стало обыденно и серо. Приглушенный, таинственный свет неярких ламп уже казался тусклым и унылым. И ночь не поглащала рельсы как красивое сказочное чудовище. И страшно стало уже по-настоящему оттого, что никто не встречает такую красивую девушку. И грустно оттого, что не встречает и не провожает. И не к кому прижаться холодным плечом. И не с кем нарушить устои лживой ханжеской семьи…

Светлане вдруг стало очень одиноко. Она почувствовала свое одиночество особенно остро после ухода вора. Нет, она не хотела продолжать знакомство с криминальным элементом. Ей просто на минутку стало уютно и тепло под защитой его плеча. Она почувствовала его защиту, интуитивно, почти сразу, как только он перестал быть для нее вором. От Миши, который казался ей очень правильным и надежным, никогда не исходило такой надежности. «Как странно, – подумала Светлана, – один вор, другой насильник и душегуб… И всех их тянет ко мне. Может во мне что-то ни так? Может я тоже скрытый насильник и душегуб? Нет, первое однозначно исключается». Второе Светлане не виделось даже в страшном-страшном сне. А между тем, сон мог и не сбыться, если бы Светлана чуть позже прислушалась к сердцу, а не к словам коллег и сумела правильно расшифровать предсказания гадалки. Но это будет после, а сейчас…

По рельсам устало ехал полусонный трамвай, а за трамваем упрямо ехало такси. Оно спешило за убегающим трамваем несбывшихся порочных желаний. Оно настойчиво преследовало кого-то в этом убегающем трамвае. Такси догоняло кого-то.

Светлана не видела того, кто догонял. Она видела только огонек сигареты, горящей как маячок. Она только догадывалась, что это может быть он. «Как странно, – опять подумала она. – Он догоняет. Зачем?» И необычная воровская и романтическая ночь ей тихо подсказала. Подсказка разволновала. Подсказка прогнала вялое полудремотное состояние и нагнала чего-то неприличного. Подсказка ее немного разозлила. У нее с вором ничего не может быть. Это противоестественно. Это против ее принципов. Этого не может быть, потому что просто не может быть!

А такси догоняло. Красный маячок сигареты все ближе. И Света волнуется все сильнее, оттого, что это, безусловно, и противоестественно и против принципов, и не может быть по определению, но он сейчас ее догонит… Зачем? Чтобы нарушить все ее принципы? А потом? «Уж лучше бы я дала ему украсть свой кошелек, чем он сейчас, похоже, украдет мой покой и мои принципы», – запоздало пожалела Светлана о том, что не откупилась сразу деньгами. И почему-то не испытывала она отвращения, что понравилась вору, который несколько минут назад хотел лишить ее зарплаты, которая задаром не дается. А он, такой сякой, низкий и ничтожный, намеревался потратить ее, с трудом заработанные деньги, на себя белоручку. Или, что еще обидней – на свою фартовую подругу. Ведь это подло и очень некрасиво.

Однако же она почти забыла этот досадный эпизод с чужой рукой в ее кармане. Все как будто только начиналось с этого момента: темная ночь – неправильная, провоцирующая. В ночи – такси, и этот красный огонек, который не пропадает из вида, который притягивает ее оголодавший взгляд.

Светлана была молода, она хотела нежности и любви, она хотела мужского тепла. Ее тело хотело того же. Ее сердце чувствовало, что красный огонек в ночи может разгореться до яркого пламени, который сможет согреть и душу и тело. А может и спалить… Сердце чувствовало и предостерегало, пугая предшествующим опытом влюбленного человечества.

И такси догнало вяло убегающий трамвай.

Он вошел в вагон, как будто в первый раз, как будто не было его руки в ее кармане. Теперь в его руке был букет из миллиона маленьких голубеньких лепестков. И в сыром воздухе осени волшебно запахло летом.

«Так это же незабудки!» – удивилась Светлана.

Его первый вопрос был из прошлого:

– Ну что, проверила карманы? Всё на месте?

Светлана стыдливо отвечает, улыбаясь незабудкам:

– Всё.

Хотя карманы проверять не собиралась. Она все время думала о нём. Она уже почти забыла, что он вор. Так просто – захотела и забыла.

Он протягивает ей букет из нежных голубых лепестков.

– Не забудь…

И становится рядом. И дальше они едут молча. Но молчание уже не напряженное, в нем нет вражды, оно не требует разрядить себя каким-нибудь словом. А маленькие цветы незабудки обещают, что этот вечер не забудется. И тонкий нехитрый аромат лесных цветов проникает в легкие, и легкие расправляются, и грудь поднимается, и дышится уже как-то иначе, легко и радостно, как в зеленом лесу. И чудится Светлане темный лес, спящий и немного страшный. А по тому лесу идут они, взявшись за руки. И не страшно Светлане рядом с этим непонятным мужчиной, от которого одновременно исходят волны опасности и волны спокойствия. То одна волна вырастет до размеров цунами, то другая перерастет её. Так и чередуются волны, не давая Светлане разобраться в том сложном чувстве, которое пробуждает в ней полуночный вор-карманник.

И молчание затягивается, и затягивает сильней в тот темный незнакомый лес, где хорошо и страшно, где темно и чуть тревожно, где маленькие незабудки волнуют нежным ароматом, где сочетаются опасность и надежная защита. И хочется Светлане не выходить из сказочного леса, бродить там до утренней росы, не покидать трамвай неясных порочных желаний, а ехать так и ехать – до кольца, а потом обратно. И так по кругу, хоть до утра. И хочется ей пропустить, как будто бы случайно, свою остановку и посмотреть, что будет дальше.

Но остановка неумолимо подкрадывается все ближе и ближе. Она не даст проехать мимо и забыться в придуманном лесу чистых и порочных желаний. Совсем скоро надо будет говорить строгим голосом, тем которым обычно говорила Ольга, когда хотела отшить навязчивого кавалера: «А провожать меня не рекомендую. В целях вашей безопасности». Боевая подруга Ольга могла убеждать так веско, что ее почему-то всегда слушались. Но Света так не сможет. Да, ели честно, ей не охота прерывать странный вечер-прогулку по придуманному лесу. Хотелось продолжить вечер-протест, вечер-бунт против Мишиных доктрин, нарушать которые оказалось так неожиданно приятно. Или всё дело не в нарушении Мишиных доктрин? А всё дело в том, с кем эти самые доктрины она собирается порушить?

Трамвай желаний медленно подъехал к остановке, проехать которую Светлана не смогла. Она все-таки не стала поддаваться настроению сумасбродной ночи. Он вор. И этим всё сказано. И с этим ничего нельзя поделать. Это уже не исправить. Его руки и честь запятнаны чужими кошельками. А голос его чарующий и букетик цветов завтра вспомнится с ядовитым сарказмом и легким отвращением. А может и не легким, в зависимости от того, какое настроение будет с утра. А потом последует болезненный укол проснувшейся совести, которую разбудит всевидящее око праведника Мишеля, облаченного в казенное одеяние кающегося грешника. Не смотря на все преступления и прегрешения любимого мужчины, Светлана не могла его забыть, не могла разлюбить, а значит ей пока нельзя любить другого. А без любви всё будет пошло и противно. А без любви ей не надо ни этих нежных голубых цветов, ни голоса, который уже успел очаровать ее.

Светлана опять воспользовалась холодным тоном подруги и одной из ее дежурных фраз:

– Провожать меня не рекомендую. В целях вашей безопасности.

Проговорила она чужую фразу неуклюже, как будто плохо выученную роль, которую по причине непонимания не смогла прочувствовать до конца, сыграть с душой.

Он словно не расслышал фальшивой реплики:

– Я провожу тебя.

И тут вырвалось у нее свое, прочувствованное, которое прозвучало искренне и слишком заинтересованно:

– Зачем?

Вырвалось зря, об этом Света сразу же пожалела. Она совсем не нравилась себе. Она никогда не могла вести себя с мужчинами как надо, как ее учила опытная Ольга: «Не раскрывайся перед мужиком ни в коем случае. Я имею в виду – душевно, конечно. Он должен всегда быть голодным, слегка на взводе. Он, бедный, нелюбимый должен быть немного неуверен в тебе, а некоторым полезно это «немного» периодически доводить до показателей «совсем неуверен в тебе». Старушка, поверь моему профессиональному опыту, желание завоевывать тебя мигом пропадет, как только охотник заметит, что ты сама идешь ему в руки».

Вот так когда-то учила Свету премудрая Ольга, опытная, везучая и невлюбленная. Ей всегда везло с мужчинами, она могла крутить ими как детской игрушкой юлой. У мужчин кружилась голова, а Ольга только звонко смеялась и крутила еще сильней. У неё самой голова никогда не кружилась, она всегда была свободна в своих действиях, она никогда не зависела от такой глупости, как любовь к мужчине.

Светлана же так не умела: искренность в отношениях так и перла из нее. Она не могла скрывать симпатии, она была готова завалить нежностью и заботой того, кто ей понравился. И права была Ольга, действительно, мужчины заметив, что девушка ими очарована, почему-то быстро теряли интерес к симпатичной, но простодушной. Не терял к ней только своего маниакального интереса Мишель. Видимо из-за этой самой прирожденной чистоты и простодушия.

И вот снова Светлана открыта и прозрачна, как чистое оконное стекло.

– А как ты думаешь, зачем? – вопросом на вопрос ответил уже всё понимающий охотник.

Трамвай остановился, избавив Свету от слишком прямого разговора, который она никогда не умела вести дипломатично флиртуя. Она поспешно покидает трамвай несбывшихся порочных желаний и оказывается в не менее порочной ночи. Его шаги за спиной нарушают тишину порочной ночи. Вор быстро догоняет Светлану, не старающуюся убежать от него. И дальше они идут вместе. Всё так же молча. Он больше не очаровывает ее своим голосом, теперь он очаровывает своим близким и неравнодушным присутствием. Его рука так же мягко и осторожно, как совсем недавно лезла в ее карман, сейчас касается ее руки. Натренированные пальцы нежно обнимают запястье, еще нежнее прикасаются к ладони и вдруг неожиданно крепко сжимают маленькую ладонь в своей руке – заинтересованной и нежной.

От этих простых манипуляций с ее рукой Светлане вдруг стало жарко. Жар от руки пошел по телу, и оно согрелось мужским теплом.

А вокруг была холодная сырая осенняя ночь. Лужи стягивало первым льдом, острым и хрустящим, еще не прочным, его еще можно сломать одним неосторожным шагом. Светлана очень боялась сделать неосторожный шаг. У нее сейчас не было двух главных советчиков, которых она слушалась, чьи рекомендации старалась выполнять. Тот, кто всегда направлял ее шаги, сейчас был далеко от нее, за каменной стеной. Мишель отдалился от нее не столько по расстоянию, сколько по степени воздействия на нее. А Ольга, любимая подруга и советчица вообще исчезла без следа, без весточки. У нее тоже никак не спросишь, что делать с этим непонятным чувством и нахлынувшим желанием?

Со Светой рядом был только преступник, вор, человек из неправильной категории. С этой категорией Светлана не хотела иметь ничего общего, более того, она даже боролась с ней, и весьма успешно: преступник – любимый мужчина, найден и наказан, судом государственным, законным. Что делать со вторым преступником, который имел наглость подойти так близко к грозному борцу с криминалом? Тоже предать в руки закона или… попробовать отдаться ему в руки, назло «праведнику» Михаилу?

Они свернули на улицу, где хозяйничала бесхозная и воровская ночь, погасив все фонари, которые горели только на заре электрификации. Забывшись, Светлана пошла через пустырь. Она всегда ходила через пустырь – и до трагических событий и после них не могла отучить себя от этой скверной привычки – сокращать путь, экономя время. Времени у нее всегда было в обрез, она теперь работала на двадцати работах сразу, чтобы сводить концы с концами, которые почему-то упорно не сводились.

На этом диком пустыре, где еще совсем недавно трещали ребра Миши маньяка, Светлана почувствовала себя почти как в реальном сумрачном лесу, где из-за каждого куста глядят желтые безумные глаза лесных чудовищ. Ей и страшно. И уже не страшно, потому что он держит ее за руку, как маленькую девочку, которую ведет сквозь страшный лес. Та маленькая девочка отныне под его защитой. «Что за бред, – пыталась напугать себя Светлана, – Какой там защитник! Тамбовский волк тебе защитник! И чего я так раскисла? Сейчас завалит в кусты и тогда сразу вся сказка закончится. Ну, зачем я пошла через пустырь?! Что за дурацкая привычка экономить время и не экономить здоровье!»

Светлана смогла напугать себя по-настоящему, и теперь уже не кажется ей, что она под защитой неоднозначного рыцаря Зла. Страх потихоньку начинает сотрясать ее тело, а холод добирается до костей, как только сказка о неоднозначном рыцаре превращается в пыль. Он не рыцарь, он просто вор, карманник, а может быть и грабитель, по совместительству. А может и убийца, по призванию. Страх и холод выбивают из Светланы такую яростную дрожь, скрыть которую ей никак не удается.

Он замечает. И снимает куртку, чтобы накинуть ее на плечи трясущейся Светлане. И всё это молча, в тишине и темноте. И совсем не понятно, что последует дальше.

А дальше последовало то, что последовало. Мужчина берет за плечи женщину и притягивает к себе. Женщина немного поднимается на носках, мужчина немного опускает голову. Их лица на одном уровне, их губы в сексуальной близости. Их желания совпадают. Его первый поцелуй оглушает, второй добивает, а когда его губы опускаются к шее, то женщина забывает про всё: про темный зловещий пустырь, про ночь, полную пороков и соблазнов, про недостойную профессию мужчины, так нежно целующего ее шею. И все-таки страх мешает полностью расслабиться, раскрепоститься полностью. Страх мешает Светлане поднять руки как крылья и обнять его. Еще мешают остатки ненависти к представителю недостойной профессии.

Светлана еле заметно отстраняется, чуть опускается и делает попытку разрушить облако эротического возбуждения. Оно рушится легко, как будто его нежная субстанция зародилась в результате слияния двух юных непорочных душ, которые впервые решились на столь безнравственный поступок.

Мужчина не стал настаивать, упрашивать, выламывать даме руки и силком валить в кусты, которые стояли рядом, как будто приготовленные специально для капризных дам. Вор проявил невероятную галантность и сразу отпустил Светлану.

– Иди, – разрешает он ей.

И аккуратно снимает с ее плеч накинутую куртку.

И сразу стало холодно и неуютно. И сразу стало жалко той сказки, которую успела сочинить для себя выдумщица Света. Всего за полчаса она смогла придумать рыцаря и темный лес, наполненный ароматом незабудок – загадочный и страшный лес, по которому ее ведет бесстрашный рыцарь, волею судьбы живущий временно на нетрудовые доходы.

Он не сказал ей до свидания, он не спросил у нее телефон. Ей не хотелось расставаться вот так – внезапно и, по-видимому, навсегда. Но он мужчина, она – девушка. Нельзя же девушке играть мужскую роль. Он не сказал, он не спросил. Она не смогла нарушить вековую традицию и принудить вора к знакомству и торопливо написать на манжете свой номер телефона. Он не проявил желания продолжить. И она пошла одна по узенькой тропинке к своему дому, где ее уже давно никто не ждал – ни человек, ни рыба, ни кошка, ни собака.

Она шла домой, уже внятно жалея о том, что сказка не продолжится, что рыцарь не проведет ее больше по темному лесу, наполненному разными чудовищами. И нет плеча, к которому хотелось бы прижаться в страхе, чтоб этот самый страх прогнать. Сказочный лес растаял как утренняя дымка, а вместо него по краям тропинки выросло нечто мрачное, страшное, реальное. Оно называлось – пустырь. Здесь один знакомый и любимый маньяк насиловал неосторожных женщин, провоцирующих силы зла, которые собирались на зловещем пустыре, словно ведьмы на шабаше. Здесь, на пустыре, вот на этом самом месте, все тот же знакомый маньяк пытался убить ее подругу. И только чудо, или если быть точнее, Олины ноги, умеющие бить сильно и грамотно, спасли ее от смерти.

Зловещее место, страшное место. А Света шла по нему одна. Лишь в небе маленькая белая звезда пыталась как-то осветить дорогу и хоть немного приободрить своим мерцанием одинокую девушку, оказавшуюся ночью на территории маньяков, ведьм и упырей.

Она слышит уверенные шаги за спиной и знает наверняка, что это его шаги. Они не стихают и не становятся громче, он идет за ней на одном расстоянии, он как будто провожает ее до дома, теперь уж совсем не понятно зачем. И опять Светлана по-переменно то боится, то тихо радуется краешком души, оттого что он идет за ней.

Но вот Светлане становится страшно по-настоящему – навстречу ей, из мрачной темноты вышли два ярких представителя сил зла. Их походка – расхлябаная, вразвалочку; на их лицах – похоть и жажда разрядиться самым примитивным способом. Всё это ясно сигнализировало – спасайся, кто может – мы идем! Они и не скрывали своих скотских желаний, не считая их таковыми. Они по-прежнему считали себя людьми: умными, смелыми, красивыми и дерзкими, эдакими супер-героями с чуть отрицательным налетом, для придания шарма. Вот какими они себя считали.

Со стороны всё выглядело иначе: подонки и мерзавцы с неполным образованием и полным набором вредных и очень вредных привычек. Они видели впереди женское тело, которое шло по пустырю навстречу им – таким похотливым и всегда готовым. Они примерно знали, что последует после того, как тела сблизятся. То, женское, маленько повизжит, помашет ручонками, подрыгает ножонками, а потом успокоится в крепких и жестких лапах. А два мужских тела получат своё примитивное наслаждение и будут жить дальше в непоколебимой уверенности, что только так и надо жить. Так уж было не раз, так и будет на этот раз.

Но этот раз оказался немного другим – вроде и тело женское само шло навстречу. И желание, как всегда, при них. Но только вслед за женским телом шло – агрессивное мужское. И вроде бы между двумя телами не видно связи, они как будто гуляют по пустырю отдельно друг от друга. Но незримая связь все-таки была. Мужское тело было на страже тела женского, такого заманчивого и с виду беззащитного.

Светлана только успела испугаться, только-только начала паниковать, как двое джентльменов со скотскими намерениями, увидев какой-то знак из-за ее спины, развернулись на 180 градусов и поспешили в направлении обратном, тому в каком они шли только что, так уверенно и так вразвалочку. Они как будто вспомнили, что дома остался не выключенным пылесос, который будет засасывать всё подряд до тех пор, пока склеротики не вспомнят о нем, не вернуться домой, и не выключат его, раздутого от жадности, от пыли, и от разных предметов, которые он уже успел засосать. Да, вероятно, молодые люди вспомнили о не выключенном бытовом приборе и поспешили покинуть пустырь, по которому им навстречу шло тело для половых утех.

Светлана не знала, чего так испугались уверенные в себе молодые люди, но уж точно – ни ее. «Не иначе, как собака Баскервилей привиделась. Её тут многие видят, особенно после затяжных похмелий», – по-своему объяснила Светлана бегство двух малограмотных подонков, которые вряд ли знали бы что-то о собаке Баскервилей, если бы не навязчивое око телевизора, которое покажет им даже то, что когда-то придумал английский писатель и то, что они никогда не смогли бы прочитать, по причине полной несовместимости их и книгопечатной продукции.

Шаги за ее спиной стали приближаться. Вор сокращал дистанцию. Но только сокращал, подходить и заводить беседу, как видно, он не собирался. И опять Света не знает, как объяснить необъяснимое поведение преступника, который провожает ее до дома, отпугивает встречных мужчин, из своей же среды преступников и отщепенцев, и не предпринимает никакой попытки ограбить, надругаться или хотя бы просто – еще раз поцеловать.

Крадется мысль, осторожная, пугливая, как мелкий уличный воришка – он хочет большего, ни кошелька, ни поцелуя и ни даже всего ее тела целиком. Он хочет вместе с ней проникнуть в ее квартиру и вынести оттуда все, что сможет поднять, не надорвавшись сразу же. Если у него такие планы – то он работает в правильном направлении. Внушает, как может, доверие и вызывает уважение: легкий презент в виде цветов с намеком; пиджак на плечи, как в старом сентиментальном кино; возможно, что и хлопцы подставные. «Если это так – то очень жаль… А я уже чуть было не поверила в дурацкую сказку, где несчастный заколдованный принц-злодей страдает, мучается от приступов клептомании и ждет поцелуя от принцессы, который его, козла такого, вмиг расколдует и снова превратит в полезного члена общества. Фиг там, как видно, злодей наш сильно заколдован, его простой поцелуй не превратит в порядочного человека».

И Света придала шагу скорости и некоторой воинственности, что должно было означать следующее – так просто я не дамся, точнее, не дам того, что спрятано в квартире. Но воинственности в шаге не почувствовалось, ее в Светлане никогда и не было. Вот еще в паре с Ольгой она могла быть несколько милитаризированной дамой. Но одна…

А в квартире, куда спешила Света, спрятано было не мало, но в основном всё ни ее, а все хозяйское, за которое отвечать придется перед сбесившемся от жадности Васильком Егорычем, как стала называть хозяина обидчивая квартирантка. Светлана уже заранее напрягалась от очень неприятной беседы с Васильком, который в силу своего приобретенного недуга будет подозревать ее в содействии и в соучастии.

Но вот территория ведьм, вурдалаков и проклятий рода Баскервилей кончается. Кончается зловещий пустырь, и Светлана вступает на твердый асфальт цивилизованного участка города. Но темнота по-прежнему царит допотопная, провокационная. Она так и подстегивает криминальный элемент совершить под ее покровом какую-нибудь гадость.

Светлана идет по асфальтированной дороге, как по минному полю, памятуя о том, что есть где-то на пути открытые колодцы, рвы и ямы, разрытые для ремонта чего-то отопительного. Но эта отмазка для прикрытия, для ввода в заблуждение. На самом деле их роют по старой привычке охотники на волосатых грустных мамонтов. Привычка – дело страшное, с ней не поспоришь, от нее так просто не избавишься, уж сколько лет минуло, а всё не забыли, всё роют, роют. Светлана не хочет оказаться в роли старого покалеченного, испуганного мамонта, а потому шаги ее очень осторожны, глаза внимательно ощупывают место, куда становится нога. А позади – то ли опасность, то ли новая любовь.

Светлана больше склоняется к первому варианту, он более правдоподобен. Любовь в данном случае неуместна, она в данном случае противоестественна. Ни Ольга, ни тем более Мишель не одобрили бы Светкиного выбора. Его не может одобрить даже сама Света, пока идет на расстоянии и думает, как и положено, головой. Но вот когда расстояние сокращается до минимума… но вот когда его натренированные пальцы играют с ее рукой, а губы… Нет, про это Светлана не хочет даже вспоминать, чтоб не казаться дурой в своих глазах, не говоря уже об осуждающих глазах двух самых близких ей людей.

Но вот закончилась и улица, погруженная во мрак, давно забывшая свет электрических фонарей. Приближалась темнота подъезда, тоже далеко не простого места. Задумывался он как вполне безобидная прослойка между улицей и квартирами жильцов. Но не тут-то было – нашлись желающие совершать именно в этой безобидной прослойке дерзкие нападения на расслабившихся жильцов, которые по глупости своей считали, что они уже практически дома, под защитой своих стен, а потому бояться им уже и нечего. Но ошибались часто. Как раз в этой безобидной прослойке их и поджидали. И даже стены родные редко помогали против ножа или кулака в лицо.

Светлана долго возилась с замком, который уже успел её достать так, что только отсутствие времени и знаний не позволяло ей доломать его до конца. Противный подъездный стражник заедал, кривлялся самым пошлым образом и не хотел пускать ее домой, как будто догадывался, гад, что Светка не хотела сдавать деньги на него.