Текст книги "Феликс Медведев. Козырная судьба легендарного интервьюера, библиофила, игрока"

«Хотя бы одна заветная рукопись должна соединить писателя с будущим…»

Яркой метой в журналистской работе Феликса Медведева первого года перестройки стал его сибирский вояж в июне 1986 года к Виктору Астафьеву. Сотрудник обновляющегося «Огонька» своим профессиональным нюхом почуял, что разговор с мужественным и честным писателем-фронтовиком именно сейчас необходим читателям.

«Буду первым!» Рывок в жизнь, за победой. Пионерский лагерь под поселком Городищи Покровского района. Седьмой класс

Автограф одного из самых известных поэтов Ярослава Смелякова. Москва, 1960 г.

Ему хотелось увидеть Виктора Петровича среди родных мест. При первой же возможности он отправился в Академгородок, в получасе езды от Красноярска.

– Недавний писательский съезд был действительно посвободней что ли, а может, поразвязней, – рассуждал Астафьев. – Говорили с трибуны: «правда», «свобода слова». Говорили, не вникая в великие слова, смысл которых и прекрасен и страшен одновременно, требует от человека огромной ответственности, – они – бритва в руках ребенка. И вот иные ораторы сводили мелкие счеты друг с другом, вели кухонную войну-войнишку, низводя себя до сплетников и бойцов из коммунальной квартиры», – переживал Виктор Петрович.

Тот откровенный разговор в доме Астафьева на берегу Енисея лег в основу интервью, ставшего идеологически знаковым для «Огонька». Мысли журналиста и писателя звучали в унисон. После выхода материала они продолжали общаться и переписываться. На своей книге «Зрячий посох», присланной Феликсу в январе 1989 года, Астафьев написал: «Феликсу Медведеву с берегов Енисея поклон и благодарность за честную журналистскую работу…» А в открытке, вложенной в книгу, сделал приписку: «Я нарочно отобрал открытку с видом из окна моего кабинета, чтобы ты знал, что честная работа никем из порядочных людей не забывается…»

Когда в августе 1989 года Виктору Астафьеву присвоили звание Героя Социалистического Труда, Феликс отправил писателю телеграмму: «Присвоение вам звания Героя одно из важнейших решений, подписанных Горбачевым. Ваш талант, ваше мужество, ваша мудрость – навсегда. Таких, как вы, сегодня – мало. Живите долго-долго».

«Вместо подушки в головах у писателя, когда он помрет, может, и наверное, должна лежать хоть одна заветная рукопись. Она соединит писателя с будущим», – эти мудрые слова Виктора Астафьева не раз вспомнятся Феликсу.

Букет из иммортелей, или Пацифисту не место в МГУ…

В 1987 году за цикл интервью с советскими писателями Феликс Медведев, как один из ярчайших представителей славной когорты тогдашних журналистов, получит премию Союза журналистов СССР. Принимая высшее признание своего таланта, востребованности, популярности, Феликс торжествующе оглянется аж в 1958 год, когда его не взяли на журфак МГУ…

После окончания школы Феликс мечтал о факультете журналистики Московского государственного университета. Заручившись рекомендательными письмами и характеристиками от редакторов газет, подборкой самых успешных публикаций для творческого конкурса, Феликс подал документы в МГУ. Как говорится, все честь по чести.

Но на первом же экзамене проявилась неординарность феликсовой натуры. В то время, когда другие вчерашние школьники честно писали сочинения на стандартные литературные темы из серии «Чацкий и Молчалин», владимирский абитуриент выбрал свободную тему – о войне и мире. И все бы ничего, ограничься он пламенным выступлением на тему «кто к нам с чем зачем, тот от того и того» и соответствующими цитатами из Ленина-Маркса… Но абитуриент оказался из другого ряда. Родившийся в день и час начала войны, юноша был «ранен» этой трагической темой. В сочинении, кроме всего прочего антивоенного, он процитировал недавно написанные им стихотворные строки:

 
…Я не хочу упасть в песок
В простреленной шинели,
Упасть и твердо знать,
Что не положит мать
К моим ногам букет из иммортелей.
 

Экзаменаторы образца 1958 года опешили. Как это он «не хочет», а родину защищать?.. Заявить такое, и где – на факультете, специально обучающем людей славить военизированный строй, страну, построенную на штыках и круглосуточно работающую на оборону?! Конечно, такой «студент» был не нужен самому главному идеологическому вузу страны. С оценкой «1» и пометкой «за пацифизм» Феликса мгновенно отфутболили из тесных рядов абитуры. Высшее учебное заведение (редакторский факультет Московского полиграфического института) он окончит спустя несколько лет, отслужив три года в советской армии и поработав в рай– и облгазетах, успешно сочетая теорию с практикой. Кстати, одним из его институтских руководителей был знаменитый в интеллектуальной Москве своей образованностью и своенравным характером преподаватель с необычной фамилией – Безъязычный. С Владимиром Иосифовичем, к тому же известным московским собирателем книг, Феликс будет дружить до конца жизни любимого учителя.

…Однажды, спустя десятилетия, в 2009 году вместе с приятелем, Валерием Алексеевым, сыном известного московского библиофила, Феликс заглянет в книжную лавку факультета журналистики МГУ, что располагается в первом, построенном при Ломоносове, здании университета на Моховой улице. Среди книжного изобилия он вдруг заметит солидно изданную «Хрестоматию отечественной журналистики второй половины ХХ века», только что выпущенную издательством МГУ, составителем которой оказался легендарный и бессменный декан факультета журналистики Ясен Засурский. Каково же будет изумление Феликса, когда среди ярких материалов известных мастеров пера он увидит два своих интервью! Но неожиданнейший пассаж – книга стоит ни много ни мало 500 целковых. В кармане у Феликса этой суммы не оказалось. Но так хотелось стать обладателем знакового издания! И Феликс тут же мчится в издательство, выпустившее книгу. Секретарша в приемной, узнав фамилию гостя, резво побежит докладывать начальству. Симпатичная женщина-редактор с восхищением примет хрестоматийного журналиста. Они расстанутся, обменявшись любезностями и дарами, – пришелец вручит редактору свою новую книгу, а редактор несостоявшемуся студенту журфака – вожделенное учебное пособие. И Феликс, наконец, простит тех, кто когда-то решил, что не быть ему журналистом.

Через несколько часов на сайте издательства Московского университета в рубрике «Новости» появится следующее сообщение:

Выставка книг с дарственными надписями из коллекции нашего знаменитого библиофила. Центральный дом литераторов. Январь, 2012 г.

«Визит Феликса Медведева в издательство

22 сентября. Издательство Московского университета посетил легендарный журналист, один из самых ярких интервьюеров нашей прессы Феликс Медведев.

Всесоюзную и мировую славу он приобрел в годы перестройки, когда работал в журнале «Огонек». Его откровенные мужественные беседы с героями того времени – писателями, актерами, политиками – становились вектором нового времени «невиданных перемен, неслыханных мятежей». От первых встреч юнкора-школьника с маршалом Кириллом Мерецковым, монархистом Василием Шульгиным до последних интервью с беглым олигархом Борисом Березовским или приемным сыном Сталина Артемом Сергеевым пройден фантастический журналистский путь. Тысячи встреч, телевизионных бесед, выступлений перед читателями по всей стране, километры диктофонной пленки, поведанные журналистом откровения о драматических судьбах русских эмигрантов, рассеянных по всему миру.

Феликс Медведев подарил Издательству свою последнюю книгу «Я устал от XX века». Интервью на грани фола. От Ахмадулиной до Березовского» и высказал надежды на публикацию следующих трудов в Издательстве МГУ».

Как Феликс взял «Рукавицами» сердце кумира

Стихами он был «ушиблен» с детства. Возможно дали о себе знать гены. Его венгерский дед Золтан Партош был не только врачом, но и автором нескольких поэтических сборников, изданных в Будапеште в начале ХХ века. «Черен, юн и горяч» – скажет Андрей Вознесенский о Феликсе – авторе первых юношеских стихов. Первым поэтическим кумиром Феликса стал Маяковский. По бумаге шагали и прыгали бойкие строчки лесенкой Владимира Владимировича. Маяковский своеобразен, необычен – а нашего героя и интересуют необычные люди, нестандартные ситуации. Ему и самому страшно хочется выделиться! «Пробы пера» – заметки в газете, отпечатанные на пишущей машинке, подаренной дедом, открыли в нем талант спортивного комментатора, а первые интервью – подающего надежды газетчика. Но пока главной страстью все же остаются стихи.

В 1958 году в только что открытом книжном магазине № 100 на улице Горького Феликс покупает тоненький сборник стихов Анны Ахматовой. Жил он тогда в Покрове, в столицу ездил на электричке. Усевшись в вагоне и прочитав несколько стихотворений, он ощутил неведомую доселе дрожь… Пунцовый от смущения, юноша словно услышал горячий шепот женщины, охваченной страстью… Ничего подобного он не читал у своих прежних кумиров, и ему безумно захотелось увидеть поэтессу, ошеломившую его фонтаном чувственности…

Влюбленность в поэзию переходит в болезнь, когда он знакомится с творчеством Андрея Вознесенского. Среди читающей публики шелестит слух: «есть в Москве такой поэт – Вознесенский, талантливый, как Маяковский, ходит к Пастернаку». В 1958 году в «Литературной газете» впервые публикуются его стихи, а в начале 1960-го во Владимирском книжном издательстве выходит тоненький изящный семидесятистраничный сборник «Мозаика».

 
Вздрогнут ветви и листья,
Только ахнет весь свет
От трехпалого свиста
Межпланетных ракет.
 

Рифмы, образы, сочные метафоры – взбудоражили фантазию, взволновали горячую кровь юного ценителя изящного слога. Феликс не читает стихи Вознесенского, он упивается, он бредит ими… Вечерами бродит у озера, что-то бормочет, тут же записывает, перечеркивает, вышагивает снова, опять бормочет и что-то пишет… Его блокнот полон горячечных каракулей, рожденных поэтическим вдохновением и влюбленностью в девочку с соседней улицы… Когда тетрадь становится достаточно внушительной, Феликс отправляет ее в областную писательскую организацию. Он надеется, что его заметят… И, конечно, его замечают и приглашают стать участником областного совещания молодых литераторов. На дворе 1960-й год.

Три ночи начинающий стихотворец почти не спит. Он, взволнованный и счастливый, без конца перечитывает письмо-приглашение. Наконец, ранним утром, имея в кармане всего 40 копеек, выходит на Владимирский тракт и поднимает руку. Какой-то добрый попутчик забирает парнишку и довозит до областного центра. Кто знает, не был ли это первый из ангелов-хранителей, что помогают Феликсу всю жизнь?

 
Рукавицы мои, рукавицы, —
 

звонко начинает Феликс со сцены в актовом зале обкома партии, где еще тридцать девчонок и мальчишек «держат экзамен» перед столичными корифеями.

 
Я всегда буду Вами гордиться!
Пусть вы грязные, пусть вы грубые,
Приложу к вам, хотите, губы я…
 

Автограф Андрея Вознесенского

Эти стихи родились в то недолгое время, когда Феликс подрабатывал на стройке. Доверительный рассказ о рабочих рукавицах производит впечатление на мэтров – Василия Федорова, Андрея Досталя, Дмитрия Старикова, Сергея Никитина… И какое впечатление! В перерыве к певцу строительного дела подходит стройный, модно одетый, при ярком шарфике один из руководителей совещания. Протягивает руку:

– Андрей Вознесенский! – открытая и располагающая улыбка. – Мне понравились твои стихи. Они искренние, в них есть сила! Тебе надо писать обязательно, думаю, у тебя большое будущее!

– Я обожаю ваши стихи, они гениальны! – взволнованно выпаливает юноша.

Андрей улыбается еще шире и вручает листок из записной книжки с написанным от руки адресом: «Верхняя Красносельская, 45, квартира 45»

– Пиши, приезжай, – и, кивнув ошарашенному поклоннику, Вознесенский исчезает.

Через какое-то время из редакции журнала «Молодая гвардия» Феликс получает телеграмму, что его стихи опубликованы в пятом номере за 60-й год. Не веря своим глазам, Феликс мчится добывать заветный номер и – вот он в его руках! В предисловии известного столичного поэта Василия Федорова звучат ласкающие душу слова: «Так рождается поэт!» Отплясав короткий и пламенный мадьярский танец счастья, Феликс листает журнал и, о чудо! Стихи Андрея Вознесенского! В том же издании, в том же номере, под той же обложкой и в той же подборке – «Весенняя перекличка поэтов»… Дебютант потрясен…

Помня о том, что 12 мая Андрею исполняется 27 лет, Феликс отправляет телеграмму, в которой и поздравления, и восторг от того, что его стихи стоят рядом со стихами его кумира. Через месяц приходит письмо:

«Москва, 5 VI. 1960

Феликс, милый!

Прости, что не сразу ответил тебе. Меня не было в Москве. Страшно рад твоей телеграмме, письму, рад, рад за тебя – что ты такой талантливый, смелый и, наконец, тому, что мы соседи по молодогвардейскому «Весеннему дню поэзии…» Зачем ты принимаешь к сердцу чьи-то занозы, что «подражаешь Вознесенскому», здесь дело не в «Вознесенском», а в новых путях поэзии, в поисках, в атомном веке, да и в молодости, наконец.

Желаю тебе счастья, стихов, дерзости. Напиши мне. Жми на все педали!

Андрей Вознесенский».

…Временами Феликсу становилось неловко за то, что сам Вознесенский усиленно толкал его в поэзию, а он деликатно, но настойчиво соскальзывал с этой непрочной стези. Настоящее его призвание лежало вне эфемерности хореев, ямбов и дактилей. Но навсегда осталась нежная привязанность к этому тонкому, филигранному искусству и к человеку, поддержавшему его в самый нужный момент… «С годами, с взрослением, с познаванием иных «хороших и разных» имен в литературе, Вознесенский для меня не уходил в тень, – признается Феликс, – он, как первая любовь, не мог раствориться в других». Феликса и Андрея свяжет нечто большее, чем общая поэтическая слава – полувековая дружба двух неординарных и талантливых личностей. Сразу же после ухода из жизни великого поэта Феликс напишет о нем книгу «Я тебя никогда не забуду», которая мгновенно стала бестселлером в литературных кругах и вышла двумя изданиями.

Мама Феликса, с некоторой тревогой наблюдавшая за своим романтически настроенным сыном, с трудом представляла его в армии. Чтобы хоть как-то отсрочить исполнение им «священной воинской обязанности», она поехала к районному военкому, но ей не удалось убедить чиновника в погонах, что ее шустрый и здоровый отпрыск не подходит для службы в армии. Тогда она пошла на «авантюру»: втайне от Феликса решила написать письмо его кумиру и попросить о помощи. Андрей Вознесенский, искренне встревоженный судьбой молодого друга, не замедлил с ответом и прислал (также конспиративно, на рабочий адрес Татьяны Ивановны) письмо, в котором советовал ей срочно ехать во Владимирский пединститут и от имени поэта попросить принять юное дарование… Но, по-видимому, Татьяна Ивановна не решилась на такой нестандартный для того времени поступок, и Феликсу пришлось встать в строй, о чем он, кстати, никогда не жалел. А «секретное» послание Андрея Вознесенского Феликс нашел много лет спустя, разбирая мамины бумаги.

В поисках музы

Когда до командира войсковой части 33012, что под Калининградом, дошел слух, что Феликс Медведев – не просто обычный солдат срочной службы, а журналист, литератор, поэт, и, по слухам, у него дома имеется – шутка сказать! – пишущая машинка, бойца немедленно вызвали в штаб.

– Медведев, – командир окинул строгим взором запыхавшегося юношу. – Мне доложили, что вы журналист. Это правда?

– Так точно, товарищ командир, начинающий…

– Мы все когда-то начинали, – туманно реагирует командир и с невинным видом уточняет:

– А как статьи пишете? Ручкой?

– Никак нет. На машинке печатаю, – ответил Феликс, пытаясь сообразить, к чему такие странные вопросы.

– Хорошо печатаете?

– В редакциях не жаловались. То есть, так точно, хорошо!

– Машинка личная?

– Так точно.

– В каком состоянии?

– В отличном, товарищ командир, – Феликс осознал причину неожиданного интереса к себе:

– Могу съездить и привезти. Пусть послужит родине!

Публикация стихов в газете «Литературная Россия» с предисловием друга. 1966 г.

Автограф Андрея Вознесенского на его первой книге «Мозаика». Портрет сделан рукой тогда еще малоизвестного Ильи Глазунова

«Шустрый какой, – свел брови командир и пристальнее вгляделся в ясные глаза новобранца. – А машинка-то как нужна…»

Печатная машинка была заветной мечтой всего штаба, а надежды получить ее официально – никакой. Отправлять же недавно прибывшего рядового, да за тридевять земель, да без сопровождения было рискованно… Пауза.

– Даю неделю отпуска, идите оформляйтесь… Да ленту запасную для машинки не забудьте, а то в здешнем военторге ее нет.

– Слушаюсь, товарищ командир! – Феликс, ликуя, вылетел из кабинета и сломя голову помчался выполнять единственный из всех возможных приказов, которому он был рад.

…Ему нравились изящные черноволосые девчонки. В первую свою брюнетку влюбился еще в начальной школе. Вздыхал, волновался, любуясь нежной кожей и скромно потупленными глазками…

В последних классах его главной любовью стала девочка с красивой польской фамилией Станковская. Натка. Три томительных года, полных мучительных переживаний, несмелых надежд, безмолвного обожания подарила ему эта, увы, неразделенная любовь! В старенькой армейской запиской книжке есть такие стихи, датированные 12 ноября 1962 годом:

 
И на подножке электрички,
Несущей к западу меня,
И здесь, в далеких непривычных
Краях, судьбу свою кляня,
И каждый час, и каждый вечер,
И даже в мертвых снах своих
Я вижу город, ночь и ветер,
Зло рвущий листья с зябких веток,
Стучащий о железо крыш,
И то окно, где ты шалишь,
Хмельными щечками горишь,
Где ты при ярком-ярком свете,
Забыв, что я живу на свете,
Как на какой другой планете
Кому-то верная сидишь.
 

А верна была Наташа лучшему другу Феликса – Кольке, с которым он сохранит теплую дружбу на всю жизнь, даже когда их разъединят разные страны.

Как русо-мадьяр Феликс Партош хотел освободить пленных немцев, или Друг мой Колька…

Коля Касаткин учился в той же школе, но на два года старше. Обычно мальчишки не замечают младшеклассников, но Феликса трудно было не заметить. Коле нравился востроглазый школьник, легкий на подъем и шалости, но сильнее всего объединяла мальчишек страсть к книгам. Отец Кольки образования особенного не получил, но читать обожал и сыну своему наказывал: «Учись, Николай! Станешь человеком!» Когда мама, по простоте душевной, отбирала у сына книги – пойди, мол, на двор, с мальчишками поиграй, отец строго выговаривал ей: «Не мешай сыну учиться!» А Коля не просто учился – он всерьез увлекся физикой и математикой, а много лет спустя стал одним из лучших преподавателей города.

Феликс обожал, когда Колька приходил к нему в гости. Артистичный и памятливый, он так точно изображал Марию Ивановну, бабушку друга, простую деревенскую женщину, что благодарная публика покатывалась со смеху.

– Ой, дявчонки! Что скажу! – «подвязывал платок» Колька и складывал по-бабьи руки на груди, воспроизводя подслушанный случайно диалог Марии Ивановны с соседками. – Что скажу-то! Марфе-то доктор говорил, нельзя, мол, с мужчинами жить после 80! А она жила – да вот и померла! А ведь всего только 84 годочка!..

Феликс и Колька вместе ходили подкармливать пленных немцев, которых по окончании войны определили в Покров на строительные работы. После рабочего дня бывших врагов-вояк запирали в большом полуподвале, за экраном летнего кинотеатра. Немцы, тихие и жалкие, так искренне благодарили детей за каждую вареную картофелину, что мальчишки сочувствовали им. Однажды Феликс пришел к Кольке с идеей:

– Давай их выпустим!

– Кого? – не понял Колька.

– Немцев!

Вначале ошарашенный, Колька согласился. Правда, свою благородную миссию друзьям выполнить не удалось – в тот день пленных под замком не оказалось: видимо, их перевезли на новое «местожительство». Некоторое время они еще пребывали в Покрове, восстанавливая город, потом исчезли. То ли им разрешили вернуться на родину, то ли сами разбрелись-разбежались по изломанной войной земле. У Кольки долгое время хранилась фотография, где его отец стоит у грузовика рядом с немцем в потрепанной форме.

– Жалко, не было этих фотографий под рукой, когда мы пытались получить немецкое гражданство, – вздыхает Николай. По иронии судьбы, именно Германия стала вторым домом для него после выхода на пенсию. Весьма и весьма разборчивый, он только к 70 годам нашел идеальную спутницу жизни – симпатичную и хозяйственную Клару. Свадьба состоялась в Дании, потому что немецкие власти отказались регистрировать брак двух российских пенсионеров, обосновавшихся в Германии. Видимо, испугались тяжкого груза ответственности за «молодую семью».

Что же касается той самой Натки Станковской, много лет спустя Коля скажет, что Феликс зря волновался и ревновал.

– Это была ТВОЯ муза, Феликс…

С противоположного конца стола на Колю в этот момент внимательно смотрела любимая супруга…

Встреча с Николаем Касаткиным, физиком, книжником и шутником. Их дружбе, трудно вымолвить, 65 лет. Покров, лето 2013 года