Текст книги "Феликс Медведев. Козырная судьба легендарного интервьюера, библиофила, игрока"

Крейсер «Аврора» и… Анна Ахматова

Другой музе, Зое, в которую Феликс был влюблен параллельно с Наткой, юный поэт посвятил следующие строки:

 
Я все отдам, я все отдам,
Чтобы вернуть твои восторги
По полуденному востоку
И по полночным городам.
Я все отдам, чтобы вернуть
Твое горячее дыханье
Теплом, шептаньем и духами
И нехотением уснуть.
О, как бы дорого я дал
За ту истому перекличек
Звенигородских электричек,
Которой я так жадно ждал.
Мне жить начать с того бы дня,
Когда на призрачном вокзале
Ты как-то жертвенно сказала
Своими умными глазами,
Тоской и юными слезами,
Что жить не можешь без меня.
Я все отдам, чтоб возвратить,
Ожить, воспрянуть, возродить
Мои восторги по прохожим,
По веснам, книгам, пароходам,
Зовущим за море, трубя,
Чтоб возвратить все то, что било,
Губило, мучило, любило,
И все, что в мире счастьем было
Из-за одной из-за тебя.
 

Но светлые образы предыдущих возлюбленных померкли, когда во время службы в местечке Дантау Калининградской области со второго этажа кирпичной, еще немцами строенной казармы он увидел новое божество – девятиклассницу Софию, дочь командира соседней части, искреннюю любительницу поэзии. Служба «штабной крысой», день-деньской ведущей подсчет горюче-смазочных материалов, наволочек и лопат, губительно сказывалась на душевном состоянии Феликса. Но вдруг на иссохшее сердце Феликса пролилась живительная влага нового чувства. Они, пара романтиков, сошлись на духовной близости. Правда, «для верности» Феликс представился москвичом, скрыв до времени свое деревенское прошлое. Он ослепил девушку золотым рифмованным звездопадом. Может быть, у иных ребят – а конкурентов без малого триста! – были крупнее бицепсы, но бронебойное обаяние молодого стихотворца отправило всех атлетов в нокаут. Стрелой Амура, конечно же, были стихи обожаемого Вознесенского.

 
О, девчонка с мандолиной! —
 

начал он «обстрел», едва представившись, —

 
Одуряя и журя,
Полыхает мандарином
Рыжей челки кожура!
Расшалилась точно школьница,
Иголочки грызет… —
 
 
Что хочется, чем колется
Ей следующий год? —
 

приняла вызов София. И тут же сразила самого Феликса:

 
О, елочное буйство,
Как женщина впотьмах —
Вся в будущем, как в бусах,
И иглы на губах!
 

Платонически настроенный Феликс слегка присел от изумления, когда услышал от юного ангела такие дерзкие строки, но нельзя сказать, чтобы он огорчился… Во время свиданий в перерывах между поцелуями влюбленные часто устраивали поэтические дуэли-перестрелки. Так Андрей Вознесенский стал третьим «нелишним» в этом романе в стихах. Сто увольнительных, которые Феликс добыл, вымаливая их у своего командира лейтенанта Гунина, сто встреч с юной Софией наполнили романтическим смыслом годы армейской службы.

…В сентябре 1964 года, в последнюю, третью осень службы, София, прощаясь, подарила Феликсу на память только что вышедший сборник их любимого поэта «Антимиры». Девушка не увидит, как чуть позже на этой книге появятся следующие строки: «Дорогой Феликс, я очень тебя люблю, желаю тебе полета – отчаянного и счастливого, чтобы не третья осень, а по 33 осени сливались в одну – такой скорости и напряжения жизни и таланта. Андрей Вознесенский».

И уж почти фантастически выглядит ситуация, когда благодаря Андрею Вознесенскому судьба свела Феликса еще с одной женщиной – той самой, стихи которой когда-то обожгли его, словно пламенем. Как-то в переписке, Феликс спросил у Андрея об Анне Ахматовой, и тот прислал ее адрес: Ленинград, ул. Красной Конницы, дом 4, квартира 3, телефон А-2-13-42. Оформляясь в командировку за печатной машинкой, Феликс вдруг подумал – а не заскочить ли в Ленинград, чтобы найти Анну Ахматову?

– Товарищ командир, – волнуясь, предстал он пред начальственные очи, – разрешите по пути в Москву заехать в Ленинград?

– В Ленинград? – изумился начдив. – С какой целью?

Феликс до сих пор считает везением свое пятиминутное общение с великим поэтом ХХ века Анной Ахматовой в далеком 61-м году

– С целью увидеть крейсер «Аврора»! – отчеканил боец. – Мечта детства.

Командир на секунду растерялся. Ситуация нестандартная…

Но отказать бойцу Советской Армии в священном порыве увидеть легенду революции он не решился. Увольнительная рядового Медведева пополнилась транзитным пунктом – «Ленинград».

…Кажется, ноги сами несли его по незнакомому городу в поисках Смольного собора, рядом с которым, как сказал ему интеллигентный прохожий, находится улица Красной Конницы.

Не помня себя от волнения, он постучался в дверь…

– Анна Андреевна, к вам какой-то солдат, – крикнула в глубину коридора, заставленного тюками и сумками, встретившая незнакомца пожилая женщина.

Полная, седая, усталая дама вышла навстречу визитеру.

– Что вам угодно?

– Простите, меня зовут Феликс Медведев. Я еду из Калининграда, где служу в армии, в Москву навестить маму, – отбарабанил гость. – Мне очень хотелось с вами познакомиться, я тоже пишу стихи…

– Ну, что ж, это приятно, – вежливо ответила Ахматова. – В вашем возрасте многие пишут стихи.

Видимо, она почувствовала излишнюю отстраненность, с которой произнесла эти слова, и мягко добавила:

– Молодой человек, желаю вам научиться писать хорошие стихи, но извините, сейчас я не могу пригласить вас к себе, у меня люди, помогают паковать книги. Я переезжаю на другую квартиру…

Простившись, Феликс вышел на улицу. И только сейчас вспомнил, что забыл попросить оставить автограф на той самой, почти до дыр зачитанной им книге, купленной когда-то на улице Горького. Вернуться же не хватило храбрости… Потом он долго-долго сожалел об этой минуте слабости. Очень нескоро жизнь столкнет его с драматической историей последних дней жизни Анны Ахматовой…

Увлечение Феликса поэзией не проходит и в армии. Он продолжает «кропать в рифму», причем настолько успешно, что в 1967 году его стихи снова опубликует столичная пресса, а Вознесенский, продолжая опекать молодое дарование, напишет яркий отзыв-рецензию на творческие порывы молодого поэта: «Стихи, которые вы прочитаете сейчас в «Литературной России», иные. Ритм, колорит их посуровел, стал мужественнее. Три года срочной службы в ракетных войсках научили пристальности. В стихах Ф.Медведева рассудительность и аналитичность его сверстников. Руки и глазомер, справляющиеся с ракетной техникой, знают всю нешуточность движения. Жизнь, женщины, весна, осень, глоток воды – не игрушки для него». Ох, не догадывался Андрей Андреевич, что его друг изучал в Советской Армии не только ракетную технику, но и науку «страсти нежной».

Вечер в честь Габриэля Гарсиа Маркеса и смерть генсека несовместимы

Конец 70-х – начало 80-х годов. Работе в журнале «Огонек» Феликс отдавался со всей страстью. Командировки в разные уголки Союза – от Калининграда до Тюмени, от Тбилиси до Владивостока следовали одна за другой. Он побывал буквально во всех столицах союзных республик. За эксклюзивные публикации о ссыльных местах Чернышевского в Вилюйском крае, о доме в столице Грузии потомков Александры Осиповны Смирновой-Россет, где сохранились перевезенные из Петербурга редчайшие мемориальные вещи, свидетели дружеских встреч «черноокой Россетти» с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Чайковским, о знаменитом Новосибирском академгородке, где вершились величайшие научные открытия тех лет, за яркие интервью с академиком Дмитрием Лихачевым, режиссером театра кукол Сергеем Образцовым, талантливыми писателями из национальных республик Нодаром Думбадзе, Олесем Гончаром специальный корреспондент «Огонька» Феликс Медведев четырежды (!) становился лауреатом премии журнала.

Но отсутствие обратной связи с читателем, реакции коллег по ремеслу – негативной ли, позитивной, эмоциональная «торичеллиева пустота» – что может быть губительнее для жаждущей подвигов амбициозной натуры? Спасали бурные заседания книжно-литературных клубов, которые неугомонный Феликс проводил в интеллектуальных точках тогдашней Москвы – центральных домах ученых, архитекторов, медиков, литераторов… На организованные им вечера рвалась вся творческая элита столицы. Еще бы, ведь на сцене можно было увидеть последнюю возлюбленную Маяковского – Веронику Полонскую, напуганную, казалось, навсегда чекистско-гебистской машиной (не в силах отказать настойчивым увещеваниям Феликса, она впервые открыто рассказала о последней встрече с поэтом за несколько минут до рокового выстрела), вернувшихся на родину из эмиграции в 60-х годах дочь великого русского писателя Ксению Куприну, друзей Марины Цветаевой и Сергея Эфрона литератора Владимира Сосинского и поэта Алексея Эйснера, журналистов-международников Мэлора Стуруа и Генриха Боровика, главу московской старообрядческой общины, крупнейшего коллекционера старопечатных книг Михаила Чуванова, вдову ближайшего друга Сергея Есенина Петра Чагина Марию Антоновну Чагину, крупнейшего американского поэта Уильяма Джеймса Смита, популярнейшего Булата Окуджаву…

Представлять «Огонек» на «внешнеполитической арене» в софроновские времена тоже было непросто. Когда в 1981 году Феликс попытался взять интервью у Габриэля Гарсиа Маркеса, приехавшего в Москву на Международный кинофестиваль, тот отказался. Не напрямую, не в лоб, он просто увиливал от непосредственного контакта с журналистом, потому что, как выяснилось позже, не хотел общаться с представителем подконтрольного компартии издания. Приезд его был окутан тайной, которая только усиливала желание Феликса взять интервью. Но желание это странным образом наталкивалось на неприкрытое противодействие тех, к кому журналист обращался за информацией или помощью. С представителем «Огонька» говорили неохотно, сквозь зубы. И в Союзе кинематографистов, и в группе сопровождающих Маркеса лиц, да и в самой гостинице «Россия», где поселился писатель. И вот в одночасье Феликс узнает, что Маркес находится в Переделкино у поэта Андрея Вознесенского. Но стоило позвонить старому приятелю и, заикаясь, попросить о помощи, как Вознесенский прекращает разговор: «Не могу говорить, перезвони через час».

Великий колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес – гость «Огонька», куда его все-таки привез наш вездесущий герой. В разговоре с сотрудниками журнала писатель заявил: «Ваша перестройка очень важна и для левых сил латиноамериканских стран. Многие в нее верят. И важно, чтобы вы довели дело до конца. Это будет самым главным событием в современной истории». Ну что тут скажешь? Увы…

На другой день Феликс раскрывает новую «явку» знаменитого гостя, но снова тот же результат: под всяческими отговорками его не соединяют с переводчиком Маркеса. Тогда вездесущий корреспондент, захватив с собой испаноговорящего друга, с великим трудом прорывается в гостиницу «Россия» на 17-й этаж, где поселился Маркес. Кажется, ему ничто уже не помешает. Вот писатель с женой и двумя сыновьями выходит из номера. Два слова с сопровождающим его лицом. Феликс вручает выпущенную в библиотеке «Огонька» книжечку рассказов писателя и ждет приглашения на беседу. Но – новая заминка. Маркес и его спутники перебрасываются несколькими фразами, и Феликса извещают, что писатель не может беседовать с корреспондентом «Огонька», так как уже дал интервью другому журналу. И тогда Феликс идет на отчаянный шаг. Маркес садится в машину, чтобы отправиться в Звездный городок на встречу с космонавтами, и журналист буквально вталкивает в «Чайку» пришедшего с ним друга-переводчика. «Записывай все, что он будет говорить, – шепчет ему. – А потом перескажешь мне…» Так и вышло.

Публикация под честным и деликатным названием «В двух шагах от Маркеса» была подготовлена. Но этот по-своему уникальный материал опубликовали в «Огоньке» только спустя год (и под другим названием), когда великий колумбийский писатель получил Нобелевскую премию.

Как только стало известно о присуждении Маркесу самой престижной премии, журналисту пришла в голову идея: провести торжественное заседание книжно-литературного клуба в Центральном доме архитектора в честь живого классика ХХ века. Он срочно обзвонил членов клуба, пригласил известных людей Москвы и назначил дату встречи – 11 ноября 1982 года. На заседание пришли почти триста человек.

Но в планы руководителя одной из самых ярких общественно-культурных точек столицы вмешалось событие общегосударственной важности – 10 ноября на госдаче «Заречье-6» умер Леонид Ильич Брежнев. Страна погрузилась в траур и растерянность.

Незадолго до начала заседания к Феликсу, поглощенному организационно-литературными заботами, подошли двое «в штатском».

– Вы что, в своем уме?! – жестко начал первый.

– В каком смысле? – поднял брови Феликс, не понимая, о чем идет речь.

– Вся страна скорбит! А вы – митинги собирать?! Чествование иностранцев устраивать?!.

– Мероприятие советуем отменить, – предупредил второй.

Постояв еще пару секунд, незнакомцы удалились.

– Феликс Николаевич, – за спиной организатора раздался голос директора ЦДА Виктора Зозулина. – Что делать будем?..

Ситуация складывалась неоднозначная. В доме напротив жила Галина Леонидовна Брежнева, об этом знала вся Москва. Окна дочери почившего хозяина страны были темны…

Директор и ведущий вечера молча переглянулись.

А между тем зал заполнялся публикой, среди гостей – декан журфака МГУ Ясен Засурский, поэт Евгений Евтушенко, журналисты-международники Мэлор Стуруа и Генрих Боровик… Ах, как не хочется Феликсу отменять мероприятие! И драматический фон только добавляет ему остроты… Нет, такое заседание сорвать нельзя!

– Надо идти, люди ждут, – кивнул Феликс директору и пошел на «амбразуру».

Нюх антрепренера его не подвел. Заседание стало одним из интереснейших событий культурной жизни столицы, о котором потом еще долго говорила вся читающая Москва. О вечере, посвященном Маркесу, сообщили газеты.

«Как ни странно, – позже удивлялся Феликс, вспоминая то давнее событие, – меня не арестовали, а клуб не закрыли и директора не уволили. Почему? До сих пор не могу ответить на этот вопрос. Возможно, потому, что в связи со смертью «дорогого Леонида Ильича» Кремлю было не до меня».

Впрочем, Виктора Зозулина все же «выперли» из директоров, а книголюбские вечера в Центральном доме архитектора приказали долго жить после организованного руководителем клуба мероприятия, посвященного выходу в свет первой книги Владимира Высоцкого «Нерв».

Аутодафе по-болгарски

Заграница долго казалась Феликсу «запретным плодом». Различные инстанции надежно и профессионально перекрывали доступ в Зазеркалье не только журналистам, но и рядовым советским гражданам. С теми же, кто все-таки попадал за рубеж, в командировку или по туристической путевке, проводили профилактические «беседы». Особые правила устанавливались для журналистов. Любые переговоры с представителями иностранного государства без соответствующей санкции были наказуемы. При этом было совершенно неважно, с кем ты вступишь в контакт, – с партийным бонзой, эстрадной звездой или со своим же братом-журналистом. Зная это, Феликс не рвался за кордон – не хотелось ни унижаться, ни просить, не оправдываться. Но в 1980 году Мила все-таки уговорила мужа на морской отдых в Болгарии по линии профсоюза работников культуры. «Ну что ж, курица не птица, Болгария не заграница», – прокомментировал Феликс незаурядное событие и согласился на поездку. Болгария считалась чуть не 16-й республикой СССР, хотела она того или нет. В обязательную программу болгарских школьников входил русский язык, благо общая кирилло-мефодиевская азбука сильно упрощала процесс изучения. Государственное устройство с точностью до миллиметра копировало систему управления Советского Союза.

Феликс уверен, что автограф считается полноценным, если в нем содержится не менее 17  слов. Евгений Александрович не готовился к этой дарственной надписи, но в ней и впрямь семнадцать слов!

Тем не менее, выезжавшие в Болгарию советские граждане должны были «бдить» даже на отдыхе, и в группе туристов всегда имелся «дятел», отстукивающий куда следует всю информацию по путешественникам.

К Миле и Феликсу прикрепилась супружеская чета «Дятловых», о чем Медведевы до поры не подозревали. Они вместе ходили на прогулки, на завтраки и экскурсии. К сожалению, достопримечательности в грязном портовом Бургасе, куда туристов, не моргнув глазом, привезли вместо обещанных роскошных Золотых песков, закончились ко второму дню пребывания. Сегодня каждый скажет – нет проблем: подвела турфирма – садись в машину и выбирай другое место (а по возвращении каждый уважающий себя турист еще и затребует компенсацию), но в 80-м году на такую реакцию и «вопиющее нарушение правил пребывания за границей» мог пойти только безумец, желающий сменить летние шлепанцы и панаму на валенки и ручную пилу. К тому же на скудные денежные средства в иностранной валюте, которую туристам меняли в расчете на прокорм пары некрупных мышей, далеко не уедешь… Но установленные рамки мало волновали нашего героя – он скучать не собирался.

Оценив ситуацию со всех сторон, Феликс отправился в местную партийную газету «Бургасская правда», чтобы пообщаться с коллегами. Неизбалованные вниманием московских звезд, болгарские журналисты несказанно обрадовались. За скоренько накрытым столом, что соорудили гостеприимные хозяева, Феликс поведал им много историй из жизни «большого русского брата». Незадолго до приезда в Болгарию «Огонек» командировал его в станицу Вешенская на празднование «расчехления» статуи дважды Героя Социалистического Труда живого классика Михаила Шолохова. Работники «Бургасской правды» слушали раскрыв рты арию «варяжского» гостя. Шолохов, автор образцового творения соцреализма, считался культовой фигурой во всей зоне влияния СССР. Журналист, лично видевший Шолохова в 80-е, по ценности приравнивался к журналисту, лично видевшему Горького в 20-е.

– А не могли бы вы написать для нас статью о своей поездке к Шолохову? – пошли ва-банк разволновавшиеся провинциальные газетчики, столпившиеся вокруг московского счастливца.

– Статью? – гость как будто этого и ждал. – Конечно, могу, через пару часов принесу…

И Феликс отбыл в гостиницу.

Статья действительно была написана в номере отеля от руки, потом перепечатана в редакции на машинке с русским шрифтом. Для пущей важности Феликс упомянул имя Леонида Ильича Брежнева, естественно, в положительном контексте.

За свой труд автор получил от благодарной газеты 20 левов, кои и прогулял в портовом кафе вместе с Милой и приглашенной четой «Дятловых». Как оказалось, сразу после ужина «Дятловы» отправились на доклад к руководителю туристической группы, представлявшемуся группе артистом кукольного театра…

Невинное выступление в дружественной иностранной прессе получило неожиданный резонанс. Первым делом по возвращении в Москву журналиста вызвали для беседы в партийное бюро «Огонька». Надо заметить, что в те времена любая организация имела партийную ячейку внутри самой себя, и голос парторга часто звучал громче голоса разума. Парторг «Огонька», энергичная дама, которую Феликс по ассоциации с героиней песни Александра Галича мысленно называл «гражданкой Парамоновой», сурово начала:

– Ну что, дождались, товарищ Медведев?

– Чего дождался? – решил уточнить вызванный.

– Сами знаете, – отрезала «товарищ Парамонова». – Вы хоть понимаете, что натворили?

– А что я натворил? – искренне удивился Феликс.

– И вы меня спрашиваете?!. Дураком прикидываетесь?!. – возмутилась парторг, закипая от бешенства.

Неинформативно-вопросительный диалог перешел в запредельно-эмоциональный монолог, из которого Феликс узнал, что своим несанкционированным сотрудничеством с печатным органом иностранной державы он нанес колоссальный ущерб имиджу СССР, авторитету советских писателей и государственных деятелей, а также опозорил высокое звание работника печати. Когда дама утомилась, подключились деятели калибром помельче. Они долго упражнялись в предположениях относительно размытых нравственных принципов Феликса Медведева, идущих вразрез с моральным обликом строителя коммунизма.

Наконец партийцы выдохлись и посмотрели на «закоперщицу». «Товарищ Парамонова» не отрывала колючего взгляда от грешника, ожидая слов покаяния. Но никакого публичного аутодафе и посыпания неразумной головы пеплом не случилось. Феликс сидел, еле сдерживая ярость, и метал ответные «молнии». Обдумав создавшееся положение, он пришел к выводу, что своей статьей в болгарской газете он не только не нанес урона советскому строю, но и дал дополнительную рекламу Шолохову и Брежневу, за что имеет право рассчитывать как минимум на денежную премию. К тому же Феликс вспомнил, как поработал на реноме Леонида Ильича по заданию редакции, написав к 70-летию генсека статью с поэтическим названием «Наука жизни». Правда, выполняя волю Софронова, Феликс сочинил материал вместо писателя Вадима Кожевникова, автора популярного романа «Щит и меч». На даче в Переделкино Кожевников прочитал статью, под которой будет стоять его подпись, одобрил ее и передал журналисту самолично исписанный листок бумаги, на котором указал все свои регалии: и депутат Верховного Совета СССР, и член ЦК КПСС, и лауреат всяческих премий, и прочая, и прочая… Кстати, фанатичный собиратель автографов, Феликс до сих пор хранит этот листок-реликвию. Позже журналисту передали, что Леонид Ильич задумал четвертую книгу мемуаров, которую собирается назвать «Наука жизни». «Так я вообще молодец!» – окончательно решил Феликс, перебрав в памяти детали того двусмысленного мероприятия.

Певчей птички коммунизма из активиста «Сталинской смены» все же не получилось

Парторг и журналист обменялись холодными взглядами, из чего стало очевидно – ни одна из сторон не собирается сдаваться. Результатом заседания явился выговор за нарушение журналисткой этики и неприглядное поведение гражданина СССР за рубежом. Увлекшись экзекуцией, бюро постановило не только расследовать все обстоятельства инцидента, но и поднять вопрос об увольнении Феликса Медведева из «Огонька». Кровожадно облизнув пересохшие от праведного гнева губы, парторг завершила заседание и победно посмотрела на Феликса.

Возмущенный несправедливым «приговором», Феликс немедленно отправился к главному редактору. Софронову не улыбалось терять одного из своих активных журналистов, но и портить отношения с влиятельной «гражданкой Парамоновой», кстати, родственницей заведующего отделом культуры ЦК КПСС, абсолютно не хотелось. Тем не менее, он нашел тайный способ сломить сопротивление парторга. В итоге чтобы предотвратить моральное разложение советского журналиста, Феликса лишили «права выезда в Болгарию», а равно и в другие влиятельные иностранные державы. «Страшный» приговор нисколько не напугал Феликса. «Не очень-то и хотелось», – подумал он, довольный поворотом событий.

Зашоренная партийная дама не смогла бы даже предположить, что непокорный журналист буквально через несколько лет облетит весь мир, будет беседовать с влиятельными мировыми политиками, известными писателями, советскими диссидентами и потомками великих князей в Париже, Мюнхене, Лондоне, Риме и Нью-Йорке, не испрашивая ничьего дозволения и вспоминая эпизод с запретом на въезд в Болгарию как комический куплет.