Текст книги "Кинематограф Австралии и Новой Зеландии"

Часть II
Новая волна

Глава 1
О том, что дело спасения утопающих – дело рук самих утопающих

Возрождение австралийского кино произошло в начале 1970-х гг. и стало неожиданным и приятным сюрпризом для многих исследователей кино. Так, еще в 1971 г. английский кинокритик Д. Бакстер в книге «Краткая история кино», вышедшей в Лондоне под редакцией П. Коуи, посвятив всей истории австралийского и новозеландского кино десять строчек, с уверенностью писал о том, что после Второй мировой войны производство художественных фильмов сошло фактически на нет из-за того, что прокат оказался в руках иностранцев и, по его мнению, лишь натурные съемки иностранных фильмов смогут помочь выжить небольшой кинопромышленности страны, которая никогда не сможет иметь самостоятельную и интересную кинематографию.

Приведенное выше суждение – яркое свидетельство того, что для многих критиков и журналистов события, произошедшие в национальном кинематографе, были настолько неожиданными, что именно это заставило их писать об австралийском и новозеландском «чуде» как о чем-то абсолютно непредсказуемом. А между тем, ничего сверхъестественного в том, что в этом регионе появился ряд высококлассных и сугубо национальных по тематике и художественному видению фильмов не было. Другое дело, что объявив взлет национального кино «чудом», можно было позволить себе не разбираться в причинах этого явления, что и сделали многие киноведы, удовлетворившись восторженными рецензиями на отдельные фильмы, не пожелав увидеть за ними общей картины. (Известно же, что чудеса потому и чудеса, что не подлежат логическому объяснению и строгому научному анализу.)

А между тем «бум» австралийского и новозеландского кино имеет свои корни, и во многом это «чудо» предопределил взрыв общественной активности в конце «бурных» 1960-х гг. в обеих странах.

Рост международных связей и сокращение расстояний оставили в прошлом изоляцию «одинокого континента», который испытывал все большее влияние молодежных антивоенных, антирасистских движений в Европе и Америке. В конце 1960-х гг. «тихая» Австралия Мензиса потребовала вывода австралийских войск из Вьетнама, отказа от поддержки ЮАР, запрета ядерных испытаний на австралийских полигонах и создания безъядерной зоны в Океании. Мощное феминистское движение и многочисленные организации в поддержку прав аборигенов дополняли картину проснувшейся страны. Именно в это время австралийцы начинают говорить о специфике своей нации и выступать за независимую политику и развитие национальной культуры.

Международные кинофестивали в Сиднее и Веллингтоне, репертуар кинотеатров, «подарившие» жителям Австралии и Новой Зеландии возможность познакомиться с фильмами французской «новой волны», «новым шведским кино», «молодым кино» Германии также способствовали пробуждению национального самосознания и, как результат, подлинного интереса к экранному искусству.

Первым «проснулся» австралийский кинематограф. Тому были свои причины. Трагически погибший премьер-министр страны Д. Гортон, предвыборная кампания которого строилась во многом на обещаниях кардинально изменить отношение к культуре, выражал мнение огромной части австралийского общества. В 1969 г. его правительство приняло первое решение о создании организации, которая сможет использовать государственные средства для финансирования кинопроизводства и подготовки творческих кадров. Для помощи начинающим кинематографистам план Гортона предусматривал создание специального фонда в поддержку экспериментальных картин.

Таковы были первые шаги по оздоровлению национального кино, предпринятые на пятом континенте, которые спустя короткий срок дали ощутимые результаты.

Но что лежало в основе австралийского «чуда»? Причин несколько. И главная заключается в том, что в конце 1960-х гг. правительство, наконец, санкционировало массированную поддержку национальному кинематографу: в виде финансовых субсидий, налоговых стимулов, учреждения ряда киноорганизаций. Речь, бесспорно, не шла о бескорыстной помощи: на правительство сильнейшее давление, с одной стороны, оказали продюсеры, предвосхитившие потенциальные возможности местного кинорынка и лелеющие мечту о выходе своих картин в международный прокат, и с другой – представители демократических, гуманитарных кругов, проявившие на сей раз поразительную активность в связи с возросшим самосознанием нации. «Счастливо совпали три главных фактора: объективная потребность национальной культуры, требовавшая выхода в самом массовом из искусств, интерес оказавшихся без дела (и прибылей) представителей кинобизнеса и намерения пришедшего к власти демократического правительства нажить пропагандистский капитал на гуманитарном поприще»[48]48
  Сулькин О. Очерк истории австралийского кино.// Кино на разных меридианах. М., 1988. С. 151.


[Закрыть].

Правительство также отдавало себе отчет, какую коммерческую выгоду может принести возрождение национальной кинематографии. Ведь ни для кого не было секретом, что в период ее прозябания ежегодный доход английских и американских прокатных фирм достигал 36 миллионов долларов. Немаловажную роль сыграли и изменения в общественном сознании. Австралийцы слишком долго верили в свое особое предназначение. Громадные неосвоенные территории континента, его потенциальные возможности в сочетании с громкими лозунгами, озвученными с высоких трибун, порождали мечту о возможном рае на земле, оазисе процветания свободы, равенства и справедливости. Страна, возникшая как «земной ад», виделась эдемом.

Но шестидесятые, а особенно семидесятые годы XX века принесли с собой разочарования, вызванные экономическими и политическими затруднениями, как нельзя более содействовавшими ускорению процесса изживания социальных иллюзий. Угроза повторения «голодных тридцатых» стала в этот период вполне реальной для австралийцев, обретя конкретные очертания: рост безработицы, инфляции, повышение цен. Страх перед термоядерной войной, падение жизненного уровня, истощение природных ресурсов – все это заставляло австралийцев испытывать острое недовольство жизнью. И кинематограф, подобно чуткому сейсмографу, не мог не отметить неблагополучие общества.

При участии правительства была разработана программа развития австралийского кино, включающая три основных положения:

1. Финансовое обеспечение производства художественных фильмов и телевизионных программ.

2. Образование национальной школы кино и телевидения.

3. Создание экспериментального кинофонда с целью упорядочения системы кинопроизводства малобюджетных фильмов на 16 мм. пленке и организации производства новых лент.

В результате в 1970 г. была учреждена Австралийская корпорация по развитию кинематографа с первоначальным бюджетом в один миллион австралийских долларов. (В 1975 г. она была преобразована в Австралийскую комиссию по делам кинематографии – И. 3.) Эта центральная организация и начала проводить в жизнь решение правительства в области кино. Был также учрежден специальный фонд для финансирования работ начинающих кинематографистов.

1972 год, когда к власти пришел кабинет лейбористов под руководством Г. Уитлема, стал переломным для Австралии: решительному пересмотру была подвергнута как внешняя, так и внутренняя политика страны, перемены коснулись и кинематографа. Лейбористы в своей программе подвели итоги многолетней борьбы и устремлений к национальной независимости и единству. В экономике на первый план были выдвинуты задачи: повышение материального благосостояния австралийцев, улучшение жилищного строительства, совершенствование системы образования, усиление контроля государства над экономикой страны, борьба с засилием иностранного капитала. Во внешней политике ставка делалась на самостоятельность страны, так называемый новый национализм.

Стремление утвердить себя как независимую и полноправную страну привело к отмене многих британских «ритуалов», так, к примеру, из паспортов австралийцев были изъяты слова «британский подданный», а вместо английского гимна «Боже, храни Королеву» был введен национальный гимн Австралийского Союза. Кабинет Г. Уитлема во многом изменил и внутреннюю политику. Заявив о несостоятельности политики «белой Австралии», он объявил о всемерной поддержке коренного населения, развития культуры, языка аборигенов, необходимости улучшения условий их жизни. За три года (1972–1975) пребывания у власти лейбористы успели сделать очень многое в сфере культуры. Был создан Австралийский Совет, ставший центром руководства культурной деятельностью. Сразу же были резко увеличины ассигнования правительства на развитие национальной культуры.

Выступая с программной речью «Настало время для руководства», премьер-министр Уитлем одним из приоритетных направлений деятельности правительства назвал всемерную помощь национальным талантам. Переоценка викторианского мировосприятия и культуры, долгое время насаждаемых метрополией, закономерно привели к мысли, что национальная культура страны может существовать лишь на основе единства культур коренных австралийцев и белых переселенцев. И в этой ситуации особое значение приобретают развитие литературы, живописи, театра и киноискусства.

С 1973 года начала функционировать Австралийская школа кино и телевидения, директором – основателем которой стал виднейший польский киновед и историк кино Ежи Теплиц. Из государственного бюджета были выделены специальные средства для производства кинофильмов на национальные темы. Несколько позже в кинопроизводство включились органы власти других штатов. Если первоначально вся кинематография страны базировалась в двух штатах – Виктория (Мельбурн) и в Южной Австралии (Аделаида), то теперь возникли киноорганизации в Западной Австралии (Перт), Новом Южном Уэльсе (Сидней). Возникли свои кинокорпорации в Карлтоне, Норд Риде, Тасмании, Квинсленде и т. д. Одновременно дальнейшее развитие получает система проката, улучшается организация рекламы, повышается ее действенность. Все это «звенья последовательных решений, которые, против ожиданий многих скептиков, принесли богатый урожай» [49]49
  Film. Pol. 1979. № 15. Р. 20.


[Закрыть].

Кроме того, следует отметить, что австралийский «кинобум» возник не на пустом месте.

Начиная с 1960-х гг., многие режиссеры, операторы, сценаристы и актеры, не имевшие возможности работать в большом кино, ушли на телевидение, где властями уже давно был предпринят ряд охранительных мер, дававших национальной телепродукции преимущественный статус в конкурентной борьбе с американскими телепрограммами. Это касалось и игровых фильмов, в том числе и сериалов, и рекламы. Таким образом, на телевидении формировались национальные кадры. Приобретались и опыт, и профессионализм. Именно этим, в первую очередь, объясняется то, что, как только в кинематографе появились деньги и реальная возможность работать, именно с телевидения пришло «первое» поколение кинематографистов – представителей «новой волны». По мнению крупного австралийского сценариста и драматурга Дэвида Уильямсона, федеральное правительство Гортона и правительства отдельных штатов начали активно субсидировать филь-мопроизводство, прежде всего для того, чтобы активно влиять на содержание снимавшихся в стране фильмов. Не без иронии Уильямсон подметил, что «по каким-то таинственным причинам, когда картины получают признание за океаном, то и продажа шерсти и зерна необъяснимым образом подскакивает»[50]50
  Сулькин О. Очерк истории австралийского кино.// Кино на разных меридианах. М., 1988. С. 156.


[Закрыть].

Учитывая, что зерно и шерсть – основа австралийского экспорта, то конкурентоспособность австралийских фильмов на мировом рынке неожиданно оказалась важным фактором национального благосостояния, далеко выходящего за рамки собственно искусства. Прямые инвестиции и большие налоговые льготы в считанные месяцы оживили киноиндустрию. Работать в кинематограф пришли предприимчивые и активные продюсеры, режиссеры и актеры, прежде работавшие на телевидении. Уже в 1969–1970 гг. было выпущено пять полнометражных лент, а следующий сезон удвоил эту цифру.

Глава 2
О том, как дожить до воскресенья

Предвестником новых веяний стал фильм «Бди в страхе» (1971), более известный под названием «Глушь». Его автор Тед Котчефф – канадец. Возможно, поэтому, как новоприбывший, он и смог увидеть больше, чем режиссеры, родившиеся и прожившие долгие годы в Австралии. Рассказ о молодом учителе, мало – помалу поддающемуся отупляющему влиянию быта глухой деревушки, превратился в жестокое в своей трезвости повествование об австралийской провинции – жизни без смысла, развлечениях без радости, сексе без любви.

Провинция везде провинция, будь то австралийская глушь, заштатный американский городишко или затерянный русский поселок. Перемены здесь гораздо менее заметны, чем в больших городах. И хотя стихотворение Иосифа Бродского, написанное им в 1972 г., рисовало картину провинциального американского городка, думается, все им сказанное в полной мере может относиться и к австралийской глуши, где прозябает герой Котчеффа.

 
«Осенний вечер в скромном городке,
Гордящимся присутствием на карте,
(Топограф был, наверное, в азарте,
иль с дочкою судьи накоротке).
Уставшее от собственных причуд,
Пространство как бы складывает бремя
Величья, ограничиваясь тут
Чертами главной улицы, а Время
Взирает с неким холодом в кости
На циферблат колониальной лавки,
В чьих недрах все, что смог произвести
Наш мир: от телескопа до булавки.
Здесь есть кино, салуны, за углом
Одно кафе с опущенною шторой,
Кирпичный банк с распластанным орлом
И церковь, о наличии которой
И ею расставляемых сетей,
Когда бы не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
То пастор бы крестил автомобили.
Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствии атомной
Войны, уже не встретишь ни души.
Луна всплывает, вписываясь в темный
Квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда– то
Шикарный бьюик фарами обдаст
Фигуру Неизвестного Солдата
Здесь снится вам не женщина в трико,
А собственный ваш адрес на конверте
Здесь утром, видя скисшим молоко,
Молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
Глотать свой бром, не выходить наружу
И в зеркало глядеться, как фонарь
Глядится в высыхающую лужу».
 

Единственное, что еще может заинтересовать героя ленты (а им не случайно является тот, кто еще недавно мнил себя интеллигентом, был полон надежд и планов, считал себя носителем цивилизации и европейской культуры), это – ночная охота на безобидных кенгуру, больше похожая на садистское убийство. С нелицеприятной прямотой Тед Котчефф в своей картине показал всю убогость «настоящих мужских забав», которые на деле выглядят жалко и отвратительно. И хотя далеко не всем австралийцам лента Котчеффа пришлась по душе, но отрицать тот факт, что иностранец абсолютно верно подметил уродство жизни многих представителей провинции, они не могли. Фильм не доставлял эстетического удовольствия, но заставлял задуматься о многих вещах, вызывал споры и оживленные дискуссии и в результате привлек к себе внимание.

Из австралийских кинематографистов первый крупный успех сопутствовал режиссеру Тиму Берстеллу. Еще в 1960 г. его короткометражная лента «Премия» встретила весьма благосклонный прием на международном кинофестивале в Венеции. Затем «надежда австралийского кино», как его именовали журналисты, Берстелл подтвердил свой авторитет несколькими удачными телесериалами, а также участием в работе, созданного его женой театра авангардистского направления «Ла мама». Затем он снял несколько неплохих документальных и детских лент, а серьезное внимание критики привлек еще в 1969 г., когда представил зрителям документальный фильм «Две тысячи недель», ставший поистине провидческим, ибо содержал страстный призыв к австралийским деятелям культуры не покидать родину. Эта картина представляла собой во многом автобиографический и горький рассказ о судьбах австралийской творческой интеллигенции, не находящей на родине ни понимания, ни поддержки, а потому вынужденной искать работу и признание за рубежом. И тем не менее сам режиссер предлагал другой выход из создавшейся ситуации: не бегство, а борьбу.

Спустя два года он снимает фильм «Аист» (1971), поставленный по пьесе Дэвида Уильямсона, который написал сценарий картины. Впоследствии Уильямсон так вспоминал об этом периоде: «Первые наши фильмы были грубоваты с технической точки зрения. «Аист» снимали в студии, обвешанной картоном, картон же имел обыкновение падать с потолка и мешать съемке». Эта была грубоватая комедия, наполненная до предела искрометными диалогами и шутками, впрочем, зачастую за гранью приличия. Одна комическая ситуация сменяла другую с калейдоскопической быстротой, не давая скучать зрителям, а обаяние главного героя в исполнении талантливого актера Брюса Спенса не знало границ. По сути Спенс играл тот образ «оккера», неоднократно представленный в фильмах Лонгфорда, и так любимый австралийцами, – полуфольклорного персонажа – городского забияки и балагура, за шумной напускной бравадой которого скрываются застенчивость и даже неуверенность в себе. Но именно этот типаж и нравился зрителям, которые зачастую отождествляли себя с экранным героем. Однако за комедийной формой в этой ленте проглядывали вполне серьезные проблемы. Попытки одинокого бунтаря по кличке «Аист» реализовать свои устремления в скучном до зевоты обществе «истеблишмента» не только смешили зрителей, но и наводили на грустные размышления. И как справедливо отмечает в своем исследовании известный киновед В. Утилов: «Благодаря выбору героя, широте социальных наблюдений и современному взгляду «Аист» был откровением, свидетельством решительного поворота к новому нестандартному кино»[51]51
  Утилов В. Очерки истории мирового кино. М., 1991. С. 105.


[Закрыть].

Позднее в той же грубоватой и резкой манере Т. Берстелл снял еще несколько лент, из них наибольшего внимания заслуживает картина «Алвин Порфироносный» (1973), также густо «приперченная» непристойностями, за что ее автор получил прозвище «Австралийский Декамерон». Нельзя здесь не согласиться с мнением В. Утилова, когда он пишет, что «при желании в фильме можно увидеть расправу с викторианскими «табу» (ставшую возможной в результате значительного ослабления цензурных запретов), но в действительности Берстелл вернулся к давней традиции австралийского фарса». Самый кассовый в истории кино Австралии фильм (принес 4 миллиона австралийских долларов) «Алвин Порфироносный» позволил режиссеру завоевать стабильное положение.

В дальнейшем Берстелл подтвердил свое умение угодить широкой публике, оставлявшей без внимания мотивы одиночества и разочарования в жизни («Петерсен», 1974), но неизменно привлекаемой фривольностью ситуации и непривычным в прошлом натурализмом («Последний акт», 1975, «Элиза Фрейзер», 1976)[52]52
  Там же. С. 107.


[Закрыть].

Обращение к актуальным проблемам австралийской жизни, пусть и сиюминутным, свойственное фильмам этого режиссера, сделало его имя одним из самых популярных в национальном кино. Пожалуй, наиболее типичным для Берстелла стал «Петерсен», фильм, в котором так же как и в «Аисте», уже сама фабула построена с таким расчетом, чтобы максимально расширить диапазон воздействия на публику. Картину может считать «своей» представитель любого социального слоя, любого возраста и имущественного положения. Здесь есть все, чтобы заинтересовать интеллигента, добропорядочного буржуа, провинциала, молодежь и старшее поколение.

У героя фильма электромонтера Тони Петерсена отличная репутация: женат, отец троих детей и хороший работник. Но, будучи человеком живым, энергичным и эмоциональным, он постоянно ощущает какое-то смутное недовольство своей жизнью, ее утомительной размеренностью и монотонностью. Ему кажется, что он пропустил самое главное, что где-то совсем рядом существует другая – настоящая жизнь и приносящая радость деятельность. И Тони решает изменить судьбу. Герой поступает учиться в университет, участвует в студенческих демонстрациях, попадает в драматические ситуации, сталкиваясь с нравами и образом жизни самых разных слоев общества, вплоть до банд подростков, стремящихся утвердить себя и безрассудной смелостью, и открытым вызовом социальным институтам. Но нигде он не находит себя. Тони ссорится с отцом, преуспевающим и добропорядочным буржуа, расстается с женой, напивается с горя, нападает на полицейского и, избитый до полусмерти, оказывается в тюрьме. Однако, вся эта «буря в стакане воды» заканчивается ничем: в финале картины мы видим Тони Петерсена, который возвращается к постылому образу жизни. Примирение с женой, привычная работа электромонтера и вновь смутное недовольство собой…

Смятение, встревоженность мелкобуржуазной среды, проблемы гангстеризма, появление групп анархистски настроенной молодежи, нарушающей мирную жизнь обывателей, порядки в тюрьме и даже студенческие волнения – обо всем понемногу идет речь в этом фильме. Однако общий игривый тон повествования, обилие откровенно фривольных сцен, порой принципиальное нежелание режиссера высказывать свое отношение к нарисованной картине злободневных событий, поставили эту ленту в разряд традиционных развлекательных картин, и не более. Проблемы были заявлены, но не решены.

Да и в дальнейшем, Берстелл не смог отказаться от «заигрывания» с публикой, и особенно эта тенденция была заметна в его фильме «Последние забияки» (1980), задуманном автором, по его же собственным словам, как остросоциальная лента, разоблачающая бесчеловечную эксплуатацию горняков в Южной Австралии. Результат же получился обратным, ибо на первый план режиссером было вынесено «веселое» времяпрепровождение «настоящих» мужчин, которые дают выход накопившейся агрессии и усталости в кулачных кровавых боях, диких попойках и других «развлечениях» подобного рода. И за этими эпизодами полностью потерялось то, во имя чего Берстелл и затевал этот проект.

Но самым главным было то, что зрители впервые за много лет охотно пошли в кинотеатры на отечественные фильмы, отдав им предпочтение перед заокеанской кинопродукцией. Берстеллу принадлежит и «открытие» талантливых актеров, в частности Джека Томпсона, ставшего впоследствии одной из «звезд» национального кино (он дебютировал в ленте «Петерсен» – И. 3.). Немаловажно и то, что к моменту выхода фильма «Петерсен» на экраны, Тим Берстелл был одним из немногих кинематографистов, имевшихза плечами солидный опыт работы в кинематографе.

То, что австралийское «киночудо» начиналось именно с жанра комедии, легко объяснимо. После долгих лет застоя в киноиндустрии, именно этот жанр, перенесенный на родную австралийскую почву, и мог дать самые быстрые результаты. Подтверждением может служить творчество второго пионера «новой волны» Брюса Бирсфорда – «кинематографического отца» еще одного любимца австралийской публики – Барри Маккензи («Приключения Барри Маккензи», 1972 и «Барри Маккензи гнет свое», 1974) – неунывающего «осей» (как любят именовать сами себя жители Зеленого континента), весельчака и остроумца, любителя выпить и приударить за хорошенькими женщинами. Не претендуя на особую глубину, картина повествовала о жизни австралийского общества со всеми ее серьезными и смешными сторонами. Можно лишь согласиться с оценкой В. Утилова этого фильма: «Успех картины опирался на популярность созданного ранее комиком Барри Хэмфризом типа простодушного австралийца из низов (в фильме героя играет Барри Крокер), который по воле авторов попадает в Англию и шокирует лондонцев своими манерами, обжорством и женолюбием, становясь источником всевозможных неприятностей в самых безобидных ситуациях. Несмотря на упреки в «ура-патриотизме», в ущербе национальному престижу, в картине Бирсфорда увидели остроумную сатиру на британский истеблишмент, нравы прессы и телевидение, а также на стандартные представления о «среднем» австралийце»[53]53
  Там же. С. 108.


[Закрыть].

Однако за комизмом ситуаций, в которые то и дело попадает герой, зачастую проглядывали и серьезные темы, правда, преподанные в комедийном ключе. Так, к примеру, когда Барри неожиданно узнает о причитающемся ему наследстве, за получением которого необходимо отправиться в Англию, он с гневом восклицает: «Это что же? Мне предстоит ехать в эту глухую провинцию, где обитают миллионы тупых англичан?» И в этой реплике отчетливо «слышится» уязвленное самолюбие многих австралийцев и их весьма непростые отношения с метрополией.

Используя приобретенный ранее опыт (Бирсфорд занимался любительским кино в Сиднее, затем работал по контракту в Нигерии, и даже в течение нескольких лет руководил отделом кинопроизводства в Британском киноинституте), режиссер прекрасно понимал, что веселая и непритязательная комедия – кратчайший путь к массовому успеху. Третью удачную попытку в жанре комедии Бирсфорд предпринял в 1976 г., сделав изящную ленту «Вечеринка у Дона», в которой герои фильма – молодые аспиранты и начинающие педагоги, собравшись весело провести время, не скупились на взаимные розыгрыши и проделки, впрочем, поначалу носящие вполне безобидный характер. Фильм вполне передал дух пьесы Дэвида Уильямсона, по мотивам которой и был поставлен. Нетерпеливое ожидание победы лейбористов на выборах 1969 г., что и собирались отпраздновать друзья Дона, сменяется горечью новости о поражении той партии, на которую они возлагали столько надежд. Веселье, искрометные шутки постепенно перерастают в дикую оргию и попойку, чем и завершается вечеринка. А фильм, начавшийся как веселая и непритязательная комедия, постепенно обретал характер острой сатиры.

Режиссер мягко и ненавязчиво показывал австралийское общество таким, каким оно было в начале 1970-х гг., постепенно раскрывая характеры своих персонажей и ту неразрывную связь, что существует между моральным состоянием личности и состоянием общества.

Премия за лучший австралийский фильм года и благоприятный прием на международных кинофестивалях в Сан-Франциско и Западном Берлине позволили Бирсфорду стать одним из самых известных за рубежом австралийских кинематографистов. И лишь завоевав славу успешного режиссера, Бирсфорд решается попробовать себя в других жанрах. Для него наступило время поисков. Драмы «Становление» (1977) о нравах, царящих в школе для девочек начала века, и «Подростковый блюз» (1981) о проблемах взросления детей, триллер «Денежные воротилы» (1978) открыли зрителям Бирсфорда-психолога, а ленты «Голубой плавник» (1978) и «Крепость» (1981) доказали, что ему не чужд интерес и к приключенческим лентам.

Из этого списка картин особо стоит выделить ленту «Становление», историю девушки из низов, волей случая попавшей в школу для детей из привилегированных семей и так и не сумевшей войти в мир своих богатых подруг. Героине предстояло пережить горькое разочарование и крах юношеских иллюзий, прежде чем обрести мудрость и понимание истинных ценностей жизни. Рассказ о закомплексованном и робком подростке стал для Бирсфорда прекрасным поводом еще раз показать жестокость верхов и высмеять фальшивую викторианскую чопорность и пуританские нравы, царящие в школе, где воспитанниц оценивают не по их талантам и человеческим качествам, а лишь по классовой принадлежности.

Серьезный успех режиссеру принесла картина «Клуб» (1980), едкая политическая сатира на «высшее» общество, членов закрытого клуба, чьи деньги и связи оказываются решающими даже в спорте, где, казалось бы, должен торжествовать принцип «голов, очков, секунд». Бирсфорд, не понаслышке знакомый с английскими нравами (более десяти лет своей жизни он провел на британских островах), не стеснялся признаться в том, что испытывает мало почтения к метрополии, и об этом более чем красноречиво свидетельствует его фильм «Нарушитель Морант» (1980). История трех австралийских офицеров, обвиненных в жестоком обращении с военнопленными, отданных под военный трибунал, приговоривший их к расстрелу – прежде всего открытый протест против британской короны, чьей властью тысячи австралийских парней в разные годы были отправлены на фронты, сначала – Первой, потом – Второй мировой войны и, наконец, были задействованы в военных операциях американцев в Корее и Вьетнаме, где бесславно погибали во имя абсолютно чуждых им интересов. Антивоенная и антибританская направленность ленты не вызывала сомнений, и критики не случайно проводили параллель между «Нарушителем Морантом» и такими знаменитыми пацифистскими лентами, как «Тропами славы» Стенли Кубрика и «За короля и отечество» Джозефа Лоузи. Абсурд войны, нелепость поступающих «сверху» приказов и, наконец, бессмысленная смерть – к такому итогу приходят герои ленты, которых высшее командование выбрало в качестве «козлов отпущения», посчитав, что гибель трех австралийцев прикроет их собственные грехи и ошибки. В контексте переоценки австралийского участия в мировых войнах, процессе, который начался на Зеленом континенте в 1970-е гг., в атмосфере нарастающих требований отказа страны от участия в военных авантюрах и подчинения чужим интересам, фильм Бирсфорда воспринимался, как крайне актуальный и патриотический.

Австралийские кинематографисты, наконец, перестают воспринимать свои работы, как робкие, ученические этюды. Комплекс «неполноценности» постепенно изживается. Сравнивая отечественные картины с зарубежными, и критики, и зрители, все чаще приходили к выводу, что новые ленты, созданные на Зеленом континенте, ни в чем не уступают заморским аналогам.

Австралийские режиссеры обращались к реалиям жизни, где было немало серьезных и нерешенных проблем, прежде всего в социальной и политической сферах. Так, по общей мрачной тональности, оказалась весьма близка к фильму Теда Котчеффа «Глушь» картина Кена Хеннема «Слишком далеко до воскресения» (1975), своеобразное социологическое исследование, такой распространенной «болезни» общества, как жажда денег любой ценой, в том числе даже ценой смерти окружающих. «Слишком далеко до воскресения» – один из немногих фильмов, где была правдиво и без прикрас показана повседневная жизнь стригалей овец, по роду своей деятельности вынужденных жить небольшими группами вдали от городов и цивилизации. В чем-то этот фильм напоминает американские картины о золотоискателях, освоителях земель Нового Света. Но в отличие от большинства авторов заокеанских фильмов, Кен Хеннем не видит особого героизма и благородства в жизни людей, о которых рассказывает. Их психология и мироощущение предельно примитивны, потребности сведены к минимуму, а мечты не простираются дальше пачки денег. Герои ленты – жители богом забытых уголков, где давно уже перестали действовать законы и нормальные человеческие взаимоотношения. Остались лишь чувство зависти друг к другу, озлобление, неудовлетворенность и острая конкуренция, постепенно становящаяся единственным содержанием и смыслом унылой, однообразной и безысходной жизни. В этом фильме, пожалуй, ярче всего воплотилось то, что специалисты, занимающиеся вопросами киноискусства, связывают с понятием «австралийского кино»: высокий профессионализм, сюжет из жизни нации, неторопливый ритм, доминирование психологического и бытового планов. И сквозная тема Австралии, как страны на краю света, тема, которая раскрывается то в зримой реальности (огромные расстояния, безбрежные горизонты, растрескавшаяся иссушенная земля, красноватая пыль, въедающаяся в одежду и кожу героев, и, конечно же, кенгуру – и как типичное для пятого континента животное и как символ Зеленого континента), то в целом ряде ассоциаций и метафор, – страна, обойденная цивилизацией, страна без истории и традиций.