Текст книги "Любовь на краю света"

13

Бесшумно я пошла за ним. Протоптанная широкая дорожка вела между многолетниками, папоротниками и деревьями. Хвоя и старая листва хрустели под моими ногами. Ной шел быстро. Его голубая футболка мелькала снова и снова, и я ориентировалась на нее. Земля была мягкой и влажной. Насекомые кружили над ярко-зеленой травой, ветвями березы и брусникой. Солнечным пятном в ложбине сиял пруд с черной водой. Ной сел на камень рядом с березой и направил свое лицо с закрытыми глазами к солнцу, свет которого, подобный свету театральных ламп, пробиваясь сквозь кроны деревьев, падал на него. У нас было мало времени. Сейчас уже половина двенадцатого. Я хотела повернуть назад, как вдруг в подлеске мелькнуло белое пятно. Как завороженная я наблюдала за ним. Сначала я подумала, что это один из хлопковых цветов. Но белая точка относилась к верхушке пушистого хвоста. И к лисе. Ной прислушался, открыл глаза, пошарил в своем кармане, вытащил что-то, положил себе в руки, которые он держал перед собой в форме тарелки. Лис выглянул из-за рваного корневища, подошел к нему и съел из его руки. Я не очень хорошо знакома с повадками лис, однако это показалось мне очень странным. Лисы не боятся человека? Я думала, они активны только ночью. Я ожидала, что теперь лис бросится бежать, но вместо этого он положил голову на грудь Ноя. Улыбаясь, он потерся об него и коснулся его морды. Он погладил его белоснежную грудь, и от удовольствия лис сделал движение головой. Он вел себя как собака. Я никогда не видела ничего подобного. Затем Ной обнял лиса и прижал ее к себе. Он сделал это так нежно и тепло, что у меня на глазах выступили слезы. Казалось, что это два друга. Лис забрался к нему на колени, лизнул его в шею, и Ной засмеялся. Он смеялся искренне, впервые показывая свои белые зубы, ямочки на щеках. Так он выглядел, когда был счастлив. Его счастье передалось моему сердцу, расширялось, тянулось и переливалось через край. Я ощущала мягкость, легкость, видела себя поднимающейся в небо на руках Ноя. Он был чем-то вроде Питера Пэна. Обладал силами, о которых, возможно, и сам ничего не знал. Счастье захлестнуло меня. Мои колени подкосились, и я должна была опереться на ствол березы. Против моей воли своим смехом он сделал меня безоружной. Я попыталась снова взять себя в руки. Все просто. Все хорошо. Он не был Питером Пэном, который мог улететь отсюда, он – всего лишь – посмеялся и погладил лису: как только в игру вступали животные, я теряла почву под ногами. Наверное, я почувствовала бы нечто подобное, если бы, скажем, сестра Фиделис погладила лису. Мое ощущение счастья было связано только с лисой. И более ни с кем.

Раздался треск. Я наступила на ветку. Этим шумом я нарушила мирную сцену. Ной вздрогнул, мирное выражение слетело с его лица, а лиса убежала. Я повернулась и понеслась, что есть сил, назад, в особняк.

Задыхаясь, я взяла кувшин, который стоял на столе на веранде, налила воды в стакан и постаралась угомонить бабочек, которые хотели поднять бурю в моем животе. Ной поднимался по ступенькам и задержался рядом со мной, услышав мои глотки.

– Я в бассейн, – сказал он холодно. Ничто более не напоминало о его добром и искреннем смехе. У Ноя было два лица. Официально он показывал мне только напряженное, недовольное и озабоченное лицо. Этого с меня было достаточно. В противном случае я, возможно, претендовала бы на то, чтобы стать его добрым другом. Судя по тому, каким он был сейчас, его ненависть ко мне только выросла.

Во время тренировки наше общение было сведено к минимуму. Он по-прежнему удерживал меня от прикосновений. Когда занятие и обед завершились, я поспешила в свою комнату и бросилась на кровать. Мне было неприятно от того, что Ной отравил мое место в раю. Все могло бы быть просто фантастически. Я была горда собственной решимостью, оказалась достаточно сильной для того, чтобы провести отпуск без родителей. Но как приятно было бы иметь друга, вместе с которым можно было бы наслаждаться моей новой свободой. Мое тело дышало силой, а я была более одинокой, чем когда-либо.

Время стало незаметным и потеряло свои границы. Я скользила по нему, как очищенная рыба по кафельному полу, и потеряла всякий ориентир. Только когда Ной был рядом, спираль времени закручивалась, как галактика вокруг собственного центра, который притягивает все силы к себе. Мои мысли вращались вокруг него одного. Даже чемодан уже не казался мне столь важным. Я просто надеялась на то, что Ной наконец меня примет, что он позволит мне приблизиться, быть рядом с ним, однако он заставлял меня безостановочно вращаться и обращался со мной все так же отвратительно.

Он чувствовал, когда я была рядом или в одной комнате с ним, и постоянно грубил мне. Он поставил барьер между мной и собой. Он не говорил мне ни единого слова. Он игнорировал меня. За исключением совместных обедов и занятий в бассейне он старался не попадаться мне на глаза. Он как будто специально прятался от меня. Он бегал вокруг озера так, как если бы его преследовала стая голодных волков. И затем исчезал в лесу. Выезжал ли он с Виктором, я не знала. Но, наверное, это было так.

– Что я тебе сделала? – спросила я его после особенно молчаливого занятия по плаванию.

– Ничего, – холодно заметил он и вышел.

Больше всего мне хотелось бежать за ним и бить его кулаками по спине. До тех пор, пока он наконец не примет меня.

Мое поведение начало медленно меняться. Я требовала ответа, хотела знать, почему он вел себя так. Я начала преследовать его, как сталкер. И поняла, что не устаю наблюдать за ним. Ловко, как ягуар, передвигался он по этому старому дому, будто сливаясь с ним, становясь одним из предметов, вступая в немой диалог со стенами. Я не могла насмотреться на него. Что-то случилось со мной тогда, когда я увидела его вместе с лисой, что-то, что не принесло мне счастья. Хотя он вел себя отталкивающе, мое сердце начинало биться чаще всякий раз, когда я видела его и даже когда я только думала о нем. Я не хотела, но это случилось, и я ничего не могла поделать.

Я ненавидела себя за то, что кинулась за ним вдогонку, как капризный ребенок, который хотел, чтобы мама купила ему леденец. Я ненавидела себя за то, что я была такой впечатлительной, но я увидела его счастливое лицо и с этого момента поняла, что в нем есть нечто такое, что он скрывал от посторонних взоров. Я хотела бы знать, что происходит у него внутри и каким он был на самом деле. Вместе с тем меня раздражало, что я не могла сказать ему со всей прямотой в лицо, что он не может так неуважительно обращаться со мной, что этим он ранит меня и что мне, вообще, нет никакой нужды в том, чтобы учить его плаванию. И больше всего я ненавидела себя за то, что я не могла насладиться завоеванной свободой. Я хотела освободиться от своих родителей, поэтому я была здесь. Но вместо того чтобы радоваться, я преследовала упрямого слепого, который ничего не хотел знать обо мне. Меня съедали угрызения совести, поскольку я не могла подавить мысли о страданиях родителей. Здесь было хорошо, но мне их все же не хватало. Я чувствовала себя одиноко. Одиноко, как гигантская скала, с которой я сближалась все больше и больше. Мне хотелось узнать, что было за ней, но я никогда не смогла бы преодолеть эту глыбу из камней и щебня. Скорее можно сломать зубы и свернуть шею, чем попасть на нее. Единственно приятным в этом гиганте была длинная тень, которую он отбрасывал после полудня.

– Вас что-то беспокоит? – спросил меня Ансельм, выходя из сада с пучком травы в руках и прерывая мои размышления на веранде.

– Нет, – сказала я, громко рассмеялась и покачала головой.

– Я обратил внимание, что в течение некоторого времени вы сидите здесь в глубоких раздумьях. Возможно, вы хотите поговорить?..

Конечно, я хотела поговорить, но что-то удерживало меня от того, чтобы излить перед Ансельмом душу. В нем было нечто отталкивающее.

– Вы уверены, что не хотите поговорить? – спросил Ансельм еще раз.

– Абсолютно… Все в порядке.

Улыбаясь, я стала спускаться по лестнице и прошлась вокруг дома, может быть, при этом даже что-то насвистывая. Потом я упала в траву, радуясь, что не открыла свое сердце Ансельму, который хотел вытянуть из меня информацию. Гораздо больше меня интересовало, где была комната Ноя. Я так ни разу и не видела ее. Казалось, он сливался с домом, как только входил в него.

Он пользовался разными входами, разными лестницами, как будто желая спрятаться от меня. Я старалась следовать за ним, но он, казалось, необъяснимым образом растворялся в воздухе. Я ходила по дому под скрип половиц. Проходила одну спальную комнату за другой. Большинство кроватей не были убраны. Здесь были большие и маленькие спальни, но все они имели выход на балкон.

И вот за тяжелым бархатным занавесом в нише я обнаружила узкую винтовую лестницу, ведущую наверх. Я не могла удержаться, поднялась по ней и оказалась перед дверью. Она была заперта, но на коврике перед входом была выпуклость. Я нашла под ним ключ, открыла дверь и вошла в темный коридор. Отвратительный запах аммиака и дезинфицирующих средств на миг заставил меня остановиться. Я пыталась не дышать носом. Здесь было прохладно и темно, очень темно, почти как в кинотеатре. Я побежала по коридору. Слева и справа двери плотно примыкали друг к другу. Незаметно я коснулась одной из многих дверных ручек – это была голова буйвола, инкрустированная бисером. Роскошно. Я поняла, что в этом запретном коридоре каждая дверная ручка была оформлена по-своему и все они очень хорошо ложились в руку. Чуть дальше я разглядела черепа носорога, тигра с открытой пастью, голову гадюки. Последнюю я решила повернуть. Дверь отворилась. Сильный запах ладана чуть не сбил меня с ног. В центре стоял створчатый алтарь, на котором были изображения. Подсвечник, крест и иконы перед ним. Скамеечка для ног. Здесь было довольно темно, окон не было, поэтому я потянулась за спичечным коробком на жертвеннике, чиркнула спичкой и поднесла ее к одному из изображений на алтаре. Мой пульс усилился. Внезапно мне стало дурно. И все же на одной из них я смогла разглядеть сцену, когда пригвожденного и истекающего кровью Иисуса со вспоротыми конечностями несли на кресте, причем его пульсирующее сердце открыто свисало из измученного тела.

На другой картине было изображено убийство новорожденных римлянами, которые голыми руками вырывали сердца из маленьких детских тел. Она имела кроваво-красный цвет. От тяжести увиденного я чуть не потеряла сознание и, спасаясь от приступа паники, охватившего меня, решила больше никогда не возвращаться в эту комнату и в этот коридор.

Едва миновав винтовую лестницу, я снова встретила Ансельма с пылесосом, веником и тряпками. Казалось, он всегда убирался именно там, где была я.

– Все в порядке? – спросил он снова и сделал это так, как будто его это действительно интересовало. Однако меня он не мог обмануть. – Вы заблудились?

– Я думаю, да, – сказала я, прошла мимо него и в очередной раз вспомнила о чемодане.

Я подступалась к нему с помощью ножниц, отвертки, ножа, огня и воды. Ничего не помогало, и это все более нервировало меня.

Только ночью, когда Ной играл на рояле, я была спокойна.

Я по-прежнему помогала Виктору таскать бревна и ветки из леса. Однажды он взял меня за плечи и заговорщицки сказал мне:

– Оставь Ноя, девочка. Он не принесет тебе счастья. Насчет этого мальчика у судьбы другие планы. Планы, о которых ты совершенно точно ничего не знаешь, поверь мне.

Я с удивлением посмотрела на Виктора.

– Я ничего не хочу от Ноя! – Я сказала, натянуто рассмеялась и спросила саму себя, что знал Виктор о планах «судьбы» касательно Ноя.

– Ну, тогда ладно, хорошо, – проговорил он, и я снова почувствовала, что теряю почву под ногами.

Видимо, от его внимания не ускользнуло то, что я открыто преследовала Ноя и следила за ним. Итак, нужно сделать выводы. До сих пор никому еще не удавалось разбить мне сердце, потому что я не давала такой возможности. К тому же это было бессмысленно. После того как я покину особняк, я никогда более не встречусь с Ноем. Он забудет меня быстрее, чем я приеду домой. Ведь он живет в другом веке, а машина времени, к сожалению, сломана, и всегда оставалось нечто, о чем я ничего не знала.

После одной бессонной и слишком тихой ночи я решила не мучиться дальше. Время пришло. Я должна сделать то, на что долго не могла решиться, – сказать сестре Фиделис, что моя работа была окончена. Я должна сделать это, иначе будет слишком поздно. Все кончено!

14

– Не могла бы ты подать мне полотенце? – попросил меня однажды утром Ной после занятия по плаванию.

– Возьми его сам. Оно висит на держателе, – сказала я и вышла из бассейна, не обращая на него внимания. То, что мог он, могу и я тоже. Мое сердце принадлежало только мне. Хотя я чувствовала, что уже дала слабину.

Когда сестра Фиделис после обеда пригласила меня на разговор, у меня в горле словно застрял ком.

– Что такое, моя дорогая?

– Наедине, – сказала я громче, чем хотела. Ной как раз проходил мимо нас с угрюмым выражением на лице.

– Через полчаса в саду, – сказала сестра Фиделис. – И если мы вежливо попросим, то Ансельм наверняка не откажется сделать для нас кофе и холодный лимонад из бузины? – Приятно улыбаясь, она повернулась к Ансельму, который как раз собирался убирать с обеденного стола.

– Конечно, с радостью, – сказал Ансельм.

В это время в прихожей раздался треск.

– Проклятие! – взревел Ной.

– Боже мой, ведро! – Бросив стопку грязных тарелок обратно на стол, Ансельм поспешно вышел; мы пошли за ним.

Ной стоял в луже, чертыхаясь, забрызганный до бедер грязной водой, и с искаженным болью лицом потирал предплечье, которое он, видимо, поранил при падении, задев перила.

– Боже мой. – Сестра Фиделис бросилась к нему, желая осмотреть рану.

– Это ничего, – проворчал он, поднял руку и побежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки зараз и касаясь другой рукой перил.

– Сколько раз я тебе говорила, что нельзя так носиться, – сказала она ему вслед. – Не хватало еще шею сломать.

– Это моя вина, – сказал Ансельм кротко, поставил ведро, и морщины как черви расползлись по его лбу, когда он с беспокойством посмотрел вслед Ною. – Я могу перевязать твою рану! – крикнул он.

Но Ной уже ушел и оставил после себя напряженную тишину. На несколько минут я зашла в свою комнату, легла на кровать и смотрела на красный чемодан со смешанными чувствами. После всех бесплодных попыток в него проникнуть он начал раздражать меня. И все же… хотя мое путешествие проходило не совсем так, как я рассчитывала, я все же думала, что поступила верно, согласившись сесть в автомобиль Виктора. Сейчас было бы правильно покинуть это место. На самом деле, я должна убрать вещи Ирины обратно в чемодан. Вместо этого я как парализованная лежала и слушала звук печатной машинки, который откуда-то доносился через открытую балконную дверь.

В назначенное время, выйдя на балкон, я увидела, как сестра Фиделис заняла место за красиво накрытым столом под деревом, положила ложечку сахара в кофе и осмотрелась по сторонам. Очевидно, она ждала меня.

Звуки машинки прекратились. На опушке леса бродили косули. Летние облака собрались в кулак над скалой. Виктор плавал на лодке по озеру, выбросив удочку. Сегодня вечером будет рыба. И все же как скучно в этом раю! С тяжелым сердцем я вышла из комнаты.

В дверях я столкнулась с Ноем. Он ждал меня около комнаты? В смущении я вытирала слезы с глаз, пока не поняла, что он просто не видит их. Он преградил мне путь. Его лицо казалось бодрым и было бледнее, чем обычно.

– Как рука? – спросила я, преодолевая свое сопротивление и прислонившись к дверной раме. На этот раз мне захотелось спать, но не потому, что я чувствовала усталость, а потому, что я больше не желала задавать вопросы, на которые не получала ответ.

– Не нужно ничего говорить. Это ты забыла в бассейне, – прошептал он и дал мне старинную книгу в кожаном переплете.

– Я ничего не…

– Нет, ты! – сказал он тихо, но настойчиво. Наши лица почти соприкасались. От него пахло мылом.

Затем он развернулся и пошел прямо по коридору, но не на первый этаж. Спускаясь среди оленей по лестнице, я в растерянности посмотрела на книгу. «Волшебный рог мальчика». Что, черт возьми, это может значить? Я никогда не держала эту книгу в руках, не могла забыть ее ни в бассейне, ни где-либо еще.

– Сестра Фиделис уже ожидает вас, – сказал Ансельм. Он стоял на коленях у подножия лестницы и энергично чистил деревянный пол сильно пахнущей жидкостью.

– Я иду.

Горячий воздух ударил мне в лицо. С тех пор как я была здесь, температура только возрастала день ото дня. Это называется «азорский антициклон». Сестра Фиделис тоже это заметила.

– Такой хорошей погоды не было уже давно, – повторила она и предложила мне присесть. – Ах, Ансельм забыл про лимонад. – Вздохнув, она встала. – Неудивительно, ведь он работает слишком много.

– Прикажете принести лимонад?

– Нет, нет, не беспокойтесь. Я скоро вернусь.

Когда она ушла, я услышала скрип над собой и подняла глаза. В тени колонны на балконе, как памятник, стоял Ной. Некоторое время я наблюдала за ним. К своему ужасу, я должна была сознаться, что уже скучала по нему. Я обязательно должна сфотографировать его, прежде чем он уйдет. Я с радостью познакомилась бы с ним поближе. Я просматривала книгу. Вдруг оттуда вылетел листок. Я подняла его. Там были набраны всего несколько слов: «В полночь у бука». Я посмотрела наверх. Ной исчез. Зато сестра Фиделис вернулась с кувшином лимонада из бузины, в котором плавали лимоны и кубики льда. Они не могли быть холоднее, чем ком, который появился у меня внутри.

– Что именно вы хотели обсудить со мной? – спросила сестра Фиделис, сложив свои руки на коленях, наклонив голову и по-доброму улыбаясь.

Что я хотела сказать? Что я хотела уехать домой? Что я не переношу близости Ноя, потому что опасаюсь того, что могу испытывать к нему больше, чем он заслуживал? Эта глупая голова. Этот своенравный одиночка. Я должна была выпить глоток лимонада, чтобы хоть как-то заглушить свой гнев. Это же так просто: он однозначно дал понять, что не хотел иметь ничего общего со мной. Да, собственно, это и не удивительно. Никто никогда не интересовался мной.

– Итак, Ирина?

Сама собой вырисовывалась картина: я ужасно скучная, неуверенная в себе, неразговорчивая и пустая, как пустыня из бетона. Чаще всего я залегала на дно, не имея, кроме Кэти, почти никаких контактов, и только потому, что я занималась с Ноем, я вообразила себе, что могу ему понравиться. Я ему! Я самый скучный человек на земле. Я не нравилась самой себе. Того, к чему я сама была не готова, вряд ли могла ожидать от него. Скорее еще глоток. Незаметно я начала сжимать «Волшебный рог мальчика». Что было на том листке? «В полночь у бука». Вероятно, он хотел снова нагрубить мне, чтобы я как можно быстрее уехала. Я и так сделала ему одолжение. С другой стороны… Хищная птица, парящая над скалой, издала высокий, короткий звук.

– Ирина?

Только сейчас я заметила, что сестра Фиделис уже давно смотрела на меня.

– По поводу уроков плавания… – сказала я. – Именно занятия по плаванию. – От жары мне стало нехорошо.

– Как я могла понять, дела у вас идут хорошо, – сказала монахиня. – Вы можете быть более требовательной к Ною. Ему это нужно. О чем вы задумались?

Я мяла книгу пальцами и уже не понимала, о чем, собственно, идет речь.

– Речь идет о… Итак, я хотела бы сказать скорее о том… как бы сказать…

Сестра Фиделис вздохнула:

– В общем, я уже понимаю, что заставляет вас ломать голову. Ной с вами очень груб, не так ли? Вы этого не заслужили. – Она свела и развела дужки очков. Невольно я задалась вопросом, нужна ли ей вообще эта глупая вещица или это просто игрушка. – Я всегда старалась воспитывать его вежливым. До сих пор он был таким – по крайней мере, в большинстве случаев. Я не знаю, что с ним произошло. Он всегда радовался, когда приходили посторонние люди. Так отталкивающе он еще никогда себя не вел…

Посторонние?

– Наверное, это переходный возраст, – сказала она. Этот девиз сопровождал меня все последние годы как мантра и безумно действовал мне на нервы. – В этом возрасте людей сводит с ума игра гормонов.

Я ей ничего не сказала. Я не хотела знать, что происходило с его гормонами, если я сама влюбилась. Как будто возраст имел какое-то отношение к этому. Могла ли я прежде представить себя влюбленной?

– Мы дадим ему еще немного времени. Он привыкнет к вам.

– Вы думаете, я слишком строга с ним? – спросила я, чтобы сказать что-нибудь, чувствуя, как в моем мозгу расширяется вакуум, вызванный, вероятно, подростковыми гормонами.

Сестра Фиделис снова надела очки и улыбнулась:

– Вы должны один раз побывать на моем уроке. Ной нуждается в определенной строгости. Иначе ему в голову начнут приходить глупости. Сделайте это, моя дорогая.

Я бы хотела увидеть ее без этого облачения. Носила ли она нижнее белье? Я не имела ни малейшего понятия о том, какой у нее был цвет волос, не говоря уже о том, сколько ей было лет и как она сюда попала. Спрашивать о родителях Ноя она мне запретила. Но о чем-то другом мне нужно было спросить ее уже давно.

– Сколько лет вы живете здесь? – выпалила я.

– Шестнадцать с половиной лет, – сказала она тихо, и ее доброе настроение, казалось, начало рассеиваться. – Это все, что вы хотели обсудить со мной?

Шестнадцать с половиной лет? Мне стало холодно. Ной был здесь так долго?

– Сейчас мне нужно вернуться к работе. Мы изучаем Пунические войны. – Она постучала по толстой книге, которая лежала на свободном стуле рядом с ней. – Сложная история. Я должна почитать еще немного.

Я ничего не могла ответить, потому что была все еще под впечатлением от этой цифры. Она встала и показала на книгу, которую дал мне Ной:

– Вам нравится?

Немного же я прочла из неё. «В полночь у бука». До полуночи оставалась еще целая вечность.

– Вы знаете, что Густав Малер написал музыку на двенадцать стихов из этого сборника? У меня есть прекрасные записи неповторимой Бригитты Фассбендер. Я обожаю эту женщину. Никто не сможет исполнить партию в «Кавалере розы» лучше, чем она.

Тут мне показалось, что Виктор переместил меня во времени. «Кавалер розы» меня почти рассмешил. Внезапно сестра Фиделис оказалась в своей стихии и стала рассказывать мне что-то о певицах меццо-сопрано, Рихарде Штраусе и красоте музыки в целом и в частности.

– Не хотите ли вы прочесть лекцию о Пунических войнах мне? – спросила я, когда поняла, что больше не выдержу.

– Да, конечно, извините. Ах, бедняжка. Вы заскучали. Когда дело доходит до музыки, я едва могу остановиться. – И она сказала это так искренне, что я не стала возражать, а лишь улыбнулась. Она положила руку мне на спину и еще раз извинилась.

Я все еще не знала, сумасшедшая ли она или специально действует мне на нервы и смогу ли я с ней подружиться.