Текст книги "Дар психотерапии"

Глава 17. Поиск эквивалентов «здесь и сейчас»

Что следует делать психотерапевту, когда пациент поднимает вопрос, касающийся неудачного взаимодействия с другим человеком? Как правило, терапевты глубоко и подробно исследуют ситуацию и стараются помочь пациенту понять его роль во взаимодействии, увидеть альтернативные варианты поступков, изучить бессознательную мотивацию, построить догадки о мотивации другого человека и поискать шаблоны – то есть похожие ситуации, которые пациент создавал в прошлом. У этой испытанной временем стратегии есть свои ограничения: такая работа не только ведет к чрезмерной интеллектуализации, но и слишком часто основывается на неточных данных, предоставляемых пациентом.

«Здесь и сейчас» дает гораздо лучший путь для работы. Общая стратегия предполагает поиск эквивалента для дисфункционального взаимодействия в «здесь и сейчас». Как только это сделано, работа становится гораздо более точной и непосредственной. Вот некоторые примеры.

Кит и постоянное недовольство. Кит, мой долгосрочный пациент и сам практикующий психотерапевт, рассказал о весьма резкой стычке со своим старшим сыном. Сын, впервые за все время, решил сам заняться приготовлениями для ежегодного семейного кемпинга и рыбалки. Хотя Кит был доволен тем, что его сын наконец повзрослел и снял с его плеч бремя подготовки, он не смог ослабить хватку своей властной натуры. Когда Кит попытался надавить на сына, упрямо настаивая на более ранней дате поездки и другом месте проведения отпуска, сын взорвался, назвав отца назойливым самодуром. Кит был буквально уничтожен и абсолютно убежден в том, что навсегда лишился любви и уважения сына.

Каковы мои задачи в такой ситуации? Задача-максимум, к которой мы еще вернемся в будущем, состояла в том, чтобы исследовать неспособность Кита отказаться от контроля. Ближайшей задачей было предложить некое немедленное утешение и помочь Киту восстановить равновесие.

Я стремился помочь ему обрести перспективу, чтобы он мог понять, что это противостояние было всего лишь одним мимолетным эпизодом на фоне целого горизонта полных любви взаимодействий с сыном, длившихся всю жизнь. Я счел неэффективным анализировать глубоко и подробно этот эпизод между Китом и его сыном, с которым я никогда не встречался и об истинных чувствах которого мог только догадываться. Гораздо лучше, подумал я, определить и проработать эквивалент этого неприятного события в «здесь и сейчас».

Но что это за событие в «здесь и сейчас»? Вот где нужно умение слышать. Так получилось, что я незадолго до этого рекомендовал Киту пациента, который, проведя с ним пару сеансов, больше не вернулся на терапию. Кит чувствовал сильную тревожность из-за того, что потерял пациента, и долго мучился, прежде чем «признаться» мне в этом на предшествующем сеансе. Кит был убежден, что я резко осужу его, что не прощу ему эту неудачу и больше никогда не направлю к нему ни одного пациента.

Обратите внимание на символическое равенство этих двух событий: в каждом случае Кит исходил из предпосылки, что один-единственный поступок навсегда запятнает его в глазах человека, который ему дорог.

Я предпочел заняться эпизодом «здесь и сейчас» из-за его «свежести» и большей точности данных. Я сам был предметом тревоги Кита и мог оценивать собственные чувства, вместо того чтобы ограничиваться догадками по поводу чувств его сына.

Я сказал Киту, что он совершенно неверно меня «прочел», что у меня нет сомнений в его восприимчивости и сострадании и я уверен, что он проделал превосходную клиническую работу. Для меня было немыслимо проигнорировать весь мой долгий опыт общения с ним на основе одного только этого эпизода, и я сказал, что буду рекомендовать ему других пациентов в будущем.

В конечном счете я совершенно уверен, что эта терапевтическая работа в рамках «здесь и сейчас» была гораздо более действенной, чем расследование кризиса в его отношениях с сыном, и что он будет вспоминать наш разговор и тогда, когда интеллектуальный анализ эпизода с сыном давно выветрится из памяти.

Элис и ее грубость. Элис, шестидесятилетняя вдова, отчаянно желавшая снова выйти замуж, жаловалась на серию провальных отношений с мужчинами, которые часто исчезали из ее жизни без всяких объяснений. На третий месяц нашей терапии она поехала в круиз со своим последним ухажером, Моррисом, который в итоге выразил свое сожаление из-за ее привычки торговаться, бесстыдно проталкиваться вперед без очереди и занимать лучшие места в туристических автобусах. После их поездки Моррис исчез и на ее звонки с просьбой перезвонить отвечал гробовым молчанием.

Вместо того чтобы пускаться в анализ ее отношений с Моррисом, я обратился к собственному опыту взаимодействия с Элис. Я сознавал, что и сам не прочь закончить эти отношения, и у меня порой появляются приятные фантазии, в которых она объявляет мне, что решила бросить терапию.

Несмотря на то что она нахально (и успешно) выторговала у меня существенно более низкую плату за терапию, Элис продолжала твердить, как это несправедливо, что мои услуги влетают ей в копеечку. Она ни разу не упустила случая как-нибудь прокомментировать оплату – выражая вслух сомнение, что я заработал ее на текущем сеансе, или жалуясь на мое нежелание назначить ей еще более низкую плату из уважения к ее возрасту.

Более того, она постоянно пыталась хитростью выторговать себе дополнительное время, поднимая не терпящие отлагательства вопросы прямо в конце сеанса или передавая мне для чтения («в ваше личное время», как она выражалась) дневник своих снов, статьи о вдовстве, о дневниковой терапии или об ошибочности воззрений Фрейда. Она была совершенно лишена деликатности и точно так же, как и с Моррисом, превратила наши отношения в нечто вульгарное.

Я понимал, что именно в этой реальности «здесь и сейчас» нам необходимо поработать, и мягкое исследование того, как она вульгаризировала свои отношения со мной, оказалось настолько полезным, что спустя несколько месяцев некий пожилой джентльмен с изумлением получил от нее телефонный звонок с извинениями.

Милдред и отсутствие присутствия. В детстве Милдред подверглась сексуальному насилию, и у нее были такие трудности в физических взаимоотношениях с мужем, что ее брак оказался на грани развала. Стоило мужу прикоснуться к ней с сексуальным подтекстом, как она начинала заново переживать травматические события прошлого. Это очень мешало работе над ее отношениями с мужем, поскольку требовалось, чтобы Милдред вначале освободилась от прошлого, а это трудный процесс.

Изучая сложившиеся «здесь и сейчас» взаимоотношения между нами двоими, я не мог не заметить большого сходства между ее отношением ко мне и ее взаимодействием с собственным мужем. Во время сеансов я часто чувствовал, что она меня игнорирует. Хотя она была неплохой рассказчицей и могла подолгу развлекать меня разговорами, я обнаружил, что мне трудно «присутствовать» с ней, то есть чувствовать себя связанным с ней, участвующим в отношениях, близким, с неким ощущением взаимности.

Она говорила помногу и сбивчиво, никогда не расспрашивала обо мне, проявляла мало внимания или любопытства к чувствам, возникшим у меня за время нашего сеанса, всегда «отсутствовала», разговаривая со мной. Постепенно, поскольку я настаивал на сосредоточенности на пространстве наших отношений, говорил о степени ее «отсутствия» и о том, какое отторжение я чувствую, Милдред начала понимать, насколько она отталкивала собственного мужа, и однажды начала сеанс со слов: «Я только что сделала для себя открытие: по какой-то причине, сама не знаю, по какой, я никогда не смотрю мужу в глаза, когда мы занимаемся сексом!»

Альберт и «проглоченный» гнев. Альберт, который добирался до моего кабинета больше часа, часто испытывал панику в моменты, когда ему казалось, что его эксплуатируют. Он понимал, что наливается гневом, но не мог найти никакого способа его выразить. Во время одного сеанса он описал разочаровавшую его встречу с девушкой, которая, на его взгляд, явно морочила ему голову, однако при мысли отчитать ее Альберта парализовал страх.

Этот сеанс напоминал мне заигранную пластинку; мы потратили немалое количество времени на многих сеансах, обсуждая одну и ту же тему, и мне всегда казалось, что я мало чем смог ему помочь. Я чувствовал, что он мною разочарован: он намекал, что разговаривал об этом со многими друзьями, и они говорили примерно то же самое, что и я, и в конечном счете советовали ему либо устроить ей выговор, либо разорвать эти отношения.

Я сделал попытку высказаться за него:

– Альберт, давайте посмотрим, смогу ли я догадаться, что вы ощущаете во время этого сеанса. Вы ехали сюда целый час, чтобы встретиться со мной. Вы платите мне немало денег. Однако похоже, что мы постоянно повторяемся. Вам кажется, что я не слишком много вам даю за ваши деньги. Я говорю то же самое, что и ваши друзья, которые дают советы бесплатно. Вы должны быть разочарованы мной, даже расстроены и разгневаны на меня за то, что я так мало могу вам предложить.

Он выдал натянутую улыбку и признал, что моя оценка вполне точна. Я практически попал в «яблочко». Я попросил его повторить то же самое собственными словами. Он проделал это с некоторым волнением, и я ответил, что, хотя я никак не могу быть доволен тем, что не способен дать ему, что он хочет, мне все же очень нравится открытость, с которой он все это мне высказал: гораздо лучше быть честными друг с другом. И к тому же он в любом случае косвенным образом дал мне понять свои чувства.

Все это взаимодействие оказалось полезным для Альберта. Его чувства ко мне были аналогом его чувств к той девушке, и опыт выражения их без катастрофических последствий обладал мощной познавательной ценностью.

Глава 18. Проработка проблем в «здесь и сейчас»

До сих пор мы беседовали о том, как распознать главные проблемы пациента в «здесь и сейчас». Но когда эта цель достигнута, к чему мы перейдем? Как нам использовать эти наблюдения «здесь и сейчас» в психотерапевтической работе?

Пример. Вернемся к сцене, которую я описал выше: внутренняя дверь со сломанной защелкой и моя пациентка, которая возилась с ней каждую неделю и всегда извинялась за то, что не могла закрыть дверь.

– Нэнси, – сказал я, – мне интересно, почему вы извиняетесь передо мной. Получается так, будто моя сломанная дверь и моя небрежность – ведь я не вызываю мастера, чтобы ее починить, – каким-то образом оказываются вашей виной.

– Вы правы. Я это знаю. И все равно продолжаю так делать.

– У вас есть какие-нибудь предположения, почему вы так делаете?

– Думаю, это как-то связано с тем, насколько для меня важны вы и наша терапия, и еще с моим нежеланием как-либо вас обидеть.

– Нэнси, вы можете попробовать догадаться, что я чувствую всякий раз, как вы извиняетесь?

– Вероятно, вас это раздражает.

Я кивнул:

– Не могу этого отрицать. Но вы ответили мне сразу, без колебаний – так, словно для вас это знакомое переживание. У него есть какая-нибудь история?

– Я уже слышала это раньше, и много раз, – отозвалась она. – Знаете, моего мужа это просто сводит с ума. Я знаю, что раздражаю множество людей, и все равно продолжаю так делать.

– Итак, под маской извинений и вежливости вы в конечном счете раздражаете людей. Более того, несмотря на то, что вы это знаете, вам все равно трудно остановиться. Значит, вы, должно быть, получаете от этой ситуации какое-то вознаграждение. Интересно, какое?

В этом разговоре и на последующих сеансах мы исследовали множество плодотворных направлений, особенно ее приступы ярости по адресу всех подряд – мужа, родителей, детей и меня.

Будучи болезненно аккуратной в своих привычках, она призналась, насколько сильно заставляла ее нервничать сломанная дверь – и не только дверь, но и мой захламленный стол, на котором высились неаккуратные стопки книг.

Она также призналась, как ее раздражает то, что я не работаю с ней быстрее.

Пример. Спустя несколько месяцев после начала терапии Луиза, пациентка, которая очень часто меня критиковала – из-за обстановки кабинета, неудачного подбора цветов, вечного беспорядка на моем столе, моей одежды, неформальности и незаполненности моих счетов, – рассказала о новых романтических отношениях, которые у нее складывались. Во время рассказа она заметила:

– Что ж, хоть и с неохотой, но я должна признать, что мне стало лучше.

– Я поражен вашим выражением – «с неохотой»! Почему же с неохотой? Такое впечатление, что вам трудно говорить позитивные вещи обо мне и о нашей совместной работе. Что вы об этом думаете?

Нет ответа. Она молча покачала головой.

– Просто думайте вслух, Луиза, говорите все, что приходит на ум.

– Ну, нет, вы только возгордитесь. А я этого терпеть не могу.

– Продолжайте.

– Вы выиграете. Я проиграю.

– Я выиграю, а вы проиграете? Разве мы с вами сражаемся? И за что же мы сражаемся? У нас есть какая-то внутренняя война?

– Не знаю… просто некая постоянно присутствующая часть меня всегда насмехается над людьми, ищет в них дурные стороны, видит, как они сидят на кучах собственного дерьма.

– А как насчет меня? Я сейчас думаю о том, как критически вы отзывались о моем кабинете. И о садовой дорожке тоже. Вы ни разу не упустили возможности пожаловаться на грязь, но при этом ни разу не сказали о цветущих кустах.

– Вот так же все время происходит с моим бойфрендом: он дарит мне подарки, а я не могу не обращать внимания на то, как неаккуратно он их завернул. На прошлой неделе мы поссорились, когда он испек для меня хлеб, а я отпустила едкий комментарий по поводу слегка подгорелой корки сбоку.

– Вы всегда даете этой стороне себя высказаться и затыкаете рот второй стороне – той стороне, которая ценит, что он испек для вас хлеб, той стороне, которая любит и ценит меня. Луиза, вернемся к началу этого обсуждения – к вашему замечанию о том, что вы «с неохотой» признаете, что вам стало лучше. Скажите мне, каково бы это было, если бы вы смогли освободить позитивную часть себя и говорить прямо, без всяких «с неохотой»?

– Я вижу, как вокруг меня кружат акулы.

– Просто думайте о том, что разговариваете со мной. Что вам представляется?

– Как я целую вас в губы…

В течение следующих нескольких сеансов мы исследовали ее боязнь близости, чрезмерность запросов, неутоленные и неутолимые вожделения, ее любовь к отцу, ее страх, что я сбегу, если действительно узна́ю, как многого она хочет от меня.

Заметьте, что в данном примере я опирался на случаи, возникавшие в нашем прошлом, в начале нашей терапии. Работа «здесь и сейчас» не всегда бывает антиисторичной, поскольку она может включать любые события, которые происходили на протяжении наших отношений с пациентом. Как выразился Сартр, «интроспекция – это всегда ретроспекция».

Глава 19. «Здесь и сейчас» заряжает психотерапию энергией

Работа в «здесь и сейчас» всегда оказывается более волнующей, чем работа с фокусировкой на чем-то абстрактном или историческом. Это особенно очевидно в групповой психотерапии. В качестве примера – один исторический эпизод в групповой работе.

В 1946 г. штат Коннектикут проспонсировал семинар, посвященный расовой напряженности на рабочих местах. Небольшие группы, возглавляемые видным психологом Куртом Левиным и командой социальных психологов, были вовлечены в дискуссию о «домашних» проблемах, выдвинутых участниками. Ведущие семинара и наблюдатели групп (без присутствия участников групп) устраивали ежевечерние послегрупповые встречи, на которых обсуждали не только содержание, но и «процесс» сеансов. (NB: Понятие содержания относится к произнесенным словам и выражаемым мнениям. Понятие процесса относится к природе взаимоотношений между людьми, произносящими слова и выражающими мнения.)

Об этих ежевечерних встречах ведущих групп пошли слухи, и два дня спустя члены групп попросили возможности присутствовать на них. После длительного замешательства (ведь такая процедура была совершенной новостью) было получено одобрение, и члены групп стали наблюдать, как их обсуждают руководители групп и исследователи.

Существует несколько опубликованных отчетов об этом памятном сеансе, на котором обсуждалась важность «здесь и сейчас». Все сошлись во мнении, что эта встреча была буквально пронизана энергией; членов групп воодушевляла возможность услышать, как обсуждают их самих и их поведение. Вскоре они уже не могли молчать и вставляли комментарии: «нет, это не то, что я сказал», или «я не так говорил», или «это не то, что я имел в виду». Социальные психологи осознали, что наткнулись на важную аксиому образования (а также и терапии), а именно – что мы лучше всего узнаем о себе и своем поведении благодаря личному участию во взаимодействии, дополненном наблюдением и анализом этого взаимодействия.

В групповой терапии разница между изучением «домашних» проблем членов группы и группой, занятой взаимодействием «здесь и сейчас» – то есть обсуждением своего собственного процесса, – очень заметна: группа «здесь и сейчас» так и пышет энергией, ее члены участвуют в процессе и всегда, если спросить их об этом (либо в собеседованиях, либо с помощью инструментов исследования), отмечают, что группа оживает, когда сосредоточивается на процессе.

В двухнедельных групповых лабораторных сеансах, которые десятилетиями проводились в городе Бетел, штат Мэн, вскоре всем стало очевидно, что сила и привлекательность групп процесса – которые вначале назывались группами тренинга восприимчивости (то есть межличностной восприимчивости), потом т-группами (тренинг-группами), а еще позднее – группами встреч (термин Карла Роджерса), – сразу же затмили другие группы, предлагаемые лабораторией (например, теоретические группы, группы по занятиям или группы решения проблем), если говорить о степени заинтересованности и энтузиазма их членов.

Более того, участники часто говорили, что т-группы «съели остальную лабораторию». Люди хотят взаимодействовать с другими людьми, их возбуждает возможность обеспечивать и получать прямую обратную связь, они жаждут узнать, как их воспринимают другие, хотят «отшелушить» свой парадный фасад и стремятся к близости.

Много лет назад, когда я пытался разработать более эффективный метод ведения групп краткосрочной терапии со стационарными пациентами в состоянии обострения, я посещал десятки групповых занятий в больницах по всей стране и обнаружил, что все они неэффективны – и все по одной и той же причине. Каждая группа использовала формат «очередности» или «регистрации», состоявший в том, что члены группы по очереди обсуждают какое-нибудь событие, произошедшее «там и тогда», – например, галлюцинаторные переживания, или прежние наклонности к суициду, или причину своей госпитализации – в то время как остальные члены группы слушают молча и зачастую незаинтересованно.

В конечном счете я сформулировал – в учебнике о стационарной групповой терапии – подход «здесь и сейчас» для таких пациентов с острыми расстройствами, который, как я полагаю, сильно повышал степень участия членов группы в ее работе.

То же наблюдение верно и для индивидуальной психотерапии. Терапия неизменно оказывается заряженной энергией, когда сосредоточивается на взаимоотношениях между психотерапевтом и пациентом. Книга «Хроники исцеления. Психотерапевтические истории» описывает эксперимент, в котором мы с пациенткой писали эссе о каждом терапевтическом сеансе. Поразительно то, что всякий раз, как мы читали и обсуждали мнения друг друга – то есть когда мы сосредоточивались на «здесь и сейчас», – последующие сеансы терапии проходили очень живо.

Глава 20. Используйте в качестве данных собственные чувства

Одна из главных задач в психотерапии – уделять внимание своим непосредственным чувствам; они снабжают нас драгоценными данными. Если во время сеанса вы чувствуете, что вам скучно или вы раздражены, смущены, сексуально возбуждены или «выключены» вашим пациентом, рассматривайте это как ценную информацию.

Именно поэтому я так настаиваю на важности личной психотерапии для терапевтов. Если вы разовьете глубокое знание самих себя, уничтожите большинство своих «слепых пятен» и будете иметь хорошую базу опыта в качестве пациента, вы начнете понимать, какая часть этой скуки или смущения – ваша собственная и какая часть вызвана пациентом. Важно проводить такое различие, ибо если пациент – причина вашей скуки во время терапии, мы можем с уверенностью предположить, что он скучен и для других людей в другой обстановке.

Так что вместо того чтобы расстраиваться из-за ощущения скуки, приветствуйте ее с радостью и ищите способ извлечь из нее терапевтическую пользу. Когда скука возникла? Что такого делает пациент, отчего вам с ним скучно?

Когда я сталкиваюсь со скукой, я говорю примерно следующее: «Мэри, позвольте мне кое-что вам сказать. В течение последних нескольких минут я замечаю, что отключился от вас, несколько дистанцировался. Я не знаю, почему это произошло, зато точно знаю, я чувствую себя иначе, чем в начале сеанса, когда вы описывали свои чувства по поводу того, что не получаете от меня желаемого, или во время прошлого сеанса, когда вы держались более искренне и открыто. Мне интересно, каков ваш уровень контакта со мной сегодня? Похожи ли ваши ощущения на мои? Давайте попробуем понять, что происходит».

Несколько лет назад я лечил Мартина, успешного специалиста по продажам, который должен был ехать в деловую поездку в день нашего сеанса и попросил перенести нашу встречу на другой день той же недели. Я не мог сделать это без существенного ущерба для своего расписания и сказал Мартину, что нам придется пропустить этот сеанс и встретиться в наше обычное время на следующей неделе. Но позднее, размышляя об этом, я осознал, что без всякого колебания перестроил бы свое расписание для любого другого моего пациента.

Почему же я не мог сделать этого для Мартина? Потому что я не жаждал встречи с ним. В его вечной придирчивости было что-то такое, что буквально изнуряло меня. Он непрестанно критиковал меня самого, мебель в моем кабинете, отсутствие парковки, моего секретаря, плату за терапию и, как правило, начинал сеансы с упоминания моих ошибок на предыдущей неделе.

Уныние, в которое вгонял меня Мартин, было весьма показательно. Он изначально согласился на терапию из-за серии провальных взаимоотношений с женщинами, ни одна из которых, как он считал, не давала ему достаточно.

Ни одна из них не проявляла должного энтузиазма, оплачивая свою честную долю ресторанных или магазинных счетов, не дарила ему на день рождения подарки, эквивалентные по стоимости тем, которые дарил он (заметьте, что его доход был в несколько раз больше их дохода). Когда они вместе собирались в поездки, он настаивал на том, чтобы женщина вносила равную долю наличных в «общий котел», и все дорожные расходы, включая бензин, парковку, уход за машиной, чаевые, даже газеты, он оплачивал из этой суммы. Более того, он нередко ворчал, потому что его подружки не брали на себя половину времени за рулем, планирование поездки или штурманских обязанностей.

Со временем отсутствие в натуре Мартина великодушия, его одержимость абсолютным равенством и безжалостная критичность изгоняли женщин из его жизни. И то же самое он проделывал со мной! Хороший пример самоисполняющегося пророчества: он настолько боялся, что о нем недостаточно позаботятся, что его поведение приводило именно к этому результату.

Именно понимание этого процесса позволило мне избежать критической реакции (то есть восприятия этого на личном уровне) и осознать, что это был шаблон, который Мартин повторял множество раз – и в глубине души хотел изменить.