Текст книги "Серебреник. Исторический роман в трех частях"

Серебреник
Исторический роман в трех частях
Исмаил Акаев

Иллюстратор Изнаур Акаев

Оформление обложки Янина Дикаева

© Исмаил Акаев, 2023

© Изнаур Акаев, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-4490-2383-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

БЕЗМОЛВНОЕ ЭХО ВРЕМЕН

(литературно-философское размышление о романе «Серебреник»)

Живы те, у которых есть возвышенная мечта.

Жан Батист де Ламарк

Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой в своих творческих дневниках утверждал, что: «Мысль о повествовании – есть граница между реальностью и выдумкой, которая таинственным образом прокрадывается в сознание человека и остается так и неразгаданной – в веках…». Так в чем же граница между реальностью и выдумкой романа «Серебреник» чеченского журналиста и начинающего писателя Исмаила Акаева? Итак, приоткроем завесу тайны…

«Светало. Село медленно просыпалось». С этого походящего на лермонтовское вступление начинается роман, погружающий читателя в мир неотразимых красок, которые призваны приоткрыть то таинство необъятного человеческого (порою неосознанного!) бытия, которое дано видеть (лишь мгновенно!), и, только «снаружи». Так что же творится там внутри в эфирной бесконечности и гранях художественных росчерков долгоиграющего силой порыва пера?

Познавая жизнь во всех ее проявления как источник благословенной и живительной влаги, призванную утолить всякую плотскую жажду, мы вступаем в головокружительное противоречие с собой, со своим непокорным Фрейдовским – «Я». Это обнаженным образом хорошо показано в романе. Автор осознает глубокое чувство ответственности, пытаясь донести суть до самой глубины его часто необъяснимого, но совершенного по форме понимания.

Так много говорится в романе о жизнеутверждающих и неисчерпаемых началах. Да, безусловно, жизнь – есть самая большая ценность, которая имеется у человека, ценность, цену которой мы не знаем или не осознаем (или не желаем осознавать) в повседневности наших тщетных исканий. Две стороны жизни – истина и ложь – две бесконечности, существующие наперекор всему сущему не оставляют в покое обезумевшего от страсти человека, полного зла и ненависти, чью наивность и переменчивость еще в античности заметил греческий философ Аристотель. Не потому ли главный герой романа Ибрагим так жадно рвется к истине, к истине, которую он считает источником человеческой жизни, совершенством, непревзойденностью. Сколько разбитых и растоптанных судеб вокруг него, сколько необъяснимого и непонятного чувства «беспристрастного» и раскаленного бытия. Но он один: в вакууме сущности, в забвении мысли, один… наперекор всему он жив и продолжает искать себя в этом мире. Хладнокровная месть не покидает героев повести. Месть (идущая в ногу с человеком с ветхозаветных времен) за обольщение жизненного порыва, кроющаяся в глубине человеческой души и в бесконечных коридорах памяти, она присутствует как символ незабвенности, ибо другого быть недолжно, да и не может быть:

О, вы, кто верует!

Предписано вам право.

За смерть (убитых близких) отплатить…

Можно ли сказать лучше, чем это сказано в Коране? – наверное, нет.

…И в самом деле, сюжеты «Серебреника», заставляют глубоко погружаться в реальность дня вчерашнего, и томимо переходить в сегодняшний, в его бесконечное и понятное только лишь немногим посвященным таинственное и необузданное рвение. Наше поколение – одно из звеньев в бесконечной цепи поколений, живших и живущих на Земле. То, что мы пережили и продолжаем воспринимать как жизнь, – есть самое простое желание – Жить! Это желание присуще и героям романа Исмаила Акаева, так же как присуща глубокая философия любви, несущая в себе первооснову человеческого (столь неравносильного по щедрости) существования: «Сила любви – это божественная способность понимать, чувствовать друг друга без слов. Любовь всегда озаряется светом слез, страстей, надежд, эгоизма и обид. Любовь пронизывает влюбленных от костей до мозга, от пят до кончиков волос. Влюбленные витают над бездной, отдают все и, ничего не требуя, умоляют друг друга быть, не исчезать, не оставлять, не покидать. И каждый, кто испытывал эти чувства, тонет в них, отдает свою душу, свои слезы, свое сердце. Любовь и смерть несовместимы. И только она, всепобеждающая любовь, заставляет говорить саму смерть языком любви, и только такая любовь называется человеческой. И лишь человек, одаренный божественным даром, способен на высокую любовь. С любовью ко всему сущему может относиться человек только доброй души».

Настолько чист и в тоже время порочен мир чувств и идей, в котором живут герои романа, настолько наивно их понимание и ощущения окружающего, что происходящее столь ненавязчиво протекает в двух параллельных измерениях. Роман пронизан историей не только отдельных личностей, но и целого чеченского народа, его величайшими трагедиями – депортаций и войной. В ней воплотилось некое мистическое и сакральное соотношение прошлого и настоящего, сквозь призму современного безличия и отрицания всецелости. Когда-то Карл Ясперс сказал: «Мы стремимся понять историю как некое целое, чтобы тем самым понять и себя». Несомненно, он был прав, даже в силу того, что история (даже самая горькая, перечеркнутая одним росчерком небрежного пера) всегда остается – историей.

Возвращаясь к роману, к ее трагичности и неоднозначности мне припомнились слова величайшего поэта серебряного века Марины Цветаевой, которые всецело отображают мнение многих героев романа «Серебреник», хотя в глубине души у них кроется немой протест:

…А может, лучшая победа

Над временем и тяготеньем:

Пройти, чтоб не оставить следа,

Пройти, чтоб не оставить тени

На стенах…

Роман «Серебреник» полон трагических судеб, судеб лишенных смысла, созерцания, и в тоже время в нем живет неиссякаемый и кровоточащий порыв все к той же человеческой жизни. Художественный мир романа – как сказал отец французской революции Жан Поль Марат -«assezimmoral»[1], лишенный всякого бдения, хотя с самого начала и до конца им пронизан.

Литературно-сценическую композицию романа можно охарактеризовать как довольно богатую сюжетами, насыщенную смысловым содержанием. Автору очень хорошо удалось соблюсти рамки историчности, не заходя за границы чувственно-визуального творчества. В произведении, в основу которого легли реальные события, очень четко чувствуется, как автор владеет не только историей как таковой, но и современными политическими процессами, которые стали частью не только современного общества, но и данного произведения.

Мне думается, что первое литературное детище Исмаила Акаева можно назвать удачным. В нем оседает полноценный взгляд на жизнь, готовый перебороть былое, превзойти утопические реалии сегодняшнего дня. Это не только романическое повествование, но и емкий исторический труд, и целое философское размышление, вобравшее в себя понимание и осмысление, как отдельной человеческой жизни, так и целой трансформационной эпохи полную человеческих безумств. Каждый день уникален по своему животворному содержанию, он несет в себе еще не свершившеюся историю, воплощение которой в «прошлое» может дать только его целостное осознание.

Как мне кажется, роман «Серебреник» сумел отобразить то целостное осознание времени, которое порою невозможно высказать, или показать другим образом, донести до всеобщего понимания. В мою задачу не входила критика в широком смысле этого слова. Передо мной был полноценный литературный материал, наполненный историческими событиями, который требовал от меня лишь одно – высказать мое личное мнение. И мне (как мне представляется) это в какой-то степени удалось. Я могу судить лишь как человек, которому, как и любому присуща индивидуально-критическая субъективность. Окончательное слово всегда остается за широким читателем, которому доверена не простая роль – судьи. Мой мир, мир человека философии и исторической непредсказуемости, стал, несомненно, намного богаче во взглядах на человеческую жизнь, его философское понимание и мир в целом (по крайней мере, я это созерцаю и принимаю). И это в какой-то степени благодаря завораживающему роману – «Серебреник». Мне думается, что ему предстоит нелегкая судьба своего рода первопроходца, несущего в себе безысходность («совершенство») современной постбиблейской жизни. Как не уставал повторять французский философ-просветитель Жан-Жак Руссо: «Время покажет…».

Насрудин Ярычев, историк

член молодежной палаты литературного совета ЮНЕСКО,

доктор философских наук

[1]довольно безнравственный (фр.).

От Автора

Нет ничего более унизительного,

чем лицемерное раболепие.

Созерцание жизни куда более приятнее, чем «рисование» смерти. И сколь суровы и мрачны ни были мои образы в содержании этой книги, они являются образами правды, той самой суровой действительности, в которой жили мои герои и мы с вами. Правда и то, что у этой правды есть свое долгое эхо. Эхо, к сожалению, боли, обманутых надежд, несправедливости, несоизмеримости человеческих страданий, эхо, которое мы будем долго и долго слушать в нашей памяти и в наших потомках. До боли в душе хочется верить, что этот отзвук когда-то исчезнет, перестанет звучать в сердцах, в душах и в потомках. Но, к сожалению, в памяти зло оставляет долгий и протяжный отзвук.

Светлой памяти, всем тем, кто стал жертвой в этой страшной, авантюрной, смертоносной войне. Неважно нам как знатоки – авантюристы, к какому «разряду» относят события произошедшие в Чеченской республике, на земле чеченцев, где всегда упрямство чести и благородства считалось достоинством в тысячелетиях. Важно то, чтобы сам чеченский народ осознал и осмыслил произошедшее с ним. И крайне глубоко важно, чтобы мы всегда могли раскрывать в себе все доброе, светлое, гордое, благородное, стойкое, волевое и духовное средоточие, объединить все это вокруг себя и восстать из тени зла, в свет озарения, оставляя своим потомкам сознание личности душевный мир и светлое процветание.

Исмаил Акаев

2001 г.

ОТЕЦ И СЫН

Первая книга

Адат

I

Светало… Село медленно просыпалось. Но в доме Заурбека уже давно никто не спал. Здесь собрались почти все мужчины из рода Тасуевых. Они обсуждали то, что должно было свершиться в ближайшие часы. Это событие все они, и особенно Заурбек, ждали без малого четверть века.

Заурбек не принимал участия в беседе. Он хмуро сидел в дальнем углу комнаты и со стороны казался если не сломленным, то, по крайней мере, утомленным бременем пережитого. Длинные седые волосы и длинная борода подчеркивали его усталость и состояние обреченности.

Тяжелые думы одолевали Заурбека. Перед его глазами одна за другой, как наяву, проносились картины прошлого. Он видел переполненные людьми холодные вагоны, уносящие их в далекую и трагическую неизвестность, угрюмые лица конвоиров, безжизненные тела на полустанках, заносимые снегом. Он видел и как будто заново ощущал нежные руки матери, которые своим теплом старались сохранить жизнь в его тщедушном мальчишеском теле, спасая его от февральских морозов.

А дальше память унесла его в тот страшный день, который наступил в его жизни через 5—6 лет после выселения чеченцев в Казахстан.

Умом и сердцем он понимал, что не мог тогда поступить иначе.

Чеченец Дога, который славился своим нехорошим поведением, нанес ему оскорбление, которое по законам адата смывается только кровью – он незаслуженно оскорбил имя матери Заурбека. Завязалась драка, на сторону Доги встали его друзья. Силы были неравны, и Заурбек ударил обидчика ножом. Хотя рана была не очень тяжелой, Дога умер из-за сильной потери крови.

Заурбек тоже был в этой драке тяжело ранен, однако тем не менее его судили. После длительного лечения в госпитале, он получил 10 лет строгого режима.

Примерно в это же время шел другой суд – суд адата, на котором решающее слово было за родственниками покойного Доги. Они присудили Заурбека к смертной казни, с отсрочкой до удобного случая. И он знал, что приговор этот рано или поздно будет приведен в исполнение.

В цивилизованном мире закон кровной мести воспринимается как варварский пережиток. Но для чеченцев, в их трагической истории вечных войн за свободу и независимость, очень часто единственным законом, удерживающим людей от совершения человекоубийства, является закон кровной мести.

В Коране об этом сказано:

О, вы, кто верует!

Предписано вам право.

За смерть (убитых близких) отплатить.

За жизнь свободного – свободный,

И раб – за жизнь раба,

И за жену – жена.

Но тот, кому собратом будет прошено,

Благодеянием разумным должен возместить.

Сие для вас – Господне облегчение и милость.

Того же, кто после этого дозволенный предел преступит,

Мучительная кара ждет.

В Законе этом

Кроется сохранность вашей жизни —

О, вы, кто обладает разуменьем! —

Чтоб благочестие могли вы обрести

(Сура 2 корова аяты 178, 179, перевод

Иман Валерии Пороховой)

Заурбек был амнистирован в 1953 году, после смерти Сталина. Он женился, появился первенец Саид. Казалось, что жизнь снова вошла в размеренное русло, чередуя день за днем.

Но вскоре умерла мать, не выдержав непомерной тоски по родине и своему мужу, который геройски погиб при обороне Брестской крепости в 1941 году.

В память о нем остался лишь пожелтевший треугольник его письма с фронта, который она бережно хранила.

Многие чеченцы в Великую Отечественную войну защищали Родину на полях сражений. Только в одной Брестской крепости в первые дни войны героически погибло более двухсот чеченцев. Но, умирая за Родину, они даже и представить себе не могли, что вскоре всех чеченцев и ингушей назовут пособниками гитлеровской Германии и вышлют в Сибирь, Казахстан и Киргизию. Произошло это 23 февраля 1944 года, в день Советской Армии.

Хоронили Реадат на следующий день после смерти. Траурная процессия с заунывными молитвами двинулась на кладбище. Милой, доброй, заботливой мамы Заурбека не стало.

Несмотря на помощь родных и близких, Заурбек не смог похоронить свою мать должным образом как требуют этого обычаи предков. Скудным было и поминальное угощение. Вместо надгробной плиты в изголовье могилы Реадат положили небольшой камень. Прах Реадат и поныне покоится в казахской земле, а ведь надо бы перевезти на родину и перезахоронить по обычаю. Но нет пока ни сил, ни средств. Заурбек надеется, что когда-нибудь он или его сыновья сделают это.

В 1957 году чеченцы и ингуши, словно грачи, изголодавшиеся по родным местам после продолжительной и суровой зимы, потянулись на Кавказ, окрыленные радостью встречи с родиной. С тоской и грустью провожал Заурбек шумные толпы своих соплеменников. Ему путь на родину был закрыт из-за кровной мести. И он остался на чужбине. Жилось трудно, но выручали навыки, полученные в местах заключения, и природное трудолюбие. Семья Заурбека жила не лучше и не хуже других. Радовал успехами в школе Саид, родилась дочь Зарган, а затем сын Ибрагим.

Обнадеживающие вести получал Заурбек с Кавказа. Там его родственники через старейшин вели долгие и упорные переговоры с родственниками Доги о его судьбе. Ведь Заурбек по законам адата не мог вернуться на родину из-за кровной мести, проявляя этим уважение к пострадавшей стороне.

Шли годы…

Заурбек с семьей тайно переехал в Чечню, получив на это разрешение старейшин своего рода. Но не в родное селение, которое находилось в предгорье, а на хутор в степях, на левобережье Терека. Здесь он жил скромно и незаметно, работал на земле не разгибая спины.

Выросли дети. Окончил школу, а затем юридический факультет университета старший сын Саид. Получив профессию врача, вышла замуж Зарган. Младший Ибрагим учился в школе. Высокого роста, спортивного телосложения, он обладал добрым нравом и стал хорошим помощником отцу. Из всех детей Заурбека Ибрагим был самым внимательным и отзывчивым.

Заурбек никогда и никому не признавался в своем особом отношении к Ибрагиму. Но все равно в каких-то мелочах он выдавал себя и свою любовь к нему.

Институт кровной мести – это особая страница уклада жизни чеченского народа, которую с их жизненного календаря не смогла вырвать даже железная рука Советской власти.

Примирение кровников согласно чеченскому адату имеет свой строгий ритуал, проведение которого никого не оставит равнодушным.

По договору, на условленное место первыми прибывают представители потерпевшей стороны. Причем место выбирается в стороне от населенного пункта, желательно в равнинной местности. После прибытия родственников убитого к месту примирения, туда направляется посредник, который в весьма уважительной форме обращается к ним и сообщает о готовности кровников выслушать их «приговор». Получив разрешение для виновной стороны на прибытие к месту ритуального события, посредник возвращается. И лишь после этого представители стороны, пролившей кровь, начинают свое шествие. К месту встречи они должны идти пешком. Впереди процессии, в окружении ближайших родственников (отца, братьев, сыновей), идет кровник, одетый в длинный до пят плащ, с закрытой головой и лицом. За ним выстраиваются, по степени родства, его близкие, а далее следуют представители его тейпа[1].

Не доходя несколько метров до родственников убитого, процессия останавливается. Начинается долгий диалог между старейшинами из двух враждующих тейпов. Причем старейшины должны иметь духовный сан, либо непререкаемый авторитет в народе. Если в роду такового не имеется, то приглашается авторитетный представитель из тейпа или из села. В результате этого диалога достигается компромисс, о котором сообщается обеим сторонам. Кровник помилован, но действо на этом не заканчивается. Слово берет старейшина, представляющий потерпевшую сторону. Он обращается с речью к собравшимся. Она адресована, в основном к молодежи. В этом обращении приводятся суры из Корана, в которых говорится о величайшей ценности человеческой жизни как неповторимого феномена природы, созданного Всевышним творцом всего сущего на земле – Аллахом. Он говорит, что правом отнимать человеческую жизнь обладает только Всевышний Аллах. Говорит о необходимости почтительного отношения к старшим и об уважительном отношении людей друг к другу, приводит примеры из жизни чеченского общества. Словом, в этой речи говорится о морально-нравственных и этических нормах человеческого общежития. В конце своей речи он объявляет собравшимся о принятом решении и завершает ее благодарственной молитвой, обращенной к Аллаху, за то, что он дал разум собравшимся свято блюсти основную заповедь Корана, а суть ее в следующем: «смерть за смерть невинно убиенного, но если функция судьи будет передана в руки Аллаха, Аллах зачтет этот поступок как поступок достойный высокой похвалы и награды с Его стороны».

Затем слово берет старейшина виновной стороны. Он благодарит потерпевшую сторону за высокую милость и благородство, оказанное ею во имя Аллаха, причем в его речи напрочь отсутствует спесь и высокомерие, и выдержана она в спокойных тонах. После этого начинается процесс рукопожатия. Присутствующие подходят друг к другу и пожимают руки. Все представители виновной стороны поочередно при рукопожатии благодарят представителей потерпевшей стороны за оказанную им милость. Действо заканчивается.

На очереди последний и решающий акт этого гуманного процесса. Недавние враги собираются в круг; в середине ставится стул, на который усаживается кровник. К нему подходит ближайший родственник убитого и открывает миру и свету, склоненную в смирении голову. В руках у него острый, как бритва, кинжал. Им ему предстоит побрить наголо голову и лицо человека, который каких-нибудь полчаса-час назад был его кровным врагом и которого он в то время непременно убил бы (если так угодно Аллаху). Но сейчас обстоятельства изменились по воле Аллаха. Аллах не дал поселиться в их души дьяволу, ниспослал мир между двумя враждующими родами. Теперь у человека, стоящего с кинжалом в руках напротив своего кровного врага, роль не мстителя, а миротворца. С именем Аллаха на устах он начинает, пожалуй, самую тяжелую работу в своей жизни. Он побеждает дьявола, он побеждает в себе зверя и дикаря. Он доказывает себе и окружающим, что он смиренный раб Аллаха, и что слово, данное им, крепко и вечно, и что он и все его родственники прощают убийцу навеки веков. Предания гласят, что в истории были случаи, когда рука бреющего имела несчастье «вздрогнуть» и обагрялась кровью. Тогда в смертельном бою сходились обе стороны и бились друг с другом не жалея жизни.

Вероятно, история знала таких отщепенцев, раз существуют эти предания. Недаром, наверное, запрещено присутствие женщин в подобном месте. И младшие или единственные сыновья кровников не имеют права участвовать в ритуале примирения, а находятся дома или в укрытии. Но история последних, по крайней мере, ста – ста пятидесяти лет не знает примеров нарушения слова, данного кровникам, чему являются свидетелями седобородые старцы – хранители памяти народной.

Утро вступило в свои права. Медленно просыпались терские долины. Блеяние овец, мычание коров, лай собак раздавались со всех концов небольшого хутора, затерянного в терских степях. Заурбек внезапно очнулся от дум.

Приготовления к долгожданному событию были почти закончены. Еще раз, обговорив все детали предстоящего, старейшины дали указание погрузить на грузовик трехгодовалого бычка, два мешка муки и столько же сахару. Бычок и продукты предназначались для семьи Доги. Были приготовлены также пять тысяч рублей как единовременная выплата родным Доги. Материальная компенсация также предусматривается адатом и, в зависимости от того, к какому соглашению пришли договаривающиеся стороны, достигает того или иного размера, но не должна превышать стоимости сорока коров. Из-за давности происшедшего, с учетом всех обстоятельств, родственники убитого отказались от нее. Но родственники Заурбека, отдавая дань уважения роду Доги, решили, что они привезут с собой и еще раз предложат эту символическую компенсацию. Закончив все приготовления, мужчины поехали на условленное место, – туда, куда было удобно подъехать и где могли собраться представители обеих сторон.

Младшему сыну Заурбека Ибрагиму, в этот ответственный для всего рода день по обычаям адата, а также по просьбе отца пришлось остаться дома. В случае несчастья и гибели мужчин в возможной схватке Ибрагиму была отведена роль продолжателя фамилии Тасуевых. Хотя это было высокое доверие, но юноше казалось, что ему отвели не очень достойную роль в столь решающий момент для судьбы его отца и всего рода.

Колонна из многочисленных автомобилей и автобусов тронулась в путь, ей нужно было проехать до условленного места почти сто пятьдесят километров. Провожавшие их люди желали Заурбеку и его родственникам счастливого избавления.

Буквально через несколько минут после прибытия процессии на место встречи к собравшимся подъехал автомобиль «Волга» черного цвета, из которой вышел представительного вида мужчина чеченской национальности, явно работник спецслужб, и попросил подойти к машине кого-нибудь из приехавших. Быстро перекинувшись несколькими словами, старейшины решили направить для переговоров с предполагаемым сотрудником КГБ Саида – сына Заурбека.

Саид подошел к «Волге», и после ритуального приветствия он и незнакомец сели в машину. Разговор длился для ожидающих очень долго, хотя на самом деле не прошло и двадцати минут. По окончании разговора Саид вышел из машины, а вместе с ним уже двое сотрудников КГБ, один из которых, старший по званию, был русский. В советские времена все высшие должности во всех силовых структурах республики занимали русские, и любое задание, которое выполнял чеченец сотрудник спецслужб, всегда контролировал русский.

Вышедшие из «Волги» распрощались с Саидом, сели обратно в машину и уехали. Саид вернулся к процессии, и после того как старшие спросили его о разговоре с непрошеными гостями, он объяснил, с чем пожаловали представители спецслужб. Появление их в таком месте ни для кого не было неожиданностью. Хотя большей частью такой визит заканчивался просто беседой, как в этот раз, они подчас вносили немало неприятных и непредсказуемых корректив в регламент подобного процесса. В рамках объявленной партией борьбы с институтом кровной мести каждый случай кровной вражды между многочисленными чеченскими родами был известен КГБ. И эта организация делала все возможное, чтобы искоренить институт кровной мести в чеченском обществе.

Целью сегодняшнего визита являлась прежде всего демонстрация силы и вездесущности Комитета как всезнающего и всесильного органа, мимо которого ничего не проходит незамеченным. Действительно, в советские времена это была мощная организация, сети которой охватывали в стране каждый город, каждое село, даже каждый мелкий хутор. Их агенты были повсюду, даже на хуторе, где жил Заурбек со своей семьей.

Для населения Чечено-Ингушетии это было неизбежное зло, к которому они если не привыкли, то притерпелись. Еще сравнительно недавно, каких-то шестьдесят-семьдесят лет назад, тайное сотрудничество с властью и доносы воспринимались в чеченском обществе как позор. Замеченный в доносительстве человек и вся его семья подвергались широкому порицанию и навсегда изгонялись из села без права на прощение. Наглядный тому пример – семья Боршиговых из Харачоя, которая была изгнана за предательство знаменитого абрека Зелимхана Харачоевского. По сегодняшний день ни один из потомков этой семьи не имеет возможности посетить свои родные края. Дружба с этой семьей считалась и считается делом позорным, достойным порицания.

Если в период антиколониальных войн «благородная работа» тайного агента могла привести к огромному ущербу и смерти не только одного человека, но и целого села, то ныне донос на человека, попавшегося на краже стога совхозного сена или имевшего неосторожность критиковать советский строй, приводил лишь к двум-трем годам тюремного заключения. Разумеется, факт доноса являлся предметом широкого разбирательства, и если доносчик становился известным, то родственники пострадавшего от его навета пытались отомстить ему. Каждый старался жить в рамках закона, годы лишений привели людей к мысли, что бороться с советской властью им не с руки (сил мало), а посему лучше жить с нею в мире и согласии, тем более, что, несмотря на свои очевидные изъяны, советский строй для простого человека был не так уж и плох.

Узнав о том, что Саид не только сын кровника, но и работник МВД, к тому же в офицерском звании, да и ко всему прочему коммунист, сотрудники КГБ стали критиковать его за участие в подобном мероприятии. Они напомнили об установках партии по этому вопросу и предупредили, что о его прямом участии в противоправном действии, противоречащем государственным идеям и строю, станет известно по месту его работы и партийному руководству республики, а также пригрозили силой разогнать собравшихся. Саид объяснил им, что сегодня ставится окончательная точка над конфликтом, отголосок которого витал над двумя родами более четверти века. К тому же, сегодняшнее примирение имеет воспитательный характер для молодежи и для всего чеченского общества, и поэтому, даже с точки зрения установок партии, должно рассматриваться как полезное.

Саиду пришлось проявить максимум дипломатии в беседе с представителями спецслужб. Он согласился с ними в том, что подобного рода мероприятие является пережитком прошлого, но при этом смог убедить их в его полезности, учитывая его миротворческий характер. Саид отметил, что советская система исполнения наказаний не совершенна, так как большинство отбывших срок в тюрьмах совершает преступление повторно, однако история не знает случая, чтобы человек, прощенный по адату за убийство, совершил бы не только повторное убийство, но и, в подавляющем большинстве, даже какое-нибудь мелкое преступление. Таким образом, статистика говорит все же в пользу адата. Но, конечно же, в социалистическом обществе, несмотря на кажущиеся преимущества адата, пережиткам прошлого не должно быть места. На этой оптимистичной ноте их беседа завершилась.

Старики одобрили действия Саида, не преминув при этом отметить значение образования в жизни человека, и тут же перешли к делу, ради которого они здесь собрались.

Ритуал примирения прошел по вышеописанному сценарию, без нарушения установившихся правил и норм. Известный в народе старейшина и богослов Абу-Хаджи, примеряющий обе стороны долго говорил о ценности прощения, о долге перед Всевышним, о превратностях судьбы. Заурбек Тасуев имел когда-то неосторожность пролить кровь человека. Абу-Хаджи знает какому благородному роду он принадлежит. Старик замолк. Будто воспоминания с этой равнины унесли его в далекое Аргунское ущелье – в селение Чиннаха, лежащее в объятьях чеченских гор. Потом продолжил:

Там когда-то выходцы из одного села, но разных хуторов – Боки-Дук и Ушкалой уже много лет вели кровную вражду. Представители Боки-Дук, откуда и Заурбек родом, убили уже семерых с Ушкалой, и чтобы уравнять этот счет те, кто с Ушкалой имели право в любой момент убить любого из Боки-Дук. Но потом началась Кавказская война, где враг теперь у всех был один. На той войне отчаянно дрались предки Заурбека – его третий отец Тасс и его брат Арсгири. Как-то раз Арсгири увидел лежащее на поле боя тело чеченского воина. Арсгири узнал убитого – он был с Ушкалоя. Судя по всему, товарищи не смогли его вынести с поля боя и оставили здесь. Арсгири наткнулся на убитого кровника, по сути на тело своего врага. Но сидящее внутри него благородоство, не заставило его мучаться в догадках как поступать дальше. Он снял с себя бурку, а потом вместе со своим братом осторожно завернул тело убитого в эту бурку, положил его на коня и пошел в сторону Ушкалоя. При въезде в село, Арсгири отпустил коня, а сам вместе с братом ушел.

Когда отец убитого снимал с коня кем-то заботливо завернутое в бурку тело его сына, тот сразу же воскликнул:

– Я знаю, что на такое мужество хватило бы только у Арсгири! – а потом, повернувшись в сторону Боки-Дук, крикнул – Арсгири! Ты победил!

В тот же вечер в Боки-Дук к предкам Заурбека прибыл вестник со словами:

– Вы прощены! В Ушкалое вас хотят видеть на своих похоронах!

Таким образом над многолетней враждой точку прощения поставило именно благородство Арсгири. На примере этой истории, Абу-Хаджи дал понять, что Заурбек Тасуев, которому сегодня по законам чеченского адата простят пролитую кровь, принадлежит к благородному и мужественному роду.

Кровная месть – это целый кодекс чести, который передается из поколения в поколение. Это не убийство без разбору, здесь нужно соблюсти все тонкости и грани чеченской психологии. Совершив кровную месть, чеченец никогда не оставит валяться тело своего кровника, а прикроет его и уберет подальше от зверья. Кроме того, история знает такие случаи, когда чеченец прощал своего кровника, если тот оказался его случайным гостем. Как же высоко ценили чеченцы человеческую жизнь, даже если она принадлежала и врагу. А потом через годы сколько же осталось этих тел, без разбору выкинутых на грозненские улицы и съеденных голодными собаками.