Текст книги "Серебреник. Исторический роман в трех частях"

III

Неприветливая страна Афганистан. Да и кто станет встречать-привечать тебя, если ты пришел на эту землю сеять раздор и смерть. Ибрагим вспомнил свой спор с Саидом и понял, что тот был прав. Разговоры об интернациональном долге, о помощи афганцам по их просьбе были рассчитаны на обывателя. Это стало очевидным уже через несколько дней после прибытия в Афганистан. Ковровые бомбежки городов и сел, убийство мирных жителей не имели ничего общего с пропагандируемой благородной миссией советского солдата. Средневековые города и села, жалкий быт, дикая природа – всё это было родным для афганцев и чуждым для советских воинов. Этим и объяснялось то, кажущееся невероятным на первый взгляд, почему все мирные днем афганцы ночью брали в руки оружие и шли на борьбу с врагом. Конечно, были и те, кто приветствовал и поддерживал Советскую Армию, но таких было значительно меньше.

Смутное, еще не до конца осознанное чувство неправедности творимого им, не помешало Ибрагиму показать себя настоящим солдатом. Он смело шел навстречу опасности, легко переносил все тяготы военной службы на войне. Ему, кавказцу, легче, чем другим, давались многодневные горные переходы, легче переносилась жара.

В тяжелом бою под Кандагаром отделение, которым командовал Ибрагим, отличилось. В течение шести часов, не потеряв ни одного человека, они удерживали занимаемую высоту. За мужество, проявленное в этом бою, Ибрагим был награжден орденом, а также краткосрочным отпуском на восемь дней. Это была высокая награда. Ибрагим от отпуска отказался, так как в это время был ранен его лучший армейский и боевой друг Крутов Юрий, который служил в том же батальоне, где и Ибрагим, но только в разведроте. Его взвод попал в засаду, Юрий был ранен в грудь – пуля прошла навылет через спину, задев левое легкое. Потеряв много крови, он чудом остался в живых. Боевые товарищи вынесли его из засады. После ранения Крутова Ибрагим был переведен на его место заместителем командира разведвзвода.

За тот год с лишним, что Ибрагим провел в Афганистане, произошло много всего. Была боль утраты, когда гибли боевые товарищи, была радость приобретения новых друзей, была кровь и смерть. Всего этого было более чем достаточно. Казалось, что этот ад не кончится никогда. Ибрагим писал домой письма и получал ответы. Но, ни на одно письмо, отправленное им Ольге, ответа не было, отчего он серьезно переживал. Также не было ответа и на письма, которые он отправлял в свою учебную часть своим друзьям, которые остались там. Ибрагим не понимал, что происходит. На письма Крутова к Галине также не пришло ни одного ответа. Юра в разговорах на эту тему пытался успокоить Ибрагима, объясняя ему, что замполит части Тарасов, очевидно, хорошо постарался изолировать свою дочь от нежелательного общения с чеченцем. Они решили разобраться во всем этом на «гражданке». После ранения и лечения Крутов был сразу же демобилизован по состоянию здоровья.

После небольшого ранения в бою Ибрагим получил очередную награду – медаль «За отвагу». Пролежав в госпитале месяц, он был выписан. Вскоре подошел конец срока службы, и Ибрагим был демобилизован в звании старшины. С военного аэродрома под Кабулом он летел до Москвы с офицерами, сержантами, рядовыми и ранеными. Военно-транспортный самолет летел тяжело, словно нес на себе груз смерти.

Люди на борту были мрачны, словно они оставили на чужой земле что-то главное, важное для них, может быть, частицу человеческой доброты, а может быть, и всю человечность, оставив себе только злобу и черствость. Каждый из них думал о том, как он встретится с близкими и родными, что будет рассказывать им. Они так долго ждали этого часа, чтобы покинуть чужую землю, где они сеяли только смерть и злобу. А возможно, кому-то из них, из офицеров, придется по долгу службы вернуться назад, чтобы потерять там и саму жизнь. Они летели на свою родину опустошенные, хотя им перед отправкой домой, на плацу, было сказано, что они с честью и достоинством выполнили свой интернациональный долг и что их Родина СССР никогда не останется в долгу перед своими героями, воинами, отдавшими святой долг. Тогда все они испытывали чувство гордости. Но как только их самолет взлетел в небо, и рядом с их бортом показались сопровождающие истребители-штурмовики, люди вдруг перестали смотреть друг другу в глаза. Они почти все опустили головы и о чем-то задумались. Некоторые офицеры достали из поклажи водку и закуску и пытались, шутя развеять атмосферу отчужденности, разогреть стальную холодность. Но все оставались замкнутыми.

Родина Отцов

I

Сойдя с поезда «Москва-Грозный» на перрон железнодорожного вокзала Грозного, Ибрагим подошел к таксисту и объяснил ему куда ехать. Радости встречи с родиной, казалось, не было предела. Он ехал в такси по осенне-утреннему Грозному и во все глаза смотрел по сторонам. Он как будто впервые видел эти улицы, дома, спешащих по своим утренним делам людей.

Проехали город. Вдоль трассы лежали поля, а впереди, словно преграждая машине путь, стояли горы. Чем ближе подъезжали к селу, тем яснее открывалась великолепная панорама, созданная природой. Уже отчетливее стали виднеться лесистые горы, покрытые желто-золотистым осенним ворсом. За ними возвышались скалистые снежные горы. Мирная, спокойная Чечня во всей своей красе встречала Ибрагима. Дома не знали, что он приедет именно в этот день, но ждали.

Ибрагим ехал домой, радуясь, что наконец-то он увидит родителей, брата, сестру, друзей и родственников. Но радости от предстоящей встречи мешала грусть, которая не покидала его с того самого момента, когда он узнал, что произошло с Ольгой. В Москве Ибрагим навестил Крутова. Тот был очень рад встрече, рад тому, что его друг вернулся с войны целым и невредимым. После крепких объятий он поведал ему о печальной новости, которую узнал из письма Галины. Она сообщила, что письма от Ибрагима и Юрия они не получали, видимо благодаря отцу Ольги, а сами они не знали куда писать. Они даже в отчаянии обратились к капитану Литвинову, но его обещания помочь не оправдали их надежд. Ольга носила под сердцем ребенка Ибрагима. Никакие уговоры и угрозы не смогли заставить ее избавиться от внебрачно зачатого ребенка. При родах она скончалась, врачи не смогли спасти даже ребенка. Родители Ольги переехали в Ленинград на новое место службы.

Читая письмо, Юрий рыдал, а Ибрагим молча его слушал, устремив в никуда свой взгляд. Боль пронизывала его всего с ног до головы, а сердце разрывалось. Он был уверен, что это он убил ее, он винил только себя. Винил за то, что, защищая интересы гнилой политики государства, не смог, не сумел защитить свою любовь, своего ребенка. Почему он должен жить? Почему он жив? Почему его не убили? За что его так жестокого карает судьба? Его вдруг словно прорвало. Он начал срывать с себя ордена, погоны, сорвал китель, начал его топтать…

Юрий схватил его за грудки и со всей силы встряхнул, чтобы привести в себя. Он усадил Ибрагима в кресло и налил ему стакан воды. Ибрагим отпил пару глотков. Юра взял из холодильника бутылку водки и предложил ему выпить, помянуть Ольгу и ребенка. Ибрагим ответил, что у них, у чеченцев, спиртным не поминают умерших.

Юрий сообщил ему, что на днях должна приехать Галина и что они решили пожениться и будут рады видеть его на свадьбе. Сообщая другу эту новость, Юрий пытался скрыть свою радость, а сказал это как бы, между прочим, давая этим понять, что и в горе, и в радости они вместе на всю жизнь.

На следующий день они купили Ибрагиму кое-что из гражданской одежды, так как Ибрагим решил, что он больше никогда не наденет военную форму, а ордена и медали он оставил на память своему другу. Потом они поехали на Курский вокзал и, там попрощавшись, обещали писать друг другу, ездить в гости и расстались.

…Машина подъехала к селу. Живописное предгорное село уже пробудилось и жило своей утренней жизнью. Бегая по дворам, кудахтали куры в поисках пищи, важно шествовали гуси, овцы, жалобно блея, спешили на луга, где они, несмотря на позднюю осень, могли нащипать себе на прокорм высохшую траву.

Радуясь жизни, с палками наперевес бегала и играла в понятные только детям игры, неугомонная детвора. Обсуждая на ходу извечные женские темы, с ведрами на коромыслах шли на родник и возвращались с родника женщины. Любуясь идиллией сельской жизни, Ибрагим чуть не прозевал свою улицу. Наконец машина выехала на Береговую улицу, где он жил. Веселого нрава и обладающий определенной предприимчивостью таксист, решил выжать с этого извоза максимум пользы, а заодно, конечно, стать вестником добра. Усиленно нажимая на клаксон сигнального гудка машины, он ехал по улице на малой скорости. Удивленные люди выглядывали из своих домов, а детвора, получив взамен своей игре новую игру, приветствовала рулады, издаваемые клаксоном.

Подъехали к дому Ибрагима. На улицу выбежали все его родные. А впереди, конечно, самая родная и красивая на свете – нана (мама). И только отец не вышел. Даже в такую минуту мужчина должен оставаться мужчиной. Горе и радость он должен встречать достойно, по мере сил сдерживая свои эмоции, не показывая их людям, в том числе и своим домочадцам. Таксист, заслонив дверь машины со стороны Ибрагима, во всеуслышание заявил:

– Из самого Грозного в целости и сохранности я привез вам сокровище в виде статного красавца, которого вы ждали целых два года. Он утверждает, что он ваш сын и едет из армии домой. Хоть он и не в военной форме, судя по вашим глазам, я склонен ему верить. Но для полной уверенности, мне нужно доказательство.

Хеда, хотя ей и не терпелось обнять сына, вынуждена была поддержать шутливый тон таксиста. Она заявила, что готова отдать все, лишь бы жестокий таксист освободил ее сына. Таксист согласился в обмен на барана отдать Ибрагима. Торг состоялся – баран в багажнике такси. Таксисту повезло, что овцы из хозяйства Заурбека еще не были выпущены на выпас. Несмотря на все уговоры, задержаться веселый таксист отказался. Он открыл дверь машины, из которой со счастливой улыбкой выскочил Ибрагим и бросился в объятия матери. Выгрузив с заднего сидения чемодан, таксист лихо развернулся и исчез в облаке пыли, оставив его и его родных наедине со своим счастьем. Шумно радуясь встрече, семейство вошло в дом, потом в комнату, где в тщетных усилиях скрыть свои чувства сидел Заурбек. Ибрагим с позволительной его возрасту горячностью и несдержанностью бросился к отцу и заключил его в свои объятия. Слезинка-правда, слезинка-предательница появилась на глазах Заурбека. Их внутренние чувства были не заметны для остальных, они были глубоко уважительны и взаимны, и достойны понимания между отцом и сыном.

Отец почувствовал, что его сын изменился, стал другим. Было похоже, что эти два года проведенные в армии оставили неизгладимую печать на его сыне.

– Спаси Аллах душу моего сына, мысленно произнес Заурбек.

В доме Тасуевых праздник. Настежь открыты ворота. И в горе, и в радости чеченцы всегда открывают свои ворота. Открытые ворота – символ счастья и горя и свидетельство того, что чеченцы одинаково принимают как радость, так и беду. Видя открытые ворота, друзья идут в дом, чтобы разделить с его жильцами горе и радость. И не только друзья, но и соседи, односельчане, прохожие – все те, кто хочет быть сопричастным в радости и горе. Сегодня в доме Заурбека радость, и к нему пришли соседи, родственники, друзья и односельчане. Почти все принесли подарки. Но что значат для Заурбека и его семьи подарки, когда судьба уже сделала им самый большой подарок в виде живого и невредимого Ибрагима, вернувшегося с афганской войны. Обычай требует отправления благодарственной молитвы – моулида – в честь возвращения Ибрагима, а затем – увеселительные мероприятия. Отдавая дань религии, в первый вечер провели моулид, заколов жертвенного бычка. На следующий день, предварительно разослав гонцов к родственникам и друзьям, собрали всех на синкъерам (вечер веселья).

К приходу гостей все приготовления к празднику были завершены. Для желающих подкрепиться до или после бурных танцев были накрыты столы, которые ломились от изобилия всевозможных блюд, закусок и фруктов; на отдельных столах имелись и горячительные напитки для желающих. Несмотря на обилие спиртного, ни один из присутствующих на празднике никогда не позволит себе выпить лишнего – иначе позор на всю жизнь.

Вечером во двор Заурбека начала стекаться молодежь. Парни и девушки шли отдельными компаниями. Девушки присаживались на стулья, а более молодые, не вступившие еще в возраст невест, встали позади сидящих; напротив них поодаль чинно выстроились молодые люди – потенциальные женихи. Чуть в стороне, но в поле зрения девушек, устроились мужчины. Для тех, кто был связан узами брака, – это место приятного времяпровождения; для других, вдовцов и прозевавших молодость мужчин, для которых надежда еще не умерла, о чем свидетельствуют их заинтересованные взгляды в сторону девушек, – это место, где есть возможность выбрать себе спутницу жизни. Кто знает, кому уготовано найти здесь, на этом празднике, свою единственную и своего единственного. Но кто-то найдет. Ведь помимо всего прочего, вечеринка на селе – самая живая ярмарка женихов и невест, и здесь начинаются знакомства, приводящие к супружеству.

Лихая гармонь разворачивает свои меха. И с первой барабанной дробью начинаются танцы. В начале тамаде приходится назначать танцующие пары. Все скромничают, азарта еще нет, и танцоры еще не вошли в раж. Через пару танцев тамаде уже приходится сдерживать желающих показать свое мастерство и удаль в зажигательной лезгинке и соблюдать строгую очередь, которая может быть нарушена только в том случае, если на вечеринку внезапно придет гость из другого села или города. Каждому вновь подошедшему гостю отдается предпочтение – уважение. Выскочив в круг, танцор делает несколько па, стараясь подчеркнуть свое мастерство и удаль в танце; при последнем па он плавно приостанавливается перед девушкой, которую он хотел бы пригласить на танец. Словно лебедь выплывает она в круг. То коршуном кружит вокруг нее кавалер, то орлом взлетает он над ней. Идет лихая игра танца, лихая игра лезгинки. Вечеринка оживает с каждым танцем. Кто хочет посидеть за столом и выпить, тот уходит к столам; кто хочет танцевать, тот возвращается в круг танцев, и так почти до глубокой ночи.

Танец имеет особое значение в жизни чеченского народа. Танцами, которыми люди отмечают приятные моменты в своей жизни чеченцы не раз встречали беду, тем самым давая знать как велика их любовь к жизни. Чеченка Дади Айбика вошла в историю своим последним победным танцем, который она совершила на развалинах своего павшего села Дади-Юрта.

Закончились праздники, посвященные возвращению Ибрагима. Следующая неделя была посвящена поездкам в гости к родственникам, которые по тем или иным причинам не смогли приехать на эти торжества. В их числе есть больные и немощные; есть и такие, кто обязан, согласно требованиям этикета, ждать прихода в гости к ним самого Ибрагима – это уважаемые старейшины и старики.

Начались будни гражданской жизни Ибрагима. В течение трех дней после возвращения домой он должен был зайти в районный военкомат и встать на воинский учет как демобилизованный в запас, а также посетить паспортный стол для регистрации.

В военкомате военный комиссар сделал ему замечание по поводу отсутствия военной формы. Там же ему выдали льготную книжку участника войны, выполнившего интернациональный долг в Афганистане. Дома он ее забросил куда-то и никогда больше не видел, как будто сквозь землю провалилась, да он ее никогда и не искал. Несколько раз его вызывали в общество ветеранов Афганской войны, но он так и ни разу туда не пошел.

Однажды его вызвали в МВД республики и предложили работу в органах милиции с перспективой поступления по направлению в юридический институт или школу милиции. Долго уговаривали, но он отказался, ссылаясь на здоровье, хотя был физически здоровым и сильным. В Министерстве внутренних дел удивлялись его отказу: люди давали большие взятки, чтобы туда устроиться, а он отказывается даже тогда, когда его просят, чуть ли не умоляют, обещая большое будущее и карьеру на этом поприще. Но Ибрагим был неумолим. Он твердо знал чего хочет. Он хотел стать учителем русского языка и литературы. До поступления, то есть до начала вступительных экзаменов, оставалось более полугода. И всю зиму и всю весну он готовился для поступления в Чечено-Ингушский государственный университет, на филологический факультет.

II

Летом Ибрагим поступил в университет. При поступлении он не стал пользоваться льготами, предоставляемыми ему как воину-интернационалисту, чем вызвал уважение к себе приемной комиссии. Не акцентировал он внимание и на том, что состоял в КПСС, хотя члены партии имели преимущество при зачислении в институт. Коммунистов в республике боялись и любые неправомерные действия по отношению к ним карались жестоко верховной властью.

Начались студенческие годы. Благодаря тому, что он принимал в жизни университета активное участие, занимаясь общественной работой, а также благодаря жизненной активности, лед на сердце Ибрагима начал потихоньку оттаивать. В университете он занимался дзюдо и самбо, был старостой группы, членом партийного комитета университета.

Постижение азов профессии давалось ему легко, без особых усилий с его стороны. Этому способствовало главным образом то, что Ибрагим рано определился со своей профессией, и поэтому смог получить в школе основательные знания по выбранной специальности.

Университетская жизнь была очень интересной и содержательной. Чуть ли не каждый день происходило знакомство с классиками мировой литературы. Ибрагим настойчиво постигал богатство русского языка для того, чтобы в последующем нести свет своих знаний людям. Будучи студентом второго курса, уступая настойчивому желанию родителей, он женился. Избранницей его родителей стала та девочка Хава, которая несколько лет назад провожала своего брата в армию в тот же день, когда уходил служить и Ибрагим. Хеда, мать Ибрагима, очень долго и настойчиво уговаривала его жениться, в конце концов он сдался, и свадьба состоялась.

Невеста к этому времени уже окончила медицинский институт в городе Орджоникидзе, в Осетии. Она была достаточно красивой и милой. В период знакомства и в первые годы супружества он не испытывал к ней тех чувств, которые зовутся любовью. Его отношения к ней носили ровный, взвешенный характер. Лишь после рождения первенца Ислама Ибрагим начал по-другому смотреть на свою жену Хаву, начал замечать в ней массу положительных качеств и, главное, высокую жертвенность ее любви к нему. Осознание этого, помноженное на сладкий, нежный детский лепет Ислама, начало давать свои положительные всходы. В итоге получилась ладная семья, на зависть врагам и в пример друзьям.

После окончания университета Ибрагим по распределению пошел работать в среднюю школу города Грозного. Школа была современной и новой постройки. Коллектив принял его хорошо – этому, вероятно, способствовало то, что Ибрагим легко вступал в контакты с людьми и был отзывчивым человеком.

Передавая знания детям, он знал, что одним из столпов, на которых держится государство, является образование. От него зависят остальные три составляющие – здоровье, культура и экономика. Осознание роли своей профессии в дальнейшем росте человека как личности не давало ему идти ни на какие послабления в работе. К каждой мелочи он относился серьезно и ответственно. Его рвение не осталось незамеченным дирекцией школы. Уже через три года Ибрагим был назначен заместителем директора школы по учебной части. Он не захотел быть освобожденным от преподавательской работы и совмещал эти должности. Первые два года его семья жила на частной квартире. Потом он, по ходатайству городского отдела народного образования, получил земельный участок и начал строить дом. Большая часть семейного бюджета Ибрагима и Хавы уходила на его строительство. Но, несмотря на это, они не бедствовали – помогали родители. Так и жила эта обычная советская семья: Ибрагим учил детей, Хава лечила людей. Один только Ислам не был обременен обязательствами перед обществом. У него были свои детские заботы. Окруженный любовью родителей, дедушек и бабушек, он рос здоровым и любопытным мальчишкой. Очень часто, когда в доме Ибрагима случалась «запарка», Ислама забирали в село дед с бабкой. Через три года после начала строительства дом был построен. Он получился добротный, со всеми удобствами. Справили новоселье и заодно рождение девочки у Ибрагима с Хавой.