Текст книги "Женщина – не мужчина"

Исра
Весна 1990 года

Исра проснулась с чувством, будто ее укачало и тошнит. Удивилась, почему на рассвете ее не разбудили далекие звуки азана. И вспомнила: она же в Бруклине, в двенадцати тысячах миль от дома, в постели мужа. Она вскочила на ноги. Но кровать была пуста, Адама нигде не видно. При воспоминании о минувшей ночи Исру захлестнул стыд. Она сглотнула, пытаясь подавить это чувство. Что толку зацикливаться? Такова жизнь.

Исра прошлась по спальне, потрогала деревянную кровать и тумбочки, которые занимали все небольшое пространство от стены до стены. Почему же тут нет окна? Она с тоской вспомнила ночи, когда читала у открытого окна своей комнаты, поглядывая на луну, светящую над Бирзейтом, слушая шепот кладбищ, и звезды на ночном небе сияли так ярко, что у нее мурашки бежали по коже. Исра пошла в соседнюю комнату – туда, где все же было окно. Оно находилось на уровне земли: за лестницей, ведущей к парадной двери, виднелась плотная шеренга домов и только совсем вдалеке – полоска неба. Америка вроде бы страна свободы – почему же здесь все так тесно и узко?

На Исру накатила усталость, и она снова легла в постель. Фарида предупреждала: организму понадобится несколько дней, чтобы приноровиться к смене часовых поясов. Когда на закате Исра наконец проснулась, Адама все еще не было дома, и она подумала: неужели ему не хочется побыть с ней? Может, она чем-то не угодила ему прошлой ночью, когда он овладел ею? Оказалась слишком холодна? Но откуда же ей было знать, что делать? В любом случае Адаму следует проявить терпение, научить ее кое-чему. Он-то наверняка спал с другими женщинами до брака – Исра в этом не сомневалась. Хотя Коран запрещает внебрачные связи как женщинам, так и мужчинам, мама говорила, что мужчины постоянно совершают зину – прелюбодеяние, что они просто не могут иначе.

Адам пришел ближе к полуночи. Исра, сидевшая у окна, слышала, как он спустился по лестнице, видела, как зажег свет в цокольном этаже. Он вздрогнул, заметив ее: Исра притулилась у окна, обняв руками колени, как ребенок.

– Ты что сидишь в потемках?

– Просто на улицу смотрю.

– Я думал, ты спишь.

– Да я и так весь день спала.

– А. – Он отвернулся. – Ну, раз так, может, сварганишь мне что-нибудь поесть, пока я сполоснусь. Я голодный как волк.

В холодильнике Фарида аккуратно расставила тарелки с рисом и курицей, затянув их пищевой пленкой и пометив на каждой имена сыновей. Исра нашла порцию Адама и разогрела в микроволновке. А потом накрыла на стол, как учила мама. Стакан с водой справа, ложка слева. Два теплых ломтя питы. Мисочка зеленых оливок и несколько долек помидора. И заварить ибрик мятного чая. Как раз когда чайник засвистел, в дверях появился Адам.

– Пахнет изумительно, – сказал он. – Это ты готовила?

– Нет. – Исра покраснела. – Я почти весь день проспала. Это все твоя мать оставила.

– А, понятно.

По его тону ничего нельзя было понять, но Исре стало неуютно: вдруг он ею недоволен?

– Завтра я обязательно приготовлю тебе ужин.

– Да уж, изволь. Твой отец говорил, что ты хорошо готовишь.

Да так ли уж хорошо?.. Исра никогда об этом не задумывалась, вообще не рассматривала это как какой-то особый талант.

– И что из тебя слова лишнего не вытянешь, он тоже предупреждал.

Если до этого лицо у Исры было розовое, то теперь наверняка стало малиновым. Она открыла рот, чтобы ответить, – но не смогла издать ни звука.

– Да не смущайся ты, – сказал Адам. – Если человек любит помолчать, в этом нет ничего стыдного. По мне, так даже и лучше. А то придешь домой, а там жена постоянно зудит в ухо – удовольствие ниже среднего.

Исра кивнула, хотя не очень понимала, с чем соглашается. Адам принялся за еду, а она сидела за столом и разглядывала мужа, гадая, способен ли он подарить ей ту любовь, о которой она грезит. Пристально всматривалась в его лицо, пытаясь найти хоть каплю тепла. Но отсутствующий взгляд темно-карих глаз Адама был устремлен куда-то мимо нее, в неведомую даль, как будто он забыл, что Исра сидит перед ним.

Адам вновь посмотрел на нее, только когда они улеглись в постель. Поймав его взгляд, она улыбнулась в ответ.

Эта улыбка удивила ее не меньше, чем его. Но Исра во что бы то ни стало хотела сделать мужу приятно. Прошлой ночью он застал ее врасплох, но теперь она знала, чего ждать. Она говорила себе, что, если улыбаться и изображать удовольствие, вполне вероятно, оно придет само собой. Может быть, чтобы Адам полюбил ее, нужно не выказывать ни тени сопротивления. Давать ему то, что он хочет, и делать это с радостью. Что ж, это ей по силам. Она отдаст ему себя и взамен получит его любовь.

Про Америку Исра все поняла быстро. Несмотря на все надежды, что в этой стране женщины, возможно, живут иначе, оказалось, что в общем все здесь устроено точно так же. А местами даже и хуже. Адама она целыми днями почти не видела. Каждое утро он уходил в шесть, чтобы успеть на поезд до Манхэттена, и возвращался только к полуночи. Она дожидалась его в спальне, все прислушивалась: не хлопнула ли дверь, не топает ли он по лестнице? И всегда находилась причина, почему его так долго не было. «Проторчал на работе допоздна», – говорил он. «Пришлось кое-что подлатать у отца в магазине». «В час пик было столько народу, что я даже в вагон втиснуться не смог». «Встречался с друзьями в кальянной». «Сел играть в карты и сам не заметил, как время пролетело». Даже если он приходил домой пораньше, все равно никуда жену не водил. Часами сидел перед телевизором, задрав ноги на журнальный столик и потягивая чай, пока Исра с Фаридой хлопотали на кухне.

Когда не надо было помогать свекрови по хозяйству, Исра просто сидела и глазела в окно. За окном тоже была тоска. Куда ни кинешь взгляд – кругом только коробки домов. По обеим сторонам улицы громоздился красный кирпич. Вдоль мощеного тротуара стройными шеренгами стояли платаны, корнями разламывающие бетон. По серому, обложенному тучами небу носились стаи голубей. А за вереницей унылых кирпичных домов и обшарпанных бетонных плит, за деревьями и серыми голубями шумела Пятая авеню, где мимо крохотных магазинчиков мчались машины.

Вскоре Исра убедилась, что Фарида во многом напоминает ее мать. Свекровь расхаживала по дому в просторных хлопковых халатах и целыми днями готовила и прибиралась. С утра до вечера она прихлебывала чай – то простой, то кахву с травами и пряностями. Когда сыновья были дома, Фарида нянчилась с ними, словно они были фарфоровыми куклами, а не взрослыми мужчинами. Готовила на ужин только то, что им нравится, пекла их любимые сладости, а на работу и учебу всегда давала с собой пластиковые контейнеры, доверху набитые острым рисом и запеченным мясом. Как и у матери, у Фариды была только одна дочь – Сара, и Фарида обходилась с ней так же, как мать с Исрой, – будто со временной постоялицей, о которой вспоминают, только когда надо что-то приготовить или прибрать.

Единственное отличие между матерью и Фаридой заключалось в их отношении к пяти ежедневным молитвам – Исра ни разу не видела, чтобы Фарида совершала их как полагается. Каждый день она вставала на рассвете и направлялась прямиком на кухню, где ставила на плиту чайник и, пока он свистел, торопливо бормотала себе под нос: «Господи, прошу тебя, убереги нашу семью от позора и бесчестья». Исра молча стояла в дверях, с трепетом слушая бормотание Фариды. Однажды она спросила у свекрови, почему та не становится на колени, но Фарида засмеялась и сказала:

– Да какая разница, как молиться? Развелось в последнее время религиозных! Сходят с ума по всяким мелочам. Молитва – это по-любому молитва, так ведь?

Исра всегда соглашалась с Фаридой, чтобы не огорчать ее. Она совершала намаз пять раз в день, но не на глазах у свекрови, а внизу, в спальне. Иногда, доделав все дневные дела, она прокрадывалась в полуподвал, читала полуденную и предвечернюю молитвы и быстренько, пока никто не заметил, возвращалась на кухню. Фарида не запрещала ей молиться, но Исра на всякий случай таилась, надеясь заслужить ее любовь. Мама на нежности была скупа, приласкать могла лишь изредка, когда дочка хорошо заправляла чечевичный суп или так отдраивала полы, что бетон чуть ли не сверкал. Но Фарида гораздо сильнее мамы. Может быть, в ее могучей душе и для любви больше места?..

Подметя полы, протерев зеркала, разморозив мясо и замочив рис, они садились за кухонный стол и, попивая чай, говорили – точнее, говорила Фарида. Казалось, целый мир бурлил на ее устах. Она рассказывала Исре о жизни в Америке, о том, чем занимается, когда не нужно готовить и прибирать. Иногда она навещала свою подругу Умм Ахмед, жившую неподалеку, по воскресеньям ходила по магазинам вместе с Халедом, а по пятницам, если было настроение, посещала мечеть, откуда приносила самые свежие сплетни обо всех друзьях и знакомых. Подавшись вперед и широко раскрыв глаза, Исра впитывала каждое слово свекрови. За несколько недель, проведенных в Америке, она прониклась к Фариде симпатией, если не сказать восхищением. За ее умение громко, не стесняясь, высказывать собственное мнение. За ее необычайную силу.

Однажды Исра и Фарида разбирали свежепостиранное белье – эту работу они всегда оставляли напоследок. Во влажном воздухе пахло отбеливателем. Фарида сидела, привалившись спиной к стиральной машине и скрестив ноги, и раскладывала по парам черные носки. Исра устроилась рядом в своей обычной позе – ноги вместе, руки на коленях, – словно пытаясь сделаться меньше. В куче белья ей попались цветные мужские трусы. Исра никогда их раньше не видела. «Наверное, это кого-то из Адамовых братьев», – подумала она. Коснувшись их, она почувствовала, как заливается краской, и поспешно отвернулась от Фариды. Не хотела показаться девчонкой, которая краснеет при виде мужских трусов.

– Наконец-то у меня помощница есть, до чего же хорошо! – сказала Фарида, складывая выцветшие джинсы.

Исра широко улыбнулась:

– Я всегда рада вам помочь.

– Вот она, наша женская доля! Хлопочи да прислуживай.

Исра отложила светло-зеленые трусы и придвинулась поближе к Фариде.

– Вы весь день только хозяйством и занимаетесь?

– Как заведенная, – отозвалась Фарида, качая головой. – Иногда жалею, что не родилась мужчиной. Хоть бы попробовать, каково это! Никаких тебе лишних горестей! – Она потянулась было за очередной парой носков, но остановилась и посмотрела на Исру. – Мужчины только и твердят, как они вкалывают ради семьи. Но они не понимают… – Она запнулась. – Они понятия не имеют, каково быть женщиной в этом мире.

– Вы говорите прямо как мама.

– Ну так она ведь тоже женщина. Знает, что говорит.

Повисло молчание. Исра опять полезла в кучу белья. А сама думала: почему же и мама, и Фарида так одиноки? Почему судьба обделила их любовью? Что они сделали не так?

– Я думала, здесь все иначе, – призналась Исра.

Фарида подняла на невестку глаза:

– Иначе в каком смысле?

– Ну, я считала, что в Палестине женщинам приходится так трудно из-за всех этих старинных обычаев и традиций, а тут…

– Ха! Насмотрелась всякой ерунды по телевизору и в журналах и решила, что в Америке женщинам проще? – Глаза у Фариды превратились в щелочки. – Так вот что я тебе скажу. Путь наверх в этом мире открыт только мужчине – а женщина тащит его туда на своем горбу. Если кто-то скажет тебе, что это не так, знай: тебе вешают лапшу на уши.

– Но Халед вас, по-моему, очень любит, – возразила Исра.

– Любит? – хохотнула Фарида. – Да ты посмотри, как я его обихаживаю! Каждый день накрываю богатый стол, стираю и глажу его одежки, каждый уголок в доме вылизываю, чтобы он жил не тужил. Детей ему вырастила – трех мужиков и одну девчонку, – и все сама, без его помощи! А ты говоришь – любит! – Она посмотрела на Исру: – Усвой раз и навсегда, милочка. Если будешь жить, дожидаясь от мужчины какой-то там любви, тебя ждет большое разочарование.

Исре стало жаль Фариду. Как же, наверное, она выбивалась из сил, пока растила детей одна в чужой стране, дожидаясь, когда Халед явится домой и подарит ей хоть немного любви. Неужели и Исру ждет такая же участь?

– В Америке все мужчины так много работают? – спросила она, складывая белую футболку.

– Я тоже задавалась этим вопросом, когда мы только сюда переехали, – откликнулась Фарида. – Халед целыми днями пропадал на работе, а я сидела одна с детьми – иной раз до полуночи! Поначалу злилась, но потом поняла, что он не виноват. Иммигранты в этой стране почти все пашут без продыху, а особенно мужчины. У них просто нет выбора. Иначе не выжить.

Исра во все глаза смотрела на свекровь. Ну уж Адам-то наверняка другой, не такой, как мужчины из поколения Халеда и Якуба. Сейчас ему нелегко, да, но скоро все изменится к лучшему.

– И Адам всегда будет так много работать?

– О, скоро привыкнешь, – отозвалась Фарида. – Пойдут дети, и забот у тебя будет выше крыши. – Исра вытаращила глаза, и она добавила: – Поверь, ты еще рада будешь, что он на работе торчит, а не дома указания раздает. Я готова удавиться, когда у Халеда выходной. Поди туда, сделай то. Сущий кошмар!

Не о таких отношениях с мужем мечтала Исра. Она не хотела жить, как мама и Фарида. Конечно, сейчас им с Адамом нелегко, ведь они едва знают друг друга. Но когда пойдут дети, все переменится. Адам будет спешить домой. Ему захочется видеть детей, возиться и заниматься с ними. Тогда он и Исру полюбит. Она повернулась к Фариде:

– Но когда появятся дети, Адам станет больше бывать дома, правда же?

– Господи ты боже мой. – Фарида распрямила ноги и снова их скрестила. – Не говори глупостей. Ты когда-нибудь видела, чтобы мужчина сидел дома и нянькался с детьми? Это твоя работа, голубушка.

В этот миг Исра словно услышала насмешливый голос матери, сгорбившейся у плиты: «Палестина, Америка – какая разница? Женщина всегда будет одинока!» Неужели мама права? «Нет!» – сказала Исра себе. Не может такого быть. Любовь Адама надо заслужить – и она заслужит.

Дейа
Зима 2008 года

Прочитав письмо, Дейа несколько дней бродила как в тумане. Все ее мысли были только об одном. Что, если она заблуждалась насчет матери? Что, если и воспоминания свои она толкует превратно? Все может быть. А если мама действительно была одержима джинном? Это объяснило бы ее вечную печаль – и дело, выходит, вовсе не в том, что она была несчастлива в браке, или ей были противны дети, или, хуже того, была противна Дейа. Но до конца поверить в бабушкину версию не получалось. Все-таки джинн – это что-то из области фантастики: в реальной жизни не существует ни духов, ни проклятий. Однако не думать об этом Дейа не могла. Вдруг мать сама лишила себя жизни? И если да, то от чего же умер отец?

Дома Дейа почти не разговаривала с сестрами. В школе таскалась из одного класса в другой и не могла сосредоточиться даже на литературе, которую вела сестра Бусейна, хотя обычно это был любимый ее урок: Дейа всегда сидела на первой парте, уткнувшись в книгу, которую они проходили. А теперь, пока сестра Бусейна зачитывала вслух отрывок из «Повелителя мух», Дейа смотрела в окно и думала: неужели бабушка права? Может, если бы она не пряталась всю жизнь среди книжных страниц, отвернувшись от реального мира, она бы лучше ориентировалась в жизни. Научилась бы отпускать прошлое и жить дальше. И не питала бы несбыточных надежд на будущее.

После школы, сев в автобус, Дейа всю дорогу молча глазела в окно и оторвалась от него, только увидев свою остановку. Они с сестрами зашагали по Семьдесят девятой улице к дому: пока те нога за ногу плелись по заснеженному тротуару, Дейа летела впереди, словно стремясь обогнать собственные мысли. День был холодный, пасмурный, в воздухе пахло мокрой древесной корой и чем-то еще. Выхлопными газами, что ли. Не то бродячими кошками. Это был дух Бруклина, он часто щекотал Дейе ноздри, когда она спешила к автобусной остановке в семи перекрестках от дома. На углу валялся пустой стакан из-под кофе – бело-синяя картонка растоптана и заляпана грязью. На ней еще читалась золотая надпись – «Рады вам служить!». Дейа вздохнула. Вряд ли эту фразу придумал мужчина. Скорее всего, ее породила женщина.

Дейа свернула на Семьдесят вторую улицу, и кое-что необычное сразу привлекло ее внимание. Вдалеке виднелся их дом, а около него обреталась какая-то женщина. Дейа остановилась и принялась наблюдать за ней. Высокая и стройная, одета, как американка, волосы собраны в хвост. Возраст с такого расстояния определить трудно – лет тридцать, а может, и сорок. Для подруги Фариды – маловато, для подруги сестер – многовато. Дейа двинулась вперед, не сводя с незнакомки глаз.

Женщина приблизилась к парадной лестнице. Она двигалась медленно и осторожно, то и дело озираясь, словно не хотела, чтобы ее заметили. Дейа всмотрелась в ее лицо. Черт в точности не разберешь, но ощущение такое, будто когда-то она эту женщину уже видела. Что-то в ней было знакомое. Но кто это может быть?

Женщина что-то держала в руках, но Дейе было не видно, что именно. У нее на глазах женщина аккуратно пристроила это что-то на ступеньку. А потом развернулась, бросилась к такси, поджидавшему у тротуара, и запрыгнула внутрь.

Дейа оглянулась: сестры остановились, поглощенные разговором. Кажется, обсуждали, как Фарида хочет повыдавать их всех замуж – одну за другой, как домино. «Повезло», – подумала Дейа. Они ничего не видели. Она устремилась вперед, на ходу осматриваясь: растрескавшийся тротуар, нестриженая трава, на углу – зеленые мусорные баки. Все как обычно. Все, кроме белого конверта у порога.

Скорее всего, ничего особенного там нет. Дедушке с бабушкой постоянно приносят почту. Но все же Дейа цапнула конверт с бетонной ступеньки. И тут же поняла, почему женщина все делала с оглядкой. Конверт не был адресован ни дедушке, ни бабушке. На нем жирными буквами было написано ее собственное имя. Письмо. Ей. Вот это поворот! Она поскорее запихнула конверт в карман, пока не увидели сестры.

Днем Дейа не решилась открыть письмо и делала вид, что читает книгу, пока не убедилась, что сестры заснули. Тогда она заперлась у себя в комнате и достала конверт. Буквы, складывавшиеся в ее имя – ДЕЙА, – были на месте. Ей не привиделось. Дейа открыла конверт и заглянула внутрь. Письма там не было – только визитная карточка.

Дейа вынула карточку и поднесла к лампе. Визитка как визитка. Бумажный прямоугольник с острыми уголками. На белом фоне жирным шрифтом: «Книги и кофе» – а ниже мелко:

Бродвей, 800

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк 10003

212-readmor

booksandbeans.com

Она перевернула визитку. На оборотной стороне было написано от руки: «Спросить заведующую».

Она пощупала визитку и представила себе, как таинственная женщина делает то же самое. Кто же она такая? Закрыв глаза, Дейа попыталась воскресить в памяти ее лицо – вдруг она что-то упустила? Но вместо загадочной незнакомки увидела перед внутренним взором собственную мать. Ее обожгла внезапная мысль – дикая, нелепая, – но Дейа тут же уцепилась за нее, тут же попала под ее чары. Может ли такое быть? Может ли быть, что эта женщина – Исра? А почему, собственно, нет! В конце концов, аварии Дейа не видела, на похоронах не была – по словам Фариды, погребение состоялось в Палестине. А что, если Фарида все выдумала? Что, если Исра жива?

Дейа села в постели. Да нет, конечно, это невозможно. Ведь не только Исры нет в живых – отца тоже. Фарида не могла выдумать смерть двоих людей. Да и зачем? Нет, мать, конечно, погибла. Если это была не авария, то самоубийство. А даже если вдруг она жива, то зачем бы ей возвращаться после стольких лет? Незачем. Ей и десять лет назад Дейа была только в тягость. А теперь и подавно не нужна.

Дейа тряхнула головой, пытаясь изгнать мать из своих мыслей. Но не смогла. Воспоминания, как всегда, нахлынули удушающей волной: вот Исра сидит на кухне спиной к Дейе и готовит долму. Дейа завороженно смотрит, как мать выкладывает рис на виноградные листья, скручивает их в похожие на пальцы трубочки, а потом кладет в большую металлическую кастрюлю.

– Как здорово у тебя получается, мама, – шепчет Дейа.

Исра не отвечает. Отщипнув немного рису, она пробует его на вкус – достаточно ли приправы. И принимается за новую трубочку.

– Можно я тоже попробую свернуть? – просит Дейа. Ответа нет. – Мама, покажи мне, как надо!

Не поднимая глаз, Исра протягивает ей виноградный лист. Дейа ждет указаний, но Исра ничего не говорит. И Дейа начинает просто повторять за матерью. Отрезает стебелек, выкладывает на лист полоску риса и загибает краешки так, чтобы они полностью прикрыли начинку. Кладет готовую трубочку в кастрюлю и заглядывает матери в лицо, ожидая похвалы. Но Исра молчит.

Дейа с силой надавила на края визитки, согнув ее пополам. Ей ненавистно было это воспоминание – как и все прочие. Дрожа, она смяла визитку в кулаке. Кто эта женщина, что ей нужно? Может ли она оказаться ее матерью? Дейа глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь успокоиться. Она решила, что делать. Завтра она позвонит по номеру с визитки и все выяснит.

Следующий день тянулся ужасно медленно. По школе Дейа ходила, словно в трансе, и думала только об одном: как бы найти возможность позвонить. На уроке ислама – последнем перед обедом – она ерзала в нетерпении, дожидаясь, когда же брат Хаким закончит говорить. Невидящим взглядом она смотрела, как он кружит по кабинету, как открывается и закрывается его рот. Он преподавал у Дейи религию с самых младших классов, и все, что она знала об исламе, она знала от него.

– Само слово «ислам» означает «таввакуль», – рассказывал брат Хаким. – Упование на Бога. Ислам – это религия мира, чистоты и добра. Она противостоит несправедливости и угнетению. В этом ее суть.

Дейа закатила глаза. Раз так, то они, наверное, вовсе никакие не мусульмане. С другой стороны, много ли она знает о религии? Из дома она мало что вынесла – семья у них не очень набожная. Однажды Дейа заявила, что будет носить хиджаб постоянно, а не только в школу, но Фарида встала на дыбы: «Да на тебе никто не женится, если будешь расхаживать в таком виде!» Дейа опешила. Она-то ожидала, что Фарида похвалит ее за благочестивое рвение. Но поразмыслив хорошенько, поняла, что бо́льшая часть правил, которых Фарида строго придерживается, не имеет никакого отношения к религии – это просто арабские обычаи.

Наконец-то обед, единственный Дейин шанс позвонить по телефону на визитке. Она заранее решила, что попросит мобильник у тихой, бледной Мерьем. Одной из немногих в классе, кому родители разрешали иметь телефон. Наверное, потому, что Мерьем была сама невинность. Ее семье не было нужды беспокоиться, что она станет перезваниваться с парнями или полезет куда не следует. За все годы, что они учились вместе, Мерьем ни разу не была замечена ни в чем предосудительном, хотя большинство девчонок в классе исхитрялись время от времени нарушать правила – в том числе и Дейа. Однажды в пятницу, после молитвы джума, она сбросила с пожарной лестницы железный стул. Она и сейчас не смогла бы объяснить, зачем это сделала. Только помнила, как одноклассницы пялятся на нее с ехидными усмешками и поддразнивают: да у тебя кишка тонка! – а потом сразу как она стоит на краю лестницы и с наслаждением швыряет стул с высоты пятого этажа. Директор позвонил Фариде и сообщил, что Дейю на несколько дней отстранили от занятий. Но когда она приплелась домой, повесив нос, Фарида лишь расхохоталась: «Ну и пусть! Кому она нужна-то, школа эта!»

Водились за Дейей и другие грешки. Однажды она попросила одноклассницу Юзру купить для нее диск Эминема, потому что знала, что Фарида никогда и ни за что этого не разрешит. У Юзры родители были не такие строгие, как Дейины бабушка с дедушкой, разрешавшие ей слушать только арабскую музыку. Юзра тайком принесла диск Эминема в школу, и Дейа заслушала его чуть не до дыр. Ее влекли и волновали острые темы, которые поднимал рэпер, она восхищалась его бунтарской позицией и смелым голосом. Если бы у Дейи тоже был голос! Иногда вечером, когда в школе выдавался плохой день или влетало от Фариды, Дейа надевала наушники и засыпала под голос Эминема, зная, что где-то есть еще один человек, бьющийся в тенетах косного мира. Ее утешала мысль, что необязательно быть женщиной и даже иммигрантом, чтобы почувствовать, каково это – когда ты всюду чужой.

Если подумать, пожалуй, это был единственный раз, когда Дейа попросила другого человека сделать что-то для нее. Ей не по нутру было просить об одолжениях – она не хотела доставлять людям неудобства, становиться обузой. Но сейчас иного пути не было. В столовой она собралась с духом и подошла к Мерьем. Та, слегка улыбнувшись, протянула телефон, и Дейа кинулась в ближайший туалет, изо всех сил стараясь не залиться краской стыда. Пробегая мимо зеркала, она отвернулась от собственного отражения. Лицо трусихи. Лицо дуры. Дейа юркнула в кабинку и заперла дверь. Набирая номер, она чувствовала, как колотится в груди сердце. Трубку взяли после четвертого гудка.

– Алло, – раздался женский голос.

Дейа кашлянула. Во рту у нее пересохло.

– Эмм, здрасте. – Она старалась, чтобы голос не срывался. – Это «Книги и кофе»?

– Да, – короткая пауза. – Чем я могу вам помочь?

– Эмм… а можно позвать заведующую? Меня зовут Дейа.

– Дейа?

– Да.

Собеседница помолчала. А потом сказала:

– Поверить не могу, что это ты. – В голосе женщины звучал испуг.

Дейа осознала, что у нее дрожат руки, и крепче прижала мобильник к хиджабу.

– А кто это говорит?

– Это… – Женщина запнулась. У Дейи по жилам хлынул адреналин.

– Кто вы? – повторила она.

– Даже не знаю, с чего начать, – пробормотала женщина. – Понимаю, звучит странно, но я не могу ничего объяснить по телефону.

– Что? Почему?

– Просто не могу, и все…

Сердце у Дейи колотилось так, что ей казалось – в кабинке грохочет его эхо. Она словно попала в какой-то триллер – такого просто не может быть в реальной жизни.

– Дейа, – позвала женщина. – Ты там?

– Да.

– Послушай… – Женщина понизила голос, и Дейа услышала, как на заднем плане пикает касса. – Мы можем встретиться лично?

– Лично?

– Да. Ты можешь прийти в магазин?

Дейа задумалась. Одну ее из дома отпускали, только когда Фариде что-то нужно было позарез – например, в холодильнике шаром покати, а тут гости. Тогда она отсчитывала Дейе точную сумму денег и отправляла в продуктовый на углу Семьдесят третьей улицы за коробкой чая «Липтон» или в итальянскую кондитерскую на Семьдесят восьмой за лотком неаполитанского печенья. Дейа мчалась по улице, и ветер трепал ее волосы. Пахло пиццей, вдалеке вызванивал свой нехитрый мотивчик фургон с мороженым. Это было замечательное чувство – когда шагаешь по улице одна, сама себе хозяйка. Обычно Халед и Фарида сопровождали Дейю и ее сестер всюду: и в их любимую пиццерию «Элеганте» на Шестьдесят девятой улице, и в «Бэйгл-Бой» на Третьей авеню, а иногда, по пятницам, даже в мечеть. Теснясь на заднем сиденье дедова шевроле семьдесят шестого года, девочки опускали глаза в пол всякий раз, когда за окном мелькал мужчина. И только изредка, когда Дейа в одиночестве шагала по Пятой авеню в толпе мужчин и женщин, ей не нужно было опускать глаза – никто бы ее не одернул. Но она все равно смотрела под ноги. Даже прикажи она себе глядеть прямо, все равно не получилось бы.

– Нет, не могу, – наконец выговорила Дейа. – Дедушка и бабушка никуда не отпускают меня одну.

Повисла долгая пауза.

– Да, знаю.

– Откуда вам знать что-то о моих дедушке и бабушке? И как вы узнали, где я живу?

– Это не телефонный разговор. Нам нужно увидеться. – Женщина снова помолчала. – Может, прогуляешь школу? Это возможно?

– Я никогда раньше не прогуливала школу, – призналась Дейа. – А даже если прогуляю – откуда мне знать, что я не нарвусь на неприятности? Ведь я понятия не имею, кто вы такая.

– Я не причиню тебе вреда, – сказала женщина уже гораздо мягче, и Дейа подумала, что этот голос она уже где-то слышала. – Поверь, я никогда не причиню тебе вреда.

Да, голос определенно знакомый. А вдруг это говорит ее мать? Да нет же, нет, бредовая мысль – но Дейа не могла выкинуть ее из головы. Она отчетливо помнила, когда в последний раз слышала голос Исры.

«Прости меня, – шептала Исра и повторяла снова и снова: – Прости меня». Прошло десять лет, а Дейа до сих пор не знала, за что мать просила прощения.

– Мама? – сорвалось с ее губ.

– Что?

– Это ты, мама? Это ты? – Дейа забилась в угол кабинки. Вдруг это и впрямь ее мать. Ну вдруг! Может, она вернулась. Изменилась. Раскаялась.

– Ох, Дейа! Нет, я не твоя мама. – Голос женщины задрожал. – Извини, я не хотела тебя расстраивать…

Дейа услышала собственный всхлип раньше, чем сообразила, что плачет. Слезы покатились по щекам. Как же ей было грустно и плохо, как мечталось встретиться с матерью – она и сама до этого мгновения не представляла. Глотая слезы, она пролепетала:

– Извините… Я знаю, что моя мать давно умерла. И отец тоже. – В трубке была тишина. И Дейа все-таки спросила: – Но кто же вы?

– Послушай, Дейа, – сказала женщина. – Мне нужно с тобой поговорить. Найди какой-нибудь способ приехать ко мне в книжный. Это правда важно.

Дейа не отвечала, и женщина заговорила опять:

– И пожалуйста… Пожалуйста, что бы ты ни решила, не рассказывай обо мне дедушке с бабушкой. Я все объясню, когда мы встретимся, но пока никому ничего не говори. Ладно?

– Ладно.

– Спасибо, – сказала женщина. – Удачи тебе…

– Погодите! – вырвалось у Дейи.

– Что такое?

– Когда мне к вам приехать?

– В любое время. Я буду тебя ждать.