Текст книги "Женщина – не мужчина"

Исра
Весна 1990 года

Свежим апрельским утром, через четыре недели после приезда в Америку, Исра, проснувшись, обнаружила, что лицо у нее совершенно землистое. Она долго стояла в ванной, изучая свое отражение в зеркале. Кожа сделалась блеклая, мертвенная; она поднесла руки к лицу, потерла темные мешки под глазами, дернула сухую прядь волос. Да что с ней творится?

Прошло еще несколько дней, и Исра почувствовала: в недрах живота словно разматывается моток пряжи. Лоно напряглось. В горле стало горячо. Она прополоскала рот, надеясь смыть с языка металлический привкус, но это не помогло.

В шкафчике в ванной лежало несколько белых полосок – тесты на беременность; их туда положила Фарида, чтобы невестка проверялась каждый месяц. Исра дрожала, раздирая белую упаковку. У нее перед глазами до сих пор стояло лицо Фариды, когда месяц назад Исра, красная как рак, спросила, нет ли у нее больших прокладок. Не сказав ни слова, Фарида отправила Халеда в магазин, но по тому, как задергался у нее правый глаз, как словно сгустился воздух в комнате, Исра поняла, что свекровь недовольна.

– Я беременна, – прошептала Исра, встретившись с Фаридой на кухне. Белую полосочку она держала на отлете, словно та была из хрупкого стекла.

Фарида подняла голову от миски с тестом и улыбнулась так широко, что Исра увидела золотой зуб, поблескивающий в глубине ее рта.

– Мабрук, – сказала свекровь, и глаза у нее увлажнились. – Прекрасная новость!

При виде улыбающейся Фариды Исра ощутила прилив счастья. Она так давно не испытывала ничего подобного, что с трудом опознала захлестнувшее ее горячее чувство.

– Ну иди, иди сюда, – сказала Фарида. – Посиди со мной, пока я пеку хлеб.

Исра села. Она смотрела, как Фарида обваливает тесто в муке, заворачивает его в тканевую салфетку и откладывает в сторонку. А затем, придвинув к себе другой брусок теста, лежащий под толстым полотенцем, нажимает на него указательным пальцем.

– Готово, – констатировала свекровь, растирая между пальцами клейкий шмат. – Дай-ка сюда противень.

Фарида налепила из теста шариков и разложила их на противне. Сбрызнув шарики оливковым маслом, она запихнула противень в духовку. Исра молча смотрела, как печется хлеб, не зная, что сказать или сделать. Фарида напевала себе под нос, ловко выхватывая дымящиеся шарики из духовки, прежде чем они начнут подгорать. Исре хотелось запечатать ее хорошее настроение в какой-нибудь сосуд. В последний раз Фарида улыбалась так широко, что показался золотой зуб, когда Адам протянул ей пачку денег – пять тысяч долларов. Столько за месяц магазин принес прибыли сверх ожидаемого, и он сказал Фариде: «Возьми, мама, это тебе». Исра хорошо помнила, как при виде денег Фарида раскрыла рот, схватила пачку и прижала к груди, а потом бросилась в спальню. Но теперь, видя довольный блеск в ее глазах, Исра понимала, что ее беременность гораздо важнее денег. Она не отрываясь смотрела в духовку, чувствуя, как поднимается и опускается живот в унисон с набухающими и опадающими лепешками питы. Так вот оно какое – счастье? Да, наверное, это оно и есть.

В тот день Адам пришел домой рано. Сидя на кухне, Исра услышала, как он разулся и вошел в залу, где Фарида смотрела вечернюю передачу.

– Салям, мать, – сказал он.

Исра услышала, как Фарида расцеловала его и поздравила.

Обрадуется ли он? Кто его знает. Исра весь день беспокоилась, как муж отреагирует на известие. Хочет ли он вообще сейчас ребенка? Или предпочел бы подождать год-другой, подзаработать денег? Фарида не раз упоминала, что Адам помогает родителям оплачивать колледж, где учится Али, – смогут ли они покрыть все расходы, связанные с появлением младенца? Но когда она спросила Фариду, та лишь улыбнулась и сказала:

– Не волнуйся. Есть продуктовые карточки, есть «Медикейд»4 – рожай не хочу.

Адам вошел на кухню, напевая песню Абделя Халима, и улыбнулся, встретившись взглядом с Исрой.

– Даже не верится, что стану отцом, – сказал он.

Исра вздохнула с облегчением.

– Мабрук, – пробормотала она. – Поздравляю.

Он притянул ее к себе, одной рукой обхватив за талию, а другую положив на живот. Исра напряглась, изо всех сил стараясь не отшатнуться. Она до сих пор не привыкла к его прикосновениям. Иногда ей думалось, как это странно: сперва мужчины не касаются тебя совсем, а потом муж завладевает твоим телом целиком и полностью. Переход был слишком внезапный, и Исра задавалась вопросом, сроднится ли она когда-нибудь с новыми ощущениями, начнет ли страстно их желать, как вроде бы положено женщине?

– Ну, ты будь осторожней, – сказал Адам, поглаживая ее плоский живот. – Не дай бог с ребенком что-нибудь случится.

Исра во все глаза смотрела на мужа, потрясенная нежностью в его голосе и целым веером морщинок, что появились в уголках его глаз, когда он улыбнулся. Может, теперь он будет проводить с ней больше времени? Может, именно ребенка ему и не хватало?

– Теперь заживем по-другому, – сказал Адам, глядя на нее сверху вниз. – Дети, семья… – Он умолк и только водил пальцем по ее животу, словно писал на нем что-то. – Все изменится.

Исра заглянула ему в глаза:

– В каком смысле изменится?

– Ну, прежде всего, у тебя прибавится хлопот. Больше стирки, готовки, больше беготни. Это будет нелегко.

Исра молчала, выжидающе глядя на него, и Адам добавил:

– Но, в конце концов, в детях – главная радость жизни. Так сказано в Коране.

– Да, конечно, – согласилась Исра, внезапно вспомнив, что не прочла сегодня вечернюю молитву. – Но ты ведь будешь помогать мне?

– Что?

– Ты будешь помогать мне? – повторила она еле слышно. – С ребенком?

Адам слегка отстранился:

– Растить детей – женское дело. Ты же знаешь.

– Я просто подумала… может, иногда ты сможешь приходить домой пораньше… – прошептала Исра. – Больше времени проводить со мной…

Он вздохнул:

– Ты же знаешь, я должен работать. Родители без меня не справятся. Думаешь, мне хочется вкалывать день и ночь? Как бы не так! Но выбора у меня нет. – Он погладил Исру по щеке тыльной стороной ладони. – Ты ведь все это понимаешь, правда?

Она кивнула.

– Ну вот и хорошо. – Адам перевел взгляд на плиту, над которой клубился пар. – Что у нас сегодня на ужин?

– Пирожки с мясом и шпинатом, – ответила Исра.

Она застыдилась. Конечно, смешно было ожидать, что Адам забросит работу и станет помогать ей. Да она хоть раз в жизни видела, чтобы муж помогал жене с детьми? Исре вспомнился стих из Корана, который она учила в школе: «Мать вынашивает ребенка в тяготах и испытаниях себе на тяготы и испытания». Так оно и есть. Материнство – ее обязанность, ее долг.

Она прильнула к Адаму, надеясь, что он скажет что-нибудь еще. Но он молча шагнул к плите, подхватил с блюда пирожок со шпинатом и начал жевать.

– Ну и ну! – сказала Фарида однажды вечером, отхлебнув чаю, который Исра заварила, пока сериал прервался на рекламу. – Что это за безобразие?

– В чем дело? – не поняла Исра.

– Чай горчит.

Исра отпрянула:

– Я все сделала, как вы любите: три веточки мармарии, две ложки сахара.

– А на вкус вышла гадость. – Свекровь протянула чашку Исре: – Вылей.

«Скажите спасибо, – вертелось на языке у Исры. – Скажите спасибо, что беременная женщина заваривает вам чай, занимается готовкой и уборкой, пока вы сидите на диване и пялитесь в телевизор».

– Простите, – сказала она. – Я сейчас заварю вам новый.

Фарида натужно улыбнулась:

– Ну что ты, не стоит.

– Нет-нет, как же, – возразила Исра. – Я сейчас.

Вернувшись на кухню, она отломила самые зеленые побеги от кустика мармарии, росшего на подоконнике. Чайный пакетик Исра положила в заварочный чайник после того, как вода прокипела дважды, чтобы крупицы сахара растворились наверняка. Она хотела приготовить чай как можно лучше. Но при всем желании угодить в голову лезли воспоминания о том, как она подсовывала братьям переперченные сэндвичи с фалафелем, получив от них выволочку за то, что плохо погладила школьную форму, и как бормотала шепотом «чтоб ты сдох», когда ее колотил Якуб. Но с Фаридой Исре предстояло прожить всю жизнь. Ей нужна любовь свекрови, и она сделает все, чтобы завоевать ее.

– А Сара где? – поинтересовалась Фарида, когда Исра принесла ей чашку свежезаваренного чая. – У себя в комнате?

– Наверное, – отозвалась Исра.

– О всепрощающий, – пробормотала Фарида. – Ну что ты будешь делать с этой девчонкой?

Исра промолчала. Она уже научилась понимать, когда Фарида разговаривает сама с собой. Сара была для Фариды больной темой. В те дни, когда Исра поднималась достаточно рано, чтобы совершить предрассветную молитву, она заставала Фариду в коридоре: скрестив руки на груди, та придирчиво осматривала, прилично ли Сара оделась в школу.

– Веди себя пристойно! – рычала Фарида, едва не брызгая слюной. – И не смей разговаривать с мальчишками, поняла меня?

– Да знаю я, мама, – неизменно отвечала Сара.

Когда она возвращалась из школы, Фарида строго следила, чтобы ни одна секунда времени дочери не пропала зря – и так полдня потрачено впустую! Исра знала, каково это – быть единственной девочкой в доме, полном мужчин, подстилкой, о которую все вытирают ноги. Но ей было интересно: а как это сносит Сара? Стоило Фариде обратиться к дочери, как на лице у той появлялось непокорное выражение, и Исра понимала, что она кипит от негодования.

– Сара! – крикнула Фарида от подножия лестницы. – Спускайся к нам!

– Иду! – отозвалась Сара.

– Сходи посмотри, где она там застряла, – велела Фарида Исре, когда прошла минута, а Сара так и не явилась.

Исра послушно потащилась наверх. Поднявшись по лестнице, она увидела, что Сара у себя в комнате: читает, загородившись книжкой, словно щитом, жадно поглощая слова, словно подзаряжаясь от них энергией. Это зрелище заворожило Исру.

– Что она там делает? – крикнула Фарида снизу.

– Не знаю, – солгала Исра.

– Ну, все понятно. – Фарида затопала по лестнице.

– Сара… – прошептала Исра, желая предупредить девочку. Но было поздно. Фарида уже поднялась.

– Так я и знала! – Она ворвалась в комнату и вырвала у дочери книгу. – Почему ты не идешь, когда я зову?

– Я хотела дочитать до конца главы.

– До конца главы? – Фарида уперла руки в боки. – Читательница нашлась! А учиться готовить кто будет?

Сара вздохнула, а у Исры похолодело внутри. Она словно услышала собственную мать: от книг никакой пользы, главная женская наука – терпение, а ее ни по одной книжке не освоишь.

– Скажи-ка мне, – проговорила Фарида, нависнув над Сарой, – по-твоему, книжки научат тебя готовить и прибирать? Помогут тебе найти мужа? Вырастить детей?

– В жизни есть еще много всего, кроме мужа и детей, – парировала Сара. – Что-то я ни разу не слышала, чтобы ты приказывала Али забить на учебу и выкинуть книжки! Почему ему вы разрешили пойти в колледж? И не требуете, чтобы он поскорее женился?

– Потому что для девушки важнее всего замужество, – буркнула Фарида. – А вовсе никакой не колледж! Ты уже почти подросток. Пора тебе повзрослеть и усвоить раз и навсегда: нельзя женщине на мужчину равняться!

– Но это нечестно! – выкрикнула Сара.

– А ты мне не дерзи! – рявкнула Фарида, занося руку. – Еще одно слово, и ты у меня получишь!

Сара отпрянула от карающей длани.

– Но, мама, – проговорила она уже мягче, – это правда нечестно.

– Честно, нечестно, но так оно в мире устроено. – Фарида повернулась к двери. – А теперь иди вниз и помоги Исре на кухне.

Сара вздохнула и стала сползать с кровати.

– Давай-давай, пошевеливайся! – поторопила ее Фарида. – Я тебя весь день ждать не буду!

Вооружившись тряпками, Исра и Сара встали спиной друг к дружке и принялись за дело. Сара была невысокая, худенькая девочка с золотистой кожей и буйными, рассыпающимися по плечам кудрями. Пока они прибирались, она все больше молчала, только иногда ловила взгляд Исры и шумно вздыхала.

За те месяцы, что Исра прожила в Америке, они с Сарой ни разу толком не поговорили. Приходя из школы, Сара торопилась юркнуть в свою комнату и разобрать рюкзак. Теперь Исра догадалась, что она, по всей видимости, тайком таскает домой книги. Потом Сара спускалась к Исре на кухню и помогала накрывать на стол, или мыть посуду, или разбирать постиранное белье, на которое у Исры не хватило времени. Иногда по вечерам они сидели в зале втроем с Фаридой и смотрели ее любимые турецкие сериалы. Сара прихлебывала мятный чай и ела печенье, а когда Фарида отворачивалась, разгрызала передними зубами жареные арбузные семечки – Фарида строго-настрого запрещала ей это делать, чтобы не испортить прикус.

Исре было жалко смотреть, как девочка снует по кухне, драит столешницы, моет посуду, расставляет чашки в буфете. Наверное, вот так и сама она выглядела в Сарины годы, когда носилась веретеном, пока не переделает все домашние дела.

– Ну как ты себя чувствуешь? – спросила Исру Фарида, присев на корточки перед духовкой, где пеклось кунжутное печенье. Уже третья партия за неделю.

– Хвала Аллаху, – отозвалась Исра. – Все хорошо.

Фарида достала противень с печеньем из духовки.

– По утрам не тошнит?

– Нет, – не очень уверенно ответила Исра.

– Это хороший признак.

Исра заметила, что Сара замерла, слушая, что говорит мать.

– А чего-нибудь эдакого не хочется? – поинтересовалась Фарида. – Сладкого там?

Исра задумалась:

– Да не больше, чем обычно.

Фарида отщипнула от печенья кусочек и сунула в рот. Распробовала – и подняла брови.

– Это тоже хороший признак.

– Хороший признак чего? – перебила Сара.

Ее лицо казалось почти желтым в теплом вечернем свете, лившемся из окна, и Исре в этот миг почему-то представилось, как Фарида хлещет ее по щекам. Интересно, часто Саре достается?

– Ну, – отозвалась Фарида, – как говорят старухи, если беременную тошнит по утрам и тянет на сладкое, то жди девочку.

Сара ничего не сказала, только нахмурилась.

– Но у тебя ни того ни другого. – Фарида улыбнулась Исре. – Иншаллах, будет мальчик!

Исра не нашлась что ответить. Внутри у нее все свернулось жгутом. Может, и подташнивает ее по утрам.

– А что физиономия такая кислая? – осведомилась Фарида, потянувшись за следующим печеньем. – Не хочешь мальчика?

– Да нет, я…

– Мальчик лучше, поверь мне. Мальчики будут заботиться о тебе в старости, передадут по наследству фамилию…

– Хочешь сказать, что мне ты была не рада? – резко осведомилась Сара. – Потому что девочка не такое сокровище, как мальчик?

– Ничего подобного я не говорю, – отрезала Фарида. – Но все всегда хотят мальчика. Это тебе любой скажет, хоть кого спроси.

Сара покачала головой:

– Уму непостижимо! Ведь именно девочки помогают матерям. Омар и Али ничегошеньки для тебя не делают!

– Глупости. Твои братья последнюю рубаху ради меня отдадут, если понадобится.

– О да, конечно. – Сара закатила глаза.

Слушая Сару, Исра думала про себя: наверное, это и значит быть американкой – иметь голос. Стало досадно, что сама она никогда не умела выражать свое мнение и ни разу не отважилась заявить матери, что девочки ничем не хуже мальчиков, что жизнь у них устроена несправедливо и что мама, как женщина, сама должна это понимать. Нет бы прямо сказать, как ей обрыдло чувствовать себя человеком второго сорта, про которого вспоминают, лишь когда надо состряпать обед или прибраться; обрыдло терпеть попреки, нападки, унижения и оскорбления. Нет бы объяснить, как ей обидно, что ее заставляют считать себя ничтожеством, утварью для мужского пользования.

– Не слушай ты ее, – шепнула Сара Исре, когда Фарида ушла из кухни.

Исра подняла глаза: ее ошеломило, что Сара вдруг сама с ней заговорила.

– Ты о чем?

– Твой ребенок – дар Божий, несмотря ни на что. Даже если это девочка.

Исра, вцепившись в отвороты халата, отвела глаза. Ей вспомнилось, как она говорила те же самые слова матери, когда та была беременна: «Это дар Божий, несмотря ни на что». Она не хотела становиться одной из тех женщин, которые не желают иметь дочерей, не хотела быть как мать, которая признавалась Исре, что проревела несколько дней, когда Исра появилась на свет.

– Конечно, это дар Божий, – сказала Исра. – Разумеется.

– Я не понимаю, что такого особенного в сыновьях, – продолжала Сара. – Твоя мать такая же?

– Да, – призналась Исра. – Я надеялась, здесь все будет иначе…

Сара пожала плечами:

– В школе почти все американские девчонки говорят, что их родителям все равно. Но стоит только послушать маминых приятельниц! Уши в трубочку. Будь их воля, они бы до сих пор жили в Аравии и закапывали новорожденных девочек живьем.

Сара скривилась, и Исре показалось, что она смотрит на юную копию себя. Раньше ей и в голову не приходило, что у них может быть что-то общее: Сара родилась в Америке, ходила в школу, где девочки учатся вместе с мальчиками, – словом, вела жизнь, ни в чем не похожую на ее собственную. Исра робко улыбнулась – и Сара улыбнулась в ответ.

– С английским-то у тебя как?

– Могу читать и писать, – с гордостью ответила Исра.

– Правда? Вот уж не думала, что кто-то в Палестине знает английский.

– Мы его учим в школе.

– А говорить можешь?

– Не очень. – Исра покраснела. – У меня ужасный акцент.

– Наверняка не такой уж и ужасный. Брат говорил, ты ходила в школу для девочек – мол, я должна быть благодарна, что мне родители разрешают учиться в общей.

– Я даже не могу себе представить, как это, – проговорила Исра. – Ну, сидеть в одном классе с мальчиками. Мои родители никогда бы такого не допустили.

– Ну, у моих и выбора-то особо нет. Здесь есть школы для девочек, но они стоят сумасшедших денег. В принципе мне запрещено разговаривать с одноклассниками мужского пола, но как это осуществить на практике? Прилепить на лоб табличку: «С мальчиками не разговариваю»? – Сара скорчила рожицу.

– А вдруг твои родители узнают, что ты нарушаешь их запреты? – встревожилась Исра. – Фарида вон давеча чуть пощечину тебе не влепила. Вдруг они тебя побьют?

– Не исключено, – отозвалась Сара и отвернулась.

– А они… Тебе часто достается?

– Только если огрызаюсь или не слушаю их. Однажды баба выпорол ремнем – нашел у меня в рюкзаке записку от одноклассника. Так что я стараюсь не попадаться.

– Поэтому и книги домой носишь тайком?

Сара подняла глаза:

– А ты откуда знаешь?

Исра снова слабо улыбнулась:

– Потому что я тоже тайком таскала домой книги.

– Не знала, что ты любишь читать.

– Очень люблю, – призналась Исра. – Но уже давно ничего не читала. Я с собой только одну книгу привезла.

– Какую же?

– «Тысячу и одну ночь». Это моя любимая.

– «Тысяча и одна ночь»? – Сара призадумалась. – Это не про царя, который женится и каждую ночь убивает очередную жену, потому что считает, что все женщины изменщицы?

– Да, она самая! – воскликнула Исра, обрадовавшись, что Сара тоже читала ее любимую книгу. – А потом его перехитрила Шехерезада. Тысячу и одну ночь она рассказывала ему сказки, и в конце концов он даровал ей жизнь. Я эту книгу, наверное, миллион раз перечитывала.

– Правда? – удивилась Сара. – По-моему, она того не стоит.

– Что ты, конечно, стоит! Мне нравится, как много сюжетов раскручивается разом. Да и сама идея, что женщина ради спасения своей жизни рассказывает сказки. Это же чудесно!

Сара передернула плечами:

– Не люблю я эти сказочки.

Глаза у Исры расширились.

– Это не сказочки!

– Ну как же: там все про джиннов да про визирей и прочую ерунду! Я предпочитаю книги о жизни.

– Но «Тысяча и одна ночь» тоже о жизни, – возразила Исра. – В ней воспевается сила и стойкость женщины. Никто не заставляет Шехерезаду выходить замуж за царя. Она делает это добровольно, ради всех мусульманских девушек на свете. Тысячу и одну ночь она борется за себя и за них, рассказывая сказки. Ее голос – ее оружие. Это история о том, каким сверхъестественным могуществом обладают сказки и на какие подвиги способна одна-единственная женщина.

– Кто-то тут, похоже, приписывает этой книжке то, чего в ней сроду не было, – с улыбкой проговорила Сара. – По-моему, там ни про силу, ни про стойкость и речи нет. Просто байка о мужике, который пачками убивает беззащитных женщин.

– А кто-то тут, похоже, видит мир в черном цвете, – парировала Исра.

– Ну, разве что самую малость.

– А у тебя какая самая любимая книга?

– «Под стеклянным колпаком», – ответила Сара. – Или, может, «451 градус по Фаренгейту». Зависит от настроения.

– Это любовные романы? – спросила Исра.

Сара фыркнула:

– Ну, нет! Я люблю романы про что-то настоящее.

– Любовь очень даже настоящая!

– Не в нашей жизни.

Слова Сары обожгли Исру, как пощечина. Она опустила глаза, пытаясь прийти в себя.

– Если хочешь, – сказала Сара, – я завтра принесу тебе книжек. Не волнуйся, возьму только про любовь!

Исра улыбнулась – слабо, вымученно. Представила себе, что будет, если Фарида застанет ее за чтением американского романа, к тому же еще и любовного. Нет, нельзя допустить, чтобы свекровь в ней разочаровалась. Исра сглотнула.

– Да ладно, не надо. Мне арабские книги больше нравятся.

– Уверена? Я знаю пару американских романов, которые тебя точно зацепят.

– Нет-нет, не стоит. Да у меня и времени не будет их читать – с младенцем-то на руках.

– Ну, как хочешь.

Исра действительно считала, что читать ей скоро станет некогда. По правде говоря, в последнее время ее все сильнее мучил вопрос, готова ли она стать матерью. И не только оттого, что у нее по милости Фариды и без младенца дел было по горло, – Исра тревожилась, что ей нечего будет дать собственному ребенку. Что она сможет рассказать ему о мире, если сама ничего о нем не знает? Получится ли у нее быть хорошей матерью – и что такое «хорошая мать»? Впервые в жизни Исра задалась вопросом, хочет ли быть подобием своей матери. И не могла ответить. Исру до сих пор терзала обида: как легко мама отдала ее в чужую семью, в неведомую страну! Но в глубине души она понимала, что мама поступила так, как хотел Якуб, – выбора у нее не было. Или все-таки был? Может, в ее власти было повлиять на отцовское решение? Исра понятия не имела. В тот вечер она долго сидела у окна и думала, какие решения придется принимать ей самой, когда она станет матерью. И очень надеялась, что не наделает ошибок.

В этот вечер Адам пришел с работы еще до захода солнца. Он появился на пороге кухни в застиранных черных штанах и голубой рубашке поло. Исра заметила мужа не сразу – она отсутствующим взглядом смотрела на золотистое небо за окном. Адам откашлялся и сказал:

– Пойдем прогуляемся.

Исра разволновалась, но постаралась, чтобы Адам не заметил. Из дому она выходила лишь по воскресеньям, и то не каждую неделю – только когда Халед с Фаридой отправлялись за продуктами и брали с собой Сару. Если Сара оставалась дома, Фарида просила Исру побыть с ней – боялась оставлять дочь без присмотра. А Адам с того первого вечера в Бруклине и вовсе никуда ее не водил.

На улице было морозно, уже зажглись фонари. Они двинулись по Пятой авеню – мимо мясницких лавок, супермаркетов, булочных и магазинчиков «все по доллару». Кругом царило такое же оживление, как и в день, когда Исра попала сюда впервые. Проезжая часть была забита машинами, потоки пешеходов вливались в магазины и кафе и выливались обратно на улицу. Тротуары были растрескавшиеся и грязные, воздух отдавал сырой рыбой – Адам сказал, что этот дух доносится с китайского рыбного базара на углу. То и дело им попадались темно-зеленые решетки, ограждавшие широкие лестницы, которые вели куда-то вниз, под тротуар.

– Там, внизу, метро, – пояснил Адам и пообещал, что как-нибудь покатает ее на поезде. Исра старалась держаться поближе к мужу, одну руку положив на набухший живот, другой слегка помахивая в такт шагам. Ей хотелось, чтобы Адам взял ее за руку, но тот смолил сигарету и смотрел вперед.

Они перешли улицу, и Адам купил Исре кусок пиццы в кафе под названием «Элеганте». «Это лучшая пиццерия в городе», – сказал он. Исра никогда в жизни ничего подобного не пробовала. Она с наслаждением вгрызалась в теплый, тонкий мякиш, густо посыпанный сыром, и слизывала с пальцев пряный соус. Ее поразило, какой богатый у пиццы вкус и как совершенно непривычная еда может доставить такое блаженство.

– Ну как, понравилось? – спросил Адам, когда Исра доела.

– Да, – сказала она, слизнув последние капельки соуса из уголков рта.

Адам засмеялся:

– А для десерта место осталось?

Она радостно закивала.

Он купил ей мороженое в фургоне «Мистер Софти» – ванильный рожок, посыпанный разноцветной карамельной крошкой. Объедение! В их деревенском духане тоже продавалось мороженое – обычное, на палочке, два вкуса на выбор: клубничный сорбет и тутовая ягода. Но этот рожок не шел с ним ни в какое сравнение, такой нежный, такой сладкий.

Пока Исра ела, Адам смотрел на нее с гордой улыбкой, словно на ребенка.

– Еще хочешь?

Она положила руки на живот.

– Альхамдулиллах. Наелась.

– Ну, вот и хорошо. – Он полез в карман за сигаретой. – Я рад.

Исра покраснела.

Они повернули домой. Исра задерживала дыхание, когда Адам выпускал сигаретный дым. Он не был похож на мужчин, о которых она читала в книгах. До рыцаря-фариса или прекрасного принца из сказки ему, конечно, далеко. Он ни минуты не мог спокойно усидеть на месте, даже после долгого рабочего дня за столом двигал туда-сюда тарелки и вилки, кусал ногти. Часто уходил в себя, засматривался в неведомую даль. Когда злился, стискивал зубы. От него всегда пахло куревом. Зато, думала она, у него замечательная улыбка – от уголков глаз разбегается множество морщинок, и лицо вмиг оживает. Нравился Исре и его напевный голос, – таким голосом хорошо призывать к молитве. По крайней мере, Исре так представлялось. Она никогда не видела, чтобы Адам молился.

Когда они подошли к дому, Адам посмотрел на нее:

– Тебе понравилось?

– Да, очень.

Он сделал глубокую затяжку и, бросив окурок на тротуар, раздавил его подошвой.

– Я знаю, надо нам чаще куда-нибудь выбираться, – сказал он. – Но у меня вечно дел невпроворот. Ношусь между отцовским магазином и своим, в центре, – оглянуться не успеешь, день прошел.

– Я все понимаю, – отозвалась Исра.

– Иногда мне кажется, что время утекает сквозь пальцы, как вода, что однажды я проснусь – а оно все ушло. – Он остановился и обхватил руками ее живот. – Но я знаю, ради чего вкалываю. Нашим детям не придется биться, как нам. Мы обеспечим им хорошую жизнь.

Мгновение Исра смотрела на него. Впервые она испытала благодарность мужу за его пахоту. Улыбнувшись, Исра положила обе руки на живот, так что их с Адамом пальцы соприкоснулись.

– Спасибо тебе за все, что ты делаешь, – сказала она. – Наши дети будут тобой гордиться.