Текст книги "Ивовая свирель. Шесть книг в одной"

Московские этюды

 
I
Соединились быль и небыль
в тебе, кремлёвская стена,
и след останется на небе,
пусть даже церковь снесена.
 
 
Здесь я слыхала не однажды:
из самой глубины веков
звонят (пусть слышит их не каждый)
всё те же сорок сороков.
II
В переплетении столетий
мы в этом городе живём,
с виденьем Пушкина в карете,
с нечистой силой за углом.
 
 
Ах, в этом городе старинном
живут на каждом этаже
Бог в перемешку с чертовщиной —
как в человеческой душе.
 

1988

«В Москве мы древней не бывали…»

 
В Москве мы древней не бывали,
совсем иной Москву мы знали,
а древняя с недавних пор
пошла, как роща, под топор.
 
 
Пускай изменчива одежда,
в Москве всё так же, как и прежде,
звучат, как колокол, слова,
и не склонилась голова.
 
 
Услышав звон из ниоткуда,
понять пытаясь это чудо,
здесь пешеход на мостовой
в смятенье вертит головой:
 
 
Откуда этот звон чудесный,
как будто колокол небесный?
То звон разрушенных церквей
в Москве невидимой моей.
 
 
Куда б не шёл ты – неустанно,
и в дальних чужеземных странах,
в любое время, день и час
в пути он охраняет нас.
 

1998

Взорванный Китеж

 
Привыкнув к месту, словно кот,
живу привычкой, не любовью.
О Родине не суесловлю
в пылу патриотичных од.
 
 
Да разве этот город мой?
Чужим он смотрит человеком,
поруганный ретивым веком,
как россиянка татарвой.
 
 
Но стоит ли, грустя о том,
искать краёв обетованных?
Тебе чужды любые страны,
когда не на земле твой Дом.
 
 
Свечой, задутой Божеством,
сгорю, исчезну в этом мире,
чтобы под чтение Псалтыри
вернуться в свой Небесный Дом.
 
 
Москва, что у меня в крови,
Там – от фундамента до крыши —
воскреснет, как небесный Китеж,
благодаря моей любви.
 

1988

Старая Москва

 
На Тверском шуршит осенняя листва…
Здравствуй, старая дворянская Москва!
Там, где каждый особняк – особняком,
там, где каждый – личность, человек и дом.
 

 
Мы о личности забыли, каждый – часть.
Средь толпы не затеряться, не пропасть!
В этой сутолоке не сойти с ума,
где, как люди, обезличены дома.
 
 
Этот город – современный Вавилон,
где людей согнали, как овец в загон,
где стремятся подогнать под эталон
каждый разум, каждый гений, каждый дом.
 
 
Где стояли как из сказки терема,
там теперь как муравейники дома,
коллективны наши зданья и дела,
наши души из бетона и стекла.
 
 
Век минувший, нас в сегодняшнем храни!
Смуглый юноша, читающий Парни,66
  «Смуглый юноша, читающий Парни» – Пушкин, цитата из стихотворения Анны Ахматовой.


[Закрыть]
вместе с нами он выходит на Арбат,
мостовые звук шагов его хранят.
 
 
Сладко знать, что средь бетона и стекла
скрылась ты, и так тиха, и так светла,
под тобой кружит осенняя листва,
негасимый свет твой – старая Москва.
 

1984

Москва

 
Как звёзды над тобой – кровавы
деяния твоих царей,¹
история твоей державы,
но чуден лик твоих церквей.
 
 
Видали каменные своды
на башнях старого Кремля
лик беспощадного народа
и беспощадного царя.
 
 
Здесь миражи церквей незримых,
но рядом – плаха и топор.
Ты называлась третьим Римом,
узнав и славу, и позор.
 
 
Пускай, как будто злая сила,
былое возникает вновь —
Москва, ты душу сохранила
в кровавом сумраке веков.
 
 
Проносятся века и войны,
но над обломками церквей
ты вырастаешь так же стройно,
назло лихой судьбе своей.
 
 
Твое грядущее тревожно,
на прошлое глядим, скорбя.
Равно: и верить невозможно,
и жить, не веруя в тебя.
 

1985

Заключение цикла
«Возвращенье в Китеж-град»

 
Град с кровавыми звёздами,
ставший нашей судьбой —
жизнью одной мы созданы,
связаны мы с тобой.
 
 
Век, твой топор не пощадил,
не спасли образа.
Зодчим града на площади
выкололи глаза.
 
 
Город, где люди молятся,
спутав алтарь и трон;
нищенка-Богородица
в переходе метро.
 
 
Божьей, людской ли милостью —
верить не побоюсь:
ей подают – и вырастет
маленький Иисус.
 

1999

Цикл «Река под названием Время»
1988—1989

«Жила у реки, под названием Время…»

 
Жила у реки, под названием Время,
пила из ручья, под названьем Судьба,
а в роще соседней рубили деревья,
то на колыбели, а то на гроба.
 
 
Свой путь с родника на заре начиная,
к закату ручей дотекал до реки,
и всё прожитое, как влага речная,
прозрачною каплей стекало с руки.
 
 
Над самой водой стрекоза проносилась,
вчерашняя тяжесть казалась легка.
И жизнь уходила, и солнце садилось,
и плакала ива, и речка текла.
 

1989

Русская зима

«Давно ль, давно ль, о Юг блаженный, Я зрел тебя лицом к лицу… … И я заслушивался пенья

Великих средиземных волн!

Но я, я с вами распростился —

Я вновь на Север увлечён…

Вновь надо мною опустился

Его свинцовый небосклон…

Здесь воздух колет. Снег обильный

На высотах и в глубине —

И холод, чародей всесильный,

Один здесь царствует вполне.

Но там, за этим царством вьюги

Там, там на рубеже земли,

На золотом, на светлом юге,

Ещё я вижу вас вдали:

Вы блещете ещё прекрасней,

Ещё лазурней и свежей —

И говор ваш ещё согласней

Доходит до души моей!»

Ф. Тютчев

 
Мы живём в ледяной стране,
где сугробы стоят во сне,
ветер воет в ночи, как зверь,
ветер ломится в нашу дверь.
Мы живём в ледяном краю,
проклиная судьбу свою,
в том краю, что всегда во тьме,
мы живём в ледяной тюрьме.
Бесконечна зима, как бред,
от печали лекарства нет,
не прогонит запой и хмель…
Только белый всадник-метель
тёмной ночью несётся вскачь
под тоскующий вьюжный плач.
И накрыты его плащом,
мы всё время во мгле живём,
и всё время в ночи глухой
слышен ветра звериный вой.
 

1984

 
Как тяжёл серый свод над землёю,
он зимой давит нас всё сильней,
и тоска зажимает петлёю
в этой серости тусклых полей.
 
 
Мне сейчас бы отсюда на волю,
синевы я хочу, синевы,
на гондоле по тёплому морю,
но за окнами – вьюга, увы.
 
 
Отогреться в зелени юга,
тёплый воздух глотнуть хоть на миг…
Но уже у дверей моих вьюга
стережёт меня, как гробовщик.
 
 
Я в тоске этой разве повинна?
Мне измаяла душу дотла
безысходной, тюремной и длинной
русской зимушки тёмная мгла.
 
 
Для чего в ледяной, как угроза,
стороне суждено нам страдать,
где на лицах иль отблеск мороза,
иль багровых румянцев печать.
 
 
Наши души в ледовой коросте,
нам друг друга так трудно согреть.
Но всегда – даже в лютом морозе —
наши птицы отважатся петь
 

1984

Не только о погоде

 
Пусть часто говорят,
что климат наш несносен,
не птицы – переносим,
какой природой дан.
А климат наш таков,
что не бывает вёсен,
а если потеплело – жди буран.
 

1987

Московские кухни

 
Глянешь в стекло оконное —
город, объятый сном,
дремлет столица сонная
в темноте за окном.
 
 
Долго не спать привычные,
и до утра не прочь,
у россиян в обычае
проговорить всю ночь.
 
 
Песен, что нами созданы,
за ночь не перепеть,
и до утра под звёздами
нашим стихам звенеть.
 
 
Светят очи неспящие,
миру даря свой свет.
И на столе горящие
свечи 77
  «Свеча горела на столе» Б. Пастернак


[Закрыть] хранят от бед.
 
 
Доля такая – крест нести —
не испугает их,
только цензура честности
правит здесь каждый стих.
 
 
Верю: невзгоды выдержим,
нас не согнут ветра.
И нашим детям выросшим
тоже не спать до утра.
 

1988—2006

Королевство кривых зеркал

 
Спи, сыночек, закрой же глазки,
спи, мой маленький, ты устал.
Расскажу тебе на ночь сказку:
«Королевство кривых зеркал».
 
 
Искривлённой линейкой мерить
нас учил искривлённый век.
С детства нас обучали верить:
уголь – белый, и чёрный – снег.
 
 
В зеркалах единицы – тыщи,
только сильный бывает прав,
там богатым зовётся нищий
и свободным зовётся раб.
 
 
Лучше стен и замков то средство,
чтобы доли другой не знал,
веря: лучше нет королевства,
чем страна из кривых зеркал.
 
 
То вина не враждебных армий,
что связала всех кабала.
Страшно вспомнить – но мы ведь сами
создавали те зеркала.
 
 
Спи, сыночек, закрой же глазки,
это было в другой стране.
Пусть тебе остаётся сказкой,
что историей было мне.
 
 
И баюкая каждой ночью,
я молилась, пока ты спал:
чтоб не жил никогда сыночек
в королевстве кривых зеркал.
 
 
Научу, что в любой напасти
мы должны быть душой сильны.
Будет сын настоящий мастер,
и его зеркала верны.
 

1989

«Мы с тобой вырастали под звон гитары…»

 
Мы с тобой вырастали под звон гитары,
чувствуя недоверие к миру власти.
Мы на взлёте сломленные, но недаром
выросли в поклонении слову: мастер.
 
 
Это слово в душе пронесли, как знамя,
как маяк посреди океана фальши,
и мы стремились стать мастерами сами,
из подмастерьев передвигаясь дальше.
 
 
И как бы там ни скалилось время грозно,
воли в нём не осталось, не то, что счастья,88
  «На свете счастья нет, а есть покой и воля» Пушкин


[Закрыть]
мы знали: мир спасти никогда не поздно,
пока хотя бы один в нём остался мастер.
 
 
Тогда не скрыть ничтожества и в короне,
он встанет против подлости всякой масти,
и в страхе пошатнётся тиран на троне,
одно в испуге спрашивая: «Он мастер?»99
  Имеется в виду легенда о якобы происходившем телефонном разговоре Сталина и Пастернака, где речь шла о Мандельштаме, когда решался вопрос о его высылке за стихи о Сталине («Мы живём, под собою не зная страны…»), где Сталин будто бы задавал вопрос: «Но он мастер? Мастер?». Был ли этот разговор в реальности, неизвестно, но скорее всего это просто легенда.


[Закрыть]
 
 
Мы лишь одна страна, где казнят за слово,
мы лишь одна страна, где оно – спасенье,
и пусть у нас в России зима сурова,
но у Христа за распятием – воскресенье.
 
 
Мы прошли сквозь закрытые всюду двери.
Поколение, скажем друг другу: «Здравствуй!»
Поколенье – я всё-таки в тебя верю,
ведь у тебя на знамени слово: мастер.
 

1989

Римская элегия

«Если выпадет в империи родиться

Лучше жить в глухой провинции, у моря».

И. Бродский

 
Кончилось лето по римскому календарю.
Ветер осенний шуршит в кипарисовых рощах.
Долю свою не кляну и не благодарю,
в небе читая летающей ласточки росчерк.
 
 
Время вернуться из тёплых провинций домой,
снова в столицу, где холод нам лбы поостудит.
Споры в Сенате… Запружена площадь толпой:
хлеба и зрелищ, сказали им, больше не будет.
 
 
Снова на загнанной лошади скачет гонец,
из отдалённых, охваченных бунтом провинций.
Время в песочных часах предвещает конец,
наш гороскоп не предскажет никто из провидцев.
 
 
Друг мой, укроемся дома от будущих вьюг,
бросим поленья в очаг и вино подогреем.
Мы, к сожаленью, не птицы, что клином на юг
перелетают над тисовой нашей аллеей.
 
 
Мы их завистливым взглядом проводим вослед,
нет у нас крыльев – лишь пара в чернильнице перьев.
Но, наблюдая из окон встревоженный свет,
разве впервые нам видеть крушенье империй?
 
 
Мы уже знаем, что нам не вернуться назад,
мы – как последние жители древней Помпеи,
те, что свой город покинуть ещё не успели,
зарево видят, предчувствуя первый раскат.
 
 
Что ж нам осталось – поддерживать в доме очаг,
мы это делали долго, и нынче мы сможем.
Чаши наполним и дружно поднимем в руках,
и на пергаменте летопись дальше продолжим.
 
 
Долю свою не кляну и не благодарю.
Город в упадке, и листья сухие летают…
Старой повозкой наш век до конца добредает.
Кончилось лето по римскому календарю.
 

1989

3 КНИГА «СВЕЧА»
1991—2001

Вступление Свеча

 
Перед нами – мир огромный,
человек в нём – как в лесу.
Я иду по жизни тёмной
и свечу в руках несу.
 
 
Век короткий твой не вечен,
всё равно – будь горяча,
встречным всем и поперечным
ты свети, моя свеча.
 
 
Даже если ветер воет,
и пурга вовсю метёт —
я рукой тебя укрою
и пойду с тобой вперёд.
 
 
Твой огонь – как знак привета,
светит, манит за собой,
наша жизнь – исканье света
и борьба с ненастной мглой.
 
 
Пусть порой так трудно это,
пусть и шансы так малы
сохранить хоть искру света
среди моря чёрной мглы.
 
 
Пусть вокруг и шторм, и волны —
свой огонь во тьме спасу.
Я иду по жизни тёмной
и свечу в руках несу.
 

1995

Два ангела

 
Ночь трауром небо одела,
в саду засыпают цветы,
два ангела – чёрный и белый —
глядят на меня с высоты.
 
 
Весь груз моей жизни нелёгкой
несут на крылатых плечах.
Глаза с неземной поволокой
во взглядах скрывают печаль.
 
 
Один – тащит горе, натужась,
и радость – второй, налегке,
но за руки держатся дружно,
как нитки в одном узелке.
 
 
Два ангела – чёрный и белый —
за жизнью моею следят,
за злое и доброе дело —
за всё они спросят с меня.
 
 
А если богиня удачи
зажжёт над дорогой звезду,
то чёрный в карман её спрячет —
и снова во мраке иду.
 
 
Но белый развеет любую
беду, охраняя мой дом.
С рожденья доныне живу я,
хранимая белым крылом.
 
 
Душа, чем ты больше болела,
тем ярче был свет над тобой.
Два ангела – чёрный и белый —
с рожденья даны мне судьбой.
 
 
Когда же кукушка несмело,
о жизни моей промолчит,
два ангела – чёрный и белый —
зажгут надо мной две свечи.
 

1993

Цикл «Стансы Родине»
1992 – 2001

1992 год

 
Мир, стоящий над пропастью на одной ноге,
лишь надежды соломинка, чтобы держаться.
Видишь – печален Христос, как на картине Ге,
глядя на нас, ему причин нет улыбаться.
 
 
Слышится гул орудий – где-то война идёт.
Падает жёлтый лист. Ветер гудит протяжно.
Рушится империя. И осень настаёт.
Гибнет любовь. И как знать – что более важно.
 

1992

«Я в толпе не кричу…»

 
Я в толпе не кричу,
как иные витии,
и писать не хочу
од хвалебных России.
 
 
Ныне каждый готов,
слишком много их пишут.
От количества слов
едут головы-крыши.
 
 
Те, кто громко орёт
и глядит патриотом —
или попросту врёт,
иль рождён идиотом.
 
 
В церковь строем идут
те, кто в Бога не верил.
Только вряд ли найдут
в рай заветные двери.
 
 
Нам внедрили в мозги:
кто один – тот не воин.
Но удел мелюзги,
чтоб вышагивать строем.
 

 
Я не в этих рядах,
и, согласно породе,
в мыслях, взглядах, штанах
я не следую моде.
 
 
Мне не хочется в хор —
соло или дуэтом,
если все – рок-н-ролл —
танцевать менуэты.
 
 
Я всё больше молчу,
памятуя сторицей,
я других не учу:
«умный любит учиться».1010
  цитата из песни Булата Окуджавы «Умный любит учиться, а дурак учить».


[Закрыть]
 
 
Кто кричал, кто молчал —
все живите без спеси.
Кто и как прозвучал —
время мудрое взвесит.
 

1994

В Михайловском

«Боже мой, как грустна наша Россия».

Пушкин – Гоголю, в частной беседе

 
Который год идут дожди,
линяют, выцветают краски.
Всё грустно, даже няни сказки.
Погожих дней уже не жди.
 
 
Сквозь потемневшее окно
ты видишь берег хмурой речки
и думаешь: не хватит свечки:
и днём, и ночью – всё темно.
 
 
Там, за порогом, вся в грязи,
размытая дождём дорога,
земля, покинутая Богом,
и ветви голые осин.
 
 
За веком протекает век,
ненастье стало только глуше,
дожди изматывают душу,
и не поднять усталых век.
 
 
Стоишь у тёмного окна
и смотришь на дожди косые.
И молвишь медленно: «Россия…
Какая грустная страна».
 

1980

«Боже, за что России…»

 
Боже, за что России
выпало – «вечный бой»?1111
  «И вечный бой, покой нам только сниться» Александр Блок


[Закрыть]
Сколько же нужно силы
выжить с такой судьбой.
 
 
Здесь нам не жить, а выжить,
петь последней струне.
Не ждала, что увижу
нищих в своей стране.
 
 
Родина – болью в сердце,
словно больной нарыв,
всюду, некуда деться —
пропасти – и обрыв.
 
 
Нам не дано мессии.
Выжить ли – коль у нас
всё на крови в России,
даже российский спас?
 

1999

«Каждый день мы идём…»

 
Каждый день мы идём,
проходя мимо нищих,
и думаем: завтра
мы можем быть на их месте.
Когда-то я была девочкой,
пишущей стихи о звёздах.
Но с каждым годом
смотреть на звёзды становится всё труднее.
Но я знаю, что всё-таки это необходимо,
даже, если думаешь о хлебе.
Так же, как необходимо,
видеть не только звёзды, но и нищих, просящих хлеба.
И поэт – это тот, кто умеет
делать и то, и другое.
Раньше я хотела
раздавать стихи, как звёзды.
Теперь я жалею, что я не Бог
и моё слово не может накормить.
Я бы раздавала стихи, как хлеб,
Берите – это вам.
 

1998

«Я знаю, нет моей вины…»

«Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны…

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…»

Твардовский

«Ты кроткий, ты тихий —

В целом мире тебя нет виновней.»

И. Анненский «Старые эстонки»

 
Я знаю, нет моей вины
за то, что было в дни войны.
 
 
Вина не на моих плечах
за то, что жгли людей в печах,
так что ж мой воздух горек,
и дым Освенцима в глазах
кружась, уходит в небеса,
как будто вечно стоек?
 
 
Я не была средь тех ослов
в толпе кричавших: «бей жидов»,
и зарево погрома
сгорело раньше, чем на свет
я родилась, и в этом нет
моей вины. Из дома
 
 
Не выгоняла я друзей
за то, что крови не моей,
другого цвета кожи;
людей – с кем пить, кого любить,
привычки не было делить,
но всё же, всё же, всё же…
 
 
Всё это было на земле,
в моей земле, в моей стране,
и так порой бывает:
ты невиновности не рад,
не виноват – и виноват,
не купишь хаты с краю.
 
 
Пусть ты ни в чём не виноват,
но бритых мальчиков отряд
в исканье новой крови
идёт по улице твоей.
А ты – у запертых дверей
сидишь – и невиновен?
 

2001

Ярославна

 
Покинув терем деревянный,
едва затеплилась заря,
в путь собиралась Ярославна
в чужие дальние края.
Ей предстоящая дорога
и холодна, и далека.
На ней мехов пушистых много,
блистают в косах жемчуга.
Из головы сомненья гонит,
что было сказкой – станет быль.
Богато убранные кони
ржут и тревожно мнут ковыль.1212
  Цитата их стихотворения А. Блока о «На поле Куликовом», цикл «Родина»


[Закрыть]
Не сердце, а судьба велела
покинуть милые края,
и стать женой и королевой
в стране чужого короля.
Но край родной забыть не в силах,
о доме будет тосковать,
метели и снега России
под южным небом вспоминать.
 
 
2
 
 
Как будто было всё недавно,
и между нами нет веков.
Опять выходят Ярославны
за иноземных женихов.
Там, на чужбине, эмигрантка,
тебе желаю не пропасть.
Голубоглазая славянка,
где твой князь?
Стрелой татарской иль Гулагом,
фашистской пулей он сражён,
под красным или белым флагом
в войне гражданской сгинул он?
Не появились ваши дети
и внуки не увидят свет.
Но разве ты за то в ответе,
что рядом друга нет и нет.
Не виновата ты, родная,
что, не найдя в своей стране,
ты ищешь счастья, ищешь рая
на чужеземной стороне.
Что на челе России ранка
огромной раной разрослась.
Голубоглазая славянка,
где твой князь?
 

1999

Стансы родине

«Умом Россию не понять…»

Ф. Тютчев

 
Такой страны и опосля ста граммов
Не разгадать, как сфинкса монумент,
Где дворники читают Мандельштама
И, как сапожник, пьёт интеллигент.
 
 
Где стихоплётов – как собак бродячих,
И их отлов ведется и отстрел
По временам. Живём мы на удачу
Меж тех времён: тот спасся, кто успел.
 

«Широка страна моя родная…» (песня)

«Широк русский человек, слишком широк, я бы сузил»

Федор Достоевский

 
Пускай он кончается, сумрачный век,
Где от революций устать мы успели.
Страна широка, как широк человек,
Чрезмерная, как монумент Церетели.
 
 
Страна дорогая, скажи, почему
У новых правителей – прежние лица,
И прошлое наше уходит во тьму
Быть может, затем, чтоб опять возвратиться?
 
 
На что ты сгодился, великий язык,
Чтоб с каждой эпохою врать всё наглее?
И тот, кто взбирается на броневик,
мечтает о почестях и мавзолее.
 
 
Страна дорогая, платить за постой
Приходится нам слишком страшной ценою.
Кораблик на Рио, куда ты, постой!
Уже уплываешь – опять не со мною!
 

1999

Русская тройка

«Ты долго будешь за туманом

Скрываться, Русская звезда?»

Ф. Тютчев

 
Эй, куда вы, безумные сани?
Мы со свистом летим по планете!
Разлучившиеся с Небесами
и Отца потерявшие дети.
И куда в этой бешеной гонке
мы несёмся, деревья калеча?
Почему же на сердце – так горько,
почему тяжесть давит на плечи?
Почему же – скажи мне – так много
в речи нашей – несчастья и дыма?1313
  «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма» Мандельштам


[Закрыть]
Утопает в потёмках дорога,
но звезда всё горит, негасима…
 
 
Эй, куда ты несёшься, Россия,
ведь давно колокольчик потерян,
каждый новый обманчив мессия,
но преступны и бунт, и терпенье.
И всё те же безумные кони
увлекают тебя вниз с откоса,
и твои не спасают иконы,
и глядят твои очи так косо?
Что ты, мачеха нам, или тоже
как и мы, ты ошиблась дорогой,
с этой странницей, нищей, убогой,
мы с тобою как будто похожи.
Но не спрыгнешь с саней, не спасёшься,
вниз срываясь с неведомой кручи.
Эй, куда ты, Россия, несёшься?
Где, звезда, твой спасительный лучик?
 

1990

Валаам

 
1
 
 
Горю, как адово пламя,
но наступает ночь —
под чьими-то сплю крылами,
тревога уходит прочь.
И ласково так, и строго
светит звезда в окне.
Забытое имя Бога
припомнится мне во сне.
 

1992

 
2
Бывает – сердцу нужен рай,
несчастье к горлу подступает.
Бери билет и поезжай:
есть Валаам – земля такая.
 
 
Там смотрят в озеро леса,
там воды голубей, чем небо,
и ты душой не воскресал,
когда ты там ни разу не был.
 
 
Я просто шла лесной тропой,
а стаи слов на свет просились,
суровый вторил им прибой
и с криком чайки проносились.
 
 
Но в сердце, словно дивный сад,
цвело, что не подвластно слогу,
прекрасное, как небеса,
забытое, как имя Бога.
 

1990

Музыка

 
Язык тяжеловесный беден,
но в самый трудный час в судьбе
твоей соломинкой последней
приходит музыка к тебе.
 
 
Мы в ней нуждаемся, как в хлебе,
ведь нота звонкая чиста,
светла, как солнце в синем небе,
прекрасна, как лицо Христа.
 

1992

 
Безлюден тёмный зал собора,
молитвы полон, тих и чист.
Тебе его покинуть скоро,
что ж медлишь, старый органист?
 
 
Расстаться с музыкою трудно
как будто покидает друг,
и долго в сердце, словно в трубах,
дрожит ещё последний звук.
 
 
Земное счастье, как и горе,
ему сегодня всё равно.
Остался он один в соборе,
а служба кончилась давно.
 
 
Сквозь витражей цветных узоры
свет звёзд вливается в окно,
и этим светом – божьим взором —
его лицо озарено.
 
 
Забыто всё: толпы наветы,
и жизнь у бедности в тисках,
забыты дырки на манжетах,
седые пряди на висках.
 
 
Забыты ссадины на сердце
пред светлым таинством игры,
и ангел на алтарной дверце
над ним свои крыла раскрыл.
 

 
Но всё не вечно – он очнётся,
неспешно ноты соберёт,
поужинает чем придётся,
и в поздний час домой пойдёт.
 
 
Пойдёт по городу ночному,
по узким улочкам пустым,
как ноты, по дороге к дому
звучат шаги по мостовым.
 
 
Он будет думать всю дорогу,
опять не разгадав всего:
его созданье или Бога —
откуда музыка его?
 

1994

Казанова

 
Устало дрогнула рука,
не дописав в потёмках слово.
Склонился старый Казанова
над рукописью дневника.
 
 
Мигает пламя, трепеща,
в бутылке вермут недопитый,
повсюду дырки не зашиты
в подкладке старого плаща.
 
 
Без дома, внуков и семьи,
один и никому не нужен,
остывший доедает ужин,
присев на краешек скамьи.
 
 
Он в сумерках пером скрипит
у догоревшего огарка,
и на чем свет бранит кухарку,
один в холодной койке спит.
 

 
От грязи кружево манжет
из белого уж стало чёрным,
но всё строчит перо упорно
свидетельства былых побед.
 
 
Он на судьбу срывает зло
и хвастает – авось поверят:
Ему-то ведь на самом деле
с женщинами не везло.
 

1996