Текст книги "Ивовая свирель. Шесть книг в одной"

Поздняя любовь

Нет возраста у любви,

а нежность с годами становится больше.

 
Есть дар судьбы в любой поре,
и мудрости вино согреет,
когда нам холодом повеет
зима седая на дворе.
 
 
Так драгоценен день любой,
когда осталось их немного,
и, как благословенье Бога,
приходит поздняя любовь.
 

1998

«Друзей проверишь не бедой …»

 
Друзей проверишь не бедой —
друзей проверишь ты удачей.
Друг от чужой беды заплачет,
но и от радости порой.
 
 
Заметишь: что-то друг не рад.
Сочувствовать друзья найдутся.
Чужой удаче улыбнуться
трудней бывает во сто крат.
 

1999

Киев

Посвящается городу, где я родилась

«Из города Киева,

Из логова змиева,

Я взял не жену, а колдунью».

Н. Гумилев

 
Этот город горбат, как стогорбый верблюд,
и для силы нечистой как раз будет впору,
все дороги кривы, и как будто ведут
мимо храмов святых – да на Лысую гору.
 
 
Там, на «Ведьминой горке»,1414
  «Ведьмина горка» – так называется в народе один из районов Киева, расположенный на холме.


[Закрыть] живёт моя мать —
неслучайно и выбрала, где поселиться!
Сглазить запросто ей или порчу наслать —
и недаром ей Киев родная столица.
 
 
Киев логовом змиевым звал Гумилёв,
здесь Булгаков гулял в переулках горбатых,
граду этому Врубель сродни, не Рублёв,
он святых почитает, но любит проклятых.
 
 
Но не зря над Днепром князь Владимир 1515
  В Киеве на холме над Днепром водружён памятник князю Владимиру, принявшему христианство в Киевской Руси, отчего он вошёл в историю как Владимир-Креститель.


[Закрыть] стоит,
а когда наступает над Киевом вечер,
позолотой червонною Лавра 1616
  Знаменитый монастырь Киево-Печерская лавра


[Закрыть] горит
и каштаны стоят, как зажжённые свечи.
 

1997

Ивовая свирель

 
Печали улетели,
забыв беду свою,
на ивовой свирели
я песенку пою.
 
 
Простой зелёный прутик —
органу не чета.
Возьмёшь тихонько в руки —
откуда красота?
 
 
Возникли звуки эти
не от моей руки.
На ней играет ветер
и волны у реки.
 
 
Другим поэтам лира —
мне прутик ивы дан.
За все богатства мира
его я не отдам.
 
 
Укрытый за туманом,
я знаю, путь далёк,
и снова ураганом
меня сбивает с ног.
 
 
Но душу убеждаю:
всё сбудется, поверь,
и снова поднимаю
упавшую свирель.
 

1998

«Хотелось бы падать, не плача…»

 
Хотелось бы падать, не плача,
пусть жизнь и сплошной гололёд,
и, в прятки играя с удачей,
не ждать, что везенье придёт,
 
 
с надеждой, протёртой до дырок,
витая в мечтаньях пустых,
вороною, ждущею сыра,
под бдительным оком лисы.
 

 
Но что бы вокруг ни кипело,
ни бился припадочный век,
так делать любимое дело,
как спринтер победный забег.
 
 
И что бы в душе не болело —
пока ещё жив человек,
так делать любимое дело,
как будто бы делать навек.
 
 
Брильянту нет нужды в оправе
из почестей, званий и льгот.
Живи, не заботясь о славе:
она после смерти придёт.
 

1999

Вернисаж

 
Зачем рисуешь ты, художник?
Миры, творимые тобой,
ужель твоей душе дороже
чем лес и шелест луговой?
 
 
Не пахнет лютик из гуаши,
не съесть из акварели сыр,
и нарисованного краше
тебе моделью ставший мир.
 
 
Но всё же вновь и вновь упорно
ты мажешь краскою холсты,
как будто без затеи вздорной
вдруг станут дни твои пусты.
 
 
Тебе цветов растущих мало,
ты умножаешь их число,
тебя не завлекает слава,
а увлекает ремесло.
 
 
Искусство жизнью признавая,
в прекрасном понимая толк,
садится бабочка, порхая,
на нарисованный цветок.
 

1999

 
Мы красной краски бросим —
рябины красим гроздь.
Лес – вернисаж твой, осень,
и я в нём – первый гость.
 
 
Испачкаться опаски
нет – пожимаю я
измазанные в краске
ладони сентября.
 
 
Цветной мольберт он чистит,
и дождик нипочём:
испачканные кисти
он моет под дождём.
 
 
Кусты – кусками охры,
а тушью – ствол сосны.
И краски мира сохнут,
едва нанесены.
 

 
Клён краплаком алеет,
дождь кобальт в лужи влил,
там облачко белеет,
как пятнышко белил.
 
 
А солнышко смеётся
и не боится бурь.
С небес прозрачных льётся
«берлинская лазурь».1717
  Охра, краплак, кобальт, белила, берлинская лазурь – названия красок.


[Закрыть]
 
 
Из золота лесного
янтарный брызнул сок.
Но мир недорисован:
остался лишь мазок.
 
 
Присядь, усталый странник,
дороги длинен хвост.
Надета на подрамник
Вселенная, как холст.
 
 
Что кисточка, что лира,
когда-то – дайте срок:
и мы в картине мира
поставим свой мазок.
 

1999

Заключение

 
Как интересно всё на свете:
на рубеже тысячелетий
мы с вами – вдумайтесь! – живём.
А мы – спокойно хлеб жуём,
и утром ходим на работу,
и то забота, то зевота
гнетёт нас на пути своём.
 
 
Глядим с тревогой и надеждой
и думаем: что было прежде —
лишь предисловие, не в счёт,
и жизнь иначе потечёт,
все сбудется, о чём мечтали,
что не сумели мы вначале, —
а новый век уже идёт.
 
 
Идёт – и может, силы хватит
нам детской веры не утратить
в могущество календаря,
и в то, что жизнь прошла не зря,
и что-то ждёт нас за порогом,
что Санта-Клаусом иль Богом
придёт, подарки нам даря.
 
 
По вечности идёт дорога,
а дни, как спички, всё горят.
 

1999

ПЕСНИ

Осенний блюз

 
Осенний блюз
играет дождь по клавишам листвы,
в ночном тумане зябнут плечи мокрых крыш.
Осенний блюз
когда-то пели вместе я и ты,
теперь одна ты под дождём во тьме стоишь.
 
 
Припев:
Блюз дождя, осенний блюз, жёлтого цвета,
печальная музыка ушедшей любви.
Жизнь такова – всегда кончается лето,
улетающих листьев назад не зови.
 

 
Дождь погасил твою свечу,
и ты идёшь во тьме,
чужие окна смотрят, взгляды их пусты.
Не уходи, любовь моя, тебе вослед шепчу,
но только жёлтый блюз звучит из темноты.
 
 
Лужи словно осколки разбитой твоей судьбы.
Ты вся промокла насквозь, ты зонт не берёшь,
идём по осколкам и не знаем, как дальше быть,
блюз о любви и судьбе играет нам дождь.
 

1993

Зимняя песня

 
Если в доме темно,
если кружит метель,
если снег за окном —
постучи в мою дверь.
 
 
Печку я затоплю,
крепкий чай заварю,
и о том, что люблю,
лишь тебе говорю.
 
 
Нагревается печь,
тихо движется речь,
мы тепло наших встреч
вместе будем беречь.
 
 
И пускай за окном
завывает пурга —
нам тепло всё равно
от огня очага,
 

 
от огня твоих глаз,
от тепла твоих рук,
и печаль унеслась,
если рядом твой друг.
 
 
В одинокой ночи
ветер воет, как зверь.
Я молю: постучи,
постучи в мою дверь.
 
 
Если ты не один,
все невзгоды не в счёт,
если ночи и дни
кто-то любит и ждёт.
 
 
Жизнь и в чёрную мглу
будет светлой, поверь,
если будет кому
постучать в твою дверь.
 
 
Будут годы лететь,
как снега за окном,
но влюблённым сердцам
постареть не дано.
 
 
А случится беда
или горечь потерь,
и судьбы злой удар —
постучи в мою дверь.
 

Старинный романс

 
Тоску пытаясь превозмочь,
заплачет скрипка у плеча,
но скрипке бедной не помочь,
не разогнать мою печаль.
 
 
Ведь никому в судьбе людской
как мне, не избежать разлук,
и потому такой тоской
наполнен скрипки каждый звук.
 
 
И долог день, и ночь темна,
а сердце помнит о былом,
и только музыка одна
наполнит опустелый дом.
 
 
Мой нежный друг, в каком краю,
теперь ты занесён судьбой,
но песню давнюю твою
не позабудем мы с тобой.
 

 
И слишком тёмной стала ночь,
слеза стекает, горяча.
Тоску пытаясь превозмочь,
всё плачет скрипка у плеча
 

4 КНИГА «ТРАВА ПОЛЫНЬ»
1990 – 1991

«Горечь, горечь, вечный привкус

на губах твоих, о страсть…

…есть одна трава такая

на полях твоих, о Русь».

Марина Цветаева

Бесприданница

 
Коснулась тень тревоги
во сне лица усталого,
всю ночь мне что-то сниться,
но сон печален мой:
там девушка из пьесы —
Лариса Огудалова,
и пароход, и Волга,
и чайки над кормой.
 

 
Ночь над рекой, и пристань,
и огоньки на палубе,
и край заката алый,
и блики на воде.
Романса слог старинный,
гитары голос жалобный,
и узкий шаткий мостик
от радости – к беде.
 
 
Как странно – мой любимый
он тоже из Саратова,
и та же наша доля,
какой бы ни был век.
Не лучше и не хуже
экранного Паратова,
не принц и не злодей он,
он просто человек.
 

 
Зачем гитары звуки
полны такой печали,
и нам волнует сердце
романсов старых грусть.
Одна я на причале,
все корабли отчалили,
но пусть мой сон печален —
проснуться я боюсь.
 
 
Проснусь – и будут так же
безжалостны слова его:
«Уже настало утро,
тебе пора домой».
Всё повториться снова,
Лариса Огудалова,
и пароход, и Волга,
и чайки над кормой.
 

1990

«Мечтаний выцветшие краски…»

моей подруге

 
Мечтаний выцветшие краски
храня сгоревшею душой,
мы от судьбы хотели сказки,
но проза – вот что нам пришло.
 
 
Зачем, душа, метанья эти?
Чего ты жаждешь столько лет?
Есть муж, семья, и дом, и дети,
любви и счастья только нет.
 
 
Где вы, мечтанья грёз девичьих?
Храпит ночами близ меня
какой-то серый и обычный —
не принц, не рыцарь, без коня.
 
 
Не получилось, как мечтали,
нам быть счастливыми, любить.
На нашей жизни тень печали,
и зов души не утолить.
 

1990 – 2006

Ассоль

 
Когда Ассолей множество, то алых
на каждую не хватит парусов.
Порода Греев вывелась, пропала,
но множится порода Казанов.
 
 
А что Ассоли делают, бедняги?
Одни – слывут за синего чулка,
растят другие сына от бродяги
иль замужем за сыном мясника.
 
 
Не браком утешаясь, так романом,
своей душе и воле супротив,
идёт Ассоль под ручку с Дон Жуаном —
ведь надо же ей с кем-нибудь идти.
 

1997

Фольклорное

 
Всюду на гуляньях я
первая средь прочих,
а за мною, как змея,
всё молва бормочет.
 
 
Всех длинней моя коса,
с яркой лентой алой.
Бабы шепчут: егоза,
уродилась шалой.
 
 
И завистливо глядят
на меня подруги,
и судачат, и галдят
про меня в округе.
 
 
Мол, с такою красотой,
верно, плач не ведом,
если парень ты простой —
и не суйся следом;
 
 
что румянец ярок мой —
но никто не знает:
от бессонницы ночной
ярче он бывает.
 

 
Если светел мой наряд —
ничего не значит.
А глаза мои блестят —
ночью много плачут.
 

1992

«Я жить хотела в чистоте…»

 
Я жить хотела в чистоте,
да жизнь поймала в сеть.
Мне – словно капле на листе —
последний миг висеть.
 
 
Я быть хотела, словно луч:
он светел, чист и прям.
Но сорвалась с высоких круч
в пути к большим горам.
 
 
Зачем же ставит жизнь силки
на птиц, летящих вверх,
и тропки так подчас тонки
то в рай, то в ад, то в грех.
 

1990

Глухая пора листопада

 
Глухая пора листопада,
как трудно её пережить.
О, память о прошлом, не надо,
как лист, надо мною кружить.
 
 
Не надо огнём негасимым
сжигать изнутри день и ночь.
Пусть пытка и невыносима,
но как же прогнать её прочь?
 
 
Пока ещё листья летают,
и льдом не покрылись пруды,
на мокром асфальте не тают,
твои там остались следы.
 
 
Пока ещё в каждом прохожем
я вижу твой голос и взгляд,
пока на тебя все похожи,
похожи все люди подряд.
 

 
Пока ещё я не умею
в ночи видеть сны без тебя,
пока ещё жить я не смею
кого-то другого любя.
 
 
Глухая пора листопада,
любви незабытой следы,
аллея увядшего сада,
и омуты чёрной воды.
 
 
Бывает – поверить нам трудно
приходу грядущей весны,
пока твои дни беспробудны,
но жизнью наполнены сны.
 
 
Листвы желтокрылая стая
о прошлом печально поёт,
но всё же весна наступает
и новое чувство придёт.
 

1993

«Уже пожелтела аллея…»

 
Уже пожелтела аллея,
и гроздья рябины в крови.
До осени только неделя,
но вечность уже – до любви.
 
 
До осени только неделя,
но всё пожелтело не в срок,
И жду я, от страха немея,
что ступит зима на порог.
 
 
Зима – без любви и без света,
без солнечного тепла,
когда хоть за капельку лета
и душу бы я отдала.
 

 
Ведь осень так быстро проходит,
как нежность былая прошла.
Болит голова к непогоде,
сильнее страдает душа.
 
 
Быстры измененья в природе:
за вьюгой – опять соловьи.
Но, кажется, вечность проходит
от старой до новой любви.
 

1995

Белая птица

 
Листопад задевает страницы,
жёлтой свечкою осень горит.
Но душа моя – белою птицей
под замком в твоей клетке сидит.
 
 
Синий вечер, огни золотые,
следом катится день голубой.
Ночи – словно на ливни косые
чёрных чёток нанизанный рой.
 
 
Скоро миру во тьму окунуться —
будет осень недолго гореть.
Ты ушёл, чтоб назад не вернуться,
только клетку забыл отпереть.
 
 
А там птица: на волю где путь ей?
И кричит, и зовёт: не забудь.
И все бьётся и бьётся о прутья,
в кровь разбив свою белую грудь.
 
 
Птица клетку покинуть бы рада,
кров найти у чужого жилья,
ей летать бы на воле – отрада,
но тверда очень клетка твоя.
 

1993

«А я-то думала – меня нельзя забыть…»

 
А я-то думала – меня нельзя забыть,
я всё же дочь цыганки и колдуньи,
я нагадаю в полночь в новолунье:
тебе меня вовек не разлюбить.
 
 
Я зелье приворотное из трав
сварю, и сочиню стихи-заклятье,
они сильнее держат, чем объятье —
любовь сильнее ядов и отрав.
 
 
Тебе я буду сниться по ночам,
и днём не сможешь ты найти покоя,
на расстоянье мыслью, как рукою,
внезапно прикоснусь к твоим плечам,
 
 
И вдруг моё лицо, глаза мои,
внезапно вздрогнув, в зеркале увидишь.
Покажется – меня ты ненавидишь,
а это лишь полшага до любви.
 

 
Я думала: ты так необходим,
что страсть моя тебе передаётся,
до сердца твоего она коснётся
незримой нитью, видной нам двоим.
 
 
Всё вышло по-другому:
ты живёшь,
и женщина другая чай готовит.
когда же тень моя подчас заходит
в твой дом – то ты меня не узнаёшь.
 
 
Постскриптум:
 
 
Ты с ней живёшь.
Но рвёшься мне звонить.
А всё-таки – меня нельзя забыть.
 

1993

«Как многого не знала я когда-то…»

 
Как многого не знала я когда-то,
когда ещё умела я летать,
Теперь я горьким знанием богата:
я знаю, как ложиться и вставать
 
 
с воспоминаньем о тебе, как долго
хранит постель след тела, и душа
след от любви. И, словно в море Волга,
в тебя впадают помыслы мои.
 
 
Как тяжела мучительная пытка
Хотеть тебя, но видеть лишь во сне,
И, словно в жажду не коснусь напитка,
так я теперь не прикоснусь к тебе.
 
 
Как по ночам до боли и до стона
вдруг чувствовать, как будто ты со мной.
…Как набирать твой номер телефона,
И слышать голос женщины чужой.
 

1993

Кольцо

 
Всех печальней моё лицо,
всех задумчивей голос мой.
Я ношу на руке кольцо,
не подаренное тобой.
 
 
Я ношу – и не в силах снять,
и забросить подальше в пыль.
Будет ярче кольцо сиять,
то, что ты мне не подарил.
 
 
Я иду – ни жена, ни вдова,
только груз пережитых лет,
я иду – ни жива, ни мертва,
словно впрямь меня больше нет.
 
 
Никому не видать кольца,
только вижу на пальце след,
что не видит вся улица —
от кольца, что на пальце нет.
 

 
Всех печальней моё лицо,
всех задумчивей голос мой,
ведь ношу на руке кольцо,
не подаренное тобой.
 

1991

Гороскоп1818
  Астрологический знак автора – Рыбы


[Закрыть]

 
Я – рыба, я попала в сеть,
а ведь могла одна
любые волны одолеть
и не бояться дна.
 
 
И выживать в любой воде,
в любом теченье плыть,
во мраке видеть и в беде
молчание хранить.
 
 
Но кровь не холодна была —
по капле вся в песок
ушла, когда любви игла
пронзила мне висок.
 
 
Ведь ожидает боль потерь
того, кто был влюблён.
И ни кровиночки теперь
во мне, пустой, как сон.
 
 
А мир не ведает: и как
живу, едва дыша,
каких глубин холодный мрак
таит моя душа.
 
 
Я – рыба, я попала в сеть,
Но всё же рвусь и бьюсь,
и мыслю: лучше умереть —
и умереть боюсь.
 

1990

Волчица

 
Что нынче сделалось со мной?
Мне что-то разрывает рот —
не слёзы женщины, а вой
волчицы, раненой в живот.
 
 
Вокруг замёрзшая земля,
по треснувшему льду реки
ползёт, о гибели моля,
от боли стиснула клыки.
 
 
В кровавом корчится снегу,
царапая когтями наст.
И разобрать я не могу,
кто умирает тут из нас.
 
 
На лапе перебита кость,
кровь из неё потоком льёт.
Любовью это всё звалось —
она как пуля насмерть бьёт.
 

1990

«Я жизни разворачиваю свиток…»

 
Я жизни разворачиваю свиток,
и шепчет ум: «Решись. Навек порви.»
Мне подала судьба любви напиток,
да только он замешан на крови.
 
 
Века ломали голову поэты,
пытаясь объяснить, что есть любовь.
Так до сих пор не найдено ответа.
Иным несёт не счастье – только боль.
 

1990

«Что знаем мы о смерти, милый…»

 
Что знаем мы о смерти, милый,
и разве в смерти тела суть?
Порой душе не хватит силы
до смерти тела дотянуть.
 
 
И ходит бедная по свету,
всё притворяется живой,
пытаясь снова склеить эту
игрушку, что зовут судьбой.
 
 
Никто не видит и не знает,
что ходит мёртвый средь живых,
и на вопросы отвечает,
но сам не слышит слов своих.
 
 
Но что мы все о смерти знаем,
и сколько ходит возле нас
людей, чьё тело – тень пустая,
и не живых, а мёртвых глаз?
 

1991

Печальный ангел

 
Печальный ангел за моим окном
глядит на землю грустную с небес.
Уже не жду осуществленья снов,
уже не жду ни счастья, ни чудес.
 
 
Глядит с небес на снежный город мой,
где так устали мы любимых ждать.
Читаю книгу, что зовут судьбой,
но как печально, тяжело читать.
 
 
Нет никого, лишь ангел мой со мной
раскинул вьюги белые крыла,
чтобы укрыть под снегом город мой,
как саваном – я будто умерла.
 

 
Когда ночами белый город спит,
я до конца прочесть судьбу должна.
Теперь уж сердце больше не болит,
а превратилось лишь в осколок льда.
 
 
Тот, чьи следы заметены пургой,
судить не буду: виноват иль прав,
он виноват, или судьба виной,
что умерла, страниц не дочитав.
 
 
Огонь моей свечи во тьме исчез.
Я не смогла сберечь, и Бог не спас.
Печальный ангел, видящий с небес,
в конце пути пускай рассудит нас.
 

1993

«Что есть Бог – я спросила у неба…»

 
Что есть Бог – я спросила у неба,
но молчали в ответ небеса,
и знамения свыше не было,
не звучали в тиши голоса.
 
 
Что есть Бог – я спросила у церкви,
но неясными были слова,
и вино для причастия терпко,
и просфора горчит едва.
 
 
И никто на вопрос не ответил.
Я искала ответ в себе —
но ни звука в душе. Только ветер,
только ветер гудел в трубе.
 
 
Если Бог это свет – отчего же
наши дни утопают во мгле.
Если Бог есть любовь – отчего же
слишком мало любви на земле.
 

1990

«Оскудела любовь…»

 
Оскудела любовь,
как вода в наших реках,
и отравленный воздух
в наши души проник.
А любовь – лишь одно,
что спасёт человека,
но сыскать её трудно,
как чистый родник.
 
 
Клад любви у земли
на людей весь истрачен.
Погибает планета
от бездумных атак.
Что-то в мире не так,
если женщина плачет.
Бог, на Землю взгляни:
что-то в мире не так.
 

1990

«Семья и дом – как свет и хлеб…»

 
Семья и дом – как свет и хлеб.
Родной очаг – земля и небо.
В спасение даны тебе,
в каких бы ты заботах не был.
 
 
Пусть тороплив у жизни бег,
куда бы ни вела дорога,
в твоей изменчивой судьбе
прекрасней дара нет от Бога.
 
 
Они хранят тебя всегда,
сколько б ни странствовал по свету,
как путеводная звезда,
и нет святей святыни этой.
 
 
Твоей семьи тепло и свет —
вот лучшая душе отрада.
Иного счастья в мире нет,
иного счастья и не надо.
 

1991

5 КНИГА «ГОЛОС ТРАВЫ»

«Не то, что мните вы, природа,

Не слепок, не бездушный лик —

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык.»

Ф. Тютчев

Вступление
Голос травы

 
Я не ломаюсь, только гнусь,
и рвётся слов нарыв.
В лугах июля я учусь
быть голосом травы.
 
 
Я для стихов своих в блокнот
рву с дерева листки.
Учусь всё утро напролёт
быть голосом реки.
 
 
Травинку с запахом полей
я поднесу ко рту,
я почерк веток и стеблей,
запутанный, прочту.
 
 
Стихи не просто сочинить,
мой долг сложней, увы:
но кто-то должен говорить
на языке травы.
Колени нежно мне обняв,
ждёт от меня слова,
с надеждой смотрит на меня
безмолвная трава.
 

1988

«Мне всюду чудились знаменья…»

 
Мне всюду чудились знаменья
судьбы, как на ладонях рук,
и превращать в стихотворенья
мне полюбилось всё вокруг:
снег, падающий на ограды,
свет фонарей, сиянье звёзд,
и окна дома с нами рядом,
аптеку, переулок, мост,
и пробегающую кошку,
и в грязной луже падший лист,
на падших ангелов похожий,
вот голубь, севший на карниз —
всё превращать в стихотворенья
волшебной палочкой в руке,
как будто всё для нас – знаменья
в природы чудном языке.
 

1988

Ворожба

 
Вскипают на огне отравы.
Дурманит запах. Печь топлю.
Я заготавливаю травы
и в деревянном доме сплю.
 
 
Я знаю их язык зелёный,
и мне ли в срок не угадать,
какую на заре у склона,
какую в полночь собирать.
 
 
К тропе спускаясь с горной кручи
и вдаль идя на лунный свет,
я уношу домой пахучий,
росой обрызганный букет.
 
 
Во тьме кричит ночная птица,
и серп луны пронзает тьму.
А после скрипнут половицы
в моём притихнувшем дому.
 
 
Проходит дрожь по тёмной чаще,
в кустах испуганных ракит,
когда по веткам шелестящим
полночный ветер пролетит.
 
 
Он стукнет в ставни знак условный:
в окошко кинет ягод горсть,
а я открою дверь проворно:
входи скорее, милый гость.
 
 
Умея говорить с травою,
и с ветром полночи дружить,
могу полночною порою
я над судьбою ворожить.
 

1989

«Я пойду, открытая всем ветрам…»

 
Я пойду, открытая всем ветрам,
наугад искать у реки исток.
Все дороги приведут к городам,
значит – выбираю путь без дорог.
 
 
Путь держа по солнцу и свету звёзд,
за горизонт, позабыв о тоске,
я пойду, не боясь множества вёрст,
падать в траву и плыть вдоль по реке.
 
 
Приведёт до моря меня река,
ветер белый парус мой понесёт.
станет душа, горе забыв, легка.
Поплыву по синим волнам вперёд.
 
 
Строить замки из песка и камней,
тихо слушать: раковины звенят.
Позабыв, что птицы души моей
раненые стрелой, еле летят.
 
 
Дарит ночь тысячи звёздных огней,
свой кораблик в море пущу: плыви.
Позабыв, что птицы души моей
от невзгод изранены до крови.
 
 
Крики белых чаек и плеск волны,
мне постелью будет тёплый песок.
Если твой друг природа – зачем нужны
люди? Даже один ты не одинок.
 
 
Мне любое дерево – кровный брат,
с ним понять друг друга не надо слов.
Счастьем родства с природой навек богат,
позабудешь шум больших городов
 

1987—2016

«Быть может, Бог не в небе …»

 
Быть может, Бог не в небе —
хранят его слова
шумящие деревья,
шуршащая трава.
 
 
Зачем же сумрак храмов
и славословий лесть,
когда под каждым камнем
таится что-то здесь.
 
 
Ведь лес прекрасней храмов
и благостней икон,
берёзке тонкой самой —
молитвенный поклон.
 
 
Там райская дорога
ведёт меня к реке.
Там я увижу Бога
в проснувшемся цветке.
 

1998

«Я ближе к Богу в лесу, чем в храме…»

 
Я ближе к Богу в лесу, чем в храме,
здесь каждый листик – душа живая,
и чей-то лик – картиною в раме —
из мироздания возникает.
 
 
И там не ветер с небес воздушный —
дыханье Бога мне в душу веет.
А в церкви страшно, темно и душно,
и пламя свечек тьмы не рассеет.
 

1992

Май

 
Какое странное волненье
мы в мае чувствуем, познав
корней и почек пробужденье,
и быстрый рост цветов и трав.
 
 
Все соки жизни забурлили,
свой начали волшебный ход,
в природе, творчестве, любви ли —
никто не знает наперёд,
 
 
чем кончится поток могучий.
Трепещет под корой дерев
и в грозовой сверкает туче
и в нашем сердце – тот же нерв.
 
 
Но разумом непостижимо
и недоступно для людей,
что шелестом листвы хранимо,
сплетеньем веток и корней.
 
 
Их бытие с людьми раздельно,
и жизнь их таинства полна,
о чём молчит мохнатый ельник,
лепечет быстрая волна?
 
 
Мы – мира только половина,
и с нами равные права
имеют ельник и рябина,
и луг, и роща, и трава.
 
 
И перед тоненькой былинкой
моя в поклоне голова,
срубить ольху, сорвать травинку —
как жизнь людскую оборвать.
 

1997