Текст книги "Суздальский варяг. Книга 1. Том 1."

Валерий Анисимов, Иван Анисимов
Суздальский варяг Книга 1 Том 1

Уважаемый читатель!

У Вас в руках первая книга из серии «Культура и искусство Владимиро-Суздальской земли».

Владимиро-Суздальская земля XII-XIII веков – явление в истории России уникальное по небывалому подъёму экономической, социальной, культурной жизни. Однако оно во многом ещё неизученное. Нет достаточно объёмного, аргументированного объяснения причин, побудивших внутреннюю творческую энергию многоязычного населения Залесья к невиданному взлёту.

Изучение залесского феномена иногда ведёт к весьма неожиданным открытиям, для проникновения в суть которых не всегда помогают научные методы. Отдельные события и тончайшие связи между ними зависят от психологии людей с разным мироощущением, меняющимся как по сути обстоятельств, так и с возрастом, а это не вписывается в стандарт научных методик. Вот тут и приходит на помощь художественная литература. Писатель представляет своё видение нравственнопсихологического состояния отдельных личностей, групп, целого народа, поведения героев, как возможной реакции на происходящие события.

Сюжетная основа настоящего исторического романа построена на общеизвестных и новых исторических фактах.

Итак, переверните страницу, откройте врата, и в путь по неизведанным путям тысячелетия.

ГЛАВА 1. ДОМОВЛАДЫКА

Тёплая весенняя ночь окутала негой необъятную гладь озера. Ростов Великий умиротворённо погружён в сон. Его обитатели не ведают о грядущих событиях, приближающихся в предрассветной тишине к крепостным стенам, чтобы навсегда нарушить их размеренную дремотную жизнь.

И, как сказано в глубинах книжной мудрости, всё было и всё будет. А пока мир и покой царствуют в душах ростовцев. Но были времена и удали молодецкой. Правда, давно то было, когда славянские поселенцы в поисках мирной земли пришли в эти места и стали соседствовать с покладистой мерей, удивляясь их дремучему быту.

Мирно теснились меряне, не имея желания противостоять пришельцам – рыбы в озере много, а землито, ещё больше, да какой! – корчевать не надо, бери соху и возделывай.

Меряне, в свою очередь, дивились сметливости славян, прихватывавших лучшие земли. Много их осело в местечке Суждали – уж очень там земля плодовитой оказалась.

Но порой приходилось и кровь проливать. Не изза земли, однако, её и сейчас вон сколько, взглядом не охватишь, некому пахать и сеять, пустошей больше, чем ополья. Пускать в ход топоры и рогатины вынудили попы христианские, пришедшие в эти места с молодым князем Борисом восемьдесят лет назад. А против княжьей дружины с ослопом не попрёшь. Вот и затаились язычники, охраняя капища от непрошеных гостей, объявивших себя хозяевами земли этой. Князь, однако, как пришёл, так и ушёл, оставив вместо себя посадника и попов гречин. Тут-то и поднялись язычники против насаждения чуждой им веры, славяне и меря бок о бок вставали в защиту своих стародавних обычаев.

Да, были времена лихие, времена великих потрясений.

Гордо подняли волхвы свои головы. Но скоро пришёл в Ростов князь Ярослав с дружиной, и христианам стало жить спокойней.

Много с тех пор воды утекло. Ныне же всё иначе, уже нет былого противостояния с дрекольем. Одни волхвы притихли, другие подались в глухие леса. Словом, растворились в народе.

Возок трясло на бесчисленных ухабах. Шутка ли, сто двадцать вёрст одолеть. Третьи сутки боярин с обозом в пути. То ли дело, зимой на санях по рекам и речушкам – ни каких тебе ухабов, раздолье! Весной же и осенью – распутица, жизнь замирает. Разве что нужда кого-то занесёт в непролазную грязь. Тут уж хоть в возке, хоть верхом, всех ждёт одна участь. А ежели ехать через топь – комары заживо всю кровь выпьют. Да что тут говорить, сетуют люди, а ничего сделать не могут. Лодейные гостинцы с волоками кое-где налажены на больших реках, а на малых только кочтников и увидишь. Бог знает, с каких времён живут люди в беспросветье, в безнадёжье, а теперь ещё и в разорении.

Дорога не была бы так утомительна, если б не духота. Боярин, смахивая пот с лица, радовался наступающей вечерней прохладе и скорому концу изматывающей тряски. Не всё было так уж безысходно. Кое-где ласкали глаз дружные всходы озимых. Небольшие поля, чередовавшиеся с перелесками, возле попадавшихся изредка деревенек, покрылись ровным зелёным ковром – злаки тянулись к свету. «Урожай нынче добрый будет, – и глаза боярина светились в довольном прищуре. – Сами сыты будем и скотину не единым сеном зимой кормить придётся. Вон, какой овёс выдался, любо зреть. А ведь, сколько деревень целиком погибло в моровое поветрие».

Иван удивлялся: как только хватало у отца терпения ездить по такой дороге. Ну, снарядил обоз, послал с купцами, и делу конец, лежи на печи, сучки считай на подволоке. Купцы – народ надёжный, не единожды проверенный, так нет же, самому надо знать и цены, и спрос на торжище. Устоявшаяся жизнь тянула, манила старого боярина Кучку в Ростов. Он и подумать не мог, чтобы отправить обоз, к примеру, в Новый Торг или, на худой конец, в Смоленск. Старый Кучка, царствие ему небесное, был верен сложившимся обычаям и отношениям с ростовцами, а иначе он просто смяк бы, захирел в своём сельце на реке Москови. Весь уклад его жизни был устремлён в сторону Ростова. Бывало, пройдёт месяц-другой, чувствует боярин: «застоялся», день на сборы, и вот он уже в пути. Для него дорога не в тягость. Ноющая тоска постепенно угасала. Из Ростова возвращался оживлённым, разговорчивым.

Вот уже два года, как похоронил Иван отца и свою молодую жену, умерших от мора. Мать раньше ушла в мир иной, задолго до морового поветрия. На попечении Ивана остались две младшие сестры навыданье. Иван по привычке продолжал дело отца. Только вот прибыли почти никакой. Сонное безразличие ростовских бояр к оживлению торговли было не понятно Ивану. Жизнь в разумении ростовцев – это незыблемость устоев. Незыблемость – это хорошо. Но жизньто не стоит на месте, как можно не понимать этого? Каждый раз Иван спрашивал себя: зачем ему надо ехать в Ростов? Неужели нельзя миновать это стоячее болото? И решил, наконец, основательно посоветоваться с Бутой. Сейчас из всех, кому мог Иван доверить свои сомнения и раздумья, ближе Буты никого не было.

Однако разрывать налаженные отцом деловые связи не намеревался. Имение отец оставил огромное, и оно уже само себя переваривало, нужен выход вовне. Молодые ещё кое-как Ивана понимают, но старики не хотят тревожить сложившейся вековой быт. А взять, к примеру, новгородцев, ведь они живут иначе, они развернули торговлю по всему побережью Варяжского моря. Чего стоит одна торговля с Готским берегом. Неужели молодые ростовцы не способны поставить дело не хуже новгородцев? Неуверенность – вот что держит за рукав. Что ж теперь, опускать руки? Но Иван не из таких. Он привык добиваться своего. Уверен Иван, Бута поймёт и поддержит его. Вот только сумеют ли они нащупать свой путь, выберутся ли они из устоявшегося быта.

Ближе к Ростову стали попадаться селения покрупнее – встают на ноги. Вон и сиротские полосы засеяны вдоль дороги: горох, репа, свекла, вдовам и семьям, потерявшим кормильца, какая-никакая, а подмога.

На горизонте из-за холма показались островерхие башни крепости и тёмные силуэты церковных глав. Приглушённо слышался колокол, зовущий к вечерней молитве. Но вот очертания городской крепости вновь пропали из вида – колея пошла под уклон.

В низинах начинал опускаться вечерний туман. От величественно раскинувшегося ростовского озера в лицо пахнуло влажной прохладой.

– К сроку прибываем! – вскинул носом через плечо возница.

Иван решил встряхнуться, полез из возка на облучок.

– Ну-ка, дай вожжи.

– Не господское дело сидеть рядом с возницей.

– А ты поучи меня, где мне сидеть. А ну, подвинься! Ты лучше объясни мне, невегласу, почему летом запрягаешь лошадей цугом? Зимой понятно, дороги узкие, снегом переметает.

– Дык, сам посуди, боярин, кто, окромя нас по этой дороге ездит? Обочины скоро подлеском зарастают, а расчищать кому? Тут тройку в ряд не поставишь.

– Лукавишь ты что-то. А почему впереди запрягаешь не молодых жеребчиков, а кобылиц?

– Дык, жеребчики идут сзади и чуят дух кобылиц, бегут за ними резвее. Но-о, милые! – возница дернул вожжи, а лошади как шли мерным шагом, так и идут.

– Мудрствуешь лукаво, как я погляжу, а толку никакого.

В калитке появился страж с оскепом на плече, приложил руку ко лбу, всматриваясь в приезжих. Скорым шагом подошел к боярину, учтиво поклонился.

– Добро пожаловать, Иван Степаныч. Давно ждём. Намедни твой подъездной прискакал, сказывал…

– Врата отворяй! – рыкнул боярин на поклон стражника. – Скучно тебе, язык чесать не с кем, а мне недосуг, засветло коней распрячь надо.

Знали ростовские дружинники крутой, но справедливый нрав боярина, знали, и что вся его кажущаяся суровость идёт не от гордыни, ибо честные труженики были у боярина в милости. Но, с нерадивыми, тем паче с ворами, был боярин на расправу скор и беспощаден.

Ростов с заходом солнца постепенно пустел. Во дворах стихал дневной шум. Тихий тёплый вечер опускался на кривые улочки, заросшие по обочинам травой. На западе догорала узкая полоска заката, а на востоке, над озером, опускалась сизая мгла. День нехотя уступал место ночи. Всё вокруг умиротворённо затихало. Лишь где-то слышались отдельные голоса дворовой челяди, завершающей свои хозяйственные хлопоты, да припозднившиеся редкие прохожие спешили к своим дворам.

Бархатный ласковый воздух наполнял грудь Ивана. Упоённый благостью, смотрел он в вечернее небо, где ещё долго оставалось туманное таинственное свечение уходящего дня, какое бывает лишь на исходе весны.

– Доброго здоровья, Иван Степаныч, – донёсся до него приятный женский голос.

Повернулся: по обочине мимо возка шествуют две женские фигуры, слегка нагнувшиеся в поклоне. Кто, такие?

– И вам моё… – послал он им в след, но женщины уже миновали возок.

И не удивительно, что его приветствуют – обычное дело, но почему он не знает боярышню? Приезжая? Встрепенулся боярин – красавица-то изрядная!

– Ужель не узнал, Иван Степаныч? – бросил возница взгляд на боярина.

– Не… Не-езна-аю, – растерялся боярин.

– Это ж дочка боярина Никодима.

– Варвара?!

– Она, она! С нянькой своей.

– Вот те на-а! – хлопал Иван глазами.

Обоз двигался к соборной площади, к усадьбе тысяцкого.

В распахнутых воротах с молодцеватой осанкой стоял сам хозяин.

– Здрав буде, Иване, – похлопывал он гостя по плечу.

– И тебе, Бута, многих лет.

– Редкий ты у нас гость. Прошлый раз тиуна с обозом посылал, а теперь, вижу, сам пожаловал. Какие же дела-заботы тебя в Ростов привели? Ну, да ладно, ладно, – останавливал сам себя Бута, – прежде всего в баню, а за вечерей всё и поведаешь. Проходи, что же встал, будто впервой порог моего дома переступаешь, – подталкивал он гостя, но, заметив непривычный рассеянный взгляд Ивана, сам смутился. – Эко, робость на тебя напала. С чего бы это? Не узнаю тебя.

– Да я так, ничего… – неуклюже отмахнулся Иван. Имение на реке Москови, оставленное Ивану отцом, с ловами рыбными, бобровыми, бесчисленными бортями, с покосными и пастбищными угодьями, табунами и стадами, со слободками возле села, было столь велико, что могло соперничать с пригородами Ростова – Ярославлем, Суздалем, Клещиным.

Бута – хозяин крепкий, хватка у него отцовская, сметливый муж. Ещё года два – и подымет он Ростов после мора. А беда у Буты та же: работных людей мало осталось.

Бута моложе Ивана на три года. Однако ростовских бояр не смутила молодость наследника тысяцкого, не стали противиться и на думе все кликнули: «Быти тысяцким Буте». Только боярин Борислав начал, было, мяться, дескать, молод ещё, есть мужи старше и мудрее. Помялся, помялся, но против думы не пошёл. А как тут противиться, ежели Бута может каждого купить. Нет никого богаче Буты Лукича. Вот, разве только Иван может с ним потягаться богатством. Казалось бы, княжьим согласьем надо заручиться тысяцкому на своё избрание. Но и это не смутило бояр – где он, князь-то? У князей опять великая замятня случилась, распри изза отчин, не могут миром поделить земли Руси.

Когда на столе киевском сидел Святослав Ярославич, отдал он Ростов сыну Олегу. Но теперь на киевском столе сидит Всеволод, а Святослав давно почил в бозе. Сыновьям Святослава теперь не сладко приходится: Олег изгнан из Руси, Роман убит половцами, а старший, безвольный Давид, покорно поклонился Всеволоду и получил смоленский стол.

Шатко в Руси, неустойчиво. На земле Волынской идёт распря жестокая Всеволода с Ростиславом.

О Ростове князья вспоминают, лишь, когда срок приходит полетную дань собирать. Не любы ростовцы князьям, нет чести Ростову Великому. Да и какой он теперь Великий. Был Ростов Великим, когда Ярослав сидел на его столе, а теперь… Э-хе-хе, времена-то, какие настают! Поди, разберись, кто из князей по правде живёт. У кого сила, с тем и правда. Завидуют ростовцы Великому Новгороду, где давно и прочно Мстислав сидит, внук Всеволодов. Вскормили, воспитали новгородцы своего князя, а иного и видеть не желают, и всё у них ладно да рядно. Вот это и есть величие и честь. Ростовцам же не на кого надеяться, сами ряд ставят. Нет у них князя – отца и заступника. Иной раз задумываются: а, может, без князя-то и лучше? Им, князьям-то, лишь бы покормиться, а о благости чади, их кормящей, заботы нет. Потому и не скупятся ростовцы на содержание своей дружины, а тысяцкий для них и есть отец-защитник, в его воле суд и правда. Ничего, привыкли.

Но так было при Луке. А Бута ходит по горнице, затылок чешет, думает, как бояр и всю чадь ростовскую в узде держать. Страшновато – молод, неопытен. С головой, полной забот, приехал Иван в Ростов, а тут девица перед глазами промелькнула, да какая краса! Все мысли перемешались, взгляд рассеянный.

Но вот и резное крыльцо теремное, а на нём хозяйка, жена тысяцкого, с улыбкой преподносит гостю поднос с чаркой на вышитом шёлком рушнике.

Иван низко поклонился, приложив руку к сердцу. Взял с подноса чарку, лихо опрокинул содержимое, крякнул, вытер рукавом бородку.

– Мир дому сему. Будь здрава, Матвевна. Спаси тебя Бог за привет, за угощенье. Сколько помню, всегда порог дома сего был для меня в радость.

Девятнадцатилетняя, цветущая, румяная Марфа Матвеевна лукаво сверкнула глазами.

– И тебе, Иване, здравствовать. Заходи, гость дорогой. Давненько мы тебя не видели, Марфа пристально смотрела на него.

– Пошто очами буравишь? Али что у меня не так? Не обессудь.

– Изменился ты, Иван, зело. Уж более лета прошло, как в последний раз виделись. Али я ошибаюсь?

– Морщин прибавилось?

– Не морщинами ты изменился, взгляд у тебя другой стал. Смотришь, будто пёс побитый. Как похоронил свою ненаглядную, с тех пор и взгляд изменился. Не к лицу тебе это. Ты муж видный, знатный… Молодой… Тебе впору наследников плодить. Сына тебе надо.

– Вот за что люба ты мне, Матвевна – ум у тебя проницательный. Верно говоришь, наследника надо.

– Ужель в Ростове нет для тебя девицы? Любая сочтёт за честь великую выйти за тебя. А мы ныне, не мешкая, и посягнём тебя! – озорно смеялась боярыня.

Иван лишь тоскливо улыбался.

– Ну, буде гостя пустозвонством томить, – мягко оборвал жену Бута. – Ему в мыленку надо идти. За вечерей наговоримся вдоволь. Я пока скажу дворовым, чтоб коней распрягли, да челядь твою разместили по избам.

– Да скажи, чтоб возы полстницами накрыли, – крикнул Иван вдогонку, запрокинув взор к небу. – Закат был томный, малиновый, видно, дождь к утру будет.

– Что-то ты нынче не такой, как прежде, – заметил Бута рассеянность Ивана. – Куда девалась твоя уверенность? Али, что случилось?

– Был я уверенный, пока ехал к тебе, а вот прибыл, тут, видно, и случилось… – Иван замолчал, опустил глаза. – Не о том я, не о том…

Бута посмотрел на Ивана, будто впервые видел приятеля.

– М-да-а, брате. Ну-ка, давай ещё по чарке опрокинем. Мёд – он язык размягчает.

– Зло прошёлся по нашей земле мор, вот и помышляю, как после такой беды дела поправить. Земли у нас обширные, а людей работных мало. Где людей взять – вот в чём печаль-забота.

Глаза Буты сузились, он взглядом гвоздил друга. – Не-ет, Иване, не о том ты печалишься. Мор затронул не только тебя, он взял много жизней, и не только в нашей волости.

– Снизили мы подати, сиротский клин засеяли, чтобы чадь ростовская могла встать на ноги. Но князьто об этом не ведает! Пришлёт он осенью своих людей, и будет требовать полетного ещё больше. Может, послать к нему челобитную, пусть снизит подать хотя бы на какое-то время.

– Да, убытки мы терпим немалые. А к кому посылать челобитную? Теперь на столе киевском Всеволод. Отобрал он у племянника Ростов, а кого изволит к нам прислать, Бог знает. Говорят, велел опекать Ростов сыну Мстиславу, но ему и в Новгороде забот хватает. Там, чаю, мор тоже прошёлся. А ежели Олег вернётся из изгойства с заморским войском и начнёт требовать Ростов обратно, что тогда? Вот и подумай крепко, кому посылать челобитную.

– Худо наше бытие. Будто по рукам связаны. Не в чести Ростов у князей, некому за нас заступиться. Чернигов, Переяславль, Киев – вот где им корм добрый. А что есть Ростов? Дикий край. Затерялся где-то на окраине Руси.

– Ростов по древности стоит вровень с Новгородом, со Смоленском. Была наша земля когда-то не последним местом среди других княжеств, и град наш называли Ростовом Великим, но то было во времена Ярослава, а теперь… – Бута досадливо махнул рукой.

– Нам самим надо честь Ростова подымать до былой славы, от князей ждать добра и милости не приходится. Живём мы как-то не так. Надо что-то делать, а что, не могу понять. Вот и приехал с тобой посоветоваться.

– Ежели б я сам ведал.

– Был я в Новом Торге, посмотрел, как новоторы оправляются после мора. А живут они, скажу тебе, гораздо веселее нас. Почему? – Иван замолчал, хотя и знал, что ответа не будет. – Удивился я зело.

– И чему же ты удивился?

– Понимаешь, Новый Торг был в недавнее время не более моего села, а ныне град зело красен стал.

– Новгородцы помогают своему пригороду, ибо на порубежье он стоит, сторожевой пост.

– Корысть новгородцев не только в том, что Новый Торг есть порубежная сторожа. Там Тверца с Мстой верховьями смыкаются – прямой путь к булгарам, к хлебному краю. Паки, там близко сходятся верховья Днепра, Волги и Двины – тоже прямой путь в Полоцк, Смоленск, Киев. Купцы, идущие с этих сторон, никак не минуют Новый Торг. Новгородские купцы все товары перекупают и везут к Готскому берегу, где перепродают втридорога.

– Всё это мне ведомо. Не пойму, к чему клонишь?

– Хотел бы на Ламе погост расширить, да так, чтоб купцы потянулись к нам.

– Постой, постой, ты хочешь Новый Торг переклюкать? Новгород с Ростовом столкнуть? Такие дела только князья вольны творить. Война будет.

– Почему мы на своей земле не можем развернуть такую же торговлю, как в Новом Торге? Волок на Ламе стоит на том же перекрестье. Верховья Днепра, Москови, Клязьмы – это ли не узелок гостинцев? Отсюда прямой выход к Оке, то бишь в Муром и Рязань, в Черниговскую землю, к тем же булгарам.

– Ага, а там и до Хвалисского моря недалече, – с издёвкой поддакнул Бута. – Ты пойми, купец идёт не туда, где ему дорогу торят, плевать ему на твои дороги, ему прибыль нужна. Он пойдёт туда, где на его товар спрос есть, тогда он через дебри к чёрту на рога пойдёт. Нет, что-то ты не то затеваешь, неугомонная душа. Тебе мало забот со своим имением, так ты за князя, за всю Ростовскую волость попещись вздумал.

– Что ж нам на князей оглядываться? Кого бы ни прислал Всеволод в Ростов, всё одно на нашей земле нам управляться, боле некому. Наши отцы умели держать в своих руках всю волость, вот и нам здесь жить, и детям нашим, и внукам. Но вопрос в том, как жить? Прозябать в лесной глуши на Москови? У меня под боком грады вырастают, а я в своём сельце бока отлеживаю да завидую Новому Торгу.

Пытливо смотрел Бута на Ивана. Что-то с ним неладное творится. Раньше он не был таким одержимым, а тут вдруг явился с помыслами мир переустроить. Вот придёт в Ростов князь, он враз охладит его пыл. Ведь не в один день так сложилось, что Новый Торг возник на перекрестье больших торговых путей. А Ивана вдруг зависть обуяла, что не он, а новоторы жиреют от торговли. Понять его, конечно, можно, но…

– Ну, что ты всё головой мотаешь, что молчишь? – не вытерпел Иван.

– Широко мыслишь. Пойми, без княжьей воли такие помыслы не осуществить.

– Кто бы ни пришёл на ростовский стол, он поймёт нас. Ведь в том деле не только наша корысть, но благо для всей волости, и князь будет иметь прибыль. Град на Ламе надо ставить.

– Доживём ли мы до этого? Где столько кун и работных людей взять.

– Были б у меня работные люди, за лето поставил бы погост, а может быть и град. Не велико потруждение соп насыпать да острожьем обнести.

– Ты, Иван, и впрямь одержимым становишься. Что это вдруг с тобой случилось? Засиделся ты в своём медвежьем углу, скучно тебе, в мечтания ударился.

– Нет, Бута, не радеешь ты за Ростов, а ведь он должон стоять вровень с Новгородом. Ежели мы ничего делать не будем, захиреет Ростов, пригородом Новгорода станет. Не хочешь ты меня понять, а я, глупец, надеялся найти у тебя поддержку, – Иван обиженно опустил голову.

– Ну ладно, ладно, успокойся. Такие дела наскоком не делаются. У меня иные помышления. Понимаешь, отцы наши в своё время к имениям разные угодья присовокупили, а жалованных грамот, сам знаешь, у нас нет. Вот и думаю, как с князем об этом говорить.

– А-а, – досадливо отмахнулся Иван, – князьям нет дела до нас, лишь бы полетную подать исправно получить – вот и вся их забота. Поднесём подарки, поговорим ласково и грамотицы загодя приготовим, и вся наша печаль долой.

– За сим дело не станет, знать бы, кому подарки готовить.

– И то верно. А пока нам надо о своих делах подумать. Отцы наши были не последними людьми, имения они получили за свои заслуги, надеюсь, и нас князь не обидит. Поведаем ему о заслугах отцовых, о наших замыслах, глядишь, ещё по деревеньке даст.

Четырнадцать лет назад отец Буты, ростовский боярин Лука, немало пострадал от местных язычников, защищая от неверных владыку Леонтия. Неспокойные то были времена в Ростовской земле. Засуха погубила весь урожай, а голод породил болезни. Смерть стала косить людей, не спрашивая, славянин он или меря. Чернь возмутилась, тем и воспользовались волхвы, явившиеся из тени лесов, как призраки давно минувших времён. Нашли виновников, указывая на попов, дескать, это они беду с собой принесли вместе с распятием. Боярин Лука поднял ростовскую чадь, проявив решимость в защите архиерея и всей христианской паствы от разъярённой толпы язычников. С тех пор Луку избрали тысяцким. Чтобы не допустить разрастания смердьего всполоха впредь, пришлось ростовцам задуматься о своей дальнейшей жизни. Посоветовались бояре, купцы и другая нарочитая чадь, и решили: нужна для защиты своя дружина. Тряхнули мошной, скинулись на общее дело. Со временем дружина разрослась, и теперь насчитывает более полутысячи воинов с полными доспехами и конями – сила внушительная. Распоряжается дружиной тысяцкий, но с согласия городского веча. Теперь Бута Лукич тысяцкий, и дружина в его воле. Перед кончиной отец напутствовал сына: «Береги дружину. Будет князь лаской или силой домогаться, ни в коем случае дружину не отдавай, даже на время. Слово городского веча выше воли тысяцкого, а потому князь пусть низко кланяется всему Ростову Великому». Лука берег дружину пуще собственного имения, ибо знал, что дружина – лакомый кусок для князей. Теперь эта забота легла на плечи Буты. А тут Иван со своими великими помыслами – ещё головная боль.

Но Бута и Иван знают: только поддерживая друг друга, они являют свою волю в земле Ростовской.

– В одном, несомненно, ты прав, Иван, – решил Бута хоть как-то поддержать друга, – нам надо свято исполнять завет наших отцов, крепить нашу дружбу и держать высоко честь наших родов.

– Я на тебя не в обиде. Понимаю, что великие помыслы одним днём не вершатся, но делать-то что-то надо. Обидно другое. Ты вспомни, что сказывали наши зверобои, промышляющие в Белозерской округе.

Бута задумался.

– О многом они сказывали.

– Говорили они, что новгородцы шустры зело. Они в верховьях Сухоны свои поселения ставят.

– Ну и что?

– А то, что на Ростовской земле они поселяются. Всё Посухонье искони было владением Ростова. Новгородцы прыть свою являют на Ростовской земле, а урезонить их некому.

– Какой же ты неугомонный. Наше ли дело…

– Князьям нет дела, нам нет дела, а кто же честь Ростова Великого будет блюсти? Сидим мы, яко дятлы, каждый в своём дупле, и нам нет дела до того, что скоро всё Белозерье под Новгородом будет! Мало софиянам Обонежской пятины, так они скоро и Шексну, и Сухону отберут у нас.

– У страха глаза велики. Даже если и так, не воевать же нам с Мстиславом. И почему это меня должно волновать больше, чем князей? Пусть они между собой ряд ставят.

– Пойми, Бута, сколько соболя, горностая и другого зверя привозят наши зверобои, и переведи это на гривны. Смекнул? Вот где источник кун для градозданья. Мои купцы готовы бы сами торговать с Готским берегом этой мягкой рухлядью, но туда все пути перекрыты новгородцами. Коли ростовцам нет пути к Варяжскому морю, то нам надо с новгородцами ряд ставить, они подняли мытное на наш товар, а мы поднимем мытное на булгарское жито, кое по Волге в Новгород идёт, также и с хлебом из южных земель.

– Погоди, Иван, ты всё в одну кучу сваливаешь, и волок на Ламе, и Посухонье, и Поднепровье.

– Да все концы завязаны в один узел! Более того, скажу тебе, пошто столько угодий вокруг наших имений пропадают втуне? Ох, сколько богатства пропадает! – тяжко вздохнул Иван, покачивая головой, будто нечаянно беда свалилась.

– Не разумею тебя. Что суть земля пропадает? Ежели она не твоя, значит, соседская, али княжья. Каждый хозяин знает межу своей выти.

– В том и суть, что ни у князя, коего мы не ведаем, ни у нас нет сил, взять богатство под нашими ногами. Обидно! Какие поля и пожни пропадают! А лесу вокруг с бортями и зверем сколько, взглядом не окинешь. Суть не в том, чтобы княжьи земли присовокупить к своему имению, с этим мы когда-нибудь разберёмся, а в том, что земля наша гораздо богаче новгородской. У софиян одни болота да топи. А у Ростовской волости, получается, нет хозяина. Что ж, так и будем сидеть, ничего не делая, и ждать, когда Всеволод пришлёт на ростовский стол очередного временщика? Тот покормится, соберёт полетную дань, и был таков. Мы хозяева этой земли, мы здесь живём, а тысяцкий – голова всему.

– Хм, голова, – ухмыльнулся Бута. – Верно, тысяцкий я, но не князем ставленый, и не у него на службе, а у ростовской чади.

– Вот и потщись за ростовскую чадь! – не унимался Иван.

– Ты, Иван, не крути вокруг да около, говори прямо, что надумал. Чужих никого нет, и разговор наш, сам разумеешь, за семью печатями.

– Ничего изрядного не надумал, говорю, как есть. Хочу, чтоб и ты задумался. Путь с низовьев Днепра к Новгороду – главный гостинец Руси. Варяги к грекам по нему уже давно не ходят, и, слава Богу, это наш гостинец. Весь товар с Днепра в Волгу идёт через Вазузу, а с Волги через Селигер и через Полу прямой путь в Новгород. С верховьев Днепра пути наторены в Полоцк, в Плесков. Там волоки изрядно обустроены. А у нас что? Запустение. Перекупщиков много на этих гостинцах: в Олешье, в Смоленске, в Новом Торге а нам от того никакой доли нет. По правде ли сие? Весь товар идёт мимо Ростова, редкий купец к нам наведывается, ибо нет у нас обустроенных волоков. На Ламе, разве это волок? На лодьи смотреть страшно, да и лошадей нет добрых.

– Твоя ли боярская забота о гостьбе печалиться, на то купцы есть. Твоё дело им свой товар сбыть.

– Не пойдут купцы в Ростов, ежели мы с тобою им не поможем. Места у нас дикие, дороги борзо зарастают подлеском. Ехал я днесь от слободки Углече Поле до Ростова, всего-то сорок вёрст, а намаялся, будто все четыре ста проехал. А шёл я от Москови новой дорогой. На Яузе у меня волок малый в Клязьму. На Клязьме тоже волок малый к Яхроме. По Яхроме и Волге до Углече Поле рукой подать. От Углече Поле пошёл я не по Волге и Которосли, а полевой дорогой прямиком к Ростову. Через Ярославль было б сто сорок вёрст, а прямиком – сорок. И получается, от сельца моего до Углече Поле сто двадцать вёрст, и всего до Ростова сто и шесть десятков вёрст.

– Не разумею тебя. Гостинец с Днепра через Вазузу в Волгу к Новому Торгу, там все купцы обретаются. Как ни крути, твоё село в стороне.

– А ежели наладить волоки на Клязьме, Яузе, Яхроме? Повсюду погосты поставить. Лодьи не надо переволакивать с одной реки в другую, або в погостах будут дворы конные с готовой упряжью, с телегами, с возками. Вот и пойдут купцы с Днепра в Десну, а от верховья Москови до Десны тоже волок устроить добрый. На всём пути всего три малых волока. Повернём товар прямо в Ростов, и будут ростовцы держать свои цены, соперничая с Новым Торгом.

– И будет Ростов богатеть не по дням, а по часам, и вновь станут называть град Великим, – с ехидцей вставил Бута. – Ты и за купцов радеешь, и за князя мыслишь. Жаль, что ты не от рода Рюрикова. Быть бы тебе князем.

– Фома ты не верующий! Ужель тебе мои помыслы не по нраву? Ежели б князья перестали котороваться меж собою, а помышляли об устроении своих отчин…

– Никому наш медвежий угол не нужен, ни купцам, ни князьям. Скучно тебе, я вижу. Женить тебя надо. Марфа моя сразу это поняла. Ох, и проницательны бабы, вот народец!

– Ужель мы с тобою, как лежачие камни, так и будем свой век доживать, на всё поплевывая: моя хата с краю? Вижу, не по душе тебе мои помыслы. Конечно, ты тысяцкий, у тебя на службе много молодших бояр, и сила есть не малая – дружина. А я довольствуюсь сельцом в глухом углу.

– Да ты, никак, завидуешь мне? Ну что ты, Иване, не прибедняйся, твоему селу иной град может позавидовать. А ты оставь село на тиунов, а сам переезжай в Ростов.

– «Переезжай в Ростов», – досадливо передразнил Иван. – Нешто можно оставить имение на воровство тиунам? Вот ежели б сыну передать… – Иван вдруг замолчал, задумался.

Бута понимал, как нелегко приходится Ивану жить без семьи, в одиночестве. Но уж зело он дерзок в своих помыслах, а что надумал, то и князю не по силам. Найти бы Ивану девицу, да сосватать, а то ведь и умом тронется. Ишь как душа бурлит, на устроенье земли рвётся.

– Ты, Иван, не обижайся, твои помыслы не отвергаю, но хочу понять, осуществимы ли они. Замысел-то зело велик. С князем надо бы совет держать. А где он, князь-то? Тревожно у меня на душе: что будет с Ростовской волостью, Бог знает. Вон, какие времена настают, молодшие князья волю старших не признают. Будет ли в Руси такой князь, как Ярослав? Дедние устои, на коих Русь до сих пор держалась, в прах развеялись. Благое дело ты задумал, однако, не то время, чтобы наши куны неведомо во что вкладывать. Вот успокоятся князья…