Текст книги "Метафизика власти и эволюция демократии"

В этой несколько удлиненной цитате Жувенеля – признание необходимости власти как реального способа упорядочения человеческого существования и введения его в устойчивые формы, способствующие реализации жизненных целей и потребностей всего общества. Альтернатива власти – беззаконие, волюнтаризм, увеличивающие насилие (что не следует смешивать с принуждением. – И. А), хаос и анархизм.

Раздел II
Эволюция власти в условиях индустриализации и буржуазных революций

Глава 4
Государство и власть

Многие исследователи считают, что вторая половина XVIII в. в Европе и на Севере Америки является революционной, так как общество стало делиться на социальные группировки, противостоящие друг другу, с четко обозначенными требованиями и потребностями. Одни называют их эрой индустриальных революций, другие – становлением демократии как основной формы политической власти. Правда, революции XV в. в истории социальноисторической мысли характеризуются как незаконченные. Великая французская революция сменилась диктатурой, Американская революция (так современные историки США и других западных стран называют борьбу американских белых поселенцев против колониального господства Англии) осталась недостаточно выраженной в классовом и национальном измерении. Манн считает, что эту эпоху отличают четыре важнейших процесса: становление капитализма; милитаризация европейских обществ; появление представительной власти; национальных проблем[112]112
  Michael Mann. The Sources of Social Power. The rise of classes and nation states. Cambridge, 1912. Vol. 2. P. 214–297.


[Закрыть].

Манн считает, что социально-классовая структура наиболее четко выражалась по мере становления национальной государственности и национального суверенитета. Интенсивная индустриализация в данную эпоху началась в Великобритании, постепенно распространилась на другие европейские страны и Север Америки. Параллельно этому в Великобритании развилось государство эмбриональной партийной демократии. Хотя в Англии политическая власть в эту эпоху отождествлялась с деспотизмом династии, однако короли все больше и больше опирались в решении своих задач на представительные собрания, выражавшие волю общества, которой королям благоразумнее было бы подчиниться если не по существу, то хотя бы для виду. Государства, таким образом, становились одновременно носителями центральной власти и той исторической средой, где формировалось, зрело и проявило себя в полную меру уже в XIX в. гражданское общество.

Первые демократические шаги Великобритании позже были достаточно осторожными. В 1832 г. был принят Закон о Великой реформе, который сегодня некоторые специалисты считают началом регулирования классовой борьбы. Закон давал примерно полмиллиону взрослых мужчин (около 15 % взрослого населения) право голоса и занимать выборные должности. Вначале избирательные процессы развивались достаточно хаотично. Избирательные права не были предоставлены даже мелким собственникам. Однако позже, в ходе интенсивной социальной борьбы, избирательное право расширялось на все большее число населения. Демократические институты Англии отнюдь не означали, что основная масса населения имеет активное влияние на политическую власть, ее динамику и изменение. Основы избирательного права, политической власти, социальные возможности влияния на общественную динамику обеспечивались владением собственностью. В ходе становления первых демократических институтов британская монархия потеряла многие из своих привилегий, однако сохранила власть, которая все больше и больше эволюционировала в своеобразную форму виртуального представительства.

В ходе длительного царствования королевы Виктории (1837–1901) британская экономика пережила взрыв. Структура частной собственности постепенно менялась. Если в 1815 г. 88 % собственников, владеющих состоянием больше 100 тыс. фунтов стерлингов, являлись землевладельцами, то к концу столетия примерно такой же процент собственников выделялся в сфере индустриального производства и накопления капитала[113]113
  ibid. P. 127–130.


[Закрыть]. В Англии промышленная революция свершилась к концу XVIII в., правда она не сопровождалась политической революцией. Становление демократических институтов власти заняло гораздо больший период времени. Об их более-менее сложившейся структуре можно говорить уже только в XIX в.

В это время в европейских обществах стала проявлять себя тенденция формирования национального самосознания и национальной идентичности. До Великой французской революции под нацией обычно понимались более или менее большие группы людей, которых объединяла кровная связь. В XVIII в. в Англии стал появляться термин «политическая нация», который относился к группировкам, владеющим собственностью и обладающим избирательным правом. Религиозные войны Европы между протестантизмом, католицизмом, Реформация и Контрреформация в значительной степени способствовали процессу национальной идентичности, и каждое государство отрабатывало свои ранние демократические институты, которые чаще всего выражались в форме ограниченного участия владельцев собственности в избирательном процессе.

Демократические процессы созревали и развивались по мере того, как укреплялось национальное самосознание, формировалась необходимость защиты национальных границ государства. Нация становилась субъектом исторического действия. Именно в эту эпоху в Европе стали формироваться устойчивые правовые отношения. Первоначально они касались регуляции форм собственности, заключения контрактов, движения капитала, предоставления кредитов и т. д. Фукуяма видит в этом отличительную особенность европейского развития, которая и породила то, что сегодня исследователи называют правлением закона. Он пишет: «Европейское политическое развитие было исключительным, в той мере, в какой Европейское общество рано вышло из племенной организации <…> Европа была исключительной также в том смысле, что формирование государств поначалу основывалось не на способности организовать военную мощь, а скорее на способности осуществлять справедливость в отношениях между гражданами. Рост власти и легитимности европейских государств стал движущей силой правления закона»[114]114
  Francis Fukuyama. Op. cit. P. 240–310.


[Закрыть].

Государственное строительство Европы сразу же выделило два важных фактора, на которых основывалась сила и авторитет государства и его способность рациональным образом направлять общественное развитие правлением закона и системой отчетности. Фукуяма определял закон как компендиум абстрактных правил, формирующих осознание справедливости и сплачивающих общества в одно целое. В обществах эпохи до модерна преобладало убеждение, что закон определяется высшей властью, которая превосходит возможности людей. В эпоху модерна закон становился предметом творчества людей. Фукуяма пишет: «Правление закона существует только там, где в ходе общественного развития утвердились определенные правила поведения, которые ограничивали возможности индивида жесткой системой правил. Эти правила были еще не совсем законом, но, если правление закона опиралось на историческую традицию, оно должно было учитывать эти нормы»[115]115
  Ibid. P. 246.


[Закрыть].

Важнейшей особенностью правления закона Фукуяма считал защиту собственности. Всякое произвольное отчуждение собственности означало, что общество или вышло из системы правления закона, или никогда всерьез его не воспринимало. Важнейшей особенностью развития демократических начал управления обществом является становление «подотчетного правительства» (accountable government). Фукуяма пишет: «Подотчетное правительство означает, что лидеры верят в то, что они ответственны перед народом, которым они управляют, и ставят интересы народа впереди своих собственных. Подотчетность может осуществляться многочисленными способами. Она может явиться в результате морального образования, как это было в Китае и в странах, в которых большим влиянием пользовался китайский конфуционизм. Принцев обучали чувству ответственности к своему обществу и приобщали к тайнам управления сложной бюрократии. Сегодня на Западе люди воспринимают политические системы, лидеры которых говорят об ответственности перед народом и власть которых ограничивается четкими процедурными предписаниями в системе правления закона и регулярных выборов. Но даже в этих условиях моральная ответственность обладает реальным смыслом, например в авторитарных обществах (Хашимитская Иордания или Баасистский Ирак под Саддамом Хусейном). Подотчетность обладает жесткой и хорошо развитой юридической процедурой. Сегодня важнейшей формой подотчетности является избирательная система и общие выборы, на которых партии добиваются возможности получения мандата к управлению. Однако подотчетность отнюдь не сводится к выборам – подотчетны и все структуры исполнительной власти, которые должны действовать в рамках закона и с учетом пожеланий населения. Подотчетность по первоначалу обнаружила себя и в монархических системах управления, однако в XIX и XX столетии европейские государства основываются на политической свободе, которая мало свойственна сегодня другим государствам мира»[116]116
  Ibid. P. 323–330.


[Закрыть].

Фукуяма говорит о том, что политическая свобода основывается на идее политического равенства, закрепленной как юридическая норма. Он здесь согласен с Алексисом Токвилем, что это даже провиденциальное судьбоносное обстоятельство человеческого существования[117]117
  Alexis de Tocqueville. Democracy in America. Chicago, 1947. Vol. 2. P. 97–111.


[Закрыть]. Естественно, что в основе политической отчетности присутствует идея равенства. Ответственность перед народом означает восприятие нужд и потребностей всех людей как законных и равных. Это созревание в европейской истории идеи равенства, становления системы управления, законов и отчетности правительства стало основой последовавших политических революций, которые предоставляли равные права всем гражданам.

Важнейшим документом революций (будет видно ниже) была Декларация прав человека и гражданина, принятая в 1789 г. по итогам Великой французской революции. Капитализм обеспечивал бурный рост народонаселения на всем протяжении XVIII и XIX вв. Концентрация в крупных городах и на все более крупных промышленных предприятиях создавала специфическую среду, управлять которой можно было только с учетом потребностей людей, входящих в эту среду, и реализации заявленных целей группами, стремящимися к власти. Понятно, что и отчеты об исполнении предвыборных обещаний и целей, заявленные в ходе избирательных процедур, затем существенным образом размывались в ходе общественного развития. Отчеты приобретали все более общие, умело затуманенные формы, из которых трудно было понять, что достигнуто на самом деле, а что еще нуждается в совершенствовании. Однако процедура утверждалась, политический порядок, основывавшийся на демократической передаче власти, становился твердым европейским достоянием в середине XIX в.

Современные исследователи демократических процедур в обществах западного типа твердо убеждены, что демократические структуры власти могли обрести свои формы, утвердиться и стать главным выражением идей власти и принципов ее реализации благодаря христианству. Об этом особо четко говорил выдающийся представитель религиозной философии во Франции Жак Маритен. Он писал: «Демократия связана с христианством, а стремление к демократии возникает в человеческой истории как моральное проявление духа Евангелия»[118]118
  Jacques Maritain. Christianity and democracy. New York, 1949. P. 57.


[Закрыть] Маритен выражал общую мысль многих философов христианской традиции, которые полагали, что демократия является единственным способом моральной рационализации власти. В ее идее заложено стремление чувствовать развитие общественных сил, определять их потребности и обеспечивать условия, достойные реализации. Смена представителей власти позволяет не только обеспечить устойчивое развитие общества, но и ориентировать ее ход, исправляя ошибки предшественников. Современные исследователи происхождения бюрократии и ее реализации в обществах эпохи модерна полагают, что Великобритания и США в XIX в. наиболее полно реализовали основные постулаты греко-римской демократии, приспособили их к современной эпохе, очистили от наслоений той эпохи, сутью которой было все-таки аристократическое господство над обществом с использованием демократических процедур. Фукуяма признает, что демократия таким образом и начиналась в Великобритании. Ее первыми формами была система патроната, которая в значительной степени управлялась аристократическими группировками. Однако в ходе эволюции в XVIII–XIX вв. бюрократический аппарат управления (civil service) медленно, но неуклонно укреплялся высокообразованными деятелями, управленческая служба для которых становилась жизненным призванием. Фукуяма полагает, что в целом для формирования демократической системы власти в ее нынешнем облике понадобилось более двух столетий. Все продвигалось достаточно медленно, и Фукуяма упрямо пишет: «Демократическая система может затруднять политические реформы. Соединенные Штаты, предоставляя избирательные права всем белым гражданам мужского пола на 60 лет раньше Британии, способствовали развитию массовых политических партий, но, безусловно, породили практику клиентелизма. Британия, в свою очередь, оставалась ограниченной олигархией по ходу всего XIX столетия и благодаря этому смогла провести необходимые реформы бюрократического управления до того, как политические партии начали диктовать свои условия»[119]119
  Francis Fukuyama. Op. cit. P. 127.


[Закрыть].

С середины XIX – начала XX в. в США и Великобритании, которые исследователи называют наиболее типичными представителями демократии западного типа, стали организовываться средние классы, которые стремились принимать участие в решении вопросов управления. Становилось все более очевидным, что промышленная революция радикально преобразовывает социальную структуру общества, выдвигая массовые группировки владельцев собственности, которые достаточно заинтересованы в том, чтобы общество максимально обеспечивало их интересы. В Великобритании, а затем и в США средние классы имели все больше влияния на электоральные и демократические процедуры. Английский исследователь Ричард Чапмэн пишет: «Радикалы среднего класса, значимость которых выросла в результате индустриальной революции и пуританских ориентаций на прогресс нонконформистского сознания… считали, что многое из того, что являлось предосудительным в действиях правительства, было в первую очередь результатами клиентелизма. Представители среднего класса исходили из утверждения о том, что крупная аристократия в виде крупных землевладельцев поощряла этот клиентелизм, обеспечивая свои интересы и создавая аристократическую систему правления (включая армию и флот), которая была несправедливой и нежизнеспособной»[120]120
  Richard Chapman. The Higher civil service in Britain. London, 2004. P. 20.


[Закрыть]. Средний класс был социально неоднородным. В США позже стали даже выделять три уровня среднего класса: высший средний класс, средний средний класс и нижний средний класс. В любом случае большинство считавших принадлежащими себя к среднему классу были заинтересованы в том, чтобы получить возможность обучать своих детей в университете, а потом продвигать их для работы в управленческой системе (civil service). Средний класс являлся носителем буржуазных ценностей правопорядка, добросовестности исполнения трудовых обязанностей и поддержки институтов, закона и власти. Безусловно, исследователи признают, что все это диктовалось социально-классовым интересом. Однако социально-классовые интересы в данном случае становились движущей силой общества в условиях становления демократических процедур и функций управления обществом. Появление Лейбористской партии в Великобритании в ходе XIX в. серьезным образом ограничило монопольные притязания на власть среднего класса путем организации рабочего движения. Политическая активность стала важной силой развития британского общества и получила достаточно широкое распространение в странах, которые осваивали демократические процедуры управления и систему (rule of law).

Лейбористская партия в Англии сумела мобилизовать наиболее обеспеченные слои рабочего класса, которые составили серьезное политическое противостояние либеральным ценностям и притязаниям среднего класса. Лейбористы сыграли выдающуюся роль в организации профсоюзного движения в конце XVIII – начале XIX в. Лейбористы умело объединили социальные группировки и движения левого направления и, спекулируя на социалистической идеологии (в основном в идеях справедливого распределения производимого продукта), серьезным образом мобилизовали рабочий класс на активное участие в общественной жизни. Это обеспечило популярность Лейбористской партии, что и дало ей возможность войти в правительство в ходе Первой мировой войны и даже выиграть выборы в 1924 г., получив большинство голосов. Однако лейбористы не имели выхода на бюрократические системы управления, поэтому активного участия в структурах власти им так и не удалось добиться. В Англии намного раньше, чем в других европейских государствах, по мере созревания институтов представительной демократии активизировались интеллектуальные движения, в которых стало появляться критическое отношение к власти, оценка ее эффективности по конкретным результатам. Система патронажа передачи должностей и титулов из одной аристократической семьи в другую была постепенно ликвидирована. Правда, вся социальная реформа была медленной, монархическая власть становилась анахронизмом, который, однако, отвечал интересам ряда имущественных слоев Великобритании. Вплоть до последней декады 90-х гг. XX в. в Англии четко звучали темы совершенствования общественного управления, а в последнюю декаду к власти пришел лейборист Тони Блэр, в основе идей которого были «новые системы общественного управления»[121]121
  Michael Barber. Instruction to Deliver: fighting to transform British public service. London, 2008. P. 19–24.


[Закрыть]. Однако такое состояние постоянного реформирования, которое свойственно английской социально-политической системе, во многом обеспечивает ее устойчивость. Корректируя отдельные несуразности и дисфункции демократии, англичанам удается сохранить традиционную систему монархического управления, освободив ее от значительной части наследственных привилегий и особенно системы передачи власти.

Потребность в реформах в английской политической системе была проявлена после Крымской войны в конце XIX в., когда, несмотря на вроде бы внешнюю победу английской экономической системы, политические институты слишком явно продемонстрировали несовершенства управленческих структур. Была создана специальная экспертная комиссия, которая инициировала ряд законов, принятых позже парламентом. Опасностью для демократической структуры представлялось влияние власти, создавшее особую среду, в которой люди хорошо знали друг друга, имели одно и то же образование, а также тесные как личные, так и родственные связи. Такая система называлась Вестминстерской. Ее упрекали лишь в том, что она стала очень медлительной для приема серьезных политических решений, и что спасение было бы в децентрализации и федерализме. Однако Великобритания сумела избежать этого в значительной степени благодаря тому, что формирующиеся новые группы недовольных, желающих принимать больше участия в подготовке решений и в исполнении функций власти, направлялись в английские колонии, особенно в Индию. Там им было обеспечено благополучное существование, которое смягчало горечь от того, что они оказались изолированы от центральных процессов принятия решений и управления обществом в Лондоне.

Характерно, что демократические процедуры в США, внедряя систему уравновешивания противоречий (checks and balances), избежали становления замкнутой элиты влияния и власти. Бурное развитие американского капитализма, постоянное обновление демографической структуры общества за счет интенсивных миграционных процессов способствовали появлению новых и новых группировок, которые стремились занять свое место в системе управления и влиять на принятие решений. Американской демократической системе удалось избежать британской традиции патроната – передачи должностей из одного поколения в другое в мощных структурах владения собственностью, сложившихся еще в феодальную эпоху. Путем обновления лиц, находящихся в структурах управления и власти, через демократические процедуры Америка больше других европейских стран в конце XIX–XX вв. демонстрировала реализацию принципов «хорошего управления» (good governance). Именно поэтому начиная с эпохи, когда по окончании Первой мировой войны президент США заявил о том, что важнейшей стратегической внешнеполитической целью США является преобразование мира для демократии (to make the world safe for democracy), и дополнил это тезисом о том, что интересы всего мира совпадают с интересами американской демократии с учетом экономического преимущества США над всеми другими государствами мира, американская модель демократии стала своего рода обязательным образцом для всех стран, которые вступали на путь демократических преобразований или которые, исходя из собственных интересов, принуждались США к демократическим образованиям по своему образцу.

Единственной концепцией мироустройства, которая противостояла данной тенденции, была идея мировой революции, заложенная В.И. Лениным в ходе революционных преобразований 1917 г. в России. Большевики ставили задачей мировую революцию, в результате которой власть перейдет к рабочим и крестьянам. Эти два варианта мироустройства продолжали взаимное противостояние и борьбу на всем протяжении XX в., в ходе чего они то улучшали свои структуры власти и управления, избавляясь от наиболее негативных качеств, то, наоборот, ослабляли их. Распад СССР в 1991 г. лишил мир обозначенной альтернативы. Число стран, идущих по социалистическому пути, резко сузилось. Сегодня ведущей в этой группе стран (КНР, Вьетнам, Куба) является Китайская Народная Республика. На данный момент она не ставит задачи мироустройства по своему собственному образцу и своим формулам, однако по мере роста экономического влияния и мощи рождает достаточно мощные преобразовательные силы повсюду в мире, которые со временем или смягчат капиталистические общественные отношения и присущий им классовый характер демократии, или серьезным образом подорвут мировое влияние и значение капитализма как формы производственно-экономического устройства и США как гегемона современного мира.

В эпоху Рональда Рейгана в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании в 80-е годы XX в. в общей системе демократических государств Европы и мира Англия и Америка стали вырабатывать свой специфический тип капитализма, который получил название англосаксонского. Этот тип выступает активным защитником свободных рынков (имея в виду прежде всего неограниченный доступ своих товаров на мировые рынки в обход национальных законодательств и таможенных пошлин), дерегуляции, приватизации и смягчения управленческой роли государства. Некоторые исследователи говорят, что им противостоит континентальная версия капитализма, обозначившая себя больше во Франции, в значительной степени в Германии, которая придерживается централизованного государственного управления и строительства социального государства. Интересно, что Самюэль Хантингтон в одной из своих работ назвал американский капитализм по типу «английских тюдоров». В этом истолковании он полагал, что первые англичане, которые заселили Северную Америку в XVII в., принесли на американскую землю политические практики английского королевского дома Тюдоров со свойственными им традициями Средневековья.

Хантингтон также полагал, что данные принципы были записаны в Американской конституции, которая превратилась в своеобразный фрагмент первоначальных демократических принципов, «замерших во времени». Основой этой системы, по его мнению, было общее право (common law) как главный источник власти, ставящий в зависимость от конгресса исполнительную власть и выделяющий особую роль для судебной системы в качестве противовеса разного рода отклонениям и недостаткам исполнительной власти. Это выдвигало законодательное учреждение, конгресс на передний план политической системы формирования структуры власти[122]122
  Samuel Huntington. Political order in changing societies. Yale, 1968. P. 93–134.


[Закрыть]. Хантингтон был убежден, что политическая система, сложившаяся в США, является единственной, которая способна к постоянной непрерывный политической модернизации. Саму политическую модернизацию он характеризовал таким образом: «…политическая модернизация предполагает рационализацию власти, уточнение структур, экспансию политического участия. На Западе политическая модернизация растянулась на ряд столетий»[123]123
  Ibid. P. 93.


[Закрыть]. Достоинством американской демократии Хантингтон считал то, что общее избирательное право для белых мужчин распространилось в качестве нормы в Америке в 30-е гг. XX в., а в Европе – намного позже, и к тому же было поставлено в зависимость от владения собственностью.

Знаменитый Закон о Великой реформе 1832 г. распространил право голоса в Англии не более чем на 4 % населения. В Америке в это же время и, в частности в президентских выборах 1840 г., участвовало 16 %. Во Франции участие во владении избирательным правом было поставлено в прямую зависимость от владения собственностью и существовало до 1848 г. Только после этого было учреждено всеобщее избирательное право для мужского населения. Всеобщее избирательное право было даровано Пруссии в 1878 г., однако оно подразумевало три системы групп избирателей в зависимости от владения собственностью, и эта система действовала вплоть до Первой мировой войны.

В качестве достоинства США Хантингтон называет то, что они не только были первыми, кто обеспечил участие в управлении и власти широких масс населения, но и, пожалуй, самое важное – ввели систему выборов чиновников высокого уровня[124]124
  Ibid. P. 94.


[Закрыть]. В этом Хантингтон видит признаки рационализации власти, которые привели кжесткой дифференциации ее структуры и подчинению законам. С точки зрения модернизации институтов управления и власти, которая является, по его убеждению, постоянным процессом, он выделяет континентальный, английский и американский образцы. Все, что касается рационализации власти по континентальному образцу, свершилось таким образом уже в XVII в. Хотя Хантингтон признает, что жестко ограничивать этот процесс невозможно, и приводит следующую мысль английского исследователя Джорджа Кларка: «…работа монархии в XVII столетии по существу своему может быть представлена как поиск новой унифицированной формы власти, отвечающей сложностям феодализма. С одной стороны, это была централизация, подчинение местных деловых отношений наблюдению и контролю со стороны правительства и столицы. С другой стороны, это, безусловно, проявляло тенденции к униформности, однообразию»[125]125
  Sir George Clark. The seventeenth century. New York, 1961. P. 96.


[Закрыть].

Естественно, Хантингтон и Кларк понимали мощную преобразующую силу Великой французской революции, которая изменила континентальные структуры власти, способы и формы ее осуществления, но, тем не менее, тенденция к централизации и контролю низших уровней власти сохранилась и стала устойчивой континентальной традицией. Она сохранилась и в национальных государствах, сформировавшихся в XVII–XVIII вв. В Англии процессы индустриализации проходили таким же образом, как и на континенте, но были весьма различными по результатам. В Англии церковь была подчинена государству, власть централизована, а жесткая правовая система регулировала как деятельность политических учреждений, так и силовых структур. В Англии также, как и на континенте, власть носила централизованный характер, но функции централизации осуществлял парламент быстрее, чем корона. Хантингтон полагает, что в этом была своеобразная революция, которая обеспечивала как устойчивость демократических процедур, так и существование королевской власти. Что касается революционных изменений в Америке, политические институты не пережили их (они ведь родились по итогам того, что американцы называют революцией, а другие – освобождением от колониального господства Англии в XVIII в.). По мере реализации Конституции в США усиленно поощрялись гармония власти и правительства, пересечение правовой и политической сферы, баланс властей. Хантингтон признает, что авторами Конституции были английские колониалисты, первыми заселившие Америку (отсюда консерватизм, в какой-то мере даже анахронизм Конституции и «священный ужас», с которым американцы избегают конституционной реформы, предпочитая дополнять Конституцию отельными поправками, которые обладают силой конституционного положения, но в ее текст не входят). Хантингтон говорит о том, что «…политическая модернизация в Америке осуществлялась весьма осторожно и является неполной. С точки зрения институтов, американская политическая система никогда не была недоразвитой, но и никогда не была полностью современной, а в условиях рациональной власти, централизованной бюрократии и тоталитарных диктатур американская политическая система представляет собой любопытный анахронизм. В современном мире американские политические институты уникальны, может быть, и потому, что они являются столь устаревшими»[126]126
  Samuel Huntington. Op. cit. P. 98.


[Закрыть].

Для Хантингтона характерно индивидуально-личностное измерение современности. Он пишет, что «…современность начинается с того, что люди осознают свою собственную компетентность, а это возможно только тогда, когда они понимают суть природы и общества. Благодаря этому они контролируют природу и общество и используют их для своих собственных целей. Превыше всего модернизация предполагает веру в способность человека к разумному действию с целью изменения своей физической и социальной среды. Она означает отторжение внешних ограничений на людях, прометеевское освобождение человека от контроля богов, государства и судьбы»[127]127
  Ibid. P. 99.


[Закрыть]. Разумеется, это идеальное представление о возможностях человека и модернизации, это то, что можно назвать мифологией модернизации, главное в которой – движение к более совершенному мироустройству, использование новых научно-технических достижений для увеличения производительности труда и роста объема общественного богатства, принятие законов, регулирующих формы более справедливого распределения общественного продукта. Миф о желательности все большего освобождения от диктата государства в США фактически опровергается жесткостью законов, регулирующих как и само общественное поведение, так и способы производства. Однако в этом тезисе, в котором, по сути, сформулирована законодательная система в самом общем виде, кроется возможность свободы предпринимательской деятельности. Крайним выражением этой свободы сегодня являются транснациональные корпорации, большая часть из которых принадлежит США. Вся деятельность по получению прибыли в этих корпорациях диктуется не столько законами самого государства, сколько целесообразностью получения выгоды. Транснациональные корпорации в своей деятельности уходят из-под контроля национальных государств, ослабляя своим отсутствием возможности национальных государств решать социальные задачи более справедливого распределения общественного продукта и поддержки социально уязвимых слоев населения. Это дает о себе знать в несовершенстве функционирования демократических систем в современном европейском и американском обществе, о котором будет сказано ниже.