Текст книги "Мои воспоминания. Маршал Советского Союза о великой эпохе"

Часть III
Накануне

Снова в войсках

Преподавал я два года. Дела шли, как я уже говорил, нормально. Осваивался с кругом новых обязанностей, казалось, ничто не мешало быть довольным своей участью. Но как кочевника тянет в путь с насиженного места, так и меня, большую часть жизни проведшего в гуще кипучей армейской жизни с ее беспрерывными учениями и походами, неудержимо тянуло в привычную стихию. Жену я не хотел раньше времени расстраивать своими беспокойными мечтами. Ее, как, впрочем, и всех жен, больше устраивала спокойная оседлая жизнь, чтобы дети могли нормально учиться и не переходить так часто из одной школы в другую.

Предпринял несколько попыток снова перейти на командную службу. Не получилось: под благовидными предлогами мне каждый раз отказывали.

Как-то разговорились мы с моим другом полковником Н.Е. Аргуновым. Позавидовали своим товарищам, которые после академии попали в войска.

– А ты слышал,  – спросил он,  – что генерал армии Жуков назначен командующим войсками Киевского округа? Что, если ему написать? Неужели не поможет старому однокашнику? Ведь не в Москву же ты просишься, а в войска.

Задумался я над советом друга. Действительно, с Георгием Константиновичем Жуковым мы давно знакомы. В одно время, как помнит читатель, оба командовали кавалерийскими полками, а в 1924–1925 годах вместе учились в Ленинграде, в Высшей кавалерийской школе. Но уж очень не хотелось даже в таком деле использовать, так сказать, личные связи. И тут вдруг из Киева прибыл в Москву за своей семьей мой товарищ генерал-майор П.Н. Рубцов. Встреча доставила нам обоюдную радость.

– Ну, как, где и что делаешь сейчас?  – поинтересовался я.

– У Жукова,  – ответил он с гордостью.  – Начальником оперативного отдела.

– Эх, и везет же тебе! А мне вот никак не удается вырваться.

– Послушай,  – загорелся Рубцов,  – проси Георгия Константиновича. Поможет. Он же хорошо знает тебя. Одним словом, быстро пиши письмо, а я передам ему лично.

На том и порешили. Письмо получилось кратким, в виде рапорта: «Вся армейская служба прошла в войсках, имею страстное желание возвратиться в строй. Согласен на любую должность».

Письмо это диктовалось не просто жаждой к перемене мест. Международная атмосфера все более накалялась. В Европе шла война. Англия и Франция, всячески толкавшие фашистскую Германию на Восток, против Советского Союза, теперь вынуждены были сами отражать ее натиск. Они пожинали плоды своей вероломной политики. Ведь все попытки нашего правительства договориться с Англией и Францией о предотвращении совместными усилиями фашистской агрессии ни к чему не привели. Реакционные правительства этих стран рассчитывали политически изолировать Советский Союз и поставить его под удар гитлеровской Германии и милитаристов Японии.

Мудрость партии и Советского правительства предотвратила эту угрозу. Заключение с Германией пакта о ненападении сорвало очередную попытку международной реакции уничтожить первое в мире социалистическое государство руками германских и японских милитаристов.

Конечно, уверенности в том, что фашистское правительство Германии надолго удержится на позициях добрососедства, не было ни у кого. Советские люди знали, с какой звериной ненавистью фашисты относятся к государству рабочих и крестьян. Однако заключенный между Советским Союзом и Германией пакт не только сорвал замыслы международной реакции, но и давал нашему народу драгоценный выигрыш во времени, которое было так необходимо для укрепления оборонной мощи страны.

Помнится, в преподавательских кругах и среди слушателей Академии Генерального штаба все чаще разгорались споры о перспективах военных действий в Европе. Многие прямо говорили о возможности поворота гитлеровских полчищ после разгрома Франции на восток, против нашей Родины.

Вполне обоснованное неверие в миролюбие гитлеровского руководства Германии проскальзывало во всех разговорах. Спрашивает тебя товарищ о здоровье и тут же вопрос:

– Ну как, война будет?

Да, мы понимали, что обезумевший от жажды мирового господства фашизм, сбрасывающий сегодня бомбы на мирные города Англии, сможет завтра с еще большим ожесточением обрушить их на наши головы.

Можно ли быть спокойным, когда по соседству с тобой льется кровь мирных жителей, когда их жилища превращаются в руины? Советские люди с тревогой следили за событиями на Западе. Ставшие крылатыми слова «Фашизм – это война» напоминали народу об опасности. Быть постоянно настороже побуждало нас и то, что с лета 1940 года мы на большей части западной границы стали по существу непосредственными соседями с гитлеровской Германией, а это было опасное соседство.

Тревожные мысли не покидали меня. И именно поэтому хотелось поскорее снова вернуться в войска. Я был бы рад попасть в любой военный округ, но больше всего тянуло меня в Киевский, из которого ушел на учебу. Я понимал, что в этой неспокойной обстановке армии особенно нужны командиры, получившие необходимую оперативную подготовку в Академии Генерального штаба.

Пока ждал ответа из Киева, в академической поликлинике мне предложили путевку в Кисловодск. Занятий не было, я с удовольствием согласился, считая, что укрепить здоровье никогда не мешает, и через три дня уже наслаждался чудесной природой Кисловодска, принимал живительные нарзанные ванны. Стояла прекрасная погода, каждый из отдыхающих старался вобрать в организм побольше «солнечных калорий».

В свободное от лечебных процедур время я любил забираться в излюбленный курортниками знаменитый «храм воздуха». Такое поэтическое название носит живописное плато с необычайно чистым воздухом и восхитительным видом на город и окружающие его горы. Среди отдыхающих нашлось много знакомых. Люди военные, мы и на досуге не могли избавиться от разговоров об армейской службе, об обстановке в Европе.

Товарищи с удовлетворением отзывались о кипучей деятельности нового наркома обороны Семена Константиновича Тимошенко, о его стремлении поднять боевую готовность войск, еще более укрепить дисциплину.

Дни отпуска промелькнули быстро. Однако и во время отдыха меня не покидала мысль: что решит Жуков? Когда уже потерял надежду на ответ, пришла телеграмма. Генерал армии Г.К. Жуков сообщал, что по его ходатайству нарком перевел меня в войска Киевского Особого военного округа. Мне предписывалось немедленно выехать в Киев.

В Москве, в Управлении по начсоставу, я был ознакомлен с приказом наркома о назначении меня начальником оперативного отдела штаба 12-й армии.

Получив командировочное предписание, сентябрьским вечером я простился с семьей, которая впервые за всю мою долгую армейскую службу не следовала за мной. Сын и дочь начали учебный год, да и назначение состоялось так неожиданно, что о совместном отъезде не могло быть и речи.

Задание командующего

На следующий день я уже был в Киеве, на улице Чкалова, где размещался штаб округа.

Принял меня молодой командир, в петлицах гимнастерки которого поблескивали по три красных прямоугольника.

– Старший батальонный комиссар Сергеев,  – представился он, подчеркивая слово «старший».

Начальнику отдела кадров было тогда не более 35 лет, а выглядел он еще моложе, но он уже обрел снисходительный тон и важность, свойственную некоторым старым кадровикам.

– Мне командующий уже говорил о вас. Пока оформляйтесь. А завтра в одиннадцать позвоните мне. Я сообщу, когда командующий сможет вас принять.

Вечером долго бродил по городу. В Киеве я не впервые. Но каждый раз восхищаюсь им, его прекрасными зданиями, обрамленными зеленью, его улицами, которые живописными террасами спускаются с холма к самому Днепру, широкому, привольному и всегда затянутому легкой серебристой дымкой. Шеллинг утверждает, что архитектура – это застывшая музыка. Когда любуешься многоликой архитектурой Киева, вобравшей в себя вдохновение зодчих на протяжении многих веков, изумляешься целостности этого города. Седая древность там неразрывно переплетается, гармонирует с новью. И несмотря на смешение самых разных архитектурных стилей, город сумел сохранить свой национальный колорит. Идешь по его улицам и невольно думаешь: вот-вот оживет мертвый камень, и ты услышишь хватающую за сердце украинскую песню.

Переполненный впечатлениями, я долго не мог уснуть в ту ночь и потому поднялся позже обычного. Да и спешить было некуда: до одиннадцати все равно делать нечего. Но не успел умыться, как в дверь постучал запыхавшийся красноармеец:

– Товарищ полковник, старший батальонный комиссар приказал доложить, что вас немедленно требует к себе командующий.

Сергеев уже нетерпеливо поджидал меня у входа в штаб.

– Идите, вас ждут,  – сказал он.

Знакомый по прежним посещениям просторный кабинет. Командующий сидел за столом и размашисто писал резолюцию на каком-то документе. Рядом лежала раскрытая папка с бумагами, дожидавшимися своей очереди. Увидев меня, Жуков бросил на стол карандаш. Суровое лицо его смягчилось улыбкой, он встал, протянул мне руку:

– Здравствуй, Иван Христофорович. Давненько мы с тобой не виделись.

И действительно, после напряженной летней учебы в полевых условиях, закончившейся двухсоткилометровым конным пробегом по маршруту Новгород – Ленинград и большой двусторонней заключительной военной игрой, мы осенью 1925 года разъехались в разные стороны. С тех пор минуло уже 15 лет, и я лишь по отрывочным слухам узнавал о судьбах своих товарищей по учебе. Только Г.К. Жуков оказался, как говорится, у всех на виду. Вместо трех шпал в петлицах у него теперь сверкали пять звездочек генерала армии, а на груди – «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Далеко шагнул наш бывший однокашник.

Его успех меня не удивлял. Г.К. Жуков обладал не только выдающимся военным дарованием, высоким интеллектом, но и железной волей. Если он чего-нибудь добивался, то всегда шел напрямик.

Внешне Георгий Константинович не очень-то изменился. Разве только стала чуть полнее его коренастая фигура да несколько поредели мягкие волнистые волосы, а черты лица стали еще резче, суровее.

Встреча с бывшим товарищем по учебе началась официально. Я держался строго по-уставному, поблагодарил командующего за то, что он быстро откликнулся на мою просьбу. Жуков, хмурясь, отмахнулся:

– Ну, ладно, нашел о чем говорить. Я сделал это не только для тебя, но и на пользу службе. Нам сейчас крайне нужны в войсках командиры не только с хорошей общевойсковой, но и оперативной подготовкой. Думаю, в своем выборе я не ошибся.

Официальность встречи вскоре улетучилась. Оба неожиданно увлеклись воспоминаниями о Ленинграде, о времени, когда мы были совсем молодыми, добрым словом отозвались о товарищах по учебе. Наконец, снова перешли к делам. Я попросил командующего разрешить мне выехать к месту новой службы, в штаб 12-й армии.

– Э, нет,  – возразил Г.К. Жуков.  – Придется повременить. В декабре состоится совещание руководящего состава Наркомата обороны и всех военных округов, которое обещает быть широким по составу и важным по задачам.  – Помолчав, он добавил: – Нам известно, что и товарищ Сталин примет в нем участие. Основной доклад об итогах боевой и оперативной подготовки за истекший год сделает начальник Генерального штаба. Содокладчики – генерал-инспектор пехоты, начальники Управления боевой подготовки и Автобронетанкового управления, генерал-инспектор артиллерии. По вопросам оперативного искусства и тактики выступят некоторые командующие войсками военных округов. Мне приказано сделать доклад по основной проблеме – о характере современной наступательной операции. Ты, насколько я знаю, четыре года провел в стенах Академии Генерального штаба: и учился, и преподавал в ней. Догадался захватить с собой академические разработки?

– Захватил, товарищ командующий.

– Ну, вот!  – оживился Жуков.  – Поможешь мне в подготовке доклада.

И Георгий Константинович с увлечением стал излагать свою точку зрения. Все, по его мнению, должно строиться на учете наших реальных возможностей. Успехи немцев на Западе, основанные на массированном применении танковых и моторизованных войск и авиации, заставили нас о многом задуматься. Мы, к сожалению, не имеем таких крупных оперативных механизированных объединений. Наши механизированные корпуса находятся еще только в стадии формирования. А война может вспыхнуть в любую минуту. Мы не можем строить свои оперативные планы исходя из того, что получим через полтора-два года. Надо рассчитывать на те силы, которыми наши приграничные округа располагают сегодня.

– Будем вместе думать,  – сказал командующий.  – Если возникнут вопросы, приходи ко мне без стеснения. Возьми себе в помощь любых командиров из оперативного отдела штаба округа и завтра же начинай работу.

Я без промедления приступил к делу. Большую помощь оказал мне прибывший в округ на стажировку выпускник Академии Генерального штаба, бывалый кавалерист подполковник Г.В. Иванов.

Жил я без семьи, работал, как говорится, от подъема до отбоя. Мы с Ивановым довольно быстро справились с заданием. Много сам трудившийся над докладом командующий остался доволен нашей помощью. В конце сентября Георгий Константинович внес последние поправки и дополнения в материал и, вручив его мне, распорядился:

– Внимательно проверь еще раз после перепечатки. И готовься к отъезду: через три дня начнется командно-штабное учение в двенадцатой армии. Я хочу побывать там. Поедешь со мной. Представлю тебя командующему армией, а в ходе учения познакомишься со штабом, в котором тебе предстоит работать.

В штабе армии

Штаб 12-й армии разместился в лесу. Возле большой палатки выстроились командиры управления армии. По лесу разнеслось оглушительное «смирно!», и навстречу Жукову, печатая шаг, двинулся стройный генерал. Зычным голосом он отдал рапорт. Это был командующий армией генерал-лейтенант Филипп Алексеевич Парусинов. Молча протянув ему руку, Георгий Константинович негромко поздоровался с присутствующими командирами.

– А я вам подкрепление привез,  – сказал он Парусинову и указал на меня.  – Ваш новый начальник оперативного отдела.

Жуков поинтересовался замыслом учения. Прошли в палатку, где были развешаны карты и схемы. Командующий сначала слушал командарма, не перебивая его, а потом выразил неодобрение. Яблоком раздора стал вопрос о количестве танков и артиллерии на участке прорыва.

Жуков выслушивал возражения своего увлекшегося оппонента с холодной невозмутимостью, а затем легко и убедительно разбивал его доводы.

– Мы должны учиться воевать с умным и сильным врагом. Одним «ура» его не одолеть,  – заключил он.

Командующий округом потребовал создать более высокие плотности артиллерии и танков на участке прорыва. Сделал он и другие существенные замечания по организации учения.

Когда Г.К. Жуков уехал, ко мне подошел генерал Арушанян, начальник штаба 12-й армии. Крепко пожав мне руку, он дружески улыбнулся:

– Пойдемте ко мне, Иван Христофорович, побеседуем.

С Багратом Исааковичем мы давние знакомые. В 20-х годах, как помнит читатель, довольно долго я командовал Ленинаканским кавалерийским полком Армянской стрелковой дивизии, а Арушанян в то время был начальником полковой школы в 1-м стрелковом полку этой дивизии.

Арушанян, несмотря на молодость, по достоинству считался одним из самых перспективных командиров. Рос он быстро: в 1936 году успешно окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе, командовал полком, дивизией, отличился в боях на Карельском перешейке – и вот уже начальник штаба армии важнейшего приграничного округа. Это был очень способный, умный человек, и такой стремительный взлет не вскружил ему голову.

Баграт Исаакович стал рассказывать о людях штаба. Характеристики давал короткие, но обстоятельные. Чувствовалось, что своих подчиненных он успел узнать как следует.

Разговор наш прервал телефонный звонок. Начальника штаба вызывал командующий армией.

– Придется расстаться,  – вздохнул Арушанян и, вызвав адъютанта, распорядился: – Проводите полковника в оперативный отдел.

Оперативный отдел штаба 12-й армии, который в октябре 1940 года мне было поручено возглавить, состоял из полутора десятков командиров – помощников и старших помощников начальника отдела. Многие из них были еще совсем молодыми. С началом Второй мировой войны Красная армия росла так бурно, что даже крупные штабы приходилось пополнять вчерашними лейтенантами. Сделать из них опытных оперативщиков могло лишь время и упорная учеба.

Учение длилось несколько дней. Было оно напряженным и довольно поучительным, несмотря на отдельные промахи, допущенные как руководством, так и исполнителями. В разборе его участвовал командующий войсками округа. В целом он дал учению положительную оценку, но, как и следовало ожидать, подверг критике основное решение за слишком широкий участок прорыва.

Граница рядом

В середине октября штаб армии возвратился на зимние квартиры.

Неделю меня не беспокоили: предоставили возможность поближе ознакомиться с людьми и положением дел в оперативном отделе.

Поселился я в пустовавшей квартире. Она была просторнее и уютнее, чем московская, и я пожалел, что не могу сразу же перевезти сюда семью.

Через несколько дней меня вызвал генерал Ф.А. Парусинов и сухо сказал, что мне пора начать знакомство с войсками и приграничной полосой местности, которую в случае войны придется нам прикрывать. Особо он потребовал изучить основные горные перевалы и район реки Сан.

Сборы в поездку были скорыми. Без особых приключений в один из осенних дней мы добрались до Перемышля. Шофер, уже бывавший здесь раньше, подвез нас прямо к штабу 99-й дивизии. Командира на месте не оказалось: сказали, что выехал в части. Нас проводили к начальнику штаба.

Начальник штаба дивизии полковник С.Ф. Горохов детально познакомил меня с планом подъема дивизии по тревоге. Все мероприятия были глубоко продуманы, а документы составлены четко и грамотно. Чувствовалась рука опытного и знающего штабника.

Горохов дал подробную характеристику трем полковникам, возглавлявшим стрелковые полки. По его словам, это были готовые командиры дивизий, чем в значительной степени объяснялись успехи соединения. С такими командирами полков любой командир дивизии чувствовал бы себя как за каменной стеной.

Лишь поздно вечером мы закончили работу в штабе. Полковник Горохов любезно согласился проводить меня к месту ночлега.

На другой день я со своими спутниками отправился в 1-й полк дивизии. Командовал им полковник Коротков, моложавый, подтянутый. Он подробно рассказал мне о состоянии части, охарактеризовал командный состав. Командиры подразделений, в том числе и комбаты, были в подавляющем большинстве молодыми не только по возрасту, но и по опыту работы.

Обходим военный городок. Он был построен во времена лоскутной Австро-Венгерской империи. Содержится хорошо. В казармах и во дворе строгая чистота. И это несмотря на тесноту: койки в помещениях стоят в два яруса, нельзя даже выделить уголка, где красноармеец мог бы без помех побриться, привести себя в порядок, погладить обмундирование. И все-таки бойцы одеты безупречно, даже щеголевато.

В этот же день мы побывали на тактических занятиях в одном из батальонов. Моросил мелкий дождь, было холодно и слякотно. Но, судя по всему, люди привыкли действовать в любую погоду. Можно было подумать, что на учебном поле идет настоящий бой. То тут, то там в небо вздымались клубы дыма от взрывов, слышался яростный треск стрельбы, заглушаемый мощными волнами «ура». Даже меня, не новичка в военном деле, порадовало спокойствие, с которым пехота поджидала несущиеся на полном ходу ревущие танки (полк проводил учения совместно с подразделениями 8-го мехкорпуса). Стрелки, укрывшись в окопах, пропускали над собой грозные машины, а потом метко забрасывали их связками учебных гранат. Молодцы! Кому приходилась испытывать такое: глохнуть от лязга гусениц над самой головой, вдыхать гарь выхлопных газов и чувствовать, как тебя засыпает комьями грязи, тот знает, что это нелегкий экзамен.

Не на этих ли учебных полях ковали свою будущую громкую славу солдаты 99-й стрелковой дивизии, о стойкости которых летом 1941 года сложат легенды?!

Такое же отрадное впечатление оставили у нас и другие полки. Да, у людей этой дивизии было чему поучиться.

В 72-ю дивизию я решил проехать вдоль реки Сан, по которой пролегала государственная граница. Быстрая, извилистая, река глубоко рассекает восточные склоны Карпат. Долина ее севернее Перемышля довольно широкая, местами достигает 2 километров, но дальше становится все уже, стены ущелья все круче. До города Санок река довольно глубока, а выше по течению ее почти повсюду можно перейти вброд.

Ехали долго. Останавливались, проводили рекогносцировку, снова трогались. До Добромиля добрались поздно вечером. В густой пелене осенней мелкой мороси с трудом разыскали штаб. Дежурный хотел немедленно доложить начальству о нашем прибытии, но я запротестовал и попросил устроить нас на ночлег.

Утром меня пригласили к командиру дивизии. Генерал Павел Ивлиянович Абрамидзе – среднего роста, красиво сложенный, по-молодому стремительный – словно тисками сжал мою ладонь. Смуглое, резко очерченное лицо его с живыми черными глазами под дугообразными бровями осветилось добродушной улыбкой.

– Какими судьбами к нам?

Узнав, кто я и по какому делу приехал, генерал стал охотно рассказывать о дивизии, которая переформировывалась в горнострелковую.

В соответствии с планом моей поездки мне нужно было подняться на Ужокский перевал, через который проходит шоссе Самбор – Ужгород и который расположен на сравнительно небольшой высоте – 889 метров над уровнем моря. Встретил он нас пронизывающим ветром, мокрым снегом. Буран мешал рекогносцировке. Окрестность просматривалась лишь в короткие минуты просветления. Горы здесь из песчаника, глинистых сланцев, мергеля и других легкоразрушающихся пород. Этим объяснялись и мягкие очертания возвышенностей, и обилие глубоких теснин, прорезанных вешними водами и небольшими ручьями. У одного кристально чистого шумного ручейка присели отдохнуть. Не сразу мы разобрались, что сидим у колыбели крупной реки Сан.

По личному распоряжению генерала армии Г.К. Жукова в этот день под руководством опытных командиров Ужокский перевал должна была преодолевать экспериментальная колонна, состоявшая из боевой техники различных родов войск. Я решил лично наблюдать за движением этой интересной колонны.

Вечером на перевал поднялась голова экспериментальной колонны. Первыми преодолели подъем автомашины, потом танки, а еще позднее – тракторы с артиллерийскими орудиями. Гужевого транспорта мы не дождались – встретились с ним, уже спускаясь с перевала. Кони с трудом взбирались по крутой дороге. Приходилось часто останавливаться, чтобы дать им передышку. В общем, колонна двигалась очень медленно. Было ясно, что тяжелые, малоподвижные, не приспособленные к действиям в горах стрелковые дивизии в этом районе необходимо как можно быстрее переформировать в облегченные горнострелковые соединения.

В канун праздника Великого Октября мы возвратились наконец домой. Я составил подробный отчет о поездке, отметил отдельные недостатки, положительно отозвался о боевой выучке частей.

7 ноября города было не узнать. Улицы заполнились ликующим народом. Сплоченными колоннами проходили рабочие. Их оказалось много: промышленность города быстро развивалась. Дружные песни лились над людским морем. Советские песни. Всего год минул, как область влилась в Советскую Украину, а перемены разительные. Новая жизнь сплачивала, поднимала людей. Радовалось сердце: мы и здесь в родной семье.

В декабре 96-я горнострелковая дивизия нашей армии совершала марш на новое место своей дислокации. Командовал соединением известный кавалерийский генерал Павел Алексеевич Белов. Генерал Парусинов приказал мне выехать для контроля за маршем. Выпал обильный снег, резко похолодало. Все это затрудняло переход.

В течение нескольких суток мы не расставались с Беловым, объезжая части на марше. Покинул я дивизию, когда она вся подтянулась к месту назначения. Тепло попрощались мы с Павлом Алексеевичем. Никто не знал тогда, что вскоре лихой конник вернется в свою стихию и его кавалерийский корпус отличится в боях за Москву, станет гвардейским.