Текст книги "У истоков Руси"

Смерть Изяслава опростала престол киевский, который и занял Всеволод, последний из сыновей Ярослава оставшийся в живых; он Чернигов отдал сыну своему Владимиру Мономаху, а Изяславова сына Ярополка посадил во Владимире-Волынском и сверх того придал ему Туров. Но война тем не прекратилась: обиженные племянники Роман и Олег Святославичи на следующий же год привели половцев воевать переяславские владения; впрочем, Всеволод, не вступая в битву, купил мир у половцев, которые в придачу к миру убили еще Романа Святославича, а брата его Олега отправили в ссылку в Грецию, и таким образом Тмутаракань досталась Всеволоду, который и послал туда своего посадника Ратибора. Тем не менее обиженные князья не пугались могущества Всеволода, и через год Давид Игоревич и Володар Ростиславич, проживавшие у Всеволода, тайно бежали от него и захватили Тмутаракань, а еще через год туда же явился из Греции Олег Святославич и занял эту область как наследственный удел князей Черниговских. А еще через год два Ростиславича Рюрик и Василько, также безземельные, проживавшие у Ярополка Ростиславича во Владимире-Волынском, бежали от него и начали воевать в разных местах и принудили Всеволода уступить им Перемышль и Теребовль, а еще прежде Давыд Игоревич успел вытребовать у него Дорогобуж. Потом и Ярополк Изяславич за Владимир-Волынский начал войну с Всеволодом, но, разбитый Всеволодовым сыном Мономахом, принужден был бежать в Польшу и после через год примирился и получил назад свой удел Волынь. Всеволод умер 13 апреля 1093 года и заключил собою ряд сыновей Ярослава, владевших почти всею тогдашнею Русью без малого сорок лет.

Рассказ седьмой. Русская земля при Ярославичах

Мы видели отношения князей-братьев друг к другу и к племянникам и другим родственникам при сыновьях Ярослава; теперь посмотрим на их отношения к народонаселению и вообще на тогдашнее состояние русского общества.

Княжеская власть, значительно усилившаяся при Владимире и Ярославе, при сыновьях Ярославовых, напротив, значительно ослабла: Владимир и Ярослав старались сжиться с русским обществом, соединить свои интересы с интересами общественными и сблизить дружину с земщиною сыновья же Ярослава все это совершенно опустили из вида, они вовсе не заботились о сближении с земщиною и всю свою надежду полагали на сбродной дружине и даже на наемных половцев. Русские же области считали только как бы местом временной оседлости и средством содержать дружину и заботились преимущественно о том, чтобы каким бы то ни было образом побольше собрать богатств, на которые бы содержать лучшую и многочисленнейшую дружину, как прямо говорил Изяслав, удаляясь из Киева со многим имением: «Яко сим налезу вои». В прежнее время старые князья Олег, Святослав, Владимир и Ярослав добывали себе богатства отдаленными походами в Грецию и Хазарию и нападениями на соседние независимые славянские племена; для сыновей же Ярослава этот источник доходов прекратился: соседние славянские племена уже вошли в состав разных русских княжеств, самая Хазария распалась, а походы на Грецию сделались почти невозможными при постоянной грозе диких половцев, именно занявших своими кочевьями степи на пути в Грецию. А посему князья этого времени главным источником обогащения стали считать отнятие владений друг у друга. Вторым источником княжьих доходов того времени считался прямой грабеж, на который преимущественно рассчитывали князья безземельные или которые не имели средств отнимать владения у соседей; так Давыд Игоревич, засевши в Олешье, грабил греческих купцов и тем вынудил Всеволода дать ему Дорогобуж на Волыни, удалый Всеслав Полотский несколько раз грабил Смоленск и Новгород, Ростиславичи заодно с половцами постоянно занимались грабежами в соседних польских владениях. Наконец, третьим источником княжих доходов того времени считался сбор даней и разных пошлин в собственных областях; но этот источник тогда был очень беден и ненадежен, на него можно было рассчитывать только в богатых торговых и многолюдных городах, каковы: Киев, Смоленск и Чернигов; а посему сии-то города преимущественно и были предметом искательств тогдашних князей.

Владимир, как мы уже видели, окружал себя и дружинниками и земцами, приглашал земцев на совет, даже собирал иногда земское вече, тоже делал и Ярослав; но не так поступали сыновья Ярослава: они окружали себя дружинниками, земцев же только отягощали разными поборами и дозволяли их грабить своим тиунам и посадникам. Пиры Изяслава, Святослава и Всеволода были доступны одним дружинникам, дружинники только наслаждались роскошною княжескою трапезою и вместе с князем потешались музыкою, песнями и разными играми, земцев же нарочитых людей туда вовсе не приглашали. О приглашении земцев на совет сыновья Ярослава также не думали, а, напротив, старались отказывать и законным требованиям земского веча, как, например, Изяслав во время войны с половцами отказал киевскому вече в выдаче оружия и коней. Ближайшим необходимым следствием такового поведения князей было то, что земщина охладела к князьям и равнодушно стала смотреть на переходы князей и дружинников из одной области в другую; земцы в это время не только не защищали и не поддерживали князей, но даже иногда изгоняли их, как это сделали киевляне с своим князем Изяславом в 1067 году, или передавались другим князьям, как это сделали черниговцы в 1078 году, передавшись Олегу Святославичу от Всеволода, или владимирцы в 1084 году передались Ростиславичам, а своего князя Ярополка Изяславича оставили. Да и вообще при нападении князей друг на друга ни один город не защищал своего князя, князья защищались и нападали при помощи своих дружинников и половцев.

При взгляде на внутреннее состояние русского общества или земщины во время детей Ярослава прежде всего бросается в глаза какое-то раздвоение, борьба старого с новым; тогдашние памятники представляют нам то светлые образы нового направления, порожденного христианством, то мрачные картины старого язычества и крайнего невежества и суеверия. Центром светлых явлений тогдашней общественной жизни был в то время Киево-Печерский монастырь, основанный двумя бедными иноками: Антонием, уроженцем города Любеча, и Феодосием, пришельцем из Курска. И первыми светлыми личностями сей обители являются сами основатели ее, мужи просвещенные, с твердою волею и полною преданностью христианскому учению, снискавшие своею высокохристианской жизнью не только почтение и удивление у простолюдинов, но любовь и уважение у самих князей и знаменитейших дружинников; так что сами князья приходили к ним для бесед и советов. А когда Антоний или Феодосий приходили во дворец княжеский, то шум, говор и музыка прекращались и водворялась благоговейная тишина и внимательное слушание поучительной беседы святых мужей. Ученики Антония и Феодосия также пользовались большим уважением у народа и князей и были представителями светлой стороны тогдашнего русского общества; иные из них прославились подвигами благочестия, не выходя из стен монастырских; другие, напротив, получив христианское образование в монастыре, впоследствии действовали вне монастыря на разных чредах общественной жизни и по всем краям Руси распространяли христианское просвещение в темном народе, смягчая грубые нравы еще полуязыческого общества. Из печерских иноков были и такие, которые прославились апостольскою проповедью в отдаленных краях тогдашней Руси, еще не озаренных светом христианства: таковы были ученики Антония и Феодосия Леонтий и Исаия, проповедовавшие христианство в Ростове, из коих первый запечатлел свою проповедь мученическою кончиною; тоже печерский инок был Кукша, проповедовавший Евангелие в земле диких вятичей, крестивший там многих язычников и также запечатлевший проповедь своею кровью. Многие из печерских иноков занимали епископские кафедры по городам, и первый наш летописец знаменитый Нестор был также печерским иноком. Но не один Печерский монастырь представлял светлую сторону; новое направление, данное русскому обществу христианством и соединенным с ним просвещением, везде приносило добрые плоды: князь Всеволод Ярославич говорил на пяти языках. Князья Святослав Ярославич, Владимир Всеволодич любили чтение книг и беседу с благочестивыми и просвещенными людьми. О Святославе Ярославиче один современник его пишет: «Сей князь, подобно пчеле со всякого цветка писания собрав в один сот в мысленное сердце свое – сладость, источал ее из уст своих пред боярами на вразумление им и являлся им новым Птоломеем не по вере, но по желаниям сердца, по собранию многоценных божественных книг разных, которыми наполнил свои клети». Митрополиты Иларион и Иоанн II, епископ Лука Жидята славились в то время своим книжным учением и оставили замечательные поучения, частью дошедшие до нашего времени. А что всего важнее для жизни общества, просвещение тогда не было заключено в одних монастырях, но более или менее распространялось и между мирскими людьми; чему доказательством служат библиотеки князей, а вероятно, были библиотеки у бояр и других светских людей. В Патерике Печерском рассказывается случай, что печерский инок Григорий, имевший значительную библиотеку, желая задобрить одного судью, подарить ему несколько книг, и судья принял подарок и исполнил то, о чем просил Григорий. Очевидно, судья, не охотник до книг, не принял бы такого подарка.

Но рядом с прекрасными плодами нового просвещения, пришедшими вместе с христианством, дошедшие до нас памятники представляют нам свидетельство и о темной стороне тогдашнего общества на Руси, указывающей на то, что старое язычество еще было довольно сильно и поганские нравы и обычаи еще продолжались между новыми христианами. Так, из правил митрополита Иоанна видим, что на окраинах Русской земли иные новопросвещенные христиане продолжали есть мясо в Великий пост и не причащались Святых Тайн, иные без стыда и срама имели по две жены и жили с ними без церковного венчания; а были и такие, которые продолжали приносить жертвы бесам, кладезям и болотам по старому языческому обыкновению. Даже в самых монастырях был распространен немонастырский обычай заводить частые пиры, и приглашать на них мирских мужей и жен, и друг перед другом состязаться, кто лучше устроит пир. А мирские пиры между христианами, по тому же свидетельству, сопровождались игранием, плясанием, гудением, пьянством, языческими песнями, неблагопристойными беседами и иногда драками и ссорами. Или Нестор, укоряя своих современников в привязанности к языческим обычаям и холодности к церкви, пишет: «Не погански ли живем, ежели еще веруем в встречу, ибо кто встретит монаха или зайца или свинью, возвращается назад, другие веруют в чиханье, которое бывает на здравие голове. Но сими дьявол льстит и другими нравы, всячески лестьми отдаляя нас от Бога, трубами, скоморохами, гуслями и русальи. Видим бо игрища утолочена, и людей многое множество, так что толкают друг друга на позорищах замышленных от беса; а церкви стоять, а когда наступает час молитвы, мало их обретается в церкви». Иные из князей и их дружинников отличались крайнею грубостью и жестокостью, как рассказывается в Печерском Патерике о Ростиславе Всеволодовиче и как мы знаем по летописи о Мстиславе Изяславиче, свирепствовавшем в Киеве в 1068 году.

Язычество, выращенное целою прежнею жизнью русского народа, естественно, не могло совершенно исчезнуть в какие-либо сто лет. Мало этого, оно в это время даже делало попытки возвратить себе прежнюю силу и по разным местностям находило себе сочувствие у темных людей. Так, в 1071 году вдруг поднялись волхвы и в Киеве, и в Ростове, и в Новгороде. По словам Нестора, в Киев явился волхв в полном исступлении оракула и начал говорить людям, что ему явились пять богов, что на пятое лето Днепр потечет вверх и страны передвинутся на иные места. Греческая земля будет на месте Русской земли, и Русская на месте Греческой, и иные страны также переменят свои места. Эта языческая проповедь разделила Киев на две стороны: сторона невежд, тайных язычников, обратилась к волхву и охотно слушала его; другая же сторона, искренно привязанных к христианской вере, стала смеяться над ним, говоря: бес тобою играет тебе на пагубу; и действительно, волхв в одну ночь пропал без вести. В Ростовской земле в то же время показались два волхва, пришедшие из Ярославля; они, воспользовавшись голодом, бывшим в том краю, шедши по Волге, стали говорить: «Мы знаем, кто скрывает обилие – и, заходя в прибрежные погосты, указывали на лучших женщин, говоря, что такая-то удерживает жито, такая-то рыбу, такая-то мед; и суеверные невежды стали приводить к ним сестер своих, матерей и жен, которых они избивали. Такая нелепая проповедь сначала имела некоторый успех, так что волхвы пришли на Белоозеро в сопровождении трехсот суеверных невежд; но здесь успех их прекратился, – более благоразумные белозерцы принесли на них жалобу случившемуся там Святославову данщику Яну Вышатичу, который вытребовал волхвов к себе на суд и по суду велел повесить. В том же году еще сильнее было восстание язычников в Новгороде; там один волхв объявил себя богом, явно ругал христианскую веру, обещался пред всеми идти по водам Волхова, как по суше, произвел общее восстание в народе и грозил убить епископа; так что епископ прибег к крайнему средству, облачился в архиерейские ризы, взял крест в руки и, вышедши к народу, сказал: «Кто верует волхву, пусть идет за ним; а кто верует во Христа, тот да идет ко кресту». И город разделился надвое: князь Глеб Святославич с дружиною стал на стороне епископа, а народ стал за волхва. Тогда Глеб, скрывши под одеждою топор, подошел к волхву и сказал: знаешь ли, что будет завтра утром и что вечером; волхв отвечал: все ведаю; тогда Глеб еще спросил, а знаешь ли, что будет нынешний день; волхв отвечал: я сотворю великие чудеса. Вслед за сими словами князь вынул топор и одним ударом рассек волхва надвое. И народ, видя злую кончину своего самозваного бога, разошелся по домам, и тем кончилось явное восстание язычества в Новгороде.

Таким образом, все попытки старого язычества и в Новгороде, и на Белеозере не удались; но, тем не менее, северный край России, страна Ростовская и далее на север земли заволоцкой чуди долго еще были гнездом самого упорного язычества; христианство там прививалось только в славянском населении, исконные же тамошние жители – финны, издревле известные у соседей за страшных волхвов и чародеев, надолго еще оставались ревностными язычниками и время от времени высылали в соседние земли отчаянных борцов язычества, которые, особенно женщины, странствуя по селам и деревням, продолжали поддерживать разные суеверия в темном народе. Полотская земля, находившаяся в ближайшем соседстве и тесных связях с языческою Литвою, также долго страдала суеверием и слепым язычеством. Летопись рассказывает под 1092 годом странный случай, переполошивший полочан и дручан: однажды ночью слышался какой-то необыкновенный шум и стон, вероятно подземный гул от землетрясения или от других естественных причин; но это суеверным народом было перетолковано в пользу язычества; толпа стала разносить вести, что мертвецы (т. е. умершие язычники) бьют полочан, что в Полотске и по всей тамошней области, начиная от Друцка, по ночам страшный стук и стон, что бесы, как люди, рыщут по улицам и невидимо уязвляют до смерти того, кто вылезет из хоромины, чтобы взглянуть, что делается, что потом они стали являться и среди дня, разъезжая на конях, так что самих их не видно, а видны только конские копыта.

Но все усилия, все затеи, все страхи и пустые ужасы, чтобы обратить русское общество к языческой старине, очевидно, везде оказывались безуспешными. Новая христианская вера настолько уже успела укрепиться между русскими, что восстановление язычества явно было невозможно; при всех попытках закоренелых идолопоклонников и волхвов лучшая и сильнейшая часть русского общества всегда становилась на сторону христианской веры и явно смеялась над затеями староверов-язычников, одни только темные люди, невежи, глухо верили волхвам, да и те не оказывали большого сопротивления лучшим людям и мирно расходились вслед за поражением своих заводчиков-волхвов. А между тем церкви и монастыри быстро росли, люди просвещенные и ревностные последователи Христовой веры продолжали неукоснительно распространять христианство и просвещать темных людей.

Но в то время как старина гнилая, отжившая, суеверная вымирала и уступала новому христианскому просвещению, другая старина, здоровая и крепкая, т. е. старое земское устройство, составлявшее существенную основу жизни русского общества, продолжала жить по-прежнему; охраняла законную самостоятельность общества от всех внешних притязаний, способствовала к его постепенному и правильному развитию и не допускала загибнуть русскому народу в княжеских междоусобицах и в войнах с внешними неприятелями. Этой здоровой старине христианство, как мы уже видели, дало новые силы и, соединив разные славянские племена, составлявшие Русь, одною верою, одною церковью, крепче связало их, и как бы отлило в одну сплошную массу русских людей, православных христиан. Княжеские междоусобия при сыновьях Ярослава, приостановившие развитие княжеской власти, начавшееся при Владимире и Ярославе, в свою очередь также много способствовали старому земскому устройству поддерживать свою самостоятельность и еще более отделить князя и дружину от земщины, не разрывая в то же время связи с князьями и признавая их власть.

Собственно общественное устройство при сыновьях Ярослава по всей Русской земле было общинное, как и в прежнее время вся Русская земля продолжала еще состоять из разных крупных и мелких общин, находившихся в более или менее тесной связи друг с другом. Общины сии носили название городов и селений. Городами тогда назывались те главные крупные общины, к которым тянулись мелкие общины: они делились на старые города и пригороды. Селения также делились на села и починки, а несколько сел и починков, состоявших в связи друг с другом, составляли новые центры, подчиненные городам, которые на юго-западе Русской земли назывались волостями, а на северо-востоке погостами. Так что любой край в Русской земле непременно имел в себе главный город, от которого большею частью получал и свое название; и в каждом краю от главного города зависели и тамошние пригороды, т. е. или колонии главного города, или города, построенные на земле, тянувшейся к старому городу, хотя бы они были населены выведенцами из других земель. Целый край тянувшийся к своему старому городу, и при власти княжеской управлялся вече старого города, от которого вече зависели и пригороды; в каждом пригороде также было свое вече, которому повиновались волости и погосты, тянувшиеся к городу; равным образом волости и погосты и каждая мелкая община имели свой мир, свое вече, приговору которого должны были повиноваться члены общины. Таким образом, каждый целый край Русской земли был союзом общин, его населявших, или большим миром, состоящим из союза малых миров, поселенных на его земле и ему подчиненных; а вся Русская земля была общим русским миром. Но для этого общего мира во время сыновей Ярослава и долго после них еще не было выработано жизнью и историей общего вече; ибо ни один большой мир, ни один самостоятельный край Русской земли не признавал себя в подчинении другому краю; а из князей того времени и долго после ни один не мог назваться главою или представителей всего русского мира, ибо каждый из них был только князем одного или нескольких больших миров Русской земли. Связь, выражающая единство общего русского мира или всей Русской земли, тогда состояла только в единстве религии, языка и общественного устройства.

При таковом общественном устройстве Русская земля, или скорее большие миры Русской земли как самостоятельные общества, сама защищалась от набегов неприятельских, или сама начинала войны с соседями или возмутившимися своими данниками – инородцами. Конечно, в сих войнах всегда почти принимали участие князья со своими дружинами, они это считали своею обязанностью и этим преимущественно могли привлечь к себе расположение народонаселения. Главными и постоянными врагами Руси в это время были половцы, занявшие своими кочевьями степи, лежащие на юго-восточных границах Русской земли и по своему дикому разбойническому характеру почти каждогодно грабившие пограничные русские области. А посему во всех русских областях, соседних с половецкими степями, было протянуто несколько линий небольших городков, куда при половецких набегах тамошние русские люди укрывались со всем своим имуществом и большею частью отсиживались; ибо половцы, бойкие и ловкие в открытом поле, не умели брать и плохих городков и вообще боялись мест закрытых. Тем не менее для их разбойнических набегов в летнюю пору всегда была порядочная пожива в русских пограничных владениях; все сельские жители, застигнутые врасплох и не успевшие укрыться в городках или как-нибудь спрятаться, обыкновенно попадались в плен и вместе со своими стадами отгонялись в степи, а беззащитные селения выжигались. Пленников половцы или оставляли у себя в рабстве, или продавали на сторону, или отдавали на выкуп родственникам и знакомым, и для этого выкупа или покупки пленников русские люди свободно допускались в половецкие кочевья, куда также свободно съезжались болгары, хазарские жиды и греки, тоже для выкупа и покупки пленников.

Но кроме постоянных мелких разбойнических набегов половцы за время сыновей Ярослава делали несколько набегов большими полчищами, в которых им приходилось сталкиваться и с русскими ратями и брать иногда города. Первый большой набег половцев был в 1055 году, когда они со своим князем Болушем подступили к переяславским владениям и, не воюя, заключили мир с князем Всеволодом; потом в 1061 году явилась другая орда половцев с князем Искалом и также напала на Переяславские владения, разбила Всеволода и страшно опустошила землю; в 1067 году новая орда половцев опять опустошила не только переяславские, но черниговские и киевские земли и разбила русских князей на Альте. В 1071 году половцы воевали у Ростовца и Неятина, вероятно в пределах переяславских, но здесь они, кажется, не встречались с русскою ратью и ограничились грабежом беззащитных сел. Потом несколько раз они приходили с русскими князьями Олегом и Романом Святославичами и Борисом Вячеславичем воевать против старших князей Изяслава и Всеволода Ярославичей. В княжение Всеволода особенно прославился и снискал любовь народа своими быстрыми и удачными походами на половцев Всеволодов сын Владимир Мономах, который в продолжение 14 лет отцовского княжествования в Киеве постоянно гонялся за половцами с своею дружиною и с земскими полками; он сам в одном своем сочинении насчитывает до 12 своих походов на половцев, преимущественно в пределах Переяславского и Черниговского княжений, по рекам Десне, Супою и Суле; он раз даже пробрался за Хорол, в половецкие степи, куда до него не доходил ни один русский князь.

На северо-западе, в пределах новгородских, врагами русского владычества, хотя слабыми, были разные независимые и полупокоренные финские племена, против которых почти всегда удачно воевали новгородцы и псковичи, и одни, и с своими князьями. Здесь преимущественно дело состояло в том, чтобы распространить новгородское влияние на финские племена или поддержать новгородскую власть над племенами, возмутившимися против нее. В первый же год по кончине Ярослава посадник Остромир с новгородцами ходил в Эстонию и взял там чудский город Осек Декипив; потом в 1060 году сам Изяслав Киевский приходил в Новгород и вместе с новгородскими полками ходил в Ливонию на финское племя сосол и наложил на них дань в 2000 гривен; впрочем, сосолы, вслед за удалением Изяслава из их земли, выгнали его данщиков и на весну подошли к Юрьеву (Дерпту), русскому городу в тамошней стране, сожгли его, опустошили окольные русские села и дошли до самого Пскова; но здесь были встречены новгородцами и псковичами и, разбитые в сильной и упорной сече, бежали в свои леса и осеки. В 1069 году возмутилось против новгородцев финское племя водь и под предводительством удалого Всеслава Полотского подступило к самому Новгороду, конечно с целью пограбить; но новгородцы с своим любимым и храбрым князем Глебом Святославичем дали им битву на Гзени близ Зверинца, где вожан было иссечено бесчисленное множество, и Всеслав попался в плен; впрочем, новгородцы сжалились над ним и отпустили на свободу. Потом новгородцы воевали с своими полупокорными данниками – заволочскою чудью в пределах Северной Двины; в этом далеком походе был убит любимый их князь Глеб.

Последние годы Всеволодова княжения в Киеве особенно были тяжелы для Приднепровья. Кроме частых набегов половецких и разорительных поборов от Всеволодовых тиунов, жители Киева и других соседних стран страшно страдали от голода, происшедшего вследствие сильной засухи, от которой загорались леса и болота, и, наконец, от повальных болезней, погубивших в одном Киеве в два месяца с половиной семь тысяч человек. Кроме действительных бедствий, народ в это же время был страшно смущаем разными предзнаменованиями новых бед: таковыми предзнаменованиями тогда считались солнечное затмение, бывшее 21 мая 1091 года, легкое землетрясение в 1092 году и какой-то круг посреди неба и другие естественные, но необыкновенные воздушные явления. Все это наводило большой ужас на тогдашних русских людей, все в смятении ждали новых несчастий, и духовенство призывало людей к покаянию и удалению от злых дел, от зависти и неприязни. И в это время скончался Всеволод, давно уже страдавший разными болезнями.