Текст книги "Собибор. Восстание в лагере смерти"

Глава 7

На следующий день на станцию пришел не комфортабельный пассажирский поезд, а товарный состав из северной Польши. Оттого и встречали его совсем по-другому. Не было ни оркестра, ни квитанций на сданные вещи. Когда открыли двери, капо и вахманы кнутами стали выгонять из вагонов грязных, обессиленных, измученных жаждой людей. Особо усердствовали толстый капо Берлинер и великан Отто. Но и офицеры-эсэсовцы не отставали. Вагнер и Нойман с пистолетами в руках ходили из вагона в вагон и добивали выстрелами тех, кто уже не мог встать. А один из офицеров, белокурый красавец Зигфрид Гринхаус, в элегантном мундире и зеркально начищенных сапогах, развлекался – наугад, не целясь, стрелял по толпе евреев. От него с ужасом шарахались.

Комендант Первого лагеря Френцель по обыкновению, шел вдоль строя приезжих, отбирая мастеровых. Перед ним выскочил бойкий энергичный Шимон:

– Я сапожник, господин офицер! Делаю модельную обувь. И починить могу…

– А я портной! – вторил ему Юзеф. – Спросите любого в Избице – он вам скажет, какой Юзеф портной!

И в доказательство он распахнул полу пиджака, демонстрируя набор инструментов – игл, ножниц.

– Самые лучшие шляпы, котелки, кепи! – рекламировал себя Ицхак.

– А я шорник, у меня все работы с кожей, – раздался голос Мойше.

Френцель кивал головой, делал знак мастеровым отойти в сторону. Эти люди пока избегали уничтожения. Они были нужны великому рейху.

Обершарфюрер сделал еще шаг, миновал какую-то девушку, которая стояла молча и ничем себя не рекламировала… и вдруг замер на месте. Обернулся. Теперь он оценил красоту девушки. Кажется, именно такую он видел в своих мечтах! Да, именно такую! И вот теперь этот идеал женской красоты явился ему в лагере уничтожения. Явился в образе еврейки. Какое издевательство для него, преданного идеалам национал-социализма!

– Кто ты? – спросил Френцель девушку.

Девушка не успела ответить – к коменданту подошел Зигфрид Гринхаус. Заметив, что комендант застыл, будто завороженный, он похлопал его по плечу, возвращая к реальности. И Френцель, чтобы не давать повода к насмешкам (уставился на еврейку, надо же!), прошел вместе с Гринхаусом дальше. Но, уходя, сделал знак девушке, чтобы она присоединилась к отобранным мастеровым.

А тут, в рядах мастеровых, происходило прощание. Те, кто был отобран комендантом, прощались со своими родственниками. Правда, прощались не навсегда, а на какое-то время. Никто не знал, что им уготовано. Пока что речь шла о том, чтобы провести порознь несколько дней.

Шляпник Ицхак расставался с сестрой, худощавый портной Юзеф – со своей полной женой и целым выводком детей. А ювелир Шломо, совсем еще мальчишка (ему недавно исполнилось пятнадцать) – с отцом и маленькой сестренкой Ривкой. Ривка повисла у брата на шее.

– Я с тобой! – заявила она. – Не пойду никуда, не пойду! Папа, ты иди один, а я останусь со Шломиком.

– Ривка, веди себя хорошо, – уговаривал ее брат. – А то папа рассердится. А я сделаю тебе красивые сережки и принесу завтра. Маленькие такие, с красными камушками.

Пожилой отец покачал головой:

– Ты ее избаловал, сынок. Ривка, брату нужно собираться. Мы расстаемся совсем ненадолго. Шломо доверили работу. Это очень важно!

Шломо в ответ обнял отца. И вдруг поцеловал ему руку, чего раньше никогда не делал.

– Ты с ума сошел? – удивился отец. – Ведь сказано было – прощаемся ненадолго. Будь уже взрослым!

Отец с Ривкой уже направились туда, где строилась колонна; вдруг Ривка повернулась и крикнула:

– Не с красными, а с синими! Хочу с синими камушками, с синими!

…Юный Тойви, выбранный в обслугу, прощался с матерью. Ему не терпелось начать взрослую жизнь, и он немного стеснялся того, что мать обращается с ним, как с маленьким. Вот, надумала гладить его по голове… Да еще заявила:

– Не чеши прыщик! Останется след. Я завтра смажу тебе его скипидаром.

Но вот наконец немцы выстроили основную массу приехавших в колонну, и она двинулась к воротам. Все шли послушно. Как вдруг движение замедлилось: это в середине колонны кто-то начал читать поминальную молитву – кадиш:

– Шмей рабо… викорев мешихей… веимру омейн…

Окружающие поддержали читавшего:

– Кадиш ятом! Помянем наших братьев! Веимру омейн!

Крики усиливались, к молитве присоединялись все новые евреи. Толпа остановилась… и вдруг повернула в обратную сторону. Люди побежали назад, к вагонам, словно там их ожидало спасение.

Немцы не стали никого поворачивать назад, к воротам лагеря – они начали стрелять. Люди падали со словами молитвы на устах. Тот еврей, кто первый начал читать кадиш, получил уже несколько пуль, но все еще был жив.

– Сразу видно: плохи у них дела на фронте! – прошептал он.

В этот момент офицер Вагнер выстрелил ему в голову, и человек упал. Мастеровые, которых еще не успели отвести в бараки, с ужасом смотрели на эту бойню…

…В сумерках Лео подстерег Печерского за бараками.

– Иди за мной, – скомандовал.

Они зашли за барак. Лео еще раз оглянулся – вокруг никого не было. И тогда он заговорил – быстро, стремясь успеть сказать как можно больше:

– Да, ты прав: у нас есть своя группа. И мы стремимся бежать из лагеря. Уже сделали несколько попыток. Но все они оказались безуспешными. Первое, с чего мы начали, – это подкоп. Мы рыли тоннель из нашей столярной мастерской к лагерной ограде. Все делали вроде правильно: землю незаметно выносили и выбрасывали, стены тоннеля укрепляли, днем закрывали подкоп досками… Но капо все равно его заметили. Тогда мы решили бежать на поезде, но только один сумел уйти. Остальных, кого поймали, забили насмерть. Был среди нас голландец Йозеф Джейкобс – морской офицер, храбрый парень. Шла подготовка к массовому побегу, Йозеф ее возглавлял. Но капо Берлинер разнюхал и донес. Голландца пытали два дня, он никого не выдал. Но все равно немцы расстреляли 76 человек, и мои евреи совсем пали духом. А уж после сегодняшней бойни на вокзале…

И он с сожалением покачал головой.

– Поэтому теперь ты мне доверяешь? – спросил Печерский.

– Да, – ответил Лео. – Я с самого начала тебе доверял, но мои друзья – люди недоверчивые. Нам нужно объединить наши усилия. И нам нужен командир с военным опытом.

Но теперь настала очередь Печерского сомневаться.

– Я тебе не верю, – заявил он Лео. – Почему ты еще живой, если уже год в Собиборе?

Лео собрался отвечать, но тут неожиданно на них налетели пять фигур, едва различимых в темноте. Зло шипя что-то на идиш – похоже, какие-то угрозы и проклятия, – они принялись избивать Лео и Печерского. Повалили обоих на землю, пнули несколько раз ногами. Затем, проговорив на прощание что-то злое, пятеро вновь скрылись в темноте.

Александр поднялся, помог встать более слабому Лео. Тот объяснил:

– Они говорили, что донесут на нас Берлинеру, если еще раз увидят вместе. Они не хотят нового побега. Боятся новых расстрелов.

Неожиданно он рассмеялся и обнял Печерского.

– Что ж, с боевым крещением тебя, командир!

…Игнорировать угрозу слишком осторожных лагерников было глупо. И с этого дня Лео и Печерский больше не встречались в свободное время.

На следующий день после «боевого крещения», как его назвал Лео, заключенных погнали на разгрузку кирпичей. Это была тяжелая работа. На нее согнали всех заключенных лагеря, и мужчин, и женщин. Надо было разгрузить целый состав с кирпичом, восемь больших платформ. Кирпич был нужен для строительства – немцы задумали построить в Собиборе цеха, в которых бы заключенные разбирали трофейное советское оружие, выбирали то, что могло еще пригодиться вермахту.

Каждый заключенный брал стопку кирпичей, шесть-восемь штук, и бегом относил их к складу, на расстояние в двести метров. И так же бегом возвращался обратно. За малейшую задержку капо тут же били заключенных кнутами. Каждую платформу обслуживало по 70 заключенных. Это было слишком много, возникала толкотня, люди наступали друг другу на ноги, некоторые падали. Но немцев это только забавляло. Они и не подумали как-то улучшить организацию труда, увести часть заключенных на другие работы. Пусть они толкаются, пусть им будет неудобно! Так даже лучше.

Били не только за задержку. Не поймаешь брошенный с платформы кирпич – снова удары кнутом. В воздухе только свист стоял от непрерывно «работающих» кнутов. Все вспотели, тяжело дышали. Некоторые, не в силах выдержать такого темпа, падали. Их пристреливали.

Спустя час все платформы были разгружены. Заключенных построили и повели на другие работы. Пустой состав отогнали в тупик, перрон подмели – ожидалось прибытие очередного состава откуда-то из Западной Европы…

После этого несколько дней подряд группу столяров, в которую был включен Печерский, выгоняли к сараям, на рубку дров. Дрова – здоровенные чурбаки – заранее пилила специальная группа пильщиков.

И здесь выяснилось, что не один только Лео обратил внимание на советского военнопленного с командирской выправкой. Были и другие заключенные, которые расценили Печерского как возможного руководителя для борьбы с эсэсовцами. К Александру подошел незнакомый лагерник и без долгих разговоров заявил:

– Ты меня не знаешь, зато я знаю, кто ты. Ты – русский военный. Слушай: я и мои друзья решили сейчас бежать. Ты пойдешь с нами?

– Вы решили бежать? – удивился Печерский. – Как?

– Очень просто. Видишь, нас охраняют всего пять вахманов. Мы их перебьем и уйдем в лес.

Печерский встревожился. Подошедший лагерник не шутил. Он и правда собрался бежать прямо сейчас. Такой легкомысленный шаг, конечно, не принес бы ничего хорошего. А запланированному Печерским побегу большой группы заключенных мог сильно повредить.

– Послушай, ты плохо придумал, – начал он объяснять парню. – Гляди: охранники не стоят рядом. И они сегодня вооружены не кнутами, а автоматами. Если вы убьете одного, остальные тут же поднимут стрельбу. На звуки выстрелов прибегут эсэсовцы и всех нас убьют. И потом, чем вы перережете проволоку? Как пройдете минное поле? К побегу нужно заранее готовиться. Надо подумать о своих товарищах. Допустим, кому-то из вас удастся бежать. А что будет с теми, кто работают в бараках? Их построят, и расстреляют каждого десятого, а может, каждого пятого. Видишь – у тебя плохой план. А при хорошей подготовке можно сделать больше. Запретить тебе сейчас бежать я не могу и мешать не буду. Но и помогать не стану.

Видимо, слова Печерского произвели впечатление на парня. Он отошел к своим друзьям, что-то им объяснил. В этот день никто не пытался бежать.

На следующий день Лео и Печерского снова повели рубить дрова для кухни. Горячего парня и его друзей уже не было, а охранников стало вдвое больше. Возможно, накануне кто-то слышал обрывки из разговора Александра с человеком, задумавшим побег.

Громкий стук топоров заглушал звуки, и Лео с Печерским могли было разговаривать.

– Нам нужен новый Моисей, который выведет нас из рабства, – заявил Лео. – Это ты!

– Сколько квитанций ты выдал на вокзале прибывшим людям? – парировал Печерский. – Скольким ты обещал, что все будет хорошо?

Мимо шел капо Берлинер. Этот здоровяк был, как ни странно, евреем. Но при этом он обожал фюрера и был предан идеям нацизма. Берлинер служил нацистам не за страх, а за совесть. Он уже выдал десятки заключенных, которые, на его взгляд, вели себя подозрительно. Он никогда не забывал прислушиваться и присматриваться к тому, что происходит вокруг. Вот и теперь он постарался услышать, о чем там Лео разговаривает с новичком в красноармейской гимнастерке. Однако, завидев его, Лео и Печерский сразу замолчали. И продолжили разговор, лишь когда Берлинер отошел подальше.

– Мы стараемся выжить, чтобы отомстить! – внушал товарищу Лео.

Однако Печерский покачал головой:

– Нет, вы стараетесь просто выжить. Выжить любой ценой. И в любой момент вы струсите и будете спасать себя.

– Людям это свойственно, Саша… – сказал Лео.

– Если быть евреем – значит дрожать и бояться, то да, я не еврей, – заключил Печерский. – Я солдат!

Тут он заметил, что снова надвинулась опасность, причем более грозная, чем капо Берлинер. К дровоколам незаметно подошел комендант Первого лагеря Френцель. Он помахивал плеткой и подгонял заключенных:

– Шнель! Шнель!

Сосед Печерского, высокий голландец, на мгновение отложил топор, чтобы протереть очки – и тут же над его головой свистнула плеть Френцеля, очки упали и разбились. Голландец схватил топор и начал вслепую, почти ничего не видя, колотить по чурбаку. Естественно, он не мог расколоть крепкое дерево, у него ничего не получалось. Тогда Френцель еще раз стегнул его плетью. Голландец застонал, но даже не оглянулся. А комендант, пьянея от наслаждения, от своей власти, продолжал наносить все новые удары.

Печерский, стоявший в пяти метрах от них, видел все происходящее. В какой-то момент, не в силах спокойно глядеть на это зрелище, он опустил топор. Френцель моментально это заметил и подозвал лейтенанта:

– Ком! Ком!

Печерский двинулся к эсэсовцу, не сводя с него глаз. А тот вдруг улыбнулся и произнес на ломаном русском языке:

– Русский солдат! Тебе не нравится, как я наказываю этого лентяя? Так вот, я даю тебе пять минут, чтобы ты расколол этот чурбак. – И он указал на особо суковатый, кряжистый пень. – Расколешь – дам пачку сигарет. Опоздаешь – получишь двадцать пять ударов плетью. Двадцать пять, понял?

Френцель снял с руки свои золотые часы и показал Печерскому.

– Фюнф минутен! – скомандовал он. – Алзо, ком! Начинай!

Печерский посмотрел на немца… Казалось, что сейчас он взмахнет топором и кинется на немца. Кинется, чтобы убить садиста на месте – или быть убитым самому.

Но Печерский сдержался. Ведь он был не один – на него надеялись, его ждали его товарищи. Тогда он отвел глаза от врага и взглянул на пень. Сразу было видно, какой он прочный, как переплетены, сплетены в узел его волокна. И Печерский переместил всю свою ненависть к немцам на этот пень. Теперь он стал его врагом! Несколько секунд лейтенант разглядывал кусок дерева, намечая места, куда ударить. А потом с яростью обрушил на пень первый удар! Еще удар! Еще! Дерево заскрипело – и треснуло, раскалываясь надвое. Однако лейтенант не остановился. Если это враг, то его нужно добить! И он бил, бил…

Тут его плеча коснулась чья-то рука в лайковой перчатке. Это был комендант. Печерский опустил топор, поднял голову. И увидел, что Френцель протягивает ему пачку сигарет.

– Четыре с половиной минуты, – сказал эсэсовец. – Получай.

Печерский протянул было руку, взглянул на сигареты… И сказал:

– Благодарю. Не курю.

Он отдернул руку, и пачка упала на траву. Немец мог счесть это оскорблением, мог избить Александра, а тот бы не сдержался… И тогда его поединок с пнем оказался бы напрасным. Лео кинулся вперед. Поднял пачку сигарет, услужливо протянул немцу. Тогда комендант сделал знак капо Берлинеру. Тот подскочил, подставил мешок, который держал в руках. Комендант достал из мешка полбуханки хлеба и кусок маргарина, протянул Печерскому:

– Русский солдат, бери!

И снова Александр покачал головой. Произнес, стараясь, чтобы в его голосе не было никакого вызова:

– Очень благодарен. Питания, которое я здесь получаю, мне вполне хватает.

Второй раз он отказывался! Нет, черт возьми, это все-таки был вызов! Усмешка сползла с лица эсэсовца. Он задумчиво взглянул на Печерского, спросил:

– Значит, не хочешь?

Что ответить? Согласиться, взять подачку он не мог.

– Благодарю, я сыт, – ответил Печерский.

Френцель сжал в ладони плетку. Теперь казалось, что он кинется на своего противника, начнет его избивать. Но вдруг вместо удара Френцель хлопнул Печерского по плечу:

– Ты молодец!

И ушел. Когда комендант скрылся за бараками, товарищи подбежали к Печерскому, стали его упрекать:

– Чего не взял? Покурили бы, поели… Ты сам бы поел, и нам бы досталось…

Ничего не отвечая на упреки, Печерский опять взялся за топор. И вдруг получил хорошую затрещину! Он повернулся, возмущенный, готовый дать сдачи – и встретился глазами с Лео. Железным тоном руководитель подпольной организации сказал:

– Ты нарушил конспирацию! Он тебя запомнил. Смири гордыню!

Возразить Александру было нечего – Лео был прав.

Глава 8

Этим вечером Печерский и Лео договорились снова встретиться у барака. Оставалась, правда, угроза со стороны «слишком осторожных» евреев, которые грозили донести на двух друзей. Однако Лео заявил, что придумал способ, как обмануть своих трусливых соплеменников. А какой способ – не сказал.

Печерский сидел на бревне, курил – и тут увидел идущего к нему Лео. Но тот шел не один – с девушкой. Подойдя, сказал:

– Ее звать Люка. Ухаживай за ней, люби ее. Она будет твоей ширмой.

Это и был способ обмануть бдительных недругов, о котором он говорил.

– Красивая ширма, – заметил Печерский.

– При ней мы сможем спокойно обсуждать наши планы, – добавил Лео. – Она не понимает по-русски. Но надо делать вид, что ты за ней ухаживаешь. Ты умеешь галантно ухаживать? Поцелуй ей руку…

Печерский удивился такому предложению, но руку девушке поцеловал. Она с улыбкой посмотрела на него, спросила по-немецки:

– Как ваше имя?

– Александр, – отвечал Печерский. – Можно называть Саша. Извините, что плохо говорю по-немецки. В школе я не хотел его учить…

Люка пожала плечами:

– Сейчас все ненавидят этот язык… И не говорите мне «вы». Я такая же заключенная, как вы… Как ты. Скажи, Саша, ведь ты из России?

– Да. Хотя правильней говорить – из СССР.

– Ну да. Просто у нас все говорят – Россия, русские. Саша, расскажи мне, что делается на фронте. А я расскажу другим в женском бараке. У нас многие хотят знать, что происходят в мире. Но откуда мы можем получить эти сведения? Мы слушаем только немецкое радио. А там все время говорят о победах немцев…

– Какие там победы! – усмехнулся Печерский. – Уже год, как немцев бьют по всему фронту. Первое поражение они потерпели под Москвой; это было еще два года назад. К сожалению, я не мог праздновать эту нашу победу – как раз тогда я и попал в плен. Ну, а в начале этого года немцев разбили под Сталинградом, окружили огромную армию во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Они ушли с Волги, бежали с Северного Кавказа. А уже в этом году наши войска разбили их под Курском. Советские дивизии вышли к Днепру, а в некоторых местах форсировали его. В тылу у немцев – в Белоруссии, на Украине, в Польше – действуют партизанские отряды. А в Варшавском гетто было восстание!

– Правда? – Люка не могла поверить в услышанное. – Настоящее восстание?

– Да, оно продолжалось целый месяц, с апреля до мая. Хотя у восставших было мало оружия, они храбро сражались. Правда, в конце концов немцы его подавили…

– Но скажи – если на Украине и в Польше много партизан, почему они не нападут на наш лагерь? Почему не освободят нас? Ведь здесь кругом леса, партизанам легко подобраться к лагерю…

– Не забывай, что немецкая армия еще сильна, – принялся объяснять Печерский. – У партизан свои задачи – бить фашистов, нападать на их коммуникации, собирать информацию для советского командования. Вывести тысячи заключенных из оккупированных районов партизаны не могут. Мы сами должны о себе позаботиться!

Но тут Лео прервал их диалог:

– Довольно! Ты и так сказал ей слишком много. Давай теперь мы с тобой побеседуем. В прошлый раз ты не закончил свой рассказ. Сделай это сейчас. Расскажи больше о себе, что ты видел, что узнал в плену. Слушаю тебя, Александр, говори. Только все-таки обними женщину.

Печерский послушно обнял Люку, но той не понравился этот жест, и она сбросила его руку.

– Прояви настойчивость! – посоветовал Лео. – Ведь кругом стукачи…

– Но это неуважение к женщине! – возмутился лейтенант.

Однако все-таки снова положил руку на плечи девушки. И на этот раз она не стала отказываться. Как раз в этот момент мимо проходили двое вахманов. И один вдруг подмигнул Печерскому: мол, давай, парень, будь настойчив, и она уступит!

– Говори, у нас мало времени, – повторил Лео.

И Печерский продолжил свой рассказ:

– Когда мы вышли из канцелярии, нас повели в баню. По дороге капо Блятман расспрашивал, где и как каждый попал в плен. После бани прошли в большой жилой барак. Во всю его длину тянулись четыре ряда нар. Блятман крикнул старшего одного из отсеков, показал на меня и сказал: «Этого положишь рядом с собой».

Распоряжение капо меня удивило. Зачем он приказал старшему положить меня рядом? Чтобы он за мной присматривал? Но я вроде ничем себя не выдал. Да и тон у него был добродушный…

Старший подвел меня к моему месту, дал немного соломы для подстилки, угостил куском хлеба и остатками баланды. Это тоже показалось мне подозрительным. Откуда такая забота?

С того дня мы каждый день ходили на разные работы: копали траншеи, кололи дрова, работали в мастерских, которые обслуживали лагерное начальство. Работали до позднего вечера. А вечером выстраивались в длинную очередь, чтобы получить свои двести граммов хлеба. Однако в очереди нельзя было расслабляться, чувствовать себя в безопасности. Был такой помощник начальника лагеря, русский, по фамилии Городецкий. Он всегда ходил с пистолетом. И если ряд заключенных был хоть немного неровный, он вставал в начале ряда и стрелял вдоль него. Пуля доставалась кому-то, кто высунулся из ряда…

Получив хлеб, заключенные расходились по своим местам. Тут, в бараке, завязывались разговоры. Меня, как новенького, стали спрашивать о боях под Москвой, о поражении гитлеровцев. И я с удовольствием рассказал.

Капо Блятман тут же узнал об этом рассказе. На другой день старший по отсеку передал мне распоряжение капо несколько дней не выходить на работу. «Утром возьмешь метлу и будешь подметать в бараке», – сказал он. Я был в недоумении. Отлучение от работы было мне не по душе. Я мечтал о побеге, но для этого надо было выходить из лагеря. И спустя несколько дней я обратился к старшему, чтобы тот позволил мне работать вместе со всеми. Вечером он сообщил, что Блятман позволил мне выйти на работу. «Будешь работать на строительстве дачи для эсэсовцев, – сказал он, внимательно глядя на меня. – Это за городом, возят туда на грузовике. Но выбрось из головы всякие мысли о побеге! На даче есть собаки, они сразу возьмут твой след. И вообще, Блятман, возможно, сам поговорит с тобой».

После этих слов я все понял. Я понял, что Блятман заодно с нами и что он отстранил меня от работы, чтобы я не наделал глупостей.

– Ты хочешь сказать, что этот капо был подпольщиком? – недоверчиво спросил Лео.

– Да, так и было! И я узнал это спустя несколько дней. У меня был откровенный разговор с Блятманом. Он признался в том, что он – участник подполья. Во время беседы предупредил меня: «О побеге пока не думай. Это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Такое дело нужно так подготовить, чтобы комар носа не подточил. Человек должен сперва перейти из списка живых в список умерших. Так что имей терпение. Придет и твой час».

Но я все-таки до конца не верил ему, поэтому сказал: «Герр Блятман, а почему вы решили, что я вообще собираюсь бежать?» Он в ответ прищурился: «Какой я тебе «герр»! С чего взял, спрашиваешь? Да это за версту видно. И советую тебе быть осторожнее в разговорах. Это не значит, что нужно сторониться людей. Но собирать вокруг себя слушателей и произносить зажигательные речи нельзя. Нельзя, запомни это! Разные есть люди. Если чувствуешь, что человеку можно доверять, вызови его на откровенную беседу, а уж потом рискуй. Ведь ты отвечаешь не только за себя, но и за общее дело».

«Так вот какой ты человек!» – подумал я. И с того дня я фактически вступил в группу, руководителем которой был капо Блятман. У него я постигал науку подпольной работы, науку выдержки и терпения. У него учился, как готовить побег…

– Ты что, хочешь сказать, что и у нас в лагере есть подпольная группа, которой руководит кто-то из капо? – спросил Лео.

– Не знаю, – отвечал Печерский. – Я тут всего несколько дней, а уже год ты имел возможность приглядеться к каждому капо и вахману, узнать, что это за люди. Вот и скажи мне: нет ли среди них подпольщика?

Лео задумался, потом решительно покачал головой:

– Нет таких. Есть более жестокие, есть менее. Есть глупые, есть поумнее. Но таких, кто вели бы работу против немцев, нет. Я бы наверняка заметил.

– Значит, нам остается надеяться только на себя, – заключил Александр. – На свою наблюдательность и умение находить слабые места противника.

– И что, ты нашел такое место?

– Да, кое-что я высмотрел, – сказал Печерский. – Есть участок, свободный от мин. Он находится за хозблоком.

– А часовые? – спросил Лео.

– Мои ребята рассчитали: там пулеметы не достают, если не вставать в полный рост.

– Слава богу! – воскликнул Лео.

– Скажи, – спросил Печерский, – команда, что в саду работает – там есть твои люди?

– Да, там работает Рувим, – кивнул Лео. – Завтра он принесет садовые ножницы – столько, сколько нужно.

Печерский удовлетворенно кивнул и заключил:

– Завтра ночью перережем проволоку и побежим к лесу.

Он собирался еще что-то сказать, и тут заметил, что Люка положила голову ему на плечо и даже прикрыла глаза – будто спит. Со стороны они правда выглядели влюбленной парочкой…