Текст книги "Туманность Андромеды. Час Быка (сборник)"

Глава XI
Маски подземелья

Фай Родис не смогла увидеть владыку до своего неожиданного переезда в Хранилище Истории. Он уклонился от прощальной аудиенции. Высокий, худой «змееносец», служивший посредником между председателем Совета Четырех и Родис, объявил, что Великий предельно занят государственными делами. Совпадение занятости с приключениями прошлой недели позабавило бы Родис, если бы не тревога за друзей, находящихся в городе. Перед отъездом из дворца Цоам она все же успела установить микродатчик координат.

Новое жилище Фай Родис, несмотря на мрачность архитектуры и запустение, показалось ей уютнее, чем дворец садов Цоам. Оно не оправдывало пышного названия Хранилища Истории, будучи всего-навсего старым храмом, некогда построенным в честь Всемогущего Времени. Не божества, а скорее символа, которому встарь поклонялись нерелигиозные тормансиане. Храм Времени составляли шесть длинных зданий из крупного синего кирпича. Они стояли параллельно, примыкая к открытой галерее, проходившей на высоте двух метров над землей и обрамленной низкой балюстрадой из переплетенных змей. Фронтоны каждого из шести зданий поддерживались витыми колоннами из грубого чугуна. Запущенный сад с низкими колючими деревьями и кустарником разросся между храмом и высокой красной стеной, по гребню которой время от времени прогуливались «лиловые» охранники со своими раструбами на груди. Сухая земля, нагретая за день, ночью излучала пахнущее пылью тепло.

Внутри зданий не было ничего, кроме связок книг. В центре каждого зала стояли высокие плиты из серого и красного зернистого камня, испещренного замысловатым узором старинных надписей. Перед плитами располагались каменные лотки для сбора подношений.

Боковые приделы на верхних этажах были заставлены шкафами и стеллажами, набитыми книгами. В свободных простенках громоздились штабеля полуистлевших рукописей, газет, репродукций или эстампов. Картина уже достаточно знакомая Родис: на планете Ян-Ях не было специально построенных хранилищ, довольствовались кое-как приспособленными пустовавшими старинными зданиями. Не было здесь и настоящих музеев с широко развернутой экспозицией, специально созданными оптическими диорамами, особым освещением и защитой от пыли и температурных изменений.

На верхних этажах сохранились многочисленные комнаты и комнатки неизвестного назначения, узкие коридоры, шаткие балконы и антресоли.

Когда «змееносец» повел Родис выбирать жилье, Таэль, неизменно сопровождавший земную «владычицу», успел шепнуть ей, чтобы она настояла на пятом от ворот здании. «Змееносец», ожидая, что Родис захочет поселиться поближе к воротам, обрадовался, но из трусливой осторожности спросил, почему ей понравился именно пятый храм.

– Здание лучше сохранилось, – не задумываясь, ответила Родис, – и, кроме того, на площадке лестницы там замечательная змея.

– В самом деле, в самом деле! – согласился «змееносец».

Фай Родис не кривила душой. Скульптура змеи в пятом храме действительно отличалась от двух типов изваяний, принятых на всей планете. Обычно изображали змею, поднимающуюся из широких колец, в угрожающей позе земной кобры. Или стоящую на кончике хвоста, развернутую вверх пружиной, с устремленной к небу пастью. Оба типа змеи выражали злобу и боевую готовность.

В пятом храме безвестный скульптор изобразил огромного чугунного змея в позе отчаяния: несимметричные, словно изломанные в судорогах извивы колец, мучительно отогнутая назад верхняя часть туловища, узкая пасть, раскрытая в немом крике. Змея, подобно людям, чувствовала свой плен и пыталась вырваться из него. Ваятель, без сомнения, предвосхищал концепцию инферно.

Родис отвели жилье из двух наскоро убранных, пропахших пылью и старой бумагой маленьких комнат в мезонине пятого здания. Внесли заранее привезенную мебель. Родис хотела выбрать две сравнительно уютные квадратные комнаты, соединенные с балконом, выходившим на обращенную к горам сторону храма. И снова Таэль, улучив минуту, посоветовал ей устроиться в двух асимметричных по очертаниям каморках, близких к торцу круто изогнутой крыши. «Змееносец» приказал «лиловым» расставить мебель (а весь скарб Родис состоял, как известно, из одного СДФ с сумкой запасных батарей), откланялся, объявив, что будет время от времени навещать владычицу землян для проверки удобств ее жилья и обслуживания.

– Великий и мудрый, – «змееносец» привычно согнулся, – повелел мне передать, чтобы ввиду крайней опасности вы не покидали Хранилище Истории. Здесь стража, способная отразить нападение. На улицах города всегда есть опасность, а владыка, – снова поклон, – убежден, что вы откажетесь от личной охраны.

– Откажусь!

– Великий Чойо Чагас все предвидел! А теперь я ухожу. Для помощи вам по-прежнему остается инженер Хонтээло Толло Фраэль.

«Змееносец» небрежно кивнул в сторону инженера и вышел. Под тяжелыми шагами проскрипел деревянный пол коридора и лестница. Тишина наступила в старом храме.

Стоявший молча, с отсутствующим видом Таэль ожил. Жестом призвав Родис к молчанию, он выхватил табличку для записей, начертил несколько знаков и протянул Родис. Та прочла: «Может ли СДФ служить детектором электронных устройств и химических ядов?» – утвердительно кивнула и оживила девятиножку. СДФ выставил мерцающий зеленоватый фонарик, луч которого обежал комнаты, но не изменил цвета. Зато черный шарик с лимбом для отсчетов сразу повел усиками, засекая два направления в первой комнате и четыре во второй. Следуя их указаниям, Таэль обнаружил в мебели, в шкафу и в нише окна шесть коробочек из темного дерева. Повинуясь указаниям инженера, Родис пронзила каждую разрушительным ультразвуком. Операция заняла всего несколько минут. Таэль вздохнул с облегчением и попросил Родис установить защитное поле.

– Теперь можно говорить свободно, – сказал он, занимая место на диване.

– Зачем такие предосторожности, – улыбнулась Родис, – пусть бы слушали и записывали.

– Ни в коем случае! – торжествуя, воскликнул инженер. – Сейчас вы все поймете! Чагас, выбрав уединенное место, сделал первую большую ошибку. В очень старых храмах есть лабиринты секретных помещений, забытые с течением времени и неизвестные владыкам, потому что дальновидные исследователи, историки и архитекторы, сумели сохранить тайну для нас, «джи». В двух подобных строениях – Зеркальной Башне, в хвостовом полушарии, и Куполе Белых Сот, в столице, сейчас размножают приборы ДПА и ИКП… А этот Храм Времени исследован недавно. Моему другу, архитектору по восстановлению старых зданий, удалось, и то случайно, найти древние планы. Вы здесь совершенно свободны. В любой момент под носом «лиловых» вы можете покинуть Хранилище Истории или встретиться здесь с кем захотите.

– Второе гораздо важнее, – обрадованно сказала Родис, – это гарантия безопасности для приходящих ко мне людей. Выход в город мне сейчас не нужен. Слежка за мной непременно навлечет на кого-нибудь беду. А вообще я могу всегда, когда захочу, пройти через стражу «лиловых».

– Неужели? – изумленно и благоговейно вскричал Таэль. – Как это возможно?

– Увидите, – обещала Родис, – но как нам посмотреть планы?

– Завтра я приведу архитектора, а сейчас покажу подземный ход. И мне пора уходить, чтобы не навлечь подозрения слишком долгим пребыванием у вас без свидетелей… Так вот. – Инженер вошел в заднюю комнату, выбранную спальней, опустился на колени около толстой стены и, взяв ногу Родис, поставил ее носок против незаметной ямки у пола. Легко ударив по пятке, он заставил Родис нажать на скрытую защелку. Мощные пружины утянули в сторону узкую и толстую плиту, из вертикальной щели пахло затхлым воздухом подземелья. Инженер вошел в черную тьму, поманив за собой Родис. Там он зажег фонарик и показал на ржавый рычаг, поворотом которого проход закрывался.

– Сюда можно только войти, а возвращаться надо другим путем. В те времена не существовало автоматики, да она и не уцелела бы на протяжении многих веков, – сказал Таэль.

Они спустились по узкой каменной лестнице в толще стены, повернули дважды и стали подниматься. На последней ступеньке из стен торчала серповидная рукоятка. Родис нажала ее и невольно прищурила глаза от света, очутившись в своей спальне, только с другой стороны.

Таэль подпрыгнул, ухватился за конец карниза над окном и плавно опустился на нем, задвинув стену.

– Если кто-нибудь случайно повернет рукоятку, стена все равно останется закрытой. – Тормансианин сиял, как мальчик, обнаруживший сокровища. – Завтра мы будем ждать вас за стеной в это же время. Если окажется какая-либо помеха, дайте сигнал инфразвуком СДФ. Пищу для вас будут привозить из дворца Цоам. Не ешьте ничего, мы сами будем кормить вас. Зная ваш простой вкус, не сомневаюсь, что вы найдете нашу пищу съедобной. Но сегодня придется попоститься.

Фай Родис только улыбнулась.

– А теперь я должен проститься с вами, – сказал Таэль, взяв руку Родис и намереваясь поднести ее к губам. После «дара смерти» она разрешила инженеру эту нежность и сама иногда целовала его в лоб. Но сегодня она слегка отвела руку и сказала:

– Я пойду с вами.

– Как? Зачем? А «лиловые»?

Фай Родис улыбнулась. Она спустилась к статуе змеи и вышла на открытую галерею под редкозвездное ночное небо.

«Лиловые», топтавшиеся у входа в пятый храм, свысока приветствовали знакомого им Таэля и не заметили Родис.

У главных ворот собралось несколько «лиловых» с командиром во главе. Соблюдая формальности, он потребовал карточку Таэля, не замечая идущей с ним рядом земной женщины.

Наконец Родис и Таэль вышли на площадь к памятнику Всемогущего Времени. Родис видела его мельком из машины и теперь решила рассмотреть. Четыре высоких фонаря бросали мертвенный ртутный свет на памятник.

– А как вы войдете обратно? – забеспокоился Таэль.

– Как вышла.

– Массовый гипноз! – догадался инженер. – У нас его применяют для общественного покаяния. Биологи разработали специальный аппарат в виде змеи. Сочетание музыки, ритмического движения и светового гипноза.

– У нас есть много людей с врожденными к тому способностями. Усиливая их особой тренировкой, люди становятся врачами, а я вот не стала врачом. Но бесполезный для историка дар неожиданно пригодился…

Вдали послышались чьи-то шаги. Инженер исчез за постаментом, а Родис принялась медленно обходить кругом древний памятник, пытаясь понять чувства народа Ян-Ях, жившего тысячелетие тому назад. Четыре воедино слитые мужские фигуры гигантского размера. «Всемогущему Времени», – прочитала Родис огромные золотые знаки на круглом пьедестале. Лицом к открытому пространству, откуда сходились поднимавшиеся из города тесные улицы, стоял, расставив ноги, каменный гигант с бесстрастным, ничего не выражавшим лицом. Обеими руками он держал широкий щит с надписью, из-за верхнего края которого перегибалась змея тормансианской породы со сжатой с боков головой. В раскрытой пасти торчали огромные ядовитые зубы. «Кто потревожит могилу Времени, будет укушен разбуженным змеем», – гласила надпись на щите. С правой стороны, скрывая улыбкой злое потаенное знание, Время, в его втором обличье, пропускало под простертой рукой череду безликих людей, выходивших из-под пьедестала. На другой стороне тот же гигант, жестоко растянув широкий рот и раздув ноздри приплюснутого носа, обрушивал на обогнувших сектор пьедестала толстую дубину, усаженную гвоздями. Люди корчились, защищая лица и головы, падали на колени, извиваясь, раскрывая чернеющие рты в застывших криках страдания. Там, где оружие уже не могло достать, шествие низвергалось в провал, закрытый едва заметной решеткой.

Четвертая сторона памятника, повернутая к храму, окаймлялась дорожкой из стекла того же цвета, что и камень памятника. Здесь четвертое лицо исполина озаряла улыбка, печальная, полная утешения и странного торжества. С ласковой осторожностью он склонялся над толпой стремившихся к нему молодых мужчин и женщин с сильными и красивыми телами. Они тянулись к гиганту, а он как бы приглаживал ладонью ниву поднятых к нему рук и опрокидывал широкую чашу на обращенные к нему с надеждой и радостью лица.

Тихая и сосредоточенная, Фай Родис вернулась в свои отрезанные от всего мира апартаменты и связалась по СДФ с Эвизой, описав ей расположение нового жилья. Эвиза подключила Вир Норина, и Родис успокоилась, что ее изгнание не отразилось на товарищах. Очевидно, недовольство Чойо Чагаса было обращено только против нее.

Сейчас у Родис не было никого дороже Чеди, Эвизы и Вир Норина, затерянных в огромной столице. За Чеди Родис опасалась больше всего. Находясь среди самой невежественной и недисциплинированной части населения, Чеди не могла рассчитать всех мотивов их поступков. Но Эвиза уверяла, что у Чеди все благополучно и она накопила много интересных наблюдений. И Родис спокойно уснула на новом месте, не обращая внимания на постоянное потрескивание деревянных балок и половиц. В непроглядной темноте, подобно древней лампадке, горел крошечный огонек СДФ; он немедленно поднимет тревогу, если появится непрошеный гость или переменится химический состав воздуха…

К условленному времени Родис оделась по-тормансиански – в широкие брюки, блузу из гладкой черной материи и твердые башмаки. Вместо фонаря Родис надела диадему, автоматически зажигающуюся в темноте, и нажала носком в углубление стены. Прежде чем ступить в открывшийся проем, она установила СДФ в первой комнате на автоматическое включение поля. Обезопасив свое жилье от нежданных гостей, Родис задвинула за собой стенную плиту.

В конце первой лестницы ее ждали Таэль и архитектор. Знакомство началось, как обычно, с продолжительного взгляда и отрывистых, как бы невзначай сказанных слов. И немудрено – застенчивому малорослому архитектору, привыкшему к невежливости сановников и грубости внешнего мира, Родис, сходящая по лестнице в светоносной диадеме, показалась богиней. Таэль только усмехнулся, вспоминая свое собственное потрясение от первой встречи с Родис. Зигзагообразный спуск привел в галерею, кольцом аркад окружавшую центральный зал с низким сводом. Каменные скамьи прятались в нишах между аркадами. Архитектор подвел своих спутников к той из них, где стояли новенький стол и массивный цилиндр со столбиком двойного фонаря, включил его. Сильный красноватый свет залил подземелье. Архитектор слегка отступил назад, поклонился и назвал себя.

– Гах Ду-Ден, или Гахден.

Он расстелил сводный чертеж подземелий Храма Времени, и Родис поразилась их размерам. Два яруса проходов и галерей, пронизывая почву, разбегались по всем направлениям, выбрасывая шесть длинных рукавов за пределы сада и стены.

– Вот эта галерея выходит под статуей Времени, – пояснил архитектор, – но мы оставили ее закрытой, там слишком людное место. Ход номер пять, налево от нее, один из самых удобных. Он кончается в старом павильоне, занятом сейчас электрическими трансформаторами высокого напряжения, куда мы, «джи», имеем свободный доступ. Еще лучше четвертый ход, углубленный в толщу скалы на поднимающемся к горам склоне, там, на уступе, стоит старое здание химической лаборатории имени Зет Уга. Из подвала лаборатории опускается вертикальный колодец, доступный всем, кто посвящен в тайну храма. Другие ходы идут в открытые места и при частом пользовании могут быть обнаружены, но в случае бегства пригодятся.

– Зет Уг – один из членов Совета Четырех? – спросила Родис. – Я не знала, что он ученый-химик.

– Вовсе нет! – рассмеялся архитектор. – У нас любой институт, театр, завод может быть назван именем великих, которые не имеют никакого отношения ни к науке, ни к искусству, вообще ни к чему, кроме власти.

– Таков обычай, – как бы извиняясь, подтвердил Таэль.

– И я могу видеться с людьми в этом зале? – Родис оглядела просторное подземелье.

– Мне думается, нападающим здесь удобно окружить нас. Пойдемте в Святилище Трех Шагов, оно на втором ярусе.

Подземелья второго горизонта оказались просторнее. Кое-где в них уцелела мебель, сделанная из черного дерева или рыхлого чугуна, широко употреблявшегося на планете при нехватке чистых металлов. На вещах лежала тончайшая пыль. Тщательно отполированные стены покрывал твердый стекловидный слой. Под ним сохранились фрески, расписанные по блестящему черному фону двумя излюбленными красками Торманса – алой и канареечно-желтой. Комбинация двух цветов, огрубляя изображения, в то же время придавала им первобытную дикость и силу. Родис, невольно замедляя шаги, с восхищением рассматривала творения древних художников Ян-Ях. Таэль и Гахден не обращали на стенные росписи никакого внимания.

Насколько могла судить Родис, фрески выражали неизбежный приход человека к смерти по неумолимому течению времени.

На правой стороне галереи чувства жизни медленно нарастали от беззаботной детской игры до опытной зрелости и угасали в старости, во вспышке отчаяния, за которой следовал резкий обрыв в смерть. Он выражался отвесной линией, срезавшей все, что подходило к ней. За этой гранью была только чернота. На том же черном фоне у черты скучилась группа людей, выписанных с особенной выразительностью. Деформированные возрастом и болезнями, люди упирались, сбиваясь в груду тел, но едва кто-либо прикасался к страшной линии, как во тьме исчезали, будто отсеченные, головы, руки, тела…

На левой, такой же черной стене шли уже не фрески, а барельефы, погруженные в стекловатый материал, из которого они проступали со сказочной реальностью. Художники изобразили здесь резкий переход от задумчивого отрочества к юности, выраженной нарастанием сексуальных чувств, будто весь мир сводился к ритмике танцующих юных тел в эротическом неистовстве.

Красные мужчины и огненно-желтые женщины сплетались в замысловатых позах. Однако этим удивительным изображениям все же не хватало божественного достоинства эротических скульптур Древней Индии и даже демонической глубины тантрических фресок Тибета или картин сатанистов Ирана.

Зеркально-черная тьма обрывала процессию фигур не в угасшем упадке, а в момент крещендо, кипения чувств. Левая стена, в противовес правой, отражала концепцию ранней смерти.

Идея быстрого оборота поколений с селекцией наиболее способных для технического прогресса, очевидно, возникла на Тормансе издавна.

Современное население планеты пожинало плоды мыслей, посеянных тысячу лет назад, – катастрофа перенаселенности оформила это в целую философию.

Черная галерея расширилась. Над головами идущих нависли чудовищные маски, грубо и пестро размалеванные. Огромные разверстые рты, искривленные язвительными усмешками, скалили не по-человечески острые зубы, презрительной издевкой щурились поразительно живые глаза. Ниже этих отвратительных рож тянулся ряд других масок, в естественном размере человеческих лиц, на них было написано выражение безнадежной меланхолии. Духовный упадок выражался в них так реально, что вызвал у Родис непреодолимо тяжелое чувство. Маски всегда были индикаторами психологических трудностей жизни, вызывающей необходимость сокрытия истинных лиц человека и общества. Аллегория масок здесь казалась предельно простой, но по грандиозности замысла и уровню исполнения они не уступали фрескам черной галереи. Родис высказала это архитектору. Оживившись, он попросил ее подождать. Вдвоем с Таэлем они принесли высокую скамью, сняли с крючков чудовищные изображения, пустотелые, слепленные из легкого материала. Маски прикрывали протянувшийся во всю длину галереи фриз великолепных скульптур молодых прекрасных людей, с мужественными и благородными лицами, в их обнаженных телах не было ни стыдливости, ни животной сексуальности фигур черной галереи.

– Зачем ж их закрыли этими рожами? И когда? – спросила Родис.

– В эпоху установления всепланетной власти, – ответил Гахден, – чтобы выбить еще одну духовную опору человека. Те, кто издавна приходил сюда, созерцали и задумывались – становились душевно похожими на людей прошлого, перенимали их силу, мудрость, ясность. Приобретали мужество, мечту и волю – качества, нетерпимые для владык. И вот потому фризы завесили масками Века Голода и Убийств… Поставим их на место, Таэль!

– Не надо. Пусть те, что придут сюда к нам, увидят и дутые призраки, и настоящую жизнь Ян-Ях.

Архитектор привел их в квадратную залу – по ее углам в циническом смехе надрывались маски. Три широких уступа поднимались к стене против входа. На каждом уступе стояло по два ряда каменных скамей. В стене была ниша, в ней винный стол.

– Святилище Трех Шагов, – сказал архитектор, – здесь я предлагаю устроить место встреч.

– Место подходящее, – одобрил Таэль и посмотрел на Родис.

– Это решать должны вы, знающие жизнь Ян-Ях. Меня же интересует только святилище. Почему Трех Шагов?

– Вам это кажется важным? – спросил архитектор.

– Да. Я догадываюсь, но нужно подтверждение. Мне это существенно необходимо для более глубокого понимания прошлой духовной жизни Ян-Ях.

– Хорошо. Я узнаю, – пообещал Гахден, – а теперь я ухожу. Надо подготовить помещение и проводников.

Архитектор исчез во тьме, не зажигая фонаря. Фай Родис решила последовать его примеру, не применяя инфралокатора. Она сказала об этом Таэлю, но инженер возразил:

– Какое имеет значение: со светом или без света, если вы можете заставить людей не замечать вас?

– И привести за собой тех, кто будет скрываться в боковых переходах вне моего внимания?

– Я, наверное, никогда не научусь думать, как земляне. Сперва – о других, потом – о себе. От людей – к себе – таков ход почти всякого вашего рассуждения. И вы улыбаетесь всем встречным, а мы, наоборот, заносчивым видом скрываем боязнь насмешки или оскорбления. Наша грубость все время выдает низкий психический уровень жизни в страхе. Между вами и нами полярная разница, – с горечью сказал Таэль.

– Но не столь серьезная, – улыбнулась Родис, – пойдемте со мной считать шаги и повороты. Или вы тоже должны уйти?

– Нет. Я хочу провести сигнализацию к вашим комнатам.

Они шли некоторое время молча. Родис помогала инженеру закреплять тончайшую проволоку.

– С вами хотят увидеться Серые Ангелы, – сказал Таэль.

– Ангелы? Да еще серые?

– Очень древнее тайное общество. Мы думали, что оно прекратило свою деятельность еще во время Веков Расцвета. Оказывается, они существовали, но бездействовали. Теперь, как они говорят, ваш ДПА возвращает их к жизни. Свидание с вами необходимо.

– Святилище Трех Шагов и Серые Ангелы, – задумчиво произнесла Родис, – удивительно! Неужели все это было и здесь?

– Что именно?

– Расскажу потом, когда Гахден добудет сведения о Трех Шагах и я повидаюсь с Серыми Ангелами.

Остаток дня Фай Родис провела, обдумывая дальнейшие действия. Уже восемнадцать дней ее спутники знакомятся с повседневной жизнью города Средоточия Мудрости. Еще немного, и миссия их закончится. Кроме Вир Норина и ее. Астронавигатору не так просто разобраться в интеллектуальной верхушке тормансианского общества. А она, Фай Родис, должна протянуть нити между разобщенными классами общества Ян – Ях – между людьми, многократно обманутыми историей, запутанными хитросплетениями политической пропаганды, утомленными скукой и бесцельностью жизни. Без цели не может быть осмысленной борьбы. Здесь самые выразительные слова и заманчивые идеи превратились в пустые заклинания, не имеющие силы. Еще хуже слова-оборотни, в привычное и привлекательное звучание которых исподволь вложен извращенный смысл. Дорога к будущему разбежалась тысячей мелких троп. Ни одна не внушает доверия. Все устои общества и даже просто человеческого общежития здесь полностью разрушены. Законность, вера, правда и справедливость, достоинство человека, даже познание им природы – все уничтожено владычеством аморальных, бессовестных и невежественных людей. Вся планета Ян-Ях превратилась в гигантское пепелище. Пепелище опустошенных душ, сила и достоинство которых тоже растрачены в пустой ненависти, зависти, бессмысленной борьбе. И везде ложь. Ложь стала основой сознания и общественных отношений на несчастной планете.

Беда этого общества, что вся социальная борьба в естественном ходе исторического процесса спустилась на дикий бандитский уровень насилия, подобно племенной вражде, знавшей только цель захвата власти, еды, женщин.

Когда-то борющиеся стороны были связаны определенными морально-религиозными основами и цели были – внедрить свои верования, организацию общества и правила жизни. А теперь борьба за власть совсем упустила из виду человека. Все можно, власть позволена кому угодно – кто сумеет возвыситься. Эти гнусные методы всепозволения внедрились везде и применяются в семье и научной лаборатории, в театре и магазине, не говоря уже об органах власти. И полностью утрачены честь и достоинство человека, ставшие теперь мишенью для уничтожения.

Это ужасное состояние безверия, скепсиса, непонимания пути порождает кроме всего еще шизофрения. По секретным подсчетам, на Тормансе около шестидесяти процентов населения – психически больные. До сих пор «кжи» презирали все, а «джи», запуганные «змееносцами», жили в постоянном страхе. Теперь назревает кризис. «Джи» и «кжи» поняли, что жить так больше нельзя, необходимо сбросить обман и ложь, которыми их опутали. Если удастся показать им правильный путь, разрушить недоверие – тогда можно возвращаться домой!

* * *

«Кораблю – взлет!» Сколько еще дней придется ждать этих волшебных слов! Сколько еще дней придется провести в мансарде и подземелье, пока она приобретет право сказать эти слова Гриф Рифту, становящемуся от тревоги все нетерпеливее. На днях предстоит опять трудное свидание с ним по СДФ. Нужна еще одна девятиножка или хотя бы ее проектор для установки в святилище Трех Шагов.

Засыпая, Родис с грустью подумала о своей «Мере» как о живом существе, оставшемся в садах Цоам.

Она встала при первых лучах светила и едва успела проделать утренние упражнения, как появился «лиловый» и объявил о прибытии (они никогда не приходили, а только «прибывали») специального уполномоченного владыки Ян-Ях. Несколько удивленная ранним посещением, Фай Родис встретилась с низкорослым, полноватым сановником. Золотые змеи на груди и плечах свидетельствовали об очень высоком ранге непосредственного помощника Совета Четырех.

«Змееносец» передал привет от Чойо Чагаса. Земная гостья никоим образом не должна рассматривать свое переселение как изгнание или немилость со стороны владыки. Великий и Мудрый решил, что во дворце ей одиноко и приятнее быть ближе к своим спутникам.

Родис, скрыв улыбку, поблагодарила, прибавив, что здесь она так же далека от города, как и во дворце.

Сановник вздохнул с притворным огорчением. Ян Гао-Юар, сказал он, примет меры, чтобы снабдить ее охраной, которая не мешала бы в прогулках по столице. Родис выразила вежливое сомнение. «Змееносец» спросил, хорошо ли заботятся о ней назначенные на то люди. Поговорив о пустяках, он встал. Скучающее, тупое лицо его сделалось настороженным, острые умные глаза забегали по сторонам. Он наклонился к Родис и едва слышно спросил, может ли она включить машину для защиты от подслушивания. Утвердительно кивнув, Родис повернула циферблат девятиножки, встала перед креслами и выдвинула пластинки излучателей. Магнитный луч обежал углы комнаты, складки занавесей и мебель на случай, если бы там установили новые аппараты. Успокоенный сановник вновь уселся в кресло и, не сводя упорного взгляда с Фай Родис, заговорил о недовольстве народа властью и современной жизнью. Некоторые высшие сановники, понимая это, готовы изменить действующее управление. В частности, у него в руках «лиловые» во главе с самим Ян Гао-Юаром. Если бы Фай Родис помогла ему, то власть Чойо Чагаса и всего Совета Четырех рухнула бы.

– Что я, по-вашему, должна сделать для этого? – спросила Родис.

– Очень немного. Дайте нам несколько ваших машин, – он покосился на СДФ, – и выступите по телевидению с заявлением, что вы на нашей стороне. Мы это беремся устроить.

– И что же произойдет после свержения власти?

– Вам, землянам, будет полная свобода передвижения по планете. Живите у нас сколько угодно, делайте что хотите! И когда придет второй звездолет, то для него также не будет никаких ограничений.

– Это для нас, гостей, а для народа Ян-Ях?

«Змееносец» нахмурился, словно Родис задала ему бестактный вопрос. Он начал пространно и путано говорить о несправедливостях, массовых казнях и пытках, глупых сановниках, ничтожестве трех членов Совета Четырех и большинства Высшего Собрания, специально подобранного Чойо Чагасом из наиболее невежественных и трусливых людей. Но Родис неумолимо возвращала его к существу вопроса, прося перечислить те реальные изменения в жизни планеты, которые последуют за свержением Совета Четырех.

«Змееносец», сердясь, закусывал губу, барабанил пальцами по креслу и, поняв, что невозможно отделаться общими словами, принялся перечислять:

– Мы увеличим количество увеселений. В короткий срок построим много Домов Любви, Окон Жизни, дворцов отдыха на берегах Экваториального моря. Снимем ограничения на сексуальные зрелища, уничтожим ответственность мужчин за начальную стадию воспитания детей… Все это для обоих классов. Ну, а особо для «джи». Надо снять запрещение на передачи из космоса. Я не вижу в этом никакой опасности для государства. Передачи редко уловимы и непонятны…

Родис молча изучала сановника, стараясь понять ход его мыслей, затем медленно проговорила:

– Вы отмените закон о ранней смерти; ни «джи», ни «кжи» больше не будет. Не станете кормить детей фальсифицированными продуктами! Затратите в сотни раз больше средств на воспитание, на лучшие школы, путешествия, на общее улучшение жизни. Построите больше больниц, столовых, жилищ. Создадите музеи. Иными будут науки, искусства. Мы поможем вам изменить и улучшить многое в жизни народа.

– О! Все это гораздо труднее. Планета слишком бедна после Веков Голода. Нельзя все так сразу. Многие наши устроения необходимы. И поверьте, «кжи» счастливы, по-своему конечно. – Он пристально посмотрел на Родис и изрек: – Знаете ли вы, что исторический процесс подобен маятнику, качающемуся взад и вперед, проходящему пики противоположностей и глубокий спад. С нашей победой маятник качнется в пик экономической интенсивности жизни – и тогда…

– Но это же неверно! Фактический ход истории иной. Маятник – всего лишь образ, придуманный людьми однолинейного мышления, не знающими диалектики. Образ родился из страданий в массах людей при мелких изменениях системы управления, без коренной ее перемены. Ведь ничего не изменится, если принять доктрину, противоположную предыдущей, перестроить психологию, приспособиться. Пройдет время, все рухнет, причиняя неисчислимые беды. Ваши экономисты не умеют предвидеть и обороняться от количественно-качественной естественной пульсации жизни. Дело человека – уничтожить эти «маятниковые» страдания.