Текст книги "Бездна"

– Я смотрю у вас был интересный разговор. Я надеюсь, вы не очень расстроитесь, что я помешала?!

– Да нет, что ты! – сразу сказал Дэн. – нашему другу кажется лучьше, он наконец то стал говорить.

Я улыбнулся в ответ, Лис улыбнулась мне.

– Тебе действительно лучше? – Спросила она. – Мы можем уйти, если ты хочешь.

– Да нет что ты , мне приятно, тем более сегодня такой праздник!

Я с трудом произнес столь длинное и эмоциональное предложение, но пришлось сделать усилие иначе Лис скорее всего ушла бы и увела бы за собой Дэна. А я только начал снова чувствовать прелесть вкуса общения с людьми.

– О, да, я не поздравила! Думала ты не хочешь слышать о календарных датах. Но раз ты знаешь… С праздником тебя мой дорогой! Кстати в этом году я решила не печь пирог. Так не хочется напрягаться, да и тебя не будет с нами.

Для Лис Рождество наверное было таким же праздником кА и все другие праздники, я думаю она их вообще не разделяла, разве что только свой день рождения.

Теперь они стали говорить на перебой. Лис часто повторяла те же истории что мне без неё рассказывал Дэн. он останавливал её, но она не слушалась и все равно продолжала, – говорила, что он наверняка что-нибудь забыл.

Потом вдруг сказала:

– Знаешь, Петрик с Саней тоже хотели тебя навестить. Просили позвонить если ты не против. Ты как?

– Конечно, раз уж у меня сегодня развёрнутая аудиенция пусть приходят все!

Она достала из сумочки свой маленький телефон, быстро нашла номер:

– Аллё, Петь, с праздником. Он говорит что не против вас видеть. Приходите. Сегодня он в духе, кажется. Дэн тоже уже здесь.

Через некоторое время приехали ребята. В руках у них было шампанское, торт, охапка цветов. Рождественский ягнёнок из теста. Они смеялись. засыпали меня лепестками роз, пробкой от шампанского чуть не разбили лампу на потолке. Медсестра за переживала не на шутку и закудахтав голосом несушки начала протестовать. Но они успокоили её, выпроводили.

– Жалко тебе нельзя, ну ничего поправишься, выпьешь большую штрафную, мы сосчитаем все, что ты не допил.

– Давайте, ребята, поправляйся! Ура!

– Мне нельзя я за рулём.

– Ну вот Дэн ты опять всё опошлил, не беспокойся я позвоню папиному шофёру.

– Ну, ура! Поправляйся.

Потом за праздник, за дом, потом за каждого присутствующего, потом опять за меня… Я вроде был с ними, а вроде и нет. Ребята не оставляли меня без внимания, но в то же время стали какими то чужими. Их веселье не очень напрягало, за время проведённое в больнице я привык к боли. Всё тело ломило, ныло, зудело. Особенно по началу, но и теперь несколько месяцев спустя боль не оставила меня окончательно, особенно в вечерние часы перед сном. У меня начинала кружиться голова. За окном был слышен звук фейерверков. Зашла взволнованная медсестра и громко объявила, что праздник для моих друзей в этом месте подошёл к концу. Они посмотрели на меня, я кивнул, они ушли, нехотя, но сразу.

В скором времени я уснул, день был тяжелый и необычный.

И вот снова я иду по коридору. Сначала это коридор между людей. Они кричат, смеются, взрываются хлопушки, в вдалеке слышен колокольный звон. Снег хрустит под ногами, на улице темно и почти не видно луны. Чем дальше я иду, тем более размытыми становятся краски. Окуляры моих глаз словно теряют резкость, но я продолжаю идти дальше. Я иду в полном мраке границы коридора потерялись в окружающей меня темноте. Ещё несколько шагов и я стараюсь в темноте нащупать дверную ручку, я её не вижу, но почему то точно знаю, что она там есть, я начинаю понимать, что шёл по коридору именно к этой двери. Я вспоминаю, что за дверью праздник, что я приглашен, меня там джут. Я открываю дверь, и яркий свет наполняет всё вокруг, меня снова окружают люди, они пьют шампанское, смеются, жгут бенгальские огни. Они обнимают меня я обнимаю их, нам весело. Среди них все мои друзья: Дэн, Петрик, Саня и другие. Конечно там есть и Лис. Она в гладком тёмном платье с широко распущенными волосами, в одной руке у неё бокал шампанское в другой бенгальский огонь. Она смеётся и слегка приседает от смеха. Ко мне подходит Дэн с двумя бокалами. Мы обнимаемся, пьём до дна и бьём бокалы об пол, снова обнимаемся. Какие то люди сразу убирают осколки. В углу залы стоит большая ёлка вся украшенная разноцветными игрушками, сверху её венчает летящий ангел с трубой. Лис обращается ко всем и приглашает пройти к столу. Мы медленно начинаем следовать её зову.

Стол большой круглый накрыт белой скатертью, вокруг на высоких стульях уже расселось большинство гостей. Из всего угощения на нём только выпеченный из теста рождественский ягненок. Все гости сидят напротив своих белых круглых тарелок с серебряными ножами и вилками в руках. Они ждут, когда Лис разделит ягнёнка. Лис держит в руках большой зубчатый нож и собирается резать угощение. Всё в комнате начинает меняться и в то же время остаётся прежним. Я не вижу ничего кроме ягненка, который становится младенцем. Я кричу Лис:

– Стой!!!

И слышу в далике ритмичные крики:

– Давай, давай…

Мне становится страшно я хочу проснуться и не могу, я смотрю на младенца, он лежит на большом блюде, словно в соломе, смотрит на меня своими большими глазами и улыбается, так спокойно и по взрослому. Я стараюсь бежать к нему, а на самом деле убегаю, я начинаю кричать и просыпаюсь.

Снова ощущаю невероятной боли, вокруг врачи они говорят, чтоб я успокоился. Медсестра говорит, что у меня был скачёк сердечного давления, она думает, что это из-за посетителей которые устроили у меня сегодня настоящий дебош. Я смотрю на неё и не понимаю о чём она говорит. И я шепчу:

– Там же младенец они убьют его…!

– Умер уже, вчера, точнее с утра сегодня… Ой, о чём это я… Это же в родильной палате. Ладно, отдыхайте лучше.

Я ничего не понял и постарался скорее заснуть. Когда я открыл глаза из окна светило солнце. Седелка принесла мне мой жидкий завтрак. Я проглатывал его ложку за ложкой бессмысленно глядя в окно. За ним снежинки кружились в зимнем танце. Они появлялись из тумана серого неба, как из-за кулис театра, выполняли разные пируэты и летели дальше вниз. Их было так много и они были настолько большими что мне казалось облака пришли в гости с неба на землю и не просто просыпались снегом, а поселилось где-то за моим окном. Я любовался снегом, я думал сам не знаю о чём, я проглатывал ложку за ложкой жидкую безвкусную пищу.

***

К концу зимы, продолжая свои поиски я стал понимать, что без живого участия в жизни Церкви мне не удастся действительно достоверно понять догматы её учения. Это всё равно, что, выражаясь образным языком, заговорить на иностранном языке выучив одну лишь грамматику и написание слов полностью опустив при этом произношение. Поэтому, когда ко мне однажды пришла мать, она регулярно навещала меня все это время, и перед рождеством заходила, в сочельник, только не сказала, что наследующий день рождество. По-моему она стала даже набожной, только не подавала вида. Я попросил её что бы она привела ко мне священника, она обрадовалась и обещала поговорить с отцом Михаилом чтоб тот зашёл ко мне при первой возможности. Потом она села на край моей кровати и долго рассказывала мне о своей жизни. Видимо ей не с кем было, поделится, потому что раньше она этого не делала или делала настолько редко, что я этого не помню.

Я слушал рассказы про её детство, про то как они жили в деревне, потом она поехала учится, и здесь познакомилась с папой…

Она жаловалась, что её снова бросил любовник, с которым она жила уже около четырёх лет. Он, как и все остальные ушёл к молодой, а мама осталась не с чем. У матери было тяжело на душе, я долго молча слушал её и старался отвечать когда этого требовалось.

***

Через два дня ко мне пришёл отец Михаил. Батюшка простой, сердечный, ему, по большому счёту, было практически всё равно до богословских споров. В конце нашего не продолжительного разговора он мне сказал:

– Одно дело читать, а другое делать. Надо тебе исповедоваться и причаститься, попробуй молиться побольше и тебе это поможет. И знай что не мы открываем Бога, а Он Сам открывается нам, тихо и кротко, в тот момент когда мы этого меньше всего ждём. Наша задача подготовить путь, открыть перед ним двери своей души, что бы Он мог пройти в неё и поселится в очищенном от страстей сердце. Помни, что Бог не ломится в закрытую дверь, а стоит, и ждёт пока Ему отворят.

Мне понравился ответ отца Михаила, и я подтвердил его предложение, исповедовать меня и причастить, своим желанием. Поэтому он пришёл в ближайшее воскресенье с запасными Дарами, мы долго читали молитвы, я лёжа а он стоя на коленях. Потом я исповедовался – рассказал ему всю свою жизнь. Странно о проделках, которыми я хвастался перед друзьями, отцу Михаилу было чрезвычайно тяжело рассказывать. Он не ругал меня, ни одним словом не осудил, практически молча выслушал и отпустил грехи. Ближе к вечеру я причастился. Мы прочли благодарственные молитвы и я уснул спокойным сном младенца, словно до шел до желанной точки и заслужив долгожданный привал в полной мере решил насладится спокойным отдыхом. Наверное, тот день был кульминацией моего религиозного подъема, проснувшись, я жалел, что в тот злополучный вечер сев на машину я не поехал к отцу Михаилу, а отправился бессмысленно гонять по дороге.

Тогда я поступил иначе, иначе я поступал и потом.

Следующий день прошёл ровно и плавно словно катился по хорошо накатанным рельсам. Я наслаждался безмятежностью уравновешенных чувств.

Но тот день прошел, прошла и с крывшая его ночь. А утром, ближе к полудню пришел Дэн. Он был взволнован слегка пьян, заметно путался и говорил не впопад. Я понимал что за дежурностью фраз в его визите кроется серьёзная причина.

– Дэн, ты не о здоровье моём спросить пришёл! В чем дело?

– Хм, да… Сегодня, скорее вчера, в общем ночью. Петрик с Саней… в общем, как и ты только на смерть.

Он сел на край моей кровати, локтями упёрся в колени, а руками закрыл лицо. Щёки его пылали от смятения. Новость была настолько ужасная, что я как ошарашенный лежал на кровати и не мог спросить, как и почему это произошло.

Прошло наверное минут пять пока Дэн снова собрался с мыслями. Он достал из кармана фляжку и отхлебнул продолжительным глотком часть содержимого.

– В хлам обдолбанные, видимо от большой радости… – он хлопнул в ладоши, – слетели с моста над железной дорогой.

После этого Дэн замолчал, молчал и я. Мы не хотели это обсуждать, я понимал: от такой же участи проведение спасло меня чудом, я думаю это понимал и Дэн.

Снежинки за окном кружились в безветренном небе, иногда нежно прилипая к стеклу. Я смотрел на них и думал о том, что они очень красивые, думал, что не справедливо их жизнь длится так коротко – всего одну длину падения, а потом они превращаются в однородную массу льда, уходят в землю, они прикрывают её от мороза, наверное, выполняют свой долг. Но по отдельности каждая из них красива только в полёте. Падение это и есть жизнь снежинки.

Странно кода узнаешь, какую то страшную новость редко сразу начинаешь её обдумывать, вначале, очень долго думаешь о чём то отвлеченном, как и я в тот день о снежинках. Мне казалось очень важно понять, как и зачем они живут. Я думал над смыслом их жизни, она казалась такой красивой и короткой.

Я представил, как души холодных, ажурных снежинок собираются из капель пота тёплого океана, как из утренней росы они становятся дождевыми облаками и в бело серых стаях летят на север, что бы вселится в ажурный узор сотканный для них морозом. Над холодными просторами севера происходит их рождение. Они вначале с высоты, как бы в мутной дали, видят мир, для которого покинули лоно приютившего их серого облака. И вряд ли им удаётся сразу различить очертания пока ещё далёкой земли покрытой однородным слоем белого снега. Но, не смотря на это снежинки, стараются предугадать место своего падения, им интересно как примет их земля. Они не знают в какую сторону подует ветер и в каком бешенном танце их может закружить холодная вьюга. С другой стороны ветра может и не быть, тогда они свободно паря, медленно и плавно спустятся вниз привлекаемые общем для всех законом. А может на земле уже потеплело и течет капель зимнего оттепеля, тогда их ажурные грани, сотканные по тончайшему закону природы начнут терять форму еще не долетев до земли и они, обременённые тяжестью талой воды налипнут на ветках деревьев. А может уже вообще наступила весна и трели перелётных птиц встретят их дождевыми каплями. Тогда они станут бестелесными душами раньше, чем достигнут земли. Но всёравно выполнят свой долг питая побеги молодых растений так бережно сохранённые их предшественницами.

Снежинкам, скорее всего всё равно, в каком виде они выполнят свой долг, тем более что он заключается только в том, что бы просто упасть на землю. Людям в отличие от снежинок лучше не падать с высоты, Саня с Петриком доказали это этой ночь. Иначе мы можем не довыполнить свой долг!? Или наш долг, так же как долг снежинок вполне обусловлен общим законом и всё равно приведет к растворению в земле, что бы потом наши души подземными путями собрались в едином течение мирового океана и в месте с паром поднялись к небесам. Жизнь людей обусловлена падением от рождения к смерти, или нет? Люди особенные, они не такие как снежинки? Правда?

– Правда?

– Что, правда?

– Правда, Дэн, что люди не такие как снежинки?

– Снежинки… это те, что падают…? наверное, хотя может и нет. Но точно не такие беззаботные.

– Дэн, а как ты думаешь, может мы падаем так же как снежинки?

– Не знаю, может, и падаем, а может и нет. Мы же всё-таки не снежинки. А что это тебя вдруг?

– Я просто думал, что если снежинки живут только когда падают то может и жизнь людей это падение, снежинки не могут не падать значит если люди на них похожи, то они тоже падают.

– Снежинки не думают о том, как падают, они просто падают и всё. А люди хотят падать, так как им хочется, пытаются выгадать предугадать…

– Дэн, а тебе не кажется, что из-за этого мы не видим всю красоту полета.

– Что ты имеешь в виду?

– Вот смотри если люди падают то какая разница, как падать всё равно не предугадаешь всего и не поймешь где упадешь…

– И что?

– А мы стараемся падать по особенному, хотим управлять полётом знать куда мы приземлимся, стараемся создать парашют в котором нет необходимости. И поэтому нам не хватает времени посмотреть по сторонам увидеть всю красоту жизни…

– Ладно. Понял, что ты имеешь в виду. Сложно тебе, что ни будь ответить… Мне пора идти, зайду ещё завтра, наверное, постараюсь.

Скорее всего, Дэн не понял, того что я хотел сказать, хотя кто знает, я думаю он и не хотел понять. Какое ему было дело до снежинок, когда два его лучших друга насмерть разбились на машине. Он, наверное, подумал что у меня поехала крыша, и в этом, скорее всего, был прав.

Смерть Петрика с Саней что то снова изменили во мне и, по-моему, не в лучшую сторону. В любом случае это событие скинуло меня в глубь бурлящего потока с верхушки волны на которую с таким трудом загребая, я смог заплыть на днях.

После того как Дэн ушёл я снова увидел бездну. Бездну белых снежинок бессмысленно падающих вниз. Они летят с неба и падают вокруг меня. У них нет цели, как у снежинок за окном. Под ними нет земли, которую они должны были бы укрыть от мороза, нет почвы которую они должны оросить и нет мирового океана, из которого они с паром снова взлетели бы к облакам. Я стоял между ними, а может, сними и падал, усердно старался понять, где же я должен приземлится. Но я не видел земли, может, она была слишком далека и белое молоко падающего снега застилало её от меня, а может конца падению, не было вовсе, я не знал. Я не знал, стою или падаю, я просто смотрел на снежинки…

***

На следующий день я ждал Дэна, а пришла Лис. Она была в изящном чёрном платье, волосы её были аккуратно собраны и перевязаны чёрной лентой. Было видно, что она плакала, но первая буря уже прошла.

– К тебе вчера заходил Дэн? Он рассказал?

– Да.

– Почему? Скажи почему? Вначале ты, потом ребята, может нас кто-то проклял? Такое не бывает просто так!

Лис стояла посреди комнаты, нервно теребя большой палец левой руки. Она была взволнована, растерянна, напугана, одновременно.

И снова вопрос:

– Почему?

– Я думаю потому же, почему и снежинки падают, – сказал я ей.

– В смысле?

– Ну, по тому же самому закону…

– Идиот! Ты что шутишь что ли?!

– Не шучу, вчера, после ухода Дэна, я весь день думал про снежинки. И до сих пор не могу понять похожи ли мы на них.

Лис зарыдала на взрыт и, забыв про свою обыкновенную сдержанность резко опустилась на мою кровать, чуть не сломав мне заново ноги. Она обняла меня и плакала, наверное, решила, что я схожу с ума. От неё пахло духами, и виски, а солёные слёза так обильно покидавшие её глаза, капля, за каплей собирались в ложбинке моей ключицы.

Я продолжал думать о снежинках, о коридоре, по которому теперь должны были идти Петрик с Саней. Мне впервые после аварии захотелось выпить. В таких состояниях не чувствуешь душу она куда то уходит из тела, как небожитель не предназначенный для страдания, оставляет его в безысходном одиночестве горькой пьянки.

– Тебя через неделю выпишут, – произнесла сквозь слёзы Лис. – Я буду постоянно с тобой, я не оставлю тебя буду за тобой всегда ухаживать.

Она плакала всё громче и громче, всхлипывала, надрывала лёгкие, словно что-то внутри её рвалось наружу и не как не могло найти выход. Я готов был поверить, что она меня любит, но я не мог себе представить, что лис действительно будет ухаживать за мной.

Лис не уходила очень долго, вечером, заснула возле меня в кресле. Не отходила от меня и утром. Её колотил легкий озноб: скорее всего из-за этого она и не могла расстаться со мной. Лис сказала, что любит меня, я сказал, что люблю её, но я сомневался, что любить это значит нуждаться. А в тот момент Лис нуждалась во мне больше чем всегда. Возможность внезапной смерти словно оголило её перед жизнью. Может так же как и я она почувствовала бездну в душе. Неверное, хотела заслониться от неё любовным чувством, спрятаться в нём как в подушке от ночного кошмара. Мне всё это было знакомо поэтому я не оттолкнул её…

К вечеру второго дня она всё таки ушла.

Лис приходила всю следующую неделю, было похоже, что в ней действительно что то изменилось. Более скромные наряды, меньше манерности, словно она вспомнила о ценности человеческих качеств. С утра она тихо приходила, в то время, пока я ещё спал, садилась рядом в кресло, ждала моего пробуждения. Сама убиралась в палате, не позволяла ухаживать за мной не кому и всё делала сама. Я, начинал думать, что Аполлон победил в ней Диониса, было интересно наблюдать превращение моей прежде строптивой вакханки в музу добродетели. Но внешне я не подавал вида, что заметил в ней перемены, возможно, где-то глубоко в душе не доверял ей, интуитивно ждал подвоха, а может за время болезни степень безразличия во мне настолько возросла, что с лихвой перекрыла прежнюю эмоциональность. Но скорее всего, проводя более подробный анализ я прихожу к выводу, что просто хотел отыграться на ней за всю ту душевную боль, которую она мне причиняла. Конечно это было в высшей мере эгоистично, Лис и так была на грани, но я не осознавал истинного мотива своего безразличия, Вёл себя словно капризный ребёнок на которого наконец то обратили внимание. Лис нравилось такое моё поведение. Она хотела проявиться как заботливая няня, и я предоставил ей такую возможность. Возможно, ещё одной причиной моего поведения являлась удивительная способность людей подстраиваться под интересы друг друга. Это часто происходит совершенно не заметно для самого человека и стоит только одному из нас изменится и в душе другого появляются, словно из тёмного чулана, совершенно не знакомые эмоции и чувства, происхождение которых практически не возможно достоверно объяснить.

Дни недели шли ровно, так как им положено, я окончательно вернулся в реальность. Лис подобно опытному диспетчеру посадила мой самолёт на нужную полосу. У меня просыпался аппетит, вкусовые рецепторы снова с удовольствием различали пищу. Лис готовила мне сама, у неё это хорошо получалось и я не знаю где она успела этому научится. В потаённых уголках моего сердца снова стали скапливаться соки любви к ней. Несмотря на это я не верил в хорошую Лис, не строил планов надежд. Это происходило помимо моей воли, так если бы я выпел сразу много спиртного и считал бы себя трезвым до тех пор, пока оно не растворилось в крови и не накрыло меня хмельным туманом. По этому же сценарию развивались для меня и наши новые отношения. Лис в моей жизни стало настолько много, что я сразу не заметил перемен, но к концу недели уже не представлял своей жизни без неё.

Всю неделю меня беспокоила мысль о Дэне. Он не пришёл на следующий день, не пришел и в течение всей недели. Лис то же не знала где он. Но в отличие от меня её это практически не волновало. Забота обо мне занимала всё её свободное время и в её душе не было места для других проблем, она забыла про них. Скорей всего именно для этого Лис за мной так старательно ухаживала. Она хотела забыть всё то что открыло перед ней её бездну, пустота которой пугала своей пустотой, по другому не скажешь. Нет ничего страшнее бездны – вечно-бесконечного ничто, страшнее судьбы снежинки у которой нет земли, на которую она бы могла упасть. Отсутствие цели, отсутствие конца, бессмысленный конец. Всё это она переживала и от этого старалась убежать. Она как и я пыталась поймать в кулак солнечного зайчика, а он, не смотря на все усилия постоянно оказывается снаружи сжатых ладоней. У каждого человека есть своя бездна, и мы все оказываемся в подобных ситуациях, при этом на удивление одинаково стараемся из неё выбраться. Разница лишь в том что мы по разному объясняем своё поведение, оформляем его разноцветной мишурой собственной индивидуальности.

Одни и те же события влияют на людей по разному, но все события одинаково делятся на жизнеобразующие и случайные. Поэтому для меня смерть Санька с Петриком явилась причиной унылого безразличия, а для Лис это событие явилось сильным потрясением. И, так же, как и я в своё время пытался заполнить свою бездну ей, она пыталась заполнить свою мной. Это я и называю ловить в кулак солнечного зайчика, то есть стараться спрятать во мраке для себя кусочек света. Лис, в отличие от меня не разжигала костёр вакханалии, ей хватило этих забав раньше, теперь они просто утонули в темноте бездны на фоне бесконечности. Её солнечным зайчиком было бережное отношение ко мне. По модулю наше с ней поведение в подобной ситуации абсолютно не отличалось: крайне отрицательное мое, крайне положительное её, это ничего не значит по сравнению с бесконечным мраком. Попыток убежать от него может быть миллионы и все они одинаковы и бессмысленны, кроме одной. Каждый тезис требует адекватного антитезиса. Тезис абсолютных категорий требует антитезиса на том же уровне, любая диалектика терпит фиско на этом уровне и все, что укладывается в понятия дробных категорий, не может не на йоту, избавить от ощущения бесконечной бездны. Поэтому моя огненная страсть к Лис и её нежная забота обо мне – две стороны одной фальшивой монеты, которой мы хотели откупиться от собственной бессмысленности. Пол года назад я гнал на машине старался убежать – мужской аргумент, Лис сейчас старалась заполнить нежностью – женский аргумент. Вот и вся разница в нашем поведение.

Я не уверен, что тогда настолько же ясно осознавал все, о чём сейчас говорю. Да, даже если бы и осознавал, то всё равно вряд ли смог бы что-то сделать. Физиология и эмоции имеют такую сильную власть и настолько другую природу нежели мышление, что часто человек осознавая пагубность своего положения, не может ничего изменить. А что говорить о том кто до конца не понимает, во что влип!

Я снова позволял Лис всё. Только теперь она хотела совершенно другого, чем прежде, и я смог дать ей это другое. Мне всегда казалось, что люди расстаются после того, как кто-то из них меняется, единственный способ избежать разрыва – меняться вместе. Иногда это удаётся, иногда нет. Наши отношения с Лис были на грани. Мы менялись, изменился я, но события повернулись таким образом, что вслед за мной изменилась и Лис. Мы снова вместе, мы снова идеальная пара. Я инвалид – она заботливая сиделка. Раньше: я кутила Лис роковая женщина. Я задаю себе вопрос: «изменилось ли при этом раскладе что-то?» и я отвечаю на него: «нет!».

Дома

Время прошло, и я лежу в мягкой кровати своей спальни, словно и не было больничной палаты, медсестер, адских болей, неприятного звука аппаратуры. Всё это в прошлом, и не касается меня. Рядом со мной моя любимая Лис – нежная и заботливая седелка, моё утешение и радость. Она оградила меня от всех и всего, словно стала фильтром моей жизни. Теперь всё преломлялось через призму её отношения, даже близкие друзья и родные.

Холодные снежинки больше не беспокоили меня, их сменили трели прилетевших птиц, а ручьи талой воды унесли последние воспоминания о них. Мы с Лис жили в моём загородном доме, в вдалеке от городского шума, в единстве с природой. Моё здоровье шло на поправку, заботы лис и весенние настроение творили чудеса! Оковы, приковывающие меня к пастели, распались вместе с зимними морозами я, уже, вполне успешно передвигался на инвалидной коляске, и много времени проводил на свежем воздухе в сопровождение Лис. Большую часть времени мы проводили в одиночестве, нас практически никто не навещал, только по средам и субботам приходила убираться, моя старая домработница. Я по-прежнему много читал, но теперь уже скорее просто для развлечения.

Мать уехала в Италию и открыла там свой небольшой шоколадный магазинчик, поэтому мы с ней общались только по электронной почте. Дэна я уже не видел давно, с ним творилось, что-то странное, и никто не мог понять почему. Мы с Лис организовали свой полноценный мир, в котором вполне успешно существовали без постороннего вмешательства. Она отлучалась только по выходным для того, что бы сделать необходимые покупки. Всё остальное время мы были вместе. У нас не было грандиозных планов, мы не пытались добиться никакой цели, мы просто жили прекрасными мелочами, находили счастье в минутах и не замечали часы. Нам никто не мешал и никто не был нужен. Тихая и спокойная жизнь на моей вилле не только не тяготила, а наоборот была в сладость.

Когда я думал, что заботы лис надолго не хватит, я ошибался, она продолжала заботиться о мене также как в первый день после смерти Петрика с Саней. Казалось её нежность даже наращивается, и она словно натренировавшись лучше справляется со своим образом: нежной, любящей и заботливой. Я шёл дальше по своему жизненному пути. В детстве, ночью, когда я открывал глаза – темнота пугала меня, и я скорее старался снова закрыть их, что бы погрузится в сказочный мир снов. В больнице темнота бездны испугала меня, так же как и в детстве, темнота ночи, я закрыл глаза – убежал.

Иногда светящиеся гнилушки на болоте принимаешь за полноценный источник света, зажав такую в кулаке можно подумать, что смог поймать солнечного зайчика, но на деле это не так. Я сидел в обнимку с флюриминесцентно светящимся огоньком и думал: вот он, мой солнечный зайчик. Я перестал замечать бездну.

Когда по телевизору показывают страшное кино и его не приятно смотреть дальше, то телевизор можно просто выключить. В жизни можно просто закрыть глаза и сделав вид, что, не заметил пройти мимо. Мы с Лис закрыли глаза на всё кроме нас самих, стали друг для друга ширмой, от того чего хотели избежать. Мы создали иллюзорную реальность, наполнили её нежной чувственностью и думали победить бездну. Но снежинки не могут не падать с неба на землю, даже если, они вдруг подхваченные сильным порывом ветра, изменят свою траекторию настолько, что возомнят себя, не снежинками, а, например, воробьями, вольными в полёте. Мы с Лис были такими снежинками, забывшими о том кто они и где они.

***

Начинали цвести сады, вишнёвые деревья, словно барашки на гребне волны блестели белой пеной в лучах утреннего солнца. Свежий весенний воздух был пропитан ароматами первоцветов, которые в изобилие вырвались на поверхность из полной соков помолодевшей земли. Мы с Лис прогуливались по лесу, скорее она прогуливала меня, на моем инвалидном кресле.

Я смотрел на неё, как и прежде, любовался, Лис собирала цветы, тихонько насвистывала себе под нос детскую песенку: «братец яков, братец яков…». Медленно перебирая колёса своей коляски я покатил к реке, неспокойные воды которой стремительно неслись в низ по течению. Я смотрел на воду, слушал трели прилетевших птиц, вдыхал ароматы весны, мне, почему то начало казаться, что моё счастье очень зыбкое, я словно терял его. Лис уже собрала букетик синих пролесков и медленно перешагивая в такт своей песенки направлялась ко мне.

– Лис ты будешь со мной, всегда…?

Дэн

– Ау, Дэн! – Нет Дэна. А где же он? Приходил на прошлой недели, во второй раз, после того как меня выписали из больницы. Но это был не он. Точнее не тот Дэн, к которому я привык. Пустой манекен остался от моего друга. Как будто он выплюнул душу и забыл где это сделал. Четвертый наркодеспансер признал его лечение бесполезным. А Дену не было до этого никакого дела, словно жгучая пещяная буря сорвала лепестки с его ромашек, и сыростью могильного склепа наполнялась комната в которую он входил. Жизнь его была подытожена, она протекала от прихода к приходу, он выбрал такую форму самоубийства. Дэна, как молочный коктейль, сквозь трубочку, выпила тоска и наверное банальным было бы предполагать, что единственной причиной этого была преждевременная смерть Петрика с Саней. Свои мало кому известные потоки текли в душе Дэна и практически невозможно определить причину его гибели. Бездна? Нет вряд ли он также как и я ощущал её. Бездна, это моя метафора, а у Дэна, наверное, была своя. Но с моей точки зрения Дэн скорее всего почувствовал пустоту внутри себя и не нашёл ничего такого, что могло бы иметь хоть какое не будь объективное оправдание. Возможно, в этом есть доля геройства, настолько непредвзято рассмотреть себя, что бы абсолютно всё подвергнуть сомнению. К сожалению Дэна привело это в могилу.

Облака цвета седого дыма, клубились между небом и землёй, издеваясь над прохожими мелкой дождевой пылью. Две чёрные машины, как в страшном кино, одновременно остановились у бордюра. Из первой вылезли мы с Лис, счастливая пара молодожёнов. Из другой остатки Дэна, окружённые элементами его семьи. Одна из лучших и последняя из перебранных клиник для душевно больных наркоманов, была к услугам моего несчастного друга. Нежную и добрую душу, которого терзали демоны не состоявшегося счастья. Несколько рослых людей, в белых халатах, особого фасона, являющегося визитной карточкой этой клиники, приняли Дэна под руки и аккуратно повели в сторону стеклянного здания, окружённого кустами отцветших роз и высокими туями. Мы долго смотрели в след этой процессии. Кто-то из женщин изредка всхлипывал. Потом все уехали и мы остались вдвоем с Лис, её правая рука лежала на моём плече, а левой она обнимала мою спину, мы долго стояли, так обнявшись молча, словно похоронили своё прошлое.