Текст книги "Стрекоза и Муравей"

Пастух и море

 
Пастух в Нептуновом соседстве[32]32
  В Нептуновом соседстве – рядом с морем.


[Закрыть] близко жил:
На взморье, хижины уютной обитатель,
Он стада малого был мирный обладатель
        И век спокойно проводил.
Не знал он пышности, зато не знал и горя,
        И долго участью своей
Довольней, может быть, он многих был царей.
        Но, видя всякий раз, как с Моря
Сокровища несут горами корабли,
Как выгружаются богатые товары
        И ломятся от них анбары,
И как хозяева их в пышности цвели,
        Пастух на то прельстился;
Распродал стадо, дом, товаров накупил,
        Сел на корабль – и за́ Море пустился.
Однако же поход его не долог был;
        Обманчивость, Морям природну,
Он скоро испытал: лишь берег вон из глаз,
        Как буря поднялась;
Корабль разбит, пошли товары ко́ дну,
        И он насилу спасся сам.
        Теперь опять, благодаря Морям,
Пошёл он в пастухи, лишь с разницею тою,
        Что прежде пас овец своих,
        Теперь пасёт овец чужих
Из платы. С нуждою, однако ж, хоть большою,
Чего не сделаешь терпеньем и трудом?
        Не спив того, не съев другова,
Скопил деньжонок он, завёлся стадом снова,
И стал опять своих овечек пастухом.
        Вот, некогда, на берегу морском,
         При стаде он своём
         В день ясный сидя
         И видя,
Что на Море едва колышется вода
         (Так Море присмирело),
И плавно с пристани бегут по ней суда:
«Мой друг! – сказал, – опять ты денег
                                                                      захотело,
        Но ежели моих – пустое дело!
        Ищи кого иного ты провесть,
        От нас тебе была уж честь.
        Посмотрим, как других заманишь,
А от меня вперёд копейки не достанешь».
 
 
Баснь эту лишним я почёл бы толковать;
        Но ка́к здесь к слову не сказать,
        Что лучше верного держаться,
Чем за обманчивой надеждою гоняться?
Найдётся тысячу несчастных от неё
        На одного, кто не был ей обманут,
         А мне, что́ говорить ни станут,
         Я буду всё твердить своё:
Что́ впереди – бог весть; а что моё – моё!
 

Лев на ловле

 
Собака, Лев, да Волк с Лисой
        В соседстве как-то жили,
         И вот какой
         Между собой
        Они завет все положили:
        Чтоб им зверей съсобща ловить,
И что́ наловится, всё поровну делить.
Не знаю, как и чем, а знаю, что сначала
        Лиса оленя поимала,
        И шлёт к товарищам послов,
        Чтоб шли делить счастливый лов:
        Добыча, право, недурная!
Пришли, пришёл и Лев; он, когти разминая
        И озираючи товарищей кругом,
         Делёж располагает
        И говорит: «Мы, братцы, вчетвером»,
И на́четверо он оленя раздирает. —
Теперь, давай делить! Смотрите же, друзья:
         Вот эта часть моя
         По договору;
Вот эта мне, как Льву, принадлежит
                                                                   без спору;
Вот эта мне за то, что всех сильнее я;
А к этой чуть из вас лишь лапу кто протянет,
         Тот с места жив не встанет».
 

Орёл и пчела

 
Счастли́в, кто на чреде труди́тся знаменитой:
         Ему и то уж силы придаёт,
Что подвигов его свидетель целый свет.
 

 
Но сколь и тот почтен, кто, в низости
                                                                    сокрытый,
        За все труды, за весь потерянный
                                                                            покой,
        Ни славою, ни почестьми не льстится,
         И мыслью оживлён одной:
         Что к пользе общей он трудится.
 
 
Увидя, как Пчела хлопочет вкруг цветка,
Сказал Орёл однажды ей с презреньем:
         «Как ты, бедняжка, мне жалка,
        Со всей твоей работой и с уменьем!
Вас в улье тысячи всё лето лепят сот:
         Да кто же после разберёт
         И отличит твои работы?
         Я, право, не пойму охоты:
Трудиться целый век, и что ж иметь
 

 
                                                                    в виду?..
Безвестной умереть со всеми наряду!
         Какая разница меж нами!
Когда, расширяся шумящими крылами,
         Ношуся я под облаками,
         То всюду рассеваю страх:
Не смеют от земли пернатые подняться,
Не дремлют пастухи при тучных их стадах;
Ни лани быстрые не смеют на полях,
         Меня завидя, показаться».
Пчела ответствует: «Тебе хвала и честь!
Да продлит над тобой Зевес свои щедроты!
А я, родясь труды для общей пользы несть,
         Не отличать ищу свои работы,
Но утешаюсь тем, на наши смотря соты,
Что в них и моего хоть капля мёду есть».
 

Паук и пчела

 
         По мне таланты те негодны,
         В которых Свету пользы нет,
Хоть иногда им и дивится Свет.
 
 
        Купец на ярмарку привёз полотны;
Они такой товар, что надобно для всех.
         Купцу на торг пожаловаться грех:
         Покупщиков отбою нет; у лавки
         Доходит иногда до давки.
Увидя, что товар так ходко и́дет с рук,
         Завистливый Паук
        На барыши Купца прельстился;
        Задумал на продажу ткать,
        Купца затеял подорвать
И лавочку открыть в окошке сам решился.
Основу основал, проткал насквозь всю ночь,
        Поставил свой товар на диво,
        Засел, надувшися спесиво,
 

 
        От лавки не отходит прочь
И думает: лишь только день настанет,
То всех покупщиков к себе он переманит.
Вот день настал: но что ж? Проказника
                                                                          метлой
        Смели и с лавочкой долой.
        Паук мой бесится с досады.
«Вот, – говорит, – жди праведной награды!
На весь я свет пошлюсь, чьё тонее тканьё:
         Купцово иль моё?» —
        «Твоё: кто в этом спорить смеет? —
Пчела ответствует, – известно то давно;
        Да что́ в нём проку, коль оно
        Не одевает и не греет?»
 

Пловец и море

 
На берег выброшен кипящею волной,
Пловец с усталости в сон крепкий погрузился;
Потом, проснувшися, он Море клясть пустился.
        «Ты, – говорит, – всему виной!
        Своей лукавой тишиной.
        Маня к себе, ты нас прельщаешь
И, заманя, нас в безднах поглощаешь».
Тут Море, на себя взяв Амфитриды[33]33
  Амфитриды – Амфитрида – в древнегреческой мифологии богиня и царица океана, жена Посейдона.


[Закрыть] вид,
        Пловцу, явяся, говорит:
        «На что винишь меня напрасно!
Плыть по водам моим ни страшно, ни опасно;
Когда ж свирепствуют морские глубины́,
Виной тому одни Эоловы сыны[34]34
  Эоловы сыны – Эол – в греческой мифологии повелитель ветров.


[Закрыть]:
         Они мне не дают покою.
Когда не веришь мне, то испытай собою:
Как ветры будут спать, отправь ты корабли,
         Я неподвижнее тогда земли».
 
 
И я скажу совет хорош, не ложно;
Да плыть на парусах без ветру невозможно.
 

Свинья

 
Свинья на барский двор когда-то затесалась;
Вокруг конюшен там и кухонь наслонялась;
        В сору, в навозе извалялась;
В помоях по уши до сыта накупалась:
         И из гостей домой
         Пришла свинья-свиньёй.
«Ну, что ж, Хавронья, там ты видела такого? —
         Свинью спросил пастух. —
         Ведь и́дет слух,
Что всё у богачей лишь бисер да жемчу´г;
А в доме, так одно богатее другого?»
Хавронья хрюкает: «Ну, право, порют вздор.
        Я не приметила богатства никакого:
        Всё только лишь навоз, да сор;
А, кажется, уж, не жалея рыла,
         Я там изрыла
        Весь задний двор».
 

 
Не дай Бог никого сравненьем мне обидеть!
Но как же критика Хавроньей не назвать,
        Который, что ни станет разбирать,
        Имеет дар одно худое видеть?
 

Конь и всадник

 
Какой-то Всадник так Коня себе нашколил[35]35
  Нашколил – выучил, надрессировал.


[Закрыть].
        Что делал из него всё, что изволил;
        Не шевеля почти и поводов,
        Конь слушался его лишь слов.
«Таких коней и взнуздывать напрасно»,
         Хозяин некогда сказал:
        «Ну, право, вздумал я прекрасно!»
И, в поле выехав, узду с Коня он снял.
         Почувствуя свободу,
        Сначала Конь прибавил только ходу
         Слегка,
И, вскинув голову, потряхивая гривой,
         Он выступкой пошёл игривой,
         Как будто теша Седока.
Но, сметя, как над ним управа не крепка,
         Взял скоро волю Конь ретивой:
Вскипела кровь его и разгорелся взор;
        Не слушая слов всадниковых боле,
         Он мчит его во весь опор
         Черезо всё широко поле.
Напрасно на него несчастный Всадник мой
         Дрожащею рукой
        Узду накинуть покушался:
        Конь боле лишь серчал[36]36
  Серчать – сердиться, злиться.


[Закрыть] и рвался,
И сбросил, наконец, с себя его долой;
         А сам, как бурный вихрь, пустился,
         Не взвидя света, ни дорог,
Поколь, в овраг со всех махнувши ног,
         До смерти не убился.
         Тут в горести Седок
«Мой бедный Конь! – сказал, – я стал виною
         Твоей беды!
         Когда бы не´ снял я с тебя узды, —
         Управил бы наверно я тобою:
         И ты бы ни меня не сшиб,
         Ни смертью б сам столь жалкой
                                                                    не погиб!»
 
 
        Как ни приманчива свобода,
         Но для народа
        Не меньше гибельна она,
Когда разумная ей мера не дана.
 

Кукушка и орёл

 
Орёл пожаловал Кукушку в Соловьи.
         Кукушка, в новом чине,
         Усевшись важно на осине,
         Таланты в музыке свои
         Выказывать пустилась;
         Глядит – все прочь летят,
Одни смеются ей, а те её бранят.
         Моя Кукушка огорчилась
И с жалобой на птиц к Орлу спешит она.
«Помилуй! – говорит, – по твоему веленью
         Я Соловьём в лесу здесь названа;
 

 
         А моему смеяться смеют пенью!» —
«Мой друг! – Орёл в ответ, – я царь, но я
                                                                          не Бог.
Нельзя мне от беды твоей тебя избавить.
Кукушку Соловьём честить я мог заставить;
Но сделать Соловьём Кукушку я не мог».
 

Мирская сходка

 
         Какой порядок ни затей,
Но если он в руках бессовестных людей,
         Они всегда найдут уловку,
Чтоб сделать там, где им захочется, сноровку.
 
 
В овечьи старосты у Льва просился Волк.
         Стараньем кумушки Лисицы,
        Словцо о нём замолвлено у Львицы.
Но так как о Волках худой на свете толк,
И не сказали бы, что смотрит Лев на лицы,
        То велено звериный весь народ
         Созвать на общий сход,
         И расспросить того, другого,
Что́ в Волке доброго он знает иль худого.
Исполнен и приказ: все звери созваны.
На сходке голоса чин-чином собраны:
         Но против Волка нет ни слова,
        И Волка велено в овчарню посадить.
         Да что же Овцы говорили?
        На сходке ведь они уж, верно, были? —
        Вот то́-то нет! Овец-то и забыли!
        А их-то бы всего нужней спросить.
 

Мот и ласточка

 
         Какой-то молодец,
В наследство получа богатое именье,
Пустился в мотовство и при большом раденье
         Спустил всё чисто; наконец,
         С одною шубой он остался,
И то лишь для того, что было то зимой —
         Так он морозов побоялся.
        Но, Ласточку увидя, малый мой
И шубу промотал. Ведь это все, чай, знают,
         Что ласточки к нам прилетают
         Перед весной:
Так в шубе, думал он, нет нужды никакой:
К чему в ней кутаться, когда во всей природе
К весенней клонится приятной всё погоде
И в северную глушь морозы загнаны! —
         Догадки малого умны;
Да только он забыл пословицу в народе:
Что ласточка одна не делает весны.
И подлинно: опять отколь взялись морозы,
        По снегу хрупкому скрыпят обозы,
Из труб столбами дым, в оконницах стекло
         Узорами заволокло.
От стужи малого прошибли слёзы,
И Ласточку свою, предтечу тёплых дней,
Он видит на снегу замёрзшую. Тут к ней,
Дрожа, насилу мог он вымолвить сквозь зубы:
        «Проклятая! сгубила ты себя;
         А, понадеясь на тебя,
И я теперь не вовремя без шубы!»
 

Лягушка и вол

 
Лягушка, на лугу увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
         Она завистлива была.
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
 

 
        «Смотри-ка, ква́кушка, что́, буду ль я
                                                                с него?» —
Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» —
«Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
         Ну, каково?
Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего». —
«Ну, как теперь?» – «Всё то ж».
         Пыхтела да пыхтела
И кончила моя затейница на том,
         Что, не сравнявшися с Волом,
         С натуги лопнула и – околела.
 
 
         Пример такой на свете не один:
И диво ли, когда жить хочет мещанин,
         Как именитый гражданин,
А сошка мелкая, как знатный дворянин.
 

Волк и волчонок

 
Волчонка Волк, начав помалу приучать
         Отцовским промыслом питаться,
        Послал его опушкой прогуляться;
А между тем велел прилежней примечать,
         Нельзя ль где счастья им отведать,
         Хоть, захватя греха,
         На счёт бы пастуха
         Позавтракать иль пообедать!
         Приходит ученик домой
И говорит: «Пойдём скорей со мной!
Обед готов; ничтó не может быть вернее:
         Там под горой
        Пасут овец, одна другой жирнее;
         Любую стоит лишь унесть
         И съесть;
А стадо таково, что трудно перечесть». —
«Постой-ка, – Волк сказал, —
                                   сперва мне ведать[37]37
  Ведать – знать.


[Закрыть] надо,
         Каков пастух у стада?» —
         «Хоть говорят, что он
        Не плох, заботлив и умён,
Однако стадо я обшёл со всех сторон
И высмотрел собак: они совсем не жирны,
        И плохи, кажется, и смирны». —
         «Меня так этот слух»,
Волк старый говорит: «не очень к стаду
                                                                            манит;
         Коль подлинно не плох пастух,
        Так он плохих собак держать не станет.
         Тут тотчас попадёшь в беду!
Пойдём-ка, я тебя на стадо наведу,
        Где сбережём верней мы наши шкуры:
Хотя при стаде том и множество собак,
         Да сам пастух дурак;
А где пастух дурак, там и собаки дуры».
 

Слон на воеводстве

 
         Кто знатен и силён,
         Да не умён,
Так худо, ежели и с добрым сердцем он.
 
 
На воеводство был в лесу посажен Слон.
        Хоть, кажется, слонов и умная порода,
        Однако же в семье не без урода:
         Наш Воевода
         В родню был толст,
         Да не в родню был прост;
        А с умыслу он мухи не обидит.
         Вот добрый Воевода видит:
        Вступило от овец прошение в Приказ:
«Что волки-де совсем сдирают кожу с нас». —
«О, плуты! – Слон кричит, – какое
                                                             преступленье!
         Кто грабить дал вам позволенье?»
А волки говорят: «Помилуй, наш отец!
         Не ты ль нам к зи́ме на тулупы
Позволил лёгонький оброк собрать с овец?
        А что они кричат, так овцы глупы:
 

 
Всего-то при́дет с них с сестры по шкурке
                                                                             снять;
        Да и того им жаль отдать». —
«Ну то-то ж, – говорит им Слон, —
                                                                     смотрите!
        Неправды я не потерплю ни в ком:
         По шкурке, так и быть, возьмите;
        А больше их не троньте волоском».
 

Тень и человек

 
Шалун какой-то тень свою хотел поймать:
Он к ней, она вперёд; он шагу прибавлять,
        Она туда ж; он, наконец, бежать:
Но чем он прытче, тем и тень скорей бежала,
         Всё не даваясь, будто клад.
        Вот мой чудак пустился вдруг назад;
Оглянется: а тень за ним уж гнаться стала.
 
 
        Красавицы! слыхал я много раз:
Вы думаете что? Нет, право, не про вас;
А что бывает то ж с фортуною у нас;
         Иной лишь труд и время губит,
        Стараяся настичь её из силы всей;
Другой как кажется, бежит совсем от ней:
Так нет, за тем она сама гоняться любит.
 

Крестьянин и змея

 
         К Крестьянину вползла Змея
        И говорит: «Сосед! начнём жить дружно!
Теперь меня тебе стеречься уж не нужно;
Ты видишь, что совсем другая стала я
И кожу нынешней весной переменила».
Однако ж Мужика Змея не убедила.
        Мужик схватил обух
И говорит: «Хоть ты и в новой коже,
        Да сердце у тебя всё то же».
        И вышиб из соседки дух.
 
 
Когда извериться в себе ты дашь причину,
        Как хочешь, ты меняй личину:
        Себя под нею не спасёшь,
И что́ с Змеёй, с тобой случиться может то ж.
 

Демьянова уха

 
         «Соседушка, мой свет!
         Пожалуйста, покушай». —
«Соседушка, я сыт по горло». – «Нужды нет,
         Ещё тарелочку; послушай:
        Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» —
«Я три тарелки съел». – «И, полно, что
                                                                      за счёты:
         Лишь стало бы охоты, —
         А то во здравье: ешь до дна!
         Что́ за уха! Да как жирна:
 

 
Как будто янтарём подёрнулась она.
         Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Ещё хоть ложечку! Да кланяйся, жена!» —
Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
        Однако же ещё тарелку он берёт:
         Сбирается с последней силой
И – очищает всю. «Вот друга я люблю! —
Вскричал Демьян. – Зато уж чванных
                                                                  не терплю.
 

 
Ну, скушай же ещё тарелочку, мой милой!»
         Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
         Схватя в охапку
         Кушак и шапку,
         Скорей без памяти домой —
        И с той поры к Демьяну ни ногой.
 
 
Писатель, счастлив ты, коль дар прямой
                                                                       имеешь:
Но если помолчать во время не умеешь
         И ближнего ушей ты не жалеешь:
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.
 

Бочка

 
        Приятель своего приятеля просил,
Чтоб Бочкою его дни на́ три он ссудил.
         Услуга в дружбе – вещь святая!
Вот, если б дело шло о деньгах, речь иная:
Тут дружба в сторону, и можно б отказать;
         А Бочки для чего не дать?
        Как возвратилася она, тогда опять
         Возить в ней стали воду.
И всё бы хорошо, да худо только в том:
Та Бочка для вина брана откупщиком,
И настоялась так в два дни она вином,
        Что винный дух пошёл от ней
                                                                      во всём:
Квас, пиво ли сварят, ну даже и
                                                               в съестном.
         Хозяин бился с ней близ году:
        То выпарит, то ей проветриться даёт;
         Но чем ту Бочку ни нальёт,
        А винный дух всё вон нейдёт,
И с Бочкой, наконец, он принуждён
                                                                 расстаться.
 
 
Старайтесь не забыть, отцы, вы басни сей:
        Ученьем вредным с юных дней
        Нам сто́ит раз лишь напитаться,
А там во всех твоих поступках и делах,
        Каков ни будь ты на словах,
        А всё им будешь отзываться.
 

Синица

 
        Синица на́ море пустилась;
         Она хвалилась,
        Что хочет море сжечь.
Расславилась тотчас о том по свету речь.
Страх обнял жителей Нептуновой столицы;
         Летят стадами птицы;
А звери из лесов сбегаются смотреть,
Как будет Океан и жарко ли гореть.
 

 
И даже, говорят, на слух молвы крылатой,
        Охотники таскаться по пирам
Из первых с ложками явились к берегам,
        Чтоб похлебать ухи такой богатой,
Какой-де откупщик и самый тароватый
        Не давывал секретарям.
Толпятся: чуду всяк заранее дивится,
Молчит и, на море глаза уставя, ждёт;
        Лишь изредка иной шепнёт:
«Вот закипит, вот тотчас загорится!»
        Не тут-то: море не горит.
        Кипит ли хоть? – и не кипит.
И чем же кончились затеи величавы?
Синица со стыдом всвояси уплыла;
        Наделала Синица славы,
         А моря не зажгла.
 
 
        Примолвить к речи здесь годится,
Но ничьего не трогая лица:
        Что делом, не сведя конца,
        Не надобно хвалиться.
 

Колос

 
На ниве, зыблемый погодой, Колосок,
         Увидя за стеклом в теплице
И в неге, и в добре взлелеянный цветок,
        Меж тем, как он и мошек веренице,
И бурям, и жарам, и холоду открыт,
        Хозяину с досадой говорит:
«За что́ вы, люди, так всегда несправедливы,
Что кто умеет ваш утешить вкус иль глаз,
        Тому ни в чём отказа нет у вас,
А кто полезен вам, к тому вы нерадивы?
        Не главный ли доход твой с нивы:
А посмотри, в какой небрежности она!
С тех пор, как бросил ты здесь в землю
                                                                          семена,
Укрыл ли под стеклом когда нас от ненастья?
        Велел ли нас полоть иль согревать
И приходил ли нас в засуху поливать?
Нет: мы совсем расти оставлены на счастье,
        Тогда как у тебя цветы,
Которыми ни сыт, ни богатеешь ты,
Не так, как мы, закинуты здесь в поле, —
За стёклами растут в приюте, в неге, в холе.
Что́ если бы о нас ты столько клал забот?
         Ведь в будущий бы год
         Ты собрал бы сам-сот,
И с хлебом караван отправил бы в столицу.
Подумай, выстрой-ка пошире нам теплицу». —
         «Мой друг, – хозяин отвечал, —
Я вижу, ты моих трудов не примечал.
Поверь, что главные мои о вас заботы.
Когда б ты знал, какой мне стоило работы
        Расчистить лес, удобрить землю вам:
        И не было конца моим трудам.
Но толковать теперь ни время, ни охоты,
         Ни пользы нет.
Дождя ж и ветру ты проси себе у неба;
А если б умный твой исполнил я совет,
То был бы без цветов и был бы я без хлеба».
 
 
         Так часто добрый селянин,
         Простой солдат иль гражданин,
        Кой с кем своё сличая состоянье,
         Приходят иногда в роптанье.
Им можно то ж почти сказать и в оправданье.