Текст книги "Стрекоза и Муравей"

Комар и пастух

 
Пастух под тенью спал, надеяся на псов,
         Приметя то, змея из-под кустов
         Ползёт к нему, вон высунувши жало;
         И Пастуха на свете бы не стало:
Но сжаляся над ним, Комар, что было сил,
         Сонливца укусил.
         Проснувшися, Пастух змею убил;
Но прежде Комара спросонья так хватил,
         Что бедного его как не бывало.
 
 
         Таких примеров есть немало:
Коль слабый сильному, хоть движимый
                                                                        добром,
        Открыть глаза на правду покусится,
        Того и жди, что то же с ним случится,
         Что с Комаром.
 

Крестьянин и лисица

 
«Скажи мне, кумушка, что у тебя за страсть
         Кур красть?» —
Крестьянин говорил Лисице, встретясь с нею.
         «Я, право, о тебе жалею!
         Послушай, мы теперь вдвоём,
Я правду всю скажу: ведь в ремесле твоём
         Ни на волос добра не видно.
Не говоря уже, что красть и грех и стыдно,
         И что бранит тебя весь свет;
 

 
         Да дня такого нет,
Чтоб не боялась ты за ужин иль обед
         В курятнике оставить шкуры!
         Ну, стоют ли того все куры?» —
         «Кому такая жизнь сносна? —
         Лисица отвечает. —
Меня так всё в ней столько огорчает,
         Что даже мне и пища не вкусна.
Когда б ты знал, как я в душе честна!
 

 
        Да что же делать? Нужда, дети;
Притом же иногда, голубчик кум,
         И то приходит в ум,
Что я ли воровством одна живу на свете?
Хоть этот промысел мне точно острый нож». —
         «Ну, что ж? —
Крестьянин говорит. – Коль вправду ты
                                                                    не лжёшь,
         Я от греха тебя избавлю
         И честный хлеб тебе доставлю;
Наймись курятник мой от лис ты охранять:
Кому, как не Лисе, все лисьи плутни знать?
        Зато ни в чём не будешь ты нуждаться
И станешь у меня как в масле сыр кататься».
         Торг слажен; и с того ж часа́
         Вступила в караул Лиса.
Пошло у мужика житьё Лисе привольно;
        Мужик богат, всего Лисе довольно;
         Лисица стала и сытей,
         Лисица стала и жирней,
        Но всё не сделалась честней:
        Некраденый кусок приелся скоро ей;
         И кумушка тем службу повершила,
         Что, выбрав ночку потемней,
         У куманька всех кур передушила.
 
 
         В ком есть и совесть, и закон,
         Тот не украдет, не обманет,
         В какой бы нужде ни был он;
         А вору дай хоть миллион —
         Он воровать не перестанет.
 

Лев и волк

 
        Лев убирал за завтраком ягнёнка[38]38
  Убирал ягнёнка – здесь: ел ягнёнка.


[Закрыть];
         А собачонка,
         Вертясь вкруг царского стола,
У Льва из-под когтей кусочек урвала;
И Царь зверей то снёс, не огорчась нимало:
        Она глупа ещё и молода была.
        Увидя то, на мысли Волку вспало[39]39
  На мысли вспало – пришло в голову.


[Закрыть],
         Что Лев, конечно, не силён,
         Коль так смирён:
И лапу протянул к ягнёнку также он.
         Ан вышло с Волком худо:
        Он сам ко Льву попал на блюдо.
Лев растерзал его, примолвя так: «Дружок,
        Напрасно, смо́тря на собачку,
Ты вздумал, что тебе я также дам потачку:
Она ещё глупа, а ты уж не щенок!»
 

Крестьянин и топор

 
Мужик, избу рубя, на свой Топор озлился;
        Пошёл топор в худых; Мужик взбесился:
         Он сам нарубит вздор,
        А виноват во всём Топор:
Бранить его, хоть как, Мужик найдёт причину.
«Негодный! – он кричит однажды, – с этих
                                                                                 пор
Ты будешь у меня обтёсывать тычину[40]40
  Тычина – палка, хворостина.


[Закрыть],
        А я, с моим уменьем и трудом,
         Притом с досужестью[41]41
  Досужесть – способность к какому-либо делу.


[Закрыть] моею,
        Знай, без тебя пробавиться[42]42
  Пробавиться – обойтись без чего-либо.


[Закрыть] умею
         И сделаю простым ножом, —
        Чего другой не срубит топором». —
«Рубить, что мне велишь, моя такая доля»,
Смиренно отвечал Топор на окрик злой:
         «И так, хозяин мой,
         Твоя святая воля,
        Готов тебе я всячески служить;
Да только ты смотри, чтоб после не тужить:
         Меня ты попусту иступишь,
         А всё ножом избы не срубишь».
 

Булыжник и алмаз

 
Потерянный Алмаз валялся на пути;
Случилось, наконец, купцу его найти.
         Он от купца
         Царю представлен,
        Им куплен, в золоте оправлен,
И украшением стал царского венца.
        Узнав про то, Булыжник развозился,
Блестящею судьбой Алмаза он прельстился
И, видя мужика, его он просит так:
         «Пожалуйста, земляк,
        Возьми меня в столицу ты с собою!
За что́ здесь под дождём и в слякоти я ною?
        А наш Алмаз в чести, как говорят.
Не понимаю я, за что́ он в знать попался?
Со мною сколько лет здесь рядом он валялся;
Такой же камень он, и мне набитый брат.
Возьми ж меня. Как знать? Коль там
                                                                 я покажуся,
То также, может быть, на дело пригожуся».
Взял камень мужичок на свой тяжёлый воз,
        И в город он его привёз.
Ввалился камень мой и думает, что разом
        Засядет рядом он с Алмазом;
Но вышел для него случа́й совсем иной:
Он точно в дело взят, но взят для мостовой.
 

Котёнок и скворец

 
        В каком-то доме был Скворец,
         Плохой певец;
        Зато уж филосо́ф презнатный,
        И свёл с Котёнком дружбу он.
Котёнок был уж котик преизрядный,
        Но тих и вежлив, и смирён.
Вот как-то был в столе Котёнок обделён.
        Бедняжку голод мучит:
Задумчив бродит он, скучаючи постом;
        Поводит ласково хвостом
         И жалобно мяучит.
 

 
        А филосо́ф Котёнка учит —
И говорит ему: «Мой друг, ты очень прост,
        Что терпишь добровольно пост;
А в клетке над носом твоим висит щеглёнок:
        Я вижу, ты прямой Котёнок». —
«Но совесть…» – «Как ты мало знаешь свет!
         Поверь, что это сущий бред
 

 
И слабых душ одни лишь предрассудки,
А для больших умов – пустые только шутки!
         На свете кто силён,
         Тот делать всё волён.
Вот доказательства тебе и вот примеры». —
        Тут, выведя их на свои манеры,
Он философию всю вычерпал до дна.
Котёнку натощак понравилась она:
         Он вытащил и съел щеглёнка.
        Разлакомил кусок такой Котёнка,
Хотя им голода он утолить не мог.
        Однако же второй урок
        С большим успехом слушал
И говорит Скворцу: «Спасибо, милый кум!
        Наставил ты меня на ум».
И, клетку разломав, учителя он скушал.
 

Два мальчика

 
«Сенюша, знаешь ли, покамест, как баранов,
         Опять нас не погнали в класс,
Пойдём-ка да нарвём в саду себе
                                                             каштанов!» —
        «Нет, Федя, те каштаны не про нас!
        Ты знаешь ведь, ка́к дерево высоко:
         Тебе, ни мне туда не влезть,
         И нам каштанов тех не есть!» —
         «И, милый, да на что́ ж догадка!
Где силой взять нельзя, там надобна ухватка.
         Я всё придумал: погоди!
        На ближний сук меня лишь подсади.
         А там мы сами умудримся —
        И до́сыта каштанов наедимся».
Вот к дереву друзья со всех несутся ног.
Тут Сеня помогать товарищу принялся,
         Пыхтел, весь потом обливался,
И Феде, наконец, вскарабкаться помог.
         Взобрался Федя на приволье:
Как мышке в закроме, вверху ему раздолье!
        Каштанов там не только всех
                                                             не съесть, —
         Не перечесть!
         Найдётся чем и поживиться,
         И с другом поделиться.
Что́ ж! Сене от того прибыток вышел мал:
Он, бедный, на низу облизывал лишь губки;
Федюша сам вверху каштаны убирал,
А другу с дерева бросал одни скорлупки.
 
 
         Видал Федюш на свете я, —
         Которым их друзья
Вскарабкаться наверх усердно помогали,
А после уж от них – скорлупки не видали!
 

Белка

 
В деревне, в праздник, под окном
         Помещичьих хоро́м,
         Народ толпился.
На Белку в колесе зевал он и дивился.
Вблизи с берёзы ей дивился тоже Дрозд:
Так бегала она, что лапки лишь мелькали
        И раздувался пышный хвост.
 

 
«Землячка старая, – спросил тут Дрозд, —
                                                                     нельзя ли
        Сказать, что́ делаешь ты здесь?» —
«Ох, милый друг! тружусь день весь:
Я по делам гонцом у барина большого;
        Ну, некогда ни пить, ни есть,
        Ни даже духу перевесть».
И Белка в колесе бежать пустилась снова.
«Да, – улетая, Дрозд сказал, – то ясно мне,
Что ты бежишь – а всё на том же ты окне».
 
 
        Посмотришь на дельца иного:
Хлопочет, мечется, ему дивятся все:
        Он, кажется, из кожи рвётся,
Да только всё вперёд не подаётся,
        Как Белка в колесе.
 

Волк и лисица

 
         Охотно мы дарим,
        Что́ нам не надобно самим.
        Мы это басней поясним,
Затем, что истина сноснее вполоткрыта.
 
 
Лиса, курятники накушавшись досыта,
И добрый ворошок припрятавши в запас,
Под стогом прилегла вздремнуть в вечерний
                                                                                 час.
Глядит, а в гости к ней голодный Волк
                                                                        тащи́тся.
        «Что, кумушка, беды! – он говорит, —
Ни косточкой не мог нигде я поживиться;
        Меня так голод и мори́т;
        Собаки злы, пастух не спит,
         Пришло хоть удавиться!» —
        «Неужли?» – «Право так». —
                                                «Бедняжка-куманёк!
Да не изволишь ли сенца? Вот целый стог:
         Я куму услужить готова».
А куму не сенца, хотелось бы мясного —
         Да про запас Лиса ни слова.
         И серый рыцарь мой,
         Обласкан по́ уши кумой,
         Пошёл без ужина домой.
 

Волки и овцы

 
Овечкам от Волков совсем житья не стало,
        И до того, что, наконец,
Правительство зверей благие меры взяло
        Вступиться в спа́сенье Овец, —
        И учреждён Совет на сей конец.
Большая часть в нём, правда, были Волки;
Но не о всех Волках ведь злые толки.
        Видали и таких Волков, и многократ;
         Примеры эти не забыты, —
         Которые ходили близко стад
        Смирнёхонько – когда бывали сыты.
Так почему ж Волкам в Совете и не быть?
         Хоть надобно Овец оборонить,
        Но и Волков не вовсе ж притеснить.
Вот заседание в глухом лесу открыли;
         Судили, думали, рядили
         И, наконец, придумали закон.
        Вот вам от слова в слово он:
        «Как скоро Волк у стада забуянит,
        И обижать он Овцу станет,
        То Волка тут властна Овца,
         Не разбираючи лица,
Схватить за шиворот и в суд тотчас
                                                             представить,
        В соседний лес иль в бор».
В законе нечего прибавить, ни убавить.
        Да только я видал: до этих пор —
Хоть говорят: Волкам и не спускают —
 

Ворона

 
Когда не хочешь быть смешон,
Держися звания, в котором ты рождён.
Простолюдин со знатью не роднися:
         И если карлой сотворён,
         То в великаны не тянися,
         А помни свой ты чаще рост.
 
 
Утыкавши себе павлиным перьем хвост,
Ворона с Павами пошла гулять спесиво —
        И думает, что на неё
        Родня и прежние приятели её
        Все заглядятся, как на диво;
        Что Павам всем она сестра,
        И что пришла её пора
Быть украшением Юнонина двора[43]43
  Юнонин двор – в римской мифологии Юнона богиня брака и материнства, супруга Юпитера; павлин, по легенде, был посвящён богине Юноне, супруге Юпитера.


[Закрыть].
Какой же вышел плод её высокомерья?
Что Павами она ощипана кругом,
И что, бежав от них, едва не кувырком,
        Не говоря уж о чужом,
На ней и своего осталось мало перья.
 

 
Она было назад к своим; но те совсем
        Заклёванной Вороны не узнали,
         Ворону вдосталь ощипали,
        И кончились её затеи тем,
        Что от Ворон она отстала,
         А к Павам не пристала.
 
 
Я эту басенку вам былью поясню.
Матрёне, дочери купецкой, мысль припала,
         Чтоб в знатную войти родню.
         Приданого за ней полмиллиона.
         Вот выдали Матрёну за Барона.
Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз
Попрёком, что она мещанкой родилась,
А старая за то, что к знатным приплелась:
         И сделалась моя Матрёна
         Ни Пава, ни Ворона.
 

Осёл и мужик

 
         Мужик на лето в огород
         Наняв Осла, приставил
Ворон и воробьёв гонять нахальный род.
        Осёл был самых честных правил:
Ни с хищностью, ни с кражей незнаком:
Не поживился он хозяйским ни листком,
И птицам, грех сказать, чтобы давал потачку;
Но Мужику барыш был с огорода плох.
Осёл, гоняя птиц, со всех ослиных ног,
        По всем грядам и вдоль и поперёг,
         Такую поднял скачку,
Что в огороде всё примял и притоптал.
        Увидя тут, что труд его пропал,
         Крестьянин на спине ослиной
         Убыток выместил дубиной.
 

 
«И ни́што! – все кричат, – скотине поделом!
         С его ль умом
         За это дело браться?»
 
 
А я скажу, не с тем, чтоб за Осла вступаться;
Он, точно, виноват (с ним сделан и расчёт),
         Но, кажется, не прав и тот,
Кто поручил Ослу стеречь свой огород.
 

Мальчик и червяк

 
Не льстись предательством ты счастие
                                                                        сыскать!
У самых тех всегда в глазах предатель низок,
Кто при нужде его не ставит в грех ласкать;
И первый завсегда к беде предатель близок.
Крестьянина Червяк просил его пустить
         В свой сад на лето погостить.
        Он обещал вести себя там честно,
Не трогая плодов, листочки лишь глодать,
И то, которые уж станут увядать.
Крестьянин судит: «Как пристанища не дать?
Ужли от Червяка в саду мне будет тесно?
        Пускай его себе живёт.
Притом же важного убытку быть не может,
        Коль он листочка два-три сгложет».
Позволил: и Червяк на дерево ползёт;
Нашёл под веточкой приют от непогод:
         Живёт без нужды, хоть не пышно,
         И про него совсем не слышно.
Меж тем уж золотит плоды лучистый Царь,
Вот в самом том саду, где также спеть всё
                                                                            стало,
        Наливное, сквозное, как янтарь,
При солнце яблоко на ветке дозревало.
Мальчишка был давно тем яблоком пленён:
Из тысячи других его заметил он:
         Да доступ к яблоку мудрён.
        На яблоню Мальчишка лезть не смеет,
        Её тряхнуть он силы не имеет
И, словом, яблоко достать не знает как.
Кто ж в краже Мальчику помочь взялся?
                                                                          Червяк.
        «Послушай, – говорит, – я знаю это,
                                                                              точно
        Хозяин яблоки велел снимать;
Так это яблоко обоим нам непрочно;
        Однако ж я берусь его достать,
Лишь поделись со мной. Себе ты можешь
                                                                              взять
Противу моего хоть вдесятеро боле;
        А мне и самой малой доли
        На целый станет век глодать».
Условье сделано: Мальчишка согласился;
Червяк на яблоню – и работа́ть пустился;
        Он яблоко в минуту подточил.
        Но что ж в награду получил?
        Лишь только яблоко упало,
И с семечками съел его Мальчишка мой;
        А как за долей сполз Червяк долой,
То Мальчик Червяка расплющил под пятой:
 

Лев и мышь

 
У Льва просила Мышь смиренно позволенья
Поблизости его в дупле завесть селенье
И так примолвила: «Хотя де здесь, в лесах,
         Ты и могуч и славен;
         Хоть в силе Льву никто не равен,
И рёв один его на всех наводит страх,
        Но будущее кто угадывать возьмётся —
Как знать? кому в ком нужда доведётся?
        И как я ни мала кажусь,
А, может быть, подчас тебе и пригожусь». —
«Ты! – вскрикнул Лев, – Ты, жалкое
                                                                     созданье!
         За эти дерзкие слова
        Ты стоишь смерти в наказанье.
 

 
         Прочь, прочь отсель, пока жива —
        Иль твоего не будет праху».
Тут Мышка бедная, не вспомняся от страху,
Со всех пустилась ног – простыл её и след.
Льву даром не прошла, однако ж, гордость
 

 
                                                                                 эта:
Отправяся искать добычи на обед,
         Попался он в тенета.
Без пользы сила в нём, напрасен рёв и стон,
         Как он ни рвался, ни метался,
        Но всё добычею охотника остался,
И в клетке на показ народу увезён.
Про Мышку бедную тут поздно вспомнил он,
         Что бы помочь она ему сумела,
         Что сеть бы от её зубов не уцелела,
         И что его своя кичливость съела.
 
 
         Читатель, истину любя,
Примолвлю к басне я, и то не от себя —
         Не попусту в народе говорится:
         Не плюй в колодезь, пригодится
         Воды напиться.
 

Крестьянин и лошадь

 
        Крестьянин засевал овёс;
        То видя, Лошадь молодая
        Так про себя ворчала, рассуждая:
«За делом столько он овса сюда принёс!
        Вот, говорят, что люди нас умнее:
Что может быть безумней и смешнее,
         Как поле целое изрыть,
         Чтоб после рассорить
         На нём овёс свой попустому?
Стравил бы он его иль мне, или гнедому;
Хоть курам бы его он вздумал разбросать,
Всё было б более похоже то на стать;
Хоть спрятал бы его: я видела б в том
                                                                      скупость;
А по́пусту бросать! Нет, это просто глупость».
Вот к осени, меж тем, овёс тот убран был,
И наш Крестьянин им того ж Коня кормил.
 
 
        Читатель! Верно, нет сомненья,
Что не одобришь ты конёва рассужденья;
Но с самой древности, в наш даже век,
         Не так ли дерзко человек
         О воле судит Провиденья,
         В безумной слепоте своей,
Не ведая его ни цели, ни путей?
 

Лиса-строитель

 
Какой-то Лев большой охотник был до кур;
        Однако ж у него они водились худо:
         Да это и не чудо!
        К ним доступ был свободен чересчур.
         Так их то крали,
         То сами куры пропадали.
Чтоб этому помочь убытку и печали,
Построить вздумал Лев большой курятный
                                                                              двор,
        И так его ухитить и уладить,
        Чтобы воров совсем отвадить,
А курам было б в нём довольство и простор.
         Вот Льву доносят, что Лисица
         Большая строить мастерица —
         И дело ей поручено,
С успехом начато и кончено оно:
         Лисой к нему приложено
         Всё, и старанье и уменье.
Смотрели, видели: строенье – загляденье!
А сверх того всё есть, чего ни спросишь тут:
Корм под носом, везде натыкано насесток,
        От холоду и жару есть приют,
И укромонные местечки для наседок.
         Вся слава Лисаньке и честь!
        Богатое дано ей награжденье,
         И тотчас повеленье:
На новоселье кур немедля перевестъ.
         Но есть ли польза в перемене?
         Нет: кажется, и крепок двор,
         И плотен и высок забор —
         А кур час от часу всё мене.
        Отколь беда, придумать не могли.
Но Лев велел стеречь. Кого ж подстерегли?
         Тое ж Лису-злодейку.
Хоть правда, что она свела строенье так,
Чтобы не ворвался в него никто, никак,
Да только для себя оставила лазейку.
 

Дуб и трость

 
С Тростинкой Дуб однажды в речь вошёл.
«Поистине, роптать ты в праве на природу, —
Сказал он, – воробей, и тот тебе тяжёл.
Чуть лёгкий ветерок подёрнет рябью воду,
        Ты зашатаешься, начнёшь слабеть
        И так нагнёшься сиротливо,
        Что жалко на тебя смотреть.
Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и вихрям, и грозам,
         Стою и твёрд, и прям,
Как будто б ограждён ненарушимым миром.
Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.
        Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих покрытой,
От непогод бы я быть мог тебе защитой;
         Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова владенья:
Конечно, нет совсем у ней о вас раденья». —
«Ты очень жалостлив, – сказала Трость
                                                                  в ответ, —
Однако не крушись: мне столько худа нет.
        Не за себя я вихрей опасаюсь;
         Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
        Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе они грозят!
То правда, что ещё доселе их свирепость
         Твою не одолела крепость,
И от ударов их ты не склонял лица;
         Но – подождём конца!»
        Едва лишь это Трость сказала,
        Вдруг мчится с северных сторон
И с градом, и с дождём шумящий аквилон.
Дуб держится, – к земле Тростиночка
                                                                      припала.
        Бушует ветр, удвоил силы он,
         Взревел – и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.
 

Совет мышей

 
Когда-то вздумалось Мышам себя прославить
        И, несмотря на кошек и котов,
        Свести с ума всех ключниц, поваров,
И славу о своих делах трубить заставить
        От погребов до чердаков;
А для того Совет назначено составить,
В котором заседать лишь тем, у коих хвост
         Длиной во весь их рост:
Примета у Мышей, что тот, чей хвост
                                                                      длиннее,
         Всегда, умнее
         И расторопнее везде.
Умно ли то, теперь мы спрашивать не будем;
Притом же об уме мы сами час то судим
        По платью, иль по бороде.
Лишь нужно знать, что с общего сужденья
Всё длиннохвостых брать назначено в Совет;
        У коих же хвоста к несчастью нет,
Хотя б лишились их они среди сраженья,
Но так как это знак иль неуменья,
         Иль нераденья,
        Таких в Совет не принимать,
Чтоб из-за них своих хвостов не растерять.
Всё дело слажено; повещено собранье,
        Как ночь настанет на дворе;
        И, наконец, в мучном ларе
         Открыто заседанье.
        Но лишь позаняли места,
Ан, глядь, сидит тут крыса без хвоста.
Приметя то, седую Мышь толкает
         Мышонок молодой
        И говорит: «Какой судьбой
        Бесхвостая здесь с нами заседает?
        И где же делся наш закон?
Дай голос, чтоб её скорее выслать вон.
Ты знаешь, как народ бесхвостых наш
                                                                   не любит;
И можно ль, чтоб она полезна нам была,
Когда и своего хвоста не сберегла?
Она не только нас, подполицу всю губит».
А Мышь в ответ: «Молчи! всё знаю я сама;
        Да эта крыса мне кума».