Текст книги "Философия истории во Франции"

§ 3. Нарратив истории П. де Баранта

Проспер де Барант (1782–1866) разделял идеи Французской революции, был крупным дипломатическим деятелем, служившим также и в России, и являлся автором многочисленных литературных и научных трудов, среди которых наибольшую известность приобрела его книга «История герцогов Бургундских». Предисловие к этой книге содержало важные теоретические положения, которые стали манифестом нарративной школы.

В политико-философском плане эта работа представляла интересы Реставрации, выразителей которых прозвали «доктринёрами». Основу «доктринёрства» составляли: защита принципов свободы, поиск средств сочетания «прогресса» и «традиции», отказ как от ортодоксальности и догматизма роялистов, так и от строго рациональных построений левобуржуазных либералов.

Философско-исторический фундамент концепции Баранта, как и доктринёрских теорий в целом, образовывала идея исторической закономерности. Любые исторические события предстают через связь причин и следствий, образуют систему закономерностей, которая наделяет мир социальных явлений логическим единством. Все в общественной жизни неразрывно взаимосвязано, исключая тем самым всякую случайность, а каждый «элемент» социальной реальности, сохраняя свою специфику, становится симптомом общего исторического процесса.

Например, великие политики могут реализовывать свои мелкие частные интересы, подчиняться своим личным страстям и эмоциям, но при этом в результате этого могут быть решены грандиозные задачи, имеющие значение для всех граждан. Человек получает господство над временем, потому что благодаря этому оно будет удовлетворять его потребности. Но все это становится возможным благодаря тому, что сам человек является продуктом и символом своего времени. Малозначительные причины, частные случаи, индивидуальные капризы могут только ускорять или замедлять приход неизбежного, которое, невзирая ни на какие препятствия, все равно пробьется и утвердит себя. Случай предстает здесь покорным слугой необходимости, и задача истории в связи с этим заключается в том, чтобы продемонстрировать библейское положение о неведении людей творимого ими, хотя само содеянное оказывается осуществлением заранее предписанного.

Тем не менее Барант категорически не соглашался с обвинениями его в фатализме. Видеть в его теории фатализм, как полагал Барант, возможно только из-за его собственной устремленности ко всестороннему познанию существующей связи следствий с их причинами, частного с общим, благодаря чему может быть достигнуто понимание совместимости исторической необходимости и свободы воли.

Из признания существования Провидения не обязательно должно следовать отрицание свободы человека. Провидение определяет исключительно конечную цель и решающие этапы исторического развития, что позволяет человеку проявлять себя как свободное существо. Он сам решает, какими путями ему идти к цели. Один может сопровождаться кровавыми событиям и большими утратами, а другой – быть безболезненным и менее трагичным.

Барант различает Провидение и рок. Если бы Провидение было равнозначно року, человек не мог бы извлекать из истории уроки и на их основании становиться, в частности, и более нравственным. Провидение подразумевает свободу, чтобы у человека была такая возможность – действовать согласно своей воле. Окончательный замысел Провидения этой воле неизвестен, она оказывается его своеобразным слепым орудием. Поэтому более важными являются даже не столько совершенные людьми поступки, потому что нередко делается то, что не задумывалось делать, сколько сами намерения, цели, за которые и возлагается ответственность. Намерения, а не результаты, становятся критерием нравственности. Тем самым у Баранта мы находим обоснование возможности сочетания исторической закономерности (детерминизма) с нравственной ответственностью.

Правитель, берущий на себя ответственность перед народом и историей, тем самым содействует Провидению и помогает обществу быстрее решать стоящие перед ним задачи. В этом состоит его принципиальное отличие от авантюриста во власти, который своими интригами только множит проблемы, замедляющие социальное развитие. Хороший правитель должен отвечать не столько за определение целей, которые надо достичь (иначе для каждого исторического деятеля можно было бы подыскать оправдание), сколько за выбор направления и характер осуществления движения. Такое понимание позволяло Баранту провести границу между его идеями и фаталистическими представлениями:

1. Человек нравственно свободен и ответственен за свои действия. Существующая «сила вещей» не является жестким предписанием реализации тех или иных событий и поступков, потому что к ее сути относится обозначение только общего вектора развития, который может даваться в самых различных видах и их сочетаниях.

2. Провидение связано с разумностью (мира и истории), а фатум указывает на действие слепых и неразумных сил. Поскольку человек является разумным существом, то он может распознавать планы Провидения, открывать которые ему и помогает история. Установление законов истории позволяет прогнозировать ее будущее, что делает саму историю фактом предвидения. Поэтому ценность истории определяется не столько тем, что она представляет нам примеры поведения в схожих обстоятельствах, сколько возможностью открывать социальные закономерности, выявлять условия развития общества и требования времени, которые в связке с прошлым благоприятствуют наступлению будущего.

Барант призывал беречь традиции, потому что никакие изменения не могут сразу же преобразовать общество. Поэтому радикальное стремление революции быстро переустроить общественную жизнь ошибочно. Необходимо сохранять наследие прошлого, ставшее традицией, что дает возможность каждому народу иметь свой путь развития и быть самобытным, даже если в конечном итоге всем предначертано достижение единой цели. В силу справедливости факта многообразия исторических судеб формы государственного устройства должны находиться в согласии с нуждами, обычаями, традициями, нравами и историей конкретного народа. Благо любого народа зависит от его неразрывной связи с культурными и историческими корнями собственной страны.

В основе критики Барантом философии истории лежит как раз таки показанная им значимость традиции. Вместо того чтобы исследовать прошлое, философы предвзято начинают его осуждать. Исторические события и личности не могут оцениваться безотносительно к той эпохе, частью которой они являются, – их необходимо рассматривать и понимать исходя из господствующих в это время нравственных и культурных ценностей. Только благодаря такому погружению в исторический материал можно предотвращать поспешные как позитивные, так и негативные оценки прошлого, которые делаются через призму современного положения дел в обществе. Философско-обобщенные суждения историков о тех или иных исторических событиях и личностях как о преступных, безнравственных, бесчеловечных или, наоборот, попытки возвеличивать их в качестве образцовых по причине их соответствия гуманным представлениям современности всегда будут неточны и несправедливы по отношению к прошлому.

Барант предлагает «нарративный» метод изучения истории, благодаря которому можно будет предотвращать появление и распространение отмеченных предрассудков и искажений истории. «Безличный» характер этого метода позволит читателю пережить все те состояния, которые проживались людьми прошлого.

Для понимания истории важно пробудить в себе чувство эмпатии, насколько это возможно вжиться в человека прошлого, чтобы видеть мир его глазами и воспринимать обстоятельства жизни в контексте его жизни. Только такой подход обеспечивает правильное формирование знания о прошлом. Воздерживаться от суждений, избегать личных оценок – в этом состоит задача историка. История раскрывается историку только в том случае, когда он настраивается воспринимать прошлое в горизонте тех оценок, которые были присущи людям этого прошлого, а также через последовательное рассмотрение оценок, даваемых следующими за ними поколениями. Барант считает, что история не творится логикой, как поэзия не слагается правилами грамматики. В правду истории включены столкновения человеческих эмоций, чувств, интересов и представлений, которые как порождают исторические события, так и искаженно или непредсказуемо их воспроизводят. Поэтому для талантливого и захватывающего изложения правды истории, как и в творчестве, необходим дар воображения. История как наука невозможна без воображения, так как благодаря ему обретается объективность прошлого. Поэтому бесстрастность исторической науки XVIII в. лишает ее истинности, она не может быть образцом, потому что история представляет всю палитру человеческой жизни, включая страсти, надежды, иллюзии, ошибки и заблуждения.

Барант в нарративной истории видел возможность достижения объективности и непредвзятости при формальной организации исторического материала, благодаря чему можно выявлять и показывать его философское, нравственное и пророческое содержание.

§ 4. О. Тьерри об историческом становлении французской нации

В политический контекст истории Франции понятие «нация» входит через переименование в 1512 г. Священной Римской империи в Священную Римскую империю германской нации. Однако полноценную значимость в рамках исторического познания оно приобретает только в XIX в., чему во многом способствовали Огюстен Тьерри (1795–1856) и «школа историков периода Реставрации» (Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Тьер, В. Кузен и др.). По существу, современное понимание нации формировалось именно в лоне французской культуры, прежде всего в результате Французской революции 1789 г. и учреждения Первой Французской республики (1792 г.), государственное оформление которой и привело к появлению такой ценности, фиксирующей единство народа и суверенный статус государства.

Обратившись к изучению истории Франции, Тьерри вступил в полемику с аристократической теорией Буленвилье, в которой закреплялся «германский миф» об истоках происхождения французов (от франков) и справедливость установления такого порядка. В противовес этому мифу он связывает создание первой «национальной династии» с выбором на престол Гуго Капета. С этого момента (с 987 г.) возникает французская государственность, фундамент которой был заложен Капетингами (условно галлами, т. е. уже королями Франции, а не королями франков).

Тьерри указывает на то, что французы являются наследниками вышедших из коммун галлов, которые составили третье сословие, завоеванное германцами. Согласно Тьерри, развитие истории под водительством Провидения продемонстрировало бесперспективность попыток закрепить такое господство франков. Французская революция как раз таки стала апогеем длившейся века (V–XVIII вв.) борьбы за свободу «народа побежденных», против его угнетателей – «народа победителей».

Рассматривая историю Франции под таким углом зрения, как противостояние франков и галлов, «народов», полярно представленных аристократией и крестьянами, Тьерри задается вопросом: что же лежит в основании столь несчастной для французов исторической судьбы, лишившей нацию свободы и благ, которые с нею приходят. Сами французы в этом не были повинны, потому что им всегда было присуще стремление к таким благам. Его реализации помешали внешние причины – вторжение германцев. В результате Тьерри существующий социальный конфликт объясняет не посредством выявления универсальных законов, которые обуславливают характер и динамику социальной истории, а через признание некоего стоящего над историей рока. Этот рок обрушил на Францию иноземное завоевание, которое стало ее своеобразным «первородным грехом».

Однако такой вывод не означал, что только высвобождающееся третье сословие исторически было предначертано в качестве судьбы Франции. Позиция Тьерри не была столь однобокой, она предполагала синтетический подход, показывающий историю Франции как результат смешения разных племен, а не только взаимодействия между собой франков и галлов. По мере роста государства в него входили другие этносы, становившиеся его неотъемлемым содержанием. Такой критический взгляд на «германский миф», претендующий быть для нации креационистской основой, определяющей ее генезис, указывал на то, что не существует универсального закона исторического развития.

Отрицание такого универсализма позволяло Тьерри подвергать критике просветителей с их философскими воззрениями на историю, согласно которым между эпохами французской истории не существует принципиальных различий. Тьерри, наоборот, полагал, что с V по XVIII в. эта история никогда не представляла собой развитие одного народа с общим для него истоком и языком, с одними и теми же нравами, социальными и политическими потребностями.

Вместе с тем самому ему не всегда удавалось удержаться от оценок истории Франции с точки зрения современности. К примеру, обращаясь к Средним векам, в своих описаниях он зачастую использует понятия, характерные для XIX в., такие как «гражданская война», «иностранное вторжение», «революция» и др., а также, несмотря на отказ представлять становление французской нации как однородный процесс, раскрывал его как «войну двух рас» – дворянской знати и третьего сословия.

§ 5. Взгляд на эволюцию в исторической концепции Ф. Гизо

Конституционализм, которого придерживался Франсуа Гизо (1787–1874), не позволял ему как-то существенно выделять значимость германцев для истории Франции. Тем не менее его историография не могла обойти стороной этот факт и не подчеркнуть ту огромную, положительную с его точки зрения, роль, которую оказали на развитие французской культуры и нации германские «завоеватели». Благодаря этому внешнему влиянию не только Франция смогла обрести свое лицо, но и Европа в целом стала своеобразной цивилизацией. Европейский человек через это влияние смог осознать, что его самобытность должна выражать идею свободы. Это позволило ему избавиться от тотальной подчиненности церкви или государства, которые поглощали человека в других цивилизациях, наделило его чувством самостоятельности, дало ему возможности для личного развития, подразумевающего не только заботу о себе, цели и права, но также и социальные обязательства и ответственность перед обществом и государством. Гизо представил древнегерманскую свободу как дикую, потому что в то время для германских племен еще не существовали религиозные или государственные авторитеты, которые бы они могли поставить выше силы воли человека: в полной власти самого человека принимать решение о том, что ему следует делать. Готовность рисковать и преодолевать свои страхи тогда ценилась выше готовности подчиняться.

Согласно Гизо, именно в этом бесстрашии и независимости германцев (а не в их традициях и способах организации) и состояла та сила, с помощью которой они смогли завоевать римский мир и распространить свое господство на людей, населявших обширные его территории.

В этой почти анархической свободе Гизо видел истоки более зрелой идеи свободы, которая начала проявляться уже на закате правления французских королей в высоких чиновничьих кругах. Свобода в этот период стала отождествляться с правом каждого человека действовать как он считает для себя нужным и возможным, вместе с тем учитывая интересы других, чтобы им не навредить.

Однако первоначально Гизо полагал, что буржуазные революции, несмотря на то, что они сопряжены с различного рода ущербами, должны приветствоваться, ибо они выполняют важнейшую историческую миссию – освобождают порабощенные классы. Тем самым в исторической науке Франции Гизо стал одним из родоначальников теории классовой борьбы. Но со временем, после оценки революционных событий 1848 г., он приходит к выводу, что, в отличие от революции 1789 г., революция рабочего класса несет опасность среднему классу – она уже направлена на борьбу с буржуазным устройством, сторонником которого был Гизо. Поэтому, чтобы упредить революционные настроения и сохранить власть в руках буржуазии, лучше совершать государственные перевороты. Теперь Гизо видит в революциях гибельный путь, никому не дающий выигрыша. С помощью же переворота можно решить назревшие проблемы, не привлекая для этого народ, успокоить который можно будет, предложив ему наиболее предпочтительную форму правления – конституционную монархию.

§ 6. Эклектическая философия истории В. Кузена

Виктор Кузен (1792–1867) смог посмотреть на философию и историю как на взаимосвязанные явления, по мере своего развития постоянно воздействующие друг на друга, поэтому в Сорбонне он вместе с курсом по истории философии читал лекции и по философии истории. В них он отдавал предпочтение вопросам философии истории, что позволяло ему обосновывать значимость для философии ее истории, связь с которой объясняет философии ее логику. Эти курсы пользовались огромной популярностью не у одного поколения студентов, влияя тем самым на интеллектуальную атмосферу Франции.

В истории философии за Кузеном закрепилось представление как об эклектичном философе, однако в данном случае не следует эклектику наделять отрицательным значением. Идею «эклектизма» здесь надо ассоциировать с идеей эволюции, с историческим развитием. Философия прошла множество периодов в своей истории, и эклектизм является своеобразным завершением и суммирующим обобщением становления мысли. Без знания истории и понимания того, что она относится к существу философии, было бы невозможно получить такой вывод. Эклектичная философия, по Кузену, подразумевает доскональное изучение множества истин, которые выявлялись в ходе истории, определение их различий и последующее их классифицирование, чтобы на таком основании постараться их объединить.

Исследование истории философии обещает нам достижение знания природы, человека и общества. Точно так же, если мы хотим постичь тот или иной исторический этап в жизни человечества, нам необходимо обратиться к философии, раскрывающей такой этап прежде всего как опыт сознания, благодаря которому история обретает связность и осмысленность. Благодаря этому опыту происходит раскрытие фундаментальных принципов существования. В частности, Кузен, рассматривая зарождение в философии Ксенофана принципа о невозможности возникновения бытия из небытия, отмечает, что «Ксенофан не изобретал этот принцип. Этот принцип присущ человеческому разуму, который обладает им, использует его и применяет его или, вернее, находится под его господством и управлением на всех этапах своего существования. Разум на разных этапах не ведает о таком принципе, ибо от разума больше всего ускользает то, что как раз и является для него самым сокровенным. Извлечь этот принцип из глубины и тьмы, где он действует стихийно и развивается конкретно, оживая и одушевляясь, вывести его на свет рефлексии и превратить в закон и абстрактную общую формулу, которые разум будет осознавать и в своем роде рассматривать их как внешние объекты: такова славная миссия философии»[10]10
  Cousin V. Nouveaux fragments philosophiques. Cours de l’histoire de la philosophie. 1828. Paris: Ladrange, Libraire, 1833. P. 65.


[Закрыть].

Именно философия как квинтэссенция человечества может раскрыть суть эпохи. Человечество же является высшим проявлением природы, поэтому история философии и ее знание ведут к познанию как человечества, так и природы. История оказывается содержательной стороной философии, через которую она может мыслиться как полноценная философская система.

В концепции Кузена философия истории, основу которой составляет «психологический анализ» – осмысление сознания, – имеет определяющее значение, потому что только она дает понимание эпох, проводит их упорядочивание и фиксирует присущие им способы видения мира.

Если ограничиваться только историографией, то понимание истории будет недостижимо, так как сугубо описательный подход историка будет замыкаться пределами рассматриваемой им эпохи, не замечая стоящие за их содержанием идеи, цели и движущие силы, благодаря которым становится возможна преемственность поколений. Общее устройство жизни человечества состоит из множества идей, носителями которых становятся отдельные страны и культуры. Поэтому представление о человеческом устроении может возникнуть только в случае погружения и собирания всего многообразия знаний об устройстве жизни различных народов. Подобную задачу могут решить философы, которые и предлагают новую науку, являющуюся базисом для исторической науки – философию истории, – способную дать целостный и осмысленный взгляд на историю человечества.

Со временем эта позиция Кузена претерпела изменения. Собирательный момент как бы уходит на второй план, в то время как больше уделяется внимания разработке «психологического метода», служащего постижению содержания сознания, отталкиваясь от которого возможно научное изучение истории. Таким образом, содержательные моменты истории могут познаваться только после прояснения элементов человеческой жизни и взаимоотношений между людьми.

Однако Кузен признавал, что этот метод таит в себе опасность абсолютного произвола, противостоять которому необходимо с помощью эмпирического метода, дополняющего философское исследование истории. Внутренние наблюдения с полученной на его основании субъективной достоверностью необходимо перепроверять в ходе конкретного исторического исследования, когда наблюдение за исторической фактурой подтверждает выявленный «психологический» элемент.

Здесь связь философии и истории, т. е. философия истории, получает свое рациональное оформление, потому что было предложено рациональное обоснование совместимости идеального и действительного. И все же в концепции Кузена сохраняет свою приоритетную силу «психологический метод», так как для Кузена человеческий дух в некотором роде изначальнее истории, в которой он о себе заявляет и понимание которой будет возможно только после обращения к самому этому духу. Даже отмеченный волюнтаризм в использовании этого метода не столь страшен – несмотря на допущенные ошибки, он задает общую рамку для понимания ушедших времен, приближения к тем страстям, переживаниям и мнениям, которые были характерны для народов прошлого.

В результате применения своего психологического метода Кузен:

А. Раскрывает обязательные черты научности истории:

1) открытие;

2) установление различий;

3) объяснение особенностей каждого данного явления.

Б. Обнаруживает в сознании человека три основные идеи:

1) бесконечности;

2) конечности;

3) отношения бесконечного и конечного.

В. Устанавливает соответствие трем идеям сознания трех эпох в истории человечества, которые последовательно сменяются:

1. Эпоха Востока – безмятежная, статичная, пребывающая в состоянии религиозного покоя, которая передает собою идею бесконечности.

2. Эпоха классической древности – быстрое и прогрессивное развитие индустрии, искусства и других областей жизни, наличие свободы, индивидуальных инициатив, торжество разнообразия и демократии. Все это в целом отражает идею конечного.

3. Эпоха Нового времени – время смешения первой и второй эпох.

Все эти элементы, как мысли, так и эпох, никогда не существуют в отрыве друг от друга, однако при таком сосуществовании всегда будет выделяться одна господствующая идея или эпоха, которые будут подчинять себе элементы двух других идей или эпох.

Изучая сознание, можно объяснить логику последовательной смены эпох в истории. Кузен определял это тем, что изначально, на своей первобытной стадии, сознание имело характер туманного синтетического восприятия, было всеохватной «инстинктивной мыслью». Со временем в сознании происходили изменения, оно все больше становилось способным к аналитической и рассудочной деятельности, которая постепенно рассеивала мрак первичного состояния. Этот процесс завершается появлением развитой личности.

С развитием рефлексии Кузен связывает и увеличение количества заблуждений, которые возникают по причине лишь частичного представления истины восприятия и явлений в результате проводимого анализа. Таким образом, история оказывается историей дифференциаций восприятия, приводящей на социальном уровне к установлению национальных различий. Такие различия в каком-то смысле являются заблуждениями, варьируемыми и сменяемыми в ходе человеческой истории, но они таковы в силу того, что неполно выражают истину, являются только ее частями.

Рефлексивные способности сознания – действовать последовательно и разделять – в истории проявляются в виде борьбы и войны. История показывает, что люди – частички всего человечества – указывают на необходимость видеть и уважать в них всеобщность человека и истину, объемлемую его сознанием. Требуется избегать любой ограниченности представлений, потому что иначе человек лишится данной ему возможности обозреть все стороны его сознания и обрести в себе человечность как таковую. В этом заключаются цель развития человека и план истории, сотканной из противоречий и борьбы частных идей. Войны и революции обеспечивают смену эпох, в результате чего улучшается человечество, а человеческая природа движется к полному своему свершению. Такие цели оправдывают использование данных средств при смене одной эпохи другой, которые все вместе и образуют этот поступательный процесс.

Время и чередующиеся его моменты ведут человека к осознанию, что такое устройство служит раскрытию смысла рефлексии и истории человечества – развить все его фундаментальные элементы.

Тем самым познание явлений истории возможно в том случае, если выявляется все, что в них скрывается, а также определяются все следствия, которые из них вытекают. Благодаря этому постигаются основания происходящего, а также выводится значимый принцип исторического исследования, получивший признание в исторической науке: причины следует объяснять через следствия.

В конечном счете, охватывая исследовательским взором весь ход становления человека, мы констатируем, что он наделен своей целесообразностью и логикой, расставляющей все по своим местам.

На этом основании Кузен заключает, что сама история доказывает свою разумность, не допускающую пренебрежительного отношения даже к самым непримечательным фактам. Более пристальное внимание к таким историческим событиям открывает содержащийся в них глубинный смысл, поиск и объяснения которого и являются подлинной задачей историка.