Текст книги "Династическая политика императора Константина Великого"

§ 3. Константин выбирает между конституцией тетрархии и кровнородственным династизмом

Я. Буркхардт в свое время отметил узурпаторский – «согласно букве установлений Диоклетиана»[235]235
  Узурпатор «согласно букве установлений Диоклетиана»: Буркхардт Я. Указ. соч. С. 256. С этим согласен и Манфред Клаусс: Klauss M. Konstantin der Grosse und Seine Zeit. Munchen, 1996. S. 21–22.


[Закрыть] – характер прихода к власти Константина. С этим мнением спорили[236]236
  О вхождении Константина в состав третьей тетрархии: Odahl Ch. M. Op. cit. P. 78–80; Уильямс С. Указ. соч. С. 271–272.


[Закрыть], отмечая в первые годы правления Константина его участие в политических компромиссах, пришедших на смену тетрархии Диоклетиана и имевших целью сохранить ее хотя бы в измененном виде. Проследим его взаимоотношение с тетрархиальной конституцией.

Единственный современный приходу Константина к власти и имеющий официальный характер источник, которым мы располагаем, – это монетная чеканка 306 года. Отметим, что сразу после смерти Констанция Хлора в его честь выпускаются коммеморативные монеты; наиболее ранние примеры зафиксированы в конце 306 – начале 307 гг. в галльском Лугдуне[237]237
  RIC. Vol. VI. Lugdunum. P. 256. № 202.


[Закрыть]: император здесь назван «Божественным Констанцием августом», а легенда «Обожествление» (Consecratio) окружает изображение орла. Поскольку Лугдун находился на территории, подконтрольной Константину, а время чеканки приходится на самое начало его правления, то логично полагать, что именно Константин инициировал обожествление отца. Это, как верно заметил М. Клаусс[238]238
  Klauss M. Op. cit. S. 21.


[Закрыть], давало Константину возможность стать «сыном божества». Очевидно, эта акция может рассматриваться как первая династическая претензия. Она дает нам возможность согласиться с Т. Моммзеном, отмечавшим[239]239
  Моммзен Т. Указ. соч. С. 500; также: Крист К. Указ. соч. С. 410–411.


[Закрыть] восприятие Константином Великим самого себя в качестве «кронпринца».

Тетрархия Диоклетиана подразумевала строгую систему получения титулов: положению августов предшествовала нижняя ступень младших соправителей – цезарей. Потому взаимоотношение Константина с тетрархиальными установлениями может быть понято через его титул. Обратим внимание, что самого Константина его монеты (из Лондиния, Августы Треверов и Лугдуна) этого периода именуют «знатнейшим цезарем»[240]240
  RIC. Vol. VI. Londinium. P. 127; Treveri. P. 206, 210; Lugdunum. P. 254.


[Закрыть], т. е. используется младший тетрархиальный титул. Причину этого объясняет Лактанций, ближайший к описываемым событиям автор: «Несколько дней спустя (после провозглашения Константина. – И. М.) украшенное лавром изображение [Константина] доставлено было злому зверю (т. е. Галерию. – И. М)» (De mort. pers. 25.1). Несмотря на то что сам автор пытается представить этот эпизод как торжество и даже издевку Константина, заявляющего свои права на власть, мы не можем не увидеть здесь, что Константин, хотя и ставит своей посылкой Галерия перед фактом, все же просит его о признании[241]241
  Панегирист 310 года подает этот эпизод несколько иначе, сообщая, что после смерти Констанция Хлора Константин «обратился к Старшим принцепсам для того, чтобы узнать, что следовало делать в интересах государства», между тем как «разгоряченные воины приняли решение, которое те вскоре утвердили» (Pan. Lat. VII.8.2). Далее оратор сообщает, что Константин пытался убежать (!) от солдат, облачивших его в пурпурные одеяния. Э. Гиббон, вольно трактуя источник, полагал, что Константин в своем письме к Галерию ссылками на своеволие солдат оправдывал факт захвата власти: Гиббон Э. Указ. соч. Т. I. С. 589–590. Текст предполагаемого Гиббоном (и, вероятно, реально существовавшего) письма мы не имеем, потому судить о нем достаточно сложно. Не можем не согласиться с английскими исследователями латинских панегириков в том, что здесь мы, скорее всего, имеем дело с очевидной натяжкой: Nixon C. E. V., Rodgers B. S. Op. cit. P. 229–230, ft. 35. Цель оратора – подчеркнуть скромность прославляемого в панегирике императора – определяет изложение им реальной информации: Константин обратился к Галерию (который на тот момент и был старшим августом) за признанием титула, врученного ему солдатами (при вполне допустимой поддержке умирающего отца).


[Закрыть]. Каков был ответ Галерия? Придя в бешенство и даже попытавшись казнить послов, он все же «против воли принял изображение и отправил самому [Константину] пурпур, чтобы казалось, будто он принял его в товарищество добровольно <…> Он приказал провозгласить Константина не императором (imperator), каковым его на самом деле провозгласили, но цезарем вместе с Максимином [Дазой], чтобы со второго места сбросить его на четвертое» (De mort. pers. 25.3–5).

Таким образом, становится ясно, что Константин был вначале провозглашен воинами (при поддержке или по рекомендации, как мы полагаем, отца) августом[242]242
  Это подтверждает и Евсевий, который для большей ясности записывает латинский титул августа греческими буквами (Vita Const. I.22).


[Закрыть]. Затем он согласился на участие в тетрархиальной коллегии с титулом цезаря, младшего соправителя при получившем в порядке очереди титул августа Флавии Севере[243]243
  Крист К. Указ. соч. С. 412.


[Закрыть]. Все это приводит нас к невозможности согласия с мнением Я. Буркхардта об узурпаторском характере власти Константина. Последний, несмотря на свой приход к власти через переворот, легитимировал[244]244
  Как верно заметил Т. Д. Барнс, Константин «исключил любое возможное сомнение в легитимности его правления»: Barnes T. D. Constantine and Eusebius. P. 29; Шабага И. Ю. Константин и Максенций. С. 180.


[Закрыть] свое положение максимально в соответствии с установками тетрархии. Отметим также любопытную деталь. Лактанций подчеркивает, что даже с титулом августа Константин должен был бы занять второе место (т. е. после Галерия), однако, по воле Галерия, занял в итоге четвертое (как второй, после Максимина Дазы, цезарь). Все это позволяет говорить, что Константин изначально в сложившейся ситуации не считал возможным публично заявлять о претензии на абсолютную и единоличную власть. Конечно, это не является свидетельством в пользу того, что Константин имел намерение и в перспективе придерживаться тетрархиальной конституции. Скорее, это указывает на неуверенность его в своих силах и стремлении закрепить успех. Однако в контексте рассуждений о совершенной или не совершенной им узурпации это важный момент.

26 октября 306 года в Риме[245]245
  Sutherland C. H. V. Op. cit. P. 27; Kienast D. Op. cit. S. 291.


[Закрыть] состоялось провозглашение Максенция, сына Максимиана Геркулия; вскоре к власти вернулся и последний. Присутствие на политической арене избыточного количества императоров[246]246
  Лактанций, описывая ситуацию в 308 году, пишет: «Одновременно было шесть [императоров]» (De mort. pers. 29.2). На тот момент императорские титулы носили (в порядке провозглашения): Галерий (август в период 305–311 гг.), Максимин Даза (цезарь до 310; затем август), Константин (титулуется августом с 307 года), Максенций (титулуется августом с 307 года), Максимиан Геркулий (вернувшись в большую политику, претендует на титул августа), Лициний (провозглашен августом в 308 году). До середины 307 года титул августа носил Флавий Север; следует отметить также неуказанного Лактанцием карфагенского узурпатора Домиция Александра (308–309/310 гг.).


[Закрыть] было наглядным свидетельством кризиса тетрархии Диоклетиана, в условиях которого Константин должен был выстраивать некую собственную линию поведения. Т. Моммзен в свое время определил позицию Константина как «пассивного зрителя»[247]247
  Моммзен Т. Указ. соч. С. 490–492.


[Закрыть]. Стоит отметить, что в период 306–310 гг. мы действительно не видим Константина участвующим в гражданских войнах. За это время он успевает провести две кампании против франков (306–307 гг.; 310 г.) и одну против бруктеров (308 г.)[248]248
  Kienast D. Op. cit. S. 298–299.


[Закрыть], наращивая, таким образом, политический вес. Павел Орозий, описывавший эпоху Константина по прошествии целого века, предваряет известие о провозглашении Максенция императором и начале посттетрархиальных войн следующим сообщением: «Пока Константин в Галлиях весьма деятельно управлял государством…» (Hist. VII.28.5: Constantino in Galliis strenuissime rempublicam procurante…). Вся парадоксальность этой фразы заключается в том, что Константин, контролировавший на тот момент только «Галлии» (Галлию и Британию), у Орозия одновременно с этим «управляет государством». Иными словами, автор противопоставляет «деятельного» Константина враждующим между собой императорам, которые привели империю в кризисное состояние. Надо полагать, тонкое замечание Орозия удачно отражает реальную установку самого Константина на тот момент.

Однако было бы ошибкой считать Константина просто «пассивным зрителем». К 307 году относится его первый политический союз – он сочетается браком с дочерью Максимиана Геркулия, Фаустой. Тесть при этом одарил зятя титулом августа. По случаю свадьбы[249]249
  Дата свадьбы – предмет научной дискуссии. Календарь Полемия Сильвия V века датирует 31 марта natalis Constantini. День рождения Константина известен (27 февраля), потому, очевидно, имеется в виду natalis imperii. Первое провозглашение состоялось 25 июля 306 года; соответственно, речь может идти о принятии титула августа из рук Максимиана Геркулия и, как подкреплении этого акта, свадьбе. Дата принимается рядом исследователей: PLRE. Vol. I. P. 325–326: Fl. Maxima Fausta; Шабага И. Ю. Славься, император! С. 8. На основании данных нумизматики предложены и другие датировки – от апреля до конца (осень-зима) 307 года: Sutherland C. H. V. Op. cit. P. 12–14; Barnes T. D. Lactantius and Constantine. P. 41, ft. 143; Clauss M. Op. cit. S. 23; Brandt H. Op. cit. S. 34–35; Odahl. Ch. M. Op. cit. P. 87–88. На наш взгляд, получение Константином титула августа и свадьбу следует датировать второй половиной 307 года. Эта датировка объясняет причину союза Константина с Максимианом Гер-кулием. Экспедиция Севера и экспедиция самого Галерия (датируемые весной-летом 307 года: Kienast D. Op. cit. S. 284, 290) против узурпации Максенция и Максимиана Геркулия провалились. Север был низложен и убит; с его низложением титул августа должен был перейти к Константину. Галерий же приберег титул для своего друга Лициния. Это дало повод Т. Моммзену упрекнуть Галерия в конституционной несправедливости»: Моммзен Т. Указ. соч. С. 491. Таким образом, Константин, прежде чем принять титул августа из рук Максимиана Геркулия, должен был убедиться в невозможности получить его из рук Галерия, который был senior augustus третьей тетрархии.


[Закрыть] анонимным оратором была произнесена торжественная речь. Адресована она была совместно Максимиану Геркулию и Константину, при этом автор неоднократно подчеркивал статусное превосходство первого (Pan. Lat. VI.1.1; 2.1; 3.2 etc.). Однако произносилась она на территории, подконтрольной Константину (Августа Треверов[250]250
  Шабага И. Ю. Славься, император! С. 119; Nixon C. E. V, Rodgers B. S. Op. cit. P. 184–185. Т. Грюневальд полагает, что свадьба произошла в Арелате: Grunewald T. Op. cit. S. 33–38. Для нас, впрочем, это не имеет принципиального значения – оба города находились на территории, подконтрольной Константину.


[Закрыть]), да и реальным политическим влиянием Максимиан Геркулий уже не обладал[251]251
  Моммзен Т. Указ. соч. С. 490; С. Уильямс справедливо и довольно остроумно назвал Максимиана Геркулия применительно к этому периоду «ценным символом тетрархии»: Уильямс С. Указ. соч. С. 274.


[Закрыть], потому мы должны признать, что в большей степени панегирик отражает программу именно Константина. Среди прочего анонимный оратор говорит ему: «.когда твой отец (Констанций Хлор. – И. М.) оставил тебе (Константину. – И. М.) власть, ты, довольствуясь званием цезаря, предпочел ждать, чтобы августом тебя провозгласил именно тот (т. е. Максимиан Геркулий. – И. М.), кто дал этот титул и твоему отцу» (Pan. Lat. 6.5.4). Указанный отрывок в высшей степени примечателен тем, что фиксирует компиляцию Константином элементов тетрархиальной легитимности и династических претензий. Рассмотрим этот момент подробнее.

Константин, признавая за Максимианом Геркулием право распоряжаться титулами, ставит его в формальное положение senior augustus и источника легитимности. Анонимный оратор, патетически сетуя об уходе от власти Диоклетиана (что характерно, не называя его по имени: is princeps – Pan. Lat. 6.9.5), говорит о том, что Максимиан Геркулий не имеет никакого морального права оставлять кормило государственной власти (Pan. Lat. 6.9). Оратор также неоднократно подчеркивает принадлежность Константина к линии Геркулиев через отца, Констанция Хлора, и собственно Максимиана Геркулия, тестя, деда (через церемониальное усыновление Максимианом Констанция Хлора в 293 году) и auctor imperii (Pan. Lat. 6.2.5; 8.2; 11.3). Это тем примечательнее на фоне общего неупоминания линии Иовиев: Диоклетиан, как уже было сказано, не называется по имени и представлен давно ушедшим на покой; его преемники – Галерий и Максимин Даза – не упомянуты вовсе, что ставит вопрос об их легитимности. Вместе с тем, несмотря на признание элементов тетрархиальной идеологии, достаточно жестко оратором обозначен акцент на кровнородственном династизме: Константин получил власть от отца (что продемонстрировано в указанном выше отрывке), и лишь по своей (несомненно, доброй) воле решил получить и без того причитающийся ему титул августа из рук играющего почетную роль Максимиана Геркулия. Констанций Хлор при этом занимает особое положение. Оратор, подчеркивая факт его обожествления (Pan. Lat. 6.3.3), восклицает: «О, как счастлив ты был во время своего правления и насколько счастливее после него, божественный Констанций (ибо ты, конечно, слышишь и видишь это); ты, кого на почти зримой колеснице забрало само солнце, устремившееся на небо, чтобы поскорее пройти путь от заката до своего нового восхода!» (Pan. Lat. 6.14.3). Тем самым оратор демонстрирует божественное покровительство отца своему сыну, развивая линию, начатую самим Константином с обожествлением отца в 306 году. Отметим, кстати, и появление здесь солярного божества[252]252
  Очерк об интересе Константина к этому культу: Bardill J. Constantine, Divine Emperor of the Christian Golden Age. New York, 2012. P. 326–337. Солярный культ будет прочно взят на вооружение Константином с 310 года: Шабага И. Ю. Славься, император! С. 88.


[Закрыть], которое в будущем займет важное место в идеологии Константина. Его появление примечательно еще и тем, что знаменует возможный в перспективе отказ от тетрархиальных божеств[253]253
  Собственно, это и произошло после разрыва Константина с Максимианом Геркулием в 310 году: Odahl Ch. M. Op. cit. P. 95.


[Закрыть] (т. е. Геркулеса, бывшего покровителем Максимиана Геркулия).

Таким образом, Константин обозначил свою оппозицию по отношению к Галерию, заявил себя наследником тетрархиальной системы (правда, внеся в понимание этой системы свои коррективы и признав источником ее легитимности Максимиана Геркулия) и вместе с тем четко обозначил возможность легитимировать свое положение через кровнородственную связь с обожествленным императором – Констанцием Хлором.

В 308 году Галерий созвал Карнунтскую конференцию[254]254
  Sutherland C. H. V. Op. cit. P. 14–15.


[Закрыть], на которую был приглашен Диоклетиан. Характерно, что Галерий, по сути следуя примеру Константина, в рамках усиления легитимности своего положения, обратился к Диоклетиану[255]255
  Диоклетиан получил совместное с Галерием ординарное консульство (десятое по счету) в этом году: Bagnall R. S., Cameron A., Schwartz S. R., Worp K. A. Consuls of the later Roman Empire. Atlanta, 1987. P. 150–151; Kienast D. Op. cit. S. 267. Константин признал это консульское назначение, т. е. в начале 308 года он еще выражал некие надежды на компромисс с Галерием.


[Закрыть], основателю и столпу тетрархии. По итогам работы конференции августом запада был определен протеже Галерия, Лициний[256]256
  Дата провозглашения Лициния августом определяется точно – это 11 ноября 308 года: Sutherland C. H. V Op. cit. P. 14; Kienast D. Op. cit. S. 294.


[Закрыть], в то время как Константин по-прежнему оставался на нижней ступени императорской коллегии. Согласимся с Т. Моммзеном, который определил это выдвижение как «конституционную несправедливость»[257]257
  Моммзен Т. Указ. соч. С. 491.


[Закрыть] со стороны Галерия. На наш взгляд, именно этой конференцией попытки сохранения хотя бы видимости тетрархиальной конституции исчерпали себя, и после них Константин мог совершенно свободно обратиться к легитимации своего положения через кровнородственный династизм.

Последней нитью, которая связывала Константина с тетрархиальными установками, был тесть Максимиан Геркулий. Однако в 310 году он порвал с ним ввиду заговора, организованного последним; тесть был низвержен и предан смерти, за которой последовало официальное «проклятие памяти»[258]258
  Kienast D. Op. cit. S. 273–274.


[Закрыть]. В августе 310 года, основываясь на этих событиях, анонимный оратор вновь затрагивает тему источника легитимности власти Константина, однако с соответствующими коррективами. Он повторяет озвученную в 307 году мысль о том, что Константин, будучи первенцем августейшего отца, «был уже рожден императором», при этом возвращается к этой теме неоднократно (Pan. Lat. 7.2.5; 3.1–2; 4.1). Однако особого внимания заслуживает следующий пассаж: «Мне, по крайней мере, кажется, что наилучший и высочайший подарок бессмертных богов – это быть счастливым с самого рождения и получать в качестве представителя императорского дома то, чего другие с трудом добиваются всю свою жизнь» (Pan. Lat. 7.3.2). Для тетрархов, предшественников Константина Великого, была характерна нарочитая безродность, акцентируемая через божественное происхождение от Юпитера и Геркулеса. Возможно, что в этих словах панегириста содержится определенная степень презрения по отношению к этим «безродным» императорам[259]259
  Вновь, вслед за Т. Моммзеном, подчеркнем важность восприятия Константином самого себя в качестве «кронпринца»: Моммзен Т. Указ. соч. С. 500; Крист К. Указ. соч. Т. II. С. 410–411.


[Закрыть]. Но тетрархом был и отец Константина, Констанций Хлор. Впрочем, говоря о нем, оратор сообщает об «издавна существующем преимуществе принадлежности к императорскому дому» (Pan. Lat. 7.2.4). Иными словами, Констанций Хлор в этом панегирике также заявлен происходящим из императорской династии. Подробно описывая его деяния (Pan. Lat. 7.5–7), автор ни словом не обмолвился о существовании коллегии тетрархов, благодаря которой Констанций оказался у власти. Причину возвышения и Константина, и его отца оратор формулирует так: «Я начну с божественного [основателя] твоего рода – этого многие до сих пор, возможно, не знают, но те, кто тебя (Константина. – И. М) любят, знают многое. Ведь родственные узы связывают тебя со знаменитым божественным Клавдием [Готским]» (Pan. Lat. 7.2.1–2). Оговорка оратора о том, что многие еще не знают об этой родственной связи, довольно красноречива – перед нами явное генеалогическое новшество, знаменующее, как верно заметил Ч. М. Одал[260]260
  Odahl Ch. M. Op. cit. P. 94–95.


[Закрыть], начало построения Константином линейной династии уже вне всяких формальных связей с тетрархией и ее идеологией. Состояние письменных источников позволяет утверждать, что это первое (как установили еще Г. Дессау и О. Зеек[261]261
  Dessau H. Op. cit. S. 342; Seeck O. Constantius (1) // PWRE. Bd. IV/7. Sp. 1040.


[Закрыть]) известное нам упоминание указанного родства. Таким образом, мы можем утверждать, что, обозначив тягу к кровнородственному династизму, Константин стал реализовывать программу построения династии лишь с 310 года. До этого, как мы видели, он вел осторожную политику, для которой была характерна легитимация своего положения через установления тетрархии (306 год), внесение в них некоторых корректив (307 год) и, наконец, разрыв с идеологией тетрархии (308–310 гг.).

Обращаясь к Максимиану и Константину на свадьбе последнего в 307 году, анонимный оратор, среди прочего, неоднократно говорит о детях, которые должны были родиться от заключаемого брака (Pan. Lat. 6.2.2; 2.3; 14.7). Создание династии требовало от Константина в будущем серьезно подойти к вопросу о наследниках, однако пока что для подкрепления легитимности будущей династии ему необходимо было создать исторический базис в виде галереи предков. Как мы увидели, в число таковых попали отец, Констанций Хлор, и заявленный предок, Клавдий Готский. То, какую роль они играли в династических построениях Константина, мы рассмотрим в следующем параграфе.

§ 4. Предки Константина Великого

а) Предок – император Клавдий Готский

Панегирист 310 года, объявляя Клавдия Готского предком Константина, не дает четкого ответа на вопрос, какова была степень этого родства. Само родство он обозначает «avita cognatio» (Pan. Lat. 7.2.2), т. е. Клавдий Готский – либо дед Константина, либо его предок в общем смысле. В дальнейшем авторы панегириков не возвращаются более к этой теме, потому за разъяснением нам следует обратиться к другим видам источников.

Клавдия Готского не упоминают современники Константина – Лактанций и Праксагор. Если молчание второго можно списать на тот факт, что сочинение его дошло до нас в кратком пересказе Фотия, который мог опустить этот момент, то молчание первого автора требует особого внимания. Создавая трактат «De mortibus persecutorum» в 313 году, он должен был знать о генеалогии своего главного героя, озвученной, как мы видели, еще в 310 году. Впрочем, на наш взгляд, его молчание может объясняться логикой самого произведения, которое имеет апологетический характер. Клавдий Готский был человеком из того отрезка истории Римской империи, который он излагает конспективно, исключительно в связи с гонениями. Последние он датирует правлением императоров Нерона, Домициана, Деция, Валериана и Аврелиана. Долгий период относительно терпимого (хотя и не без гонений) отношения римских властей к христианам между правлением Домициана и Деция Лактанций называет «долгим миром» (De mort. pers. 3.5). Фигура Клавдия Готского располагается в череде императоров между Валерианом и Аврелианом. По поводу пленения первого персами Лактанций с некоторой иронией пишет: «После того как Бог подверг нечестивцев таким наказаниям, не удивительно ли, что впоследствии никто не дерзал не только сделать, но даже помыслить против величия единого Бога, правящего и владычествующего мирами?» (De mort. pers. 5.7). Иными словами, императоры, чье правление укладывается в отрезок времени между пребыванием у власти Валериана и Аврелиана (неназванные Галлиен, Клавдий Готский и Квинтилл), относятся Лактанцием к условно положительным персонажам, не гонителям, однако они не интересуют его в этой конспективной части произведения, посвященной массовым гонениям. Что касается второй части произведения, посвященной краху тетрархии, то центральный герой здесь – Константин. Однако для Лактанция он положительный герой не столько в силу своего происхождения[262]262
  И. М. Никольский в своей диссертации, посвященной образу императора в трактате Лактанция, отмечает, что образ отца Константина все же важен для этого автора в рамках идеи передачи сыну его добродетелей, однако справедливо подчеркивает, что образ отца в сочинении не должен заслонять сына: Никольский И. М. Образ правителя в сочинениях раннехристианских историков (на примере «О смертях гонителей» Луция Фирмиана Лактанция). Дисс… канд. ист. наук: 07.00.03. М., 2011. С. 101–104. На наш взгляд, значение персоны Констанция Хлора для Лактанция преувеличивать не нужно: его появление в трактате контекстуально обусловлено описанием самого периода.


[Закрыть], а по той причине, что он человек, которому «покровительствовала длань Божия» (De mort. pers. 24.5). Упоминание Клавдия Готского в данной ситуации выглядело бы излишней информацией.

Еще один важный современник Константина – Евсевий, его официальный христианский биограф, – дважды обращается к родословной своего героя. Никаких имен он не называет, говоря лишь в контексте противостояния Константина и Лициния о «царственном благородстве предков» Константина (Hist. Eccl. X.8.4; Vita Const. I.50). Клавдий Готский известен Евсевию как император, однако он упоминает его без всяких оценок в своей «Церковной истории» – исключительно как промежуточную фигуру между Галлиеном и Аврелианом (Hist. Eccl. VII.28.4). Мы могли бы сделать осторожное предположение, что Евсевий мог упоминать родство в своей «Хронике», так как указание на родство содержится в «Хронике» Иеронима. Однако при ближайшем рассмотрении текст Иеронима оказывается цитатой из Евтропия[263]263
  Сообщение Евтропия мы специально рассмотрим ниже.


[Закрыть], который от Евсевия, конечно, никак не зависит:

Пожалуй, самое значительное упоминание Клавдия Готского – после речи 310 года – содержится в стихах придворного поэта Публилия Оптатиана Порфирия[264]264
  Цитаты из Оптатиана приводим в собственном переводе, выполненном по изданию: Publilii Optatiani Porphyrii Carmina. Lipsiae, 1877.


[Закрыть]. Победы Константина заставляют его вспомнить о «непобедимом в войнах Клавдии» (Opt. Carm. Vin.27–28); прославляя же старшего сына Константина, Криспа, он отмечает, что тому «Клавдий суровый. по божественной воле дает чистую власть» (Opt. Carm. X.29–31). Итак, здесь вновь фигура Клавдия использована для легитимации династии Константина, однако на этот раз – уже применительно к ее второму (начиная с Константина) поколению. О степени родства между Клавдием Готским и членами правящей династии поэт молчит. Впрочем, это можно объяснить самим законом поэтического текста, который не требует конкретных фактов.

Итак, современная Константину традиция – в том числе и официальная – довольно молчалива о его родственной связи. Ситуация с Лактанцием, Праксагором и Оптатианом более-менее объяснима; наибольшую трудность вызывает сообщение Евсевия. Усердствуя в восхвалении Константина всеми возможными способами, он дважды (т. е. вполне сознательно) размывает вопрос о его генеалогии, которая ему, несомненно, известна (иначе он вряд ли стал бы намекать на неких «предков»). Особенно это бросается в глаза на фоне того, что в официальных надписях периода правления Константина император назван «сыном божественного Констанция и nepos божественного Клавдия» (CIL XI.9 = ILS 699; CIL VI.31564 = ILS 709). Следует учесть, что слово nepos может обозначать как внука, так и племянника. Основываясь на сообщении панегириста об «avita cognatio» и линейной схеме, представленной в надписи (Константин, сын Констанция, nepos Клавдия), здесь nepos следует перевести как «внук». Следует ли из этого, что Клавдий Готский считался отцом Констанция?

Первое внятное сообщение о степени родственной связи появляется у Анонима Валезия, писавшего после смерти Константина. Этот автор, дающий обстоятельный отчет о жизни своего героя, называет его отца Констанция Хлора «nepos – по брату – лучшего принцепса, божественного Клавдия» (Origo 1.1), т. е. возводит родословие к брату Клавдия Готского. Как здесь следует перевести nepos? Отметим, что автор этого же века – Евтропий – называет Октавиана Августа «nepos Цезаря» (Brev. VII.1), хотя тот приходился ему внучатым племянником. Таким образом, Констанций представлен здесь либо племянником (сыном брата), либо внучатым племянником (внуком брата) Клавдия. Примечательно, что если официальная версия самого Константина, отраженная в панегирике и надписях, тяготела к прямой линейности, то Аноним Валезия говорит о родстве по боковой линии, со стороны некоего брата. Традицией надежно зафиксирован только один брат Клавдия – Квинтилл[265]265
  О нем: Henze W. Aurelius (84) // PWRE. Bd. II/4. Sp. 2462–2463.


[Закрыть], который после его смерти некоторое время безуспешно пытался удержать императорскую власть. Однако автор из числа SHA несколько расширяет наши сведения о семье Клавдия Готского: «Клавдий, Квинтилл и Крисп были братья. Клавдия же была дочь Криспа; от нее и Евтропия, знатнейшего среди народа дарданского мужа, был рожден цезарь Констанций» (SHA Claud. 13.2). Здесь Констанций – внучатый племянник Клавдия. Отметим, что Крисп (а равно и Клавдия, и ее муж Евтропий)[266]266
  Все эти лица: PLRE. Vol. I. P. 206: Claudia 1; P. 232: Crispus 1; P. 316: Eutropi-us 1. Составители PLRE, отмечая уникальность их фиксации – только в SHA, полагают возможным считать их выдуманными персонажами.


[Закрыть] не зафиксирован ни одним другим источником, а его имя обнаруживает явную параллель со старшим сыном Константина, Криспом. Все это заставляет подозревать – обычную для SHA – выдумку и вновь вернуться к исходному для нас сообщению Анонима Валезия, который считает Констанция Хлора (внучатым) племянником Клавдия Готского со стороны некоего неназванного брата[267]267
  М. Грант, на основании высокой характеристики Квинтилла у Евтропия (Brev. IX.12), считает именно его «предком» Константина Великого. Впрочем, Евтропий, предлагающий альтернативную схему родства Константина с Клавдием Готским, ничего не говорит о детях Квинтилла: Грант М. Римские императоры. М., 1998. С. 210–211.


[Закрыть].

Иной вариант родственной связи озвучен в середине IV века Евтропием: «Констанций, как передают, был nepos Клавдия по дочери» (Brev. X.22.1). Итак, здесь слово nepos, без всякого сомнения, означает уже внука: Констанций – сын дочери Клавдия Готского. Дочь этого императора не зафиксирована традицией, не говоря уже о ее муже. Однако сообщение Евтропия заслуживает у последующих авторов доверия – его, как мы отмечали, почти дословно цитирует Иероним (Chron. p. 187 k), а затем воспроизводит более поздняя греческая традиция – Феофан и цитирующий его Зонара: «Констанций был сыном дочери (биуатргбойд) императора Клавдия» (Chron. A.M. 5796; Zon. Epitome hist. XII.31 col. 1084). Отметим, что греческим авторам удалось выпутаться из сложной ситуации, связанной с многозначностью латинского слова nepos.

Итак, после Константина появляется две версии родства его отца с Кладвием Готским: он либо потомок брата, т. е. (внучатый) племянник (Аноним Валезия, SHA), либо сын дочери, т. е. внук (Евтропий, Иероним, Феофан и Зонара). На наш взгляд, мы имеем дело с авторскими спекуляциями при отсутствии внятной источниковой базы. Более ранние, латинские, авторы произвольно толковали заявленное в официальном пространстве слово nepos (которое – применительно к Константину – упоминается надписями и может означать племянника, внука и внучатого племянника). Довольно занятно, что параллельно с Анонимом Валезия и Евтропием существовала официальная позиция семейства Константина, которая нашла отражение в трудах Юлиана – он упоминает Клавдия в качестве «предка» (лрбуоуод – Orat. I.6d; II.51C) и родоначальника династии Константина (Caes. 313d). Иными словами, двор и через много лет после смерти Константина сохранял тактичное молчание относительно статуса родства правящей династии с императором Клавдием Готским.

Эта родственная связь является научной проблемой с большой историей. Ш. Дюканж и Л.-С. Тиллемон и Э. Гиббон[268]268
  Du Cange C. Op. cit. P. 43–43; Tillemont L.-S. Op. cit. P. 76–77; Гиббон Э. Указ. соч. Т. I. С. 536–537. Надо сказать, что Л.-С. Тиллемон лишь приводит данные источников, однако тональность подачи им информации заставляет думать, что он не склонен безоговорочно этим данным верить.


[Закрыть] принимают сведения об этом родстве. Такое позитивное отношение к данным источников сохранялось до Я. Буркхардта[269]269
  Буркхардт Я. Указ. соч. С. 37.


[Закрыть], однако уже Т. Моммзен[270]270
  Моммзен Т. Указ. соч. С. 318.


[Закрыть] считал всю родословную «мошенничеством». Г. Дессау[271]271
  Dessau H. Op. cit. S. 340–344. Г. Дессау обосновывал мнение, что Historia Augusta, в которой содержатся многочисленные упоминания о родстве Клавдия Готского с династией Константина, написана уже в конце IV века, между тем как в самом источнике имеются обращения к императорам эпохи Диоклетиана и Константина. Вопрос датировки этого источника, однако, не решен до сих пор, хотя мнение Г. Дессау принимается значительным количеством исследователей. Е. М. Штаерман выдвинула компромиссную версию о написании Historia Augusta на рубеже III–IV вв. с последующей переработкой и редактурой: Штаерман Е. М. SHA как исторический источник // ВДИ. 1957. № 1. С. 241–245. На наш взгляд, сообщение относительно родства Клавдия Готского и династии Константина в любом случае следует отнести к более позднему времени (принимая правоту Г. Дессау), так как видно, что автор (или авторы?) используют уже хорошо разработанный материал, между тем как анонимный оратор 310 года сознает новизну сообщаемых им данных.


[Закрыть], впервые подвергнув имеющиеся данные серьезному рассмотрению в своей статье, посвященной SHA, установил, что датой появления этой генеалогии можно считать 310 год; уже О. Зеек[272]272
  Seeck O. Constantius (1). Sp. 1040; Henze W. Aurelius (82) // PWRE. Bd. II/4. Sp. 2458.


[Закрыть] считал ее безусловной фикцией, выдуманной в рамках династической политики Константина. Эту точку зрения разделял и Р. Сайм[273]273
  Syme R. Op. cit. P. 63–75.


[Закрыть]; в целом она преобладает в современной историографии[274]274
  Johnes A. H. M. Op. cit. P. 65–66; Leadbetter B. Illegitimacy… P. 79–81; BrandtH. Op. cit. S. 37; Lenski N. The Reign of Constantine. P. 66; Barnes T. D. Constantine: Dynasty. P. 72–73.


[Закрыть]. А. Липпольд в специальной статье[275]275
  LippoldA. Die Historia Augusta. Stuttgart, 1998. S. 160–182.


[Закрыть] изыскивает параллели между «Жизнью Клавдия» за авторством SHA и панегириком в честь Констанция 297 года, что приводит его к мысли о существовании генеалогии уже в правление самого Констанция Хлора, однако его предположение не было принято исследователями[276]276
  Nixon C. E. V., Rodgers B. S. Op. cit. P. 219, ft. 5. Недоказанной фиктивность родственной связи считает Ф. Шоссон: Chausson F. Op. cit. P. 25–95. Собранные им свидетельства – данные нумизматики, эпиграфики, а также сообщения нарративной традиции – все же относятся ко времени более позднему, чем 310 год. Т. Д. Барнс саркастически заметил, что Ф. Шоссон путает критерии, используемые историками, c доказательствами, которые используются в современном суде: Barnes T. D. Constantine: Dynasty. P. 208. Ft. 15.


[Закрыть].

Рассмотрев сообщения источников, мы присоединяемся к мнению большинства исследователей, считающих, что родство это было сфабриковано. Серьезным тому подтверждением можем быть разноречивость в вопросе о степени этого родства. Однако кажется справедливым замечание Т. Моммзена[277]277
  Моммзен Т. Указ. соч. С. 318.


[Закрыть]: само существование такой генеалогической спекуляции доказывает ее необходимость. В 307 году Константин сам выбрал Максимиана Геркулия на роль auctor imperii и открыто признал, что тот был auctor imperii и для его отца. Разрыв с конституцией тетрархии в 307–308 гг., а затем и с Максимианом в 310 году рушил эту и без того надуманную схему. Константин вновь обратился в сына своего отца, однако подобным преимуществом располагал и противник Константина – Максенций, родной сын Максимиана Геркулия. Максенций, несмотря на сложные отношения с отцом, теперь выпускает в его честь коммеморативную чеканку с посвящением «Божественному Максимиану старшему, отцу [и] августу»[278]278
  RIC. Vol. VI. Roma. P. 381–382. Из Аминтерна происходит также надпись на постаменте не дошедшей до нас статуи: «Божественному Марку Аврелию Валерию Максимиану-старшему.» (CIL IX.4516 = ILS 647).


[Закрыть]. Очевидно, что Константин решил выпутаться из паутины тетрархиальных родственных связей и найти обоснование своей династии в эпохе, предшествовавшей периоду Диоклетиана и его соправителей. Так и был выбран Клавдий Готский, который, по верному замечанию Х. Брандта[279]279
  Brandt H. Op. cit. S. 37.


[Закрыть], стал фактически auctor imperii всей династии Константина.

Почему выбор пал именно на фигуру Клавдия Готского? На наш взгляд, этому можно найти несколько объяснений. Во-первых, из трех результативных императоров второй половины III века – Клавдий, Аврелиан и Проб – Клавдий был единственным, кто погиб не в результате переворота[280]280
  Источники сообщают о его смерти то ли от чумы, то ли в результате подвига на поле брани: Henze W. Aurelius (82) Sp. 2462; Грант М. Указ. соч. С. 208–209.


[Закрыть]. Во-вторых, на время краткого правления Клавдия Готского (268–270 гг.) приходится победа над готами. Военная слава Клавдия Готского находит отражение и в военных походах Констанция Хлора, и в кампаниях самого Константина, который с 310 года, судя по монетной чеканке, усваивает себе титул «победителя всех народов»[281]281
  RIC. Vol. VI. Treveri. P. 222.


[Закрыть]. В-третьих, важным фактором выглядит известность Клавдия Готского. В наших руках есть нумизматические данные, которые подтверждают факт обожествления этого императора сразу после его смерти – большинство монет отчеканены в западных областях империи (Рим, Медиолан, Аквилея, Лугдун, Августа Треверов, Сисция), однако есть монеты предположительно кизикской и антиохийской чеканок[282]282
  RIC. Vol. V. Part. I. P. 233–237.


[Закрыть]. Это гарантирует некоторую известность Клавдия. Однако при этом вся имеющаяся у нас традиция о Клавдии Готском была создана уже после Константина; единственным современным этому императору автором был Геренний Дексипп, однако в сохранившихся фрагментах его исторического труда о Клавдии не сказано ничего. Отсюда мы можем сделать вывод, что биография Клавдия Готского, при некоторой его популярности в силу военных побед, была известна слабо, что облегчало возведение родословия к нему. Вместе с тем Клавдия Готского от эпохи Константина отделяло полстолетия, что несколько ограничивало возможность для простора в области генеалогических спекуляций. Потому Константин довольно осторожен – никаких конкретных сведений относительно степени родства заявлено не было, а сам факт в 310 году был преподнесен как хорошо известный лишь знающим людям.

Рассмотрим, насколько часто Константин прибегал к образу Клавдия Готского. Выше мы уже подчеркнули, что появление этого персонажа в панегирике 310 года является единственным его упоминанием в официальных речах в честь Константина. Ситуация с упоминанием Клавдия в письменной традиции времен Константина нами также освещена выше. Упоминание Клавдия в связи с прославлением сына Константина, Криспа, указывает на то, что фигура Клавдия использовалась в качестве средства легитимации сыновей – будущих преемников – Константина. Обратимся к другим, современным Константину, источникам – монетам и надписям. Монетная чеканка в честь Клавдия Готского выходит при Константине единственный раз – в 317–318 гг., при этом охватывает города, непосредственно находящиеся на территории влияния Константина: Августа Треверов[283]283
  RIC. Vol. VII. Trier. P. 180.


[Закрыть], Арелат[284]284
  Ibid. Arles. P. 252.


[Закрыть], Рим[285]285
  Ibid. Roma. P. 310–312.


[Закрыть], Аквилея[286]286
  Ibid. Aquilea. P. 394–395.


[Закрыть], Сисция[287]287
  Ibid. Siscia. P. 429–430.


[Закрыть] и Фессалоники[288]288
  Ibid. Thessalonica. P. 502–503.


[Закрыть]. При этом память Клавдия прославляется наравне с Констанцием Хлором и Максимианом Геркулием. Появление последнего нас не должно смущать – после рождения его дочерью Фаустой сыновей Константину опальный тесть был посмертно реабилитирован и вновь включен в родословную семьи Константина. Дата 317–318 гг. также не случайна: 1 марта 317 года Константин, официально завершив войну с Лицинием, провозгласил двух своих сыновей – Криспа и Константина-мл. цезарями, в то время как Лициний выставил лишь одного сына. Очевидно, что Константин вознамерился подкрепить провозглашение акцией по прославлению предков своих сыновей-цезарей. Обратим внимание на уже упоминавшееся заявление Оптатиана о передаче власти от Клавдия – Криспу, а также на тот факт, что Константин-мл. носил nomen «Клавдий». Впрочем, самостоятельных надписей в адрес Клавдия ни от времен Константина, ни от времен правления его сыновей мы не имеем, что доказывает несамостоятельность его фигуры. В целом он может рассматриваться как «запасной» предок на случай необходимости обосновать легитимность правящей династии.

Из всей традиции о Клавдии особого внимания исследователя заслуживает сообщение Псевдо-Аврелия Виктора: «Этот [Клавдий] был рожден, как многие полагают, от Гордиана, когда он в юном возрасте наставлялся опытной женщиной [для общения] с женой» (Epitome de caes. 34.1). Сам автор – компилятор конца IV века – ссылается на мнение «многих», что подразумевает некую распространенность сообщаемой версии. Сообщение это, впрочем, уникально и не подтверждается никакими другими источниками[289]289
  Hekster O. Emperors and Ancestors: Roman Rulers and the Constraints of Tradition. New York, 2015. P. 225.


[Закрыть]. Можем предположить, что мы имеем дело с неудачной попыткой «удревнить» происхождение Клавдия Готского, возводя его к семейству Гордианов, из которого вышло сразу три римских императора III века. Однако этот вариант был явно неудачен уже хотя бы в силу того обстоятельства, что матерью Клавдия здесь названа, по сути, проститутка.

Подводя итог, мы можем согласиться с мнением Б. Лидбеттера[290]290
  Leadbetter B. Illegitimacy. P. 81.


[Закрыть]: вне зависимости от степени достоверности генеалогической связи династии Константина с Клавдием Готским она благодаря усилиям Константина стала реальностью. Ее принимали и сыновья Константина, и его критик Юлиан, и последующие авторы. Клавдий Готский, как мы увидели, являл собой наиболее компромиссную фигуру на роль предка и auctor imperii всей династии: он был одновременно прославленным и малознакомым императором относительно недавнего прошлого. Родство с ним позволяло Константину выйти за границы тетрархиальных построений, между тем как все его соперники так или иначе в поисках легитимации[291]291
  Имеется, впрочем, не подтвержденное никакими другими источниками сообщение автора из числа SHA о стремлении Лициния представить себя происходящим от императора Филиппа Араба (SHA. Gord. tres 34.5). Автор рассказывает об уничтожении императором надписи, свидетельствующей об убийстве этим императором Гордиана III и установленной на границе с Персией. Даже если принять это сообщение, то территория, обозначенная в источнике, перешла под контроль Лициния лишь после 313 года, когда он победил Максимина Дазу. Соответственно, в этом случае Лициний подражает Константину.


[Закрыть] апеллировали к ее принципам. Это указывает на дальновидность и оригинальность мышления Константина, который в некотором смысле повторил то, что некогда сделал Север, связав себя с династией Антонинов.