Текст книги "Стрелок. Митральезы для Белого генерала"

Тем временем награжденных обступили товарищи и сослуживцы и принялись поздравлять с высокой наградой. Особенно много было казаков, радовавшихся за своих станичников и однополчан. Они обнимались, хлопали друг друга по плечам, кого-то хотели даже качать, но на глазах у начальства не решились.

– Мои поздравления, барон! – неожиданно протянул уряднику руку хорунжий, в котором Будищев сразу же опознал Бриллинга.

Согласно уставам, офицерам запрещалось обмениваться рукопожатиями с нижними чинами, но в Туркестане на многие мелкие нарушения дисциплины смотрели сквозь пальцы. К тому же Бриллинг и фон Левенштерн были чуть ли ни единственными настоящими немецкими аристократами в этих богом забытых землях. В общем, они не то чтобы приятельствовали, но частенько общались на дружеской ноге. Это Дмитрий знал совершенно точно.

– Благодарю, – кивнул вольноопределяющийся.

– Я смотрю, вы тоже отличились? – обернулся на Дмитрия бывший лейб-гусар.

– Совсем немножко, ваше благородие, – с легкой иронией отозвался тот.

– Нет, Карл, – с неожиданной горячностью заговорил курляндец. – Герр Будищев – есть прекрасный стрелок, и наш успех во многом зависеть от его меткость!

– В самом деле? – иронически приподнял бровь хорунжий. – Неожиданно для моряка.

Кондуктор в ответ лишь развел руками, дескать, так уж получилось, не обессудьте. Полковой адъютант пренебрежительно хмыкнул, а барон продолжил, показывая на крест.

– Я сегодня вечером намерен устроить маленький торжеств, по случаю этого. Приходите, я будет рад!

– Непременно, – с готовностью отозвался Дмитрий, с трудом скрыв довольную усмешку.

Начальник морской батареи лейтенант Шеман слыл весьма требовательным и строгим офицером. Вверенные ему люди и техника всегда содержались в образцовом порядке. Поступивший под его начало Майер даже как-то пошутил, что будь под началом лейтенанта даже его родной отец, он и его бы разнес за малейшую неисправность. Все это никоим образом не мешало уроженцу Финляндии быть хорошим товарищем и заботливым командиром, но служба у него всегда была на первом месте.

– На кого вы похожи, Будищев? – нахмурился он, увидев наконец-то своего подчиненного.

Тот и впрямь выглядел по сравнению с другими моряками несколько небрежно. Мундир его был изрядно потрепан и носил явные следы ночевок у костра. Вместо сапог на ногах красовались поршни из сырой кожи, воротничок рубашки, мягко говоря, не поражал свежестью. Разве что оружие содержалось в образцовом порядке, хотя его и было куда больше, чем положено по уставу. В общем, не было бы преувеличением сказать, что кондуктор имел вид, что называется, лихой и придурковатый.

Дмитрий в ответ окинул внимательным взглядом с иголочки одетого лейтенанта и ответил без тени улыбки:

– Готовьтесь, ваше благородие. Скоро вы будете выглядеть точно так же.

– Да неужели?!

– Здесь пустыня, господин лейтенант. Воды едва хватает для питья, отчего мытье становится невообразимой роскошью, а про стирку и говорить нечего. Сапоги, если их не сменить на более удобную обувь, в здешней жаре быстро угробят вам ноги.

– Все настолько плохо? – задумался офицер. – Нет, мы уже успели испытать определенные неудобства, но пока что мы справлялись.

– Неужели с вами не поделились опытом артиллеристы?

– Да они говорили что-то подобное, но я, признаться, не придал этому большого значения. Тем более что едва мы присоединились к четвертой батарее, как Скобелев приказал арестовать на сутки ее командира за беспорядок. Что, впрочем, совсем не удивительно, принимая во внимание внешний вид его подчиненных.

– Капитана Полковникова наказали за то, что батарея не успела выступить к указанному времени, – почтительно возразил Дмитрий, хорошо знавший эту историю. – И, к слову, совершенно напрасно. Они только-только получили новые орудия и зарядные ящики. Нехватка личного состава почти треть от штата, а тут еще пушки без колес оказались, пришлось переставлять их со старых. В общем, неудивительно, что они замешкались, но тут наш генерал беспощаден. А на форму, поверьте, он и внимания не обратит.

– Хорошо, я вас понял. Давайте лучше перейдем к делу. Итак, как вы, вероятно, уже знаете, в нашей батарее два скорострельных морских орудия и восемь митральез Барановского – Будищева. То есть вашей конструкции. Расчеты составлены из моряков Балтийского флота и Каспийской флотилии. Ездовые приданы здешними артиллеристами. Сборная солянка из разных бригад. С гардемарином Майером вы, как я понимаю, уже знакомы. Вы с ним будете моими помощниками. Его превосходительство, по всей видимости, будет использовать наши пушки и картечницы в разных местах, а посему вам следует обучить гардемарина всему необходимому, чтобы он смог при необходимости действовать самостоятельно.

– Есть!

Хотя барон фон Левенштерн и не выслужил еще эполеты, он все же, как человек светский, а паче того – обладающий средствами, был принят в офицерском обществе. А потому его приглашение на торжество или проще сказать – «вечеринку», посвященную награждению, никто не проигнорировал. Жизнь в отдаленных гарнизонах вообще довольно скучна, а тут такой повод для веселья! К тому же в числе многочисленных недостатков курляндца совершенно отсутствовала жадность, и можно было быть уверенным, что на угощение тот не поскупится.

И в самом деле, импровизированные столы ломились от всего самого лучшего, что только могли предоставить здешние маркитанты. Сервировка, конечно, уступала, но дело было в походе и прекрасных дам вокруг не наблюдалось. Суровым же воинам было все равно, из чего есть и, самое главное – пить. А пили они как не в себя, а потому неудивительно, что через некоторое время стали заговариваться.

– Господа, – с пьяной развязностью провозгласил Майер. – Я предлагаю тост за нашего героя – Эдгара!

– Сашка, ты – пьян! – перебил его Шеман, тоже бывший в числе приглашенных. – Мы уже несколько раз за это пили.

– Тебе что, жалко? – изумился гардемарин и в два глотка вылакал содержимое своего стакана.

– Отчего же не выпить за хорошего человека, – прогудел сидящий с другой стороны стола сотник Таманского полка и последовал его примеру.

– И то верно, – поддержал однополчанина Бриллинг.

– Будищев, а отчего вы не пить? – поинтересовался виновник торжества у скромно сидящего в сторонке кондуктора. – Вас что-то тревожить?

– Ну что вы, – улыбнулся в ответ Дмитрий и перевернул свой стакан, чтобы показать присутствующим несправедливость обвинения.

– Интересно, что там нынче в России? – с легкой тоской в голосе поинтересовался артиллерист поручик Берг. – Так давно никаких новостей не было.

Несмотря на свою немецкую фамилию, долговязый Берг, может быть, более русский, чем многие коренные великороссы. Впрочем, для фон Левенштерна он прежде всего – немец, и именно потому находился в числе приглашенных. Барон вообще постарался пригласить только своих. Единственные исключения – казачьи офицеры из Таманского полка, Будищев и Шеман, который, строго говоря, финн.

– Вы так вздыхаете, будто у вас там невеста, – ухмыльнулся Бриллинг.

– Да, – простодушно отозвался поручик. – А как вы догадались?

Разговор, только что шедший исключительно о прошедших и о грядущих боях и сражениях, немедленно переключился на дам. У кого-то в центральной России или на другом берегу моря остались возлюбленные, у других жены, у третьих разбитые сердца. Впрочем, последних было немного. Все-таки большинство из гостей были довольно молоды.

И как это весьма часто бывает в мужском обществе, рассказанные истории с каждой минутой становились все похабнее и похабнее, вскоре скатившись к совсем уж неприличным историям, какие рассказывают друг другу только безусые юнкера да пьяные вусмерть гарнизонные офицеры. Однако надо отдать должное присутствующим, повествуя о своих «победах» или забавных случаях, они никогда не называли имен своих пассий.

В самом скором времени вниманием собравшихся всецело завладел Бриллинг. Надо отдать ему должное, рассказывать он умел и хранил в своей памяти просто неимоверное количество пикантных приключений. Гости и хозяин просто покатывались со смеху, слушая бывшего лейб-гусара, а он, видя к себе подобное внимание, только подбавлял жару.

– Ох, уморил, проклятый! – булькал от хохота сидевший рядом с ним сотник. – Это же надо такое выдумать.

– Я, сударь, говорю только чистую правду! – строгим голосом отвечал ему хорунжий, вызвав тем самым новый приступ веселья.

– Может, вы что-нибудь расскажете, господа моряки? – попытался сменить тему смущенный небывалым количеством скабрезностей Берг, обращаясь к Шеману с Майером. – Не столь неприличное…

– Моряки и «не столь неприличное», – закисли со смеху остальные, – ну ты, брат, даешь…

– Я право, худой рассказчик, – покачал головой гардемарин. – Если вам угодно пикантный анекдот, не утративший еще новизны, обратитесь к Будищеву, вот уж кто знает их огромное количество!

– Мой друг немного преувеличивает, – попытался соскочить кондуктор, но не тут-то было.

– Просим-просим! – раздались со всех сторон возгласы, и ему пришлось уступить.

– Увы, столь богатым опытом, как господин Бриллинг, я похвастать не могу, – с видимой неохотой начал он, – но однажды мне случайно довелось слышать, как одна чухонская девица исповедовалась пастору. Дескать, святой отец, отпустите мне грех, ибо меня изнасиловали. «Разумеется, дочь моя, – отвечает тот, – если ты упиралась!» – «Конечно же, я упиралась! Руками в забор…»

Последние его слова довели присутствующих едва ли не до истерики. Особенно сильно смеялись казаки, которым эта история показалась ближе, чем великосветские сплетни Бриллинга. Остальные, впрочем, не отставали.

Так уж случилось, что память Дмитрия сохранила множество еще не придуманных в конце XIX века анекдотов, откровенности которых французские пикантные романы могли только позавидовать. Нужно было лишь немного адаптировать их к окружающим реалиям, но с этим он справился.

Наибольший успех имел рассказ о некоем английском офицере, присланном из Туманного Альбиона учить османских артиллеристов. Большинство из присутствующих принимали в недавней войне с турками непосредственное участие, а потому слушали с неослабным вниманием.

– Так вот, господа, – с самым серьезным видом рассказывал Будищев. – Приняли британца со всем возможным почетом, даже приставили к нему слуг, в том числе и женского полу. И, как водится, одна из таких служанок оказывала белому господину столь явное благоволение, что он не устоял. Не желая ударить в грязь лицом перед представительницей Азии и посрамить тем самым Европу, достопочтенный сэр очень старался и был несколько раз удостоен крика: «Карабучо!»

– А что это значит? – удивился Майер, имевший некоторое представление о восточных языках.

– Англичанин решил, что это похвала, – пожал плечами Дмитрий. – И на ближайших учениях, решив похвалить своих турецких подчиненных, тоже крикнул: «Карабучо!»

– И что же случилось?

– К нему подошел переводчик и удивленно спросил: почему белый господин сказал, что топчи[7]7
  Топчи – турецкие артиллеристы.


[Закрыть] сунули снаряд не в ту дырку?

Некоторое время захмелевшие слушатели молчали, пытаясь понять, в чем соль. Первым догадался, как ни странно, скромняга Берг и, прикрыв рот рукой, скорчился от хохота. Затем за ним последовали остальные, и только барон фон Левенштерн с недоумением переводил взгляд с одного смеющегося на другого, пытаясь понять, что же их так развеселило.

– Ох, уморил, разбойник! – вытирая невольно выступившие слезы, простонал сотник. – Так их, сукиных детей, что турок, что англичан, попили они нашей кровушки, аспиды.

Справедливо имевший славу первого полкового остряка, Бриллинг поначалу смеялся вместе со всеми, но затем, отчего-то почувствовал себя уязвленным. Выпей хорунжий хоть немного меньше, он, вероятно, сумел бы скрыть свои чувства, но теперь не имел сил унять антипатию, которую он подспудно чувствовал к этому странному моряку. Как будто они встречались прежде при каких-то неприятных обстоятельствах, но он никак не мог припомнить, при каких именно.

– Кстати, господа, – попытался он вернуть к себе внимание новой историей. – Совсем недавно до меня дошли слухи, что одна дама, с которой я был близко знаком прежде, поступила в сестры милосердия и отправилась в наши края с миссией Красного Креста.

– И кто же эта таинственная дама? – скривил губы в недоверчивой усмешке Майер.

– Офицерская честь не позволяет мне открыть ни ее имя, ни титул, – подпустил туману хорунжий. – Скажу лишь, что она принята в свете и ее отец занимает высокое положение при дворе.

– И насколько близко вы были знакомы?

– Я бы сказал, более чем.

– Уж не хотите ли вы сказать, что эта дама последовала за вами?

– Именно так. Посудите сами, зачем ей покидать свет и ехать к черту на рога, если только не по зову сердца?

– Ах вы, проказник! Так у вас был роман?

– Увы, мой друг. И именно этот, как говорили в старину «марьяж», и стоил мне карьеры. Да-да, ее папаша отчего-то взъелся на меня, и мало того что отказал от дома, так и похлопотал, чтобы предмет страсти его обожаемой дочери убрали из Петербурга. Но, как видите, его усилия пропали втуне.

– Великосветская дама с титулом и высокопоставленным отцом, кто же это мог быть? – задумался вслух Майер.

– А я слышал, что ваше благородие вылетели из гвардии за скандал в ресторане, – с кривой усмешкой заметил Будищев.

– Что?! – вскинулся Бриллинг.

– Говорили еще, что какой-то купец лейб-гусара не то по матушке послал, не то сразу в бубен зарядил…

Большинство из присутствующих были изрядно навеселе, а оттого не сразу поняли, о чем говорит кондуктор. И прояви хорунжий больше выдержки, ему наверняка удалось бы обратить все в шутку или обернуть слова моряка против него самого, но в этот момент он узнал давнего обидчика и, против своей воли, вскочив с места, крикнул:

– Так это ты?!!

– Признали кого, ваше благородие? – издевательски отозвался в наступившей тишине Будищев.

– Я… я… я тебя убью!!!

– Да вы, батенька, надрались, – сочувственно покачал головой Дмитрий.

Взбешенный Бриллинг попытался схватиться за шашку, но привычные к таким сценам офицеры сумели пресечь назревающий скандал.

– Кажись, нам пора! – не терпящим возражений голосом заявил сотник. – Завтра догутарим, коли охота будет.

– Честь имею! – кивнул ничего толком не понявший Майер и щелкнул каблуками.

– Мы тоже пойдем, – согласно кивнул Шеман и решительно приказал подчиненным: – За мной!

– Что есть случиться? – широко распахнул глаза вообще ничего не сообразивший фон Левенштерн.

– Все было зашибись, братан, – тихо, практически про себя, ответил Будищев. – Даже никто не подрался.

На самом деле, он уже злился на себя за то, что не сдержался и выдал себя своему врагу раньше времени. Просто в описании, данном Бриллингом, он сразу же узнал Люсию Штиглиц, и это почему-то неприятно задело его.

– Все в порядке, барон, – поспешил успокоить хозяина лейтенант. – Просто нам, действительно, уже пора. Честь имею!

Возвратившись к себе в палатку, Дмитрий хотел было что-нибудь пнуть с досады, но заметив, что Федор мирно спит, решил не шуметь. В самом деле, злиться следовало только на себя. Ну, какое ему дело до хвастовства бывшего лейб-гусара? Хочет из себя корчить героя-любовника, да и флаг ему в руки… пусть потешится перед смертью! Еще пару дней потерпеть, и словил бы господин Бриллинг шальную пулю от неведомого джигита. «Царство Небесное», как говорится. Спи спокойно, дорогой товарищ, мы за тебя отомстим. Тьфу!

А теперь что? Пока не начался поход, люди просто звереют от скуки. Так что о ссоре моряка и таманца завтра не будут знать только глухие. То, что один из них хорошо стреляет, причем на такие дистанции, что местным стрелкам и не снилось, многим хорошо известно. И вот как теперь господина хорунжего на тот свет отправлять? Его там вообще-то черти заждались и подельникам без него скучно…

Занятый такими мрачными мыслями, Будищев машинально стащил с ног сапоги, надетые по случаю гулянки у Левенштерна, и скинул китель, После чего растянулся на своем тюфяке и, взведя по привычке курок у «смит-вессона», неожиданно быстро уснул.

– Граф, вставай, – выдернул его из сонного забытья встревоженный голос Шматова.

– Не вставай, а вставайте, – зевнул он, переворачиваясь на другой бок.

– К табе посыльный пришел из штабу!

– Не к «табе», а к вам, – отозвался Дмитрий, пытаясь натянуть на глаза шинель, заменявшую ему в холодные ночи в пустыне одеяло.

– Да на хрена он нам нужен! – рассвирепел обычно кроткий Федор и решительно дернул своего «барина» за торчащую из-под шинели босую ногу. – Людским языком табе сказано, пришел посыльный! Скобелев требует!

– Бррр, – удивленно потряс головой кондуктор. – А зачем?

– А вот не доложили мне, – огрызнулся денщик.

– Ладно, – подскочил уже совершенно проснувшийся Будищев. – Умыться есть из чего?

– И умыться есть, и побриться, а чаю попьешь, когда вернешься от генерала.

– А если он меня пошлет, куда Макар телят не гонял?

– Значит, не попьешь.

– Дай хоть просто холодной воды, а то в горле пересохло…

– Пить надо меньше.

– Федя, блин!

– Я уже двадцать пятый год как Федя, – буркнул в ответ Шматов, подавая стакан воды, перемешанной с клюквенным экстрактом.

В штабной кибитке его, помимо мрачного как черт Скобелева, ждали командир таманцев полковник Арцишевский и начальствовавший над моряками лейтенант Шеман. Стало ясно, что речь пойдет о вчерашнем инциденте, и ничего хорошего от этого разговора ожидать не приходилось.

– Здравия желаю вашему превосходительству! – со всем возможным почтением поприветствовал генерала Будищев.

– Нет, вы только на него полюбуйтесь, – ухмыльнулся командующий. – Хорош, нечего сказать!

– Покорнейше благодарю!

– Будищев, не юродствуйте! Любого другого унтер-офицера за подобный фокус ожидало бы разжалование. Но вы известный изобретатель, можно сказать ученый, и… да к черту ваше изобретательство! Если бы я не чувствовал себя обязанным за спасение Студитского, вы сегодня же встали бы в строй рядовым, и, смею заверить, никакие высокопоставленные особы не защитили бы вас!

– Осмелюсь спросить, ваше превосходительство, уж не идет ли речь о нашей размолвке с хорунжим Бриллингом?

– Размолвке? Нет, каково?! Да будь вы офицером, такую размолвку можно было бы разрешить только у барьера!

– А доложили ли вашему превосходительству, из-за чего произошел этот инцидент?

– Да какое это имеет значение?!

– Ну, если честь дочери военного министра не имеет значения…

– Молчать! – рявкнул раздосадованный наглыми возражениями кондуктора Скобелев, но тут же осекся и, настороженно глядя на Дмитрия, спросил: – А при чем здесь графиня Милютина?

– Значит, не доложили, – бесстрастно пожал плечами Будищев.

– Говорите!

– Как прикажете. Так вот, их благородие хорунжий Бриллинг, рассказывая о своем успехе у дам, упомянул, что сюда в качестве сестры милосердия направляется его давняя любовница, у которой высокопоставленный отец и титул. И что именно их связь и была причиной его перевода из гвардии.

– Что, прямо так и сказал? – хмыкнул Скобелев и вопросительно обвел глазами присутствующих.

Арцышевский в ответ только пожал плечами, дескать, не знаю, а вот присутствовавший на гулянке Шеман утвердительно кивнул.

– И что? Нет, он, конечно, свинья, но…

– Ваше превосходительство, так уж случилось, что большую часть пути из Петербурга я провел рядом с графиней Елизаветой Дмитриевной. Скажу больше, я имел честь оказать ее сиятельству некоторые услуги.

– Это все, разумеется, прекрасно, но неужели вы всерьез думаете, что Бриллинг говорил о графине Милютиной?

– Я понятия не имею, о ком говорил хорунжий. Но много ли среди здешних сестер милосердия имеют одновременно и титул, и высокопоставленного отца, способного запросто выкинуть офицера из гвардии?

– А ведь верно! – крутнул головой полковник и, стащив с головы лохматую кавказскую папаху, вытер лысину платком.

– И я совсем не уверен, что его высокопревосходительству понравится, что ваши подчиненные полощут имя его дочери, – поспешил добавить Дмитрий, но тут же нарвался на яростный взгляд Скобелева.

– Благодарю за заботу, кондуктор, но побеспокойтесь лучше о себе!

– Так точно! – вытянулся тот, сообразив, что перегнул палку.

– Выйдите и подождите снаружи, – велел генерал и, дождавшись, когда Будищев покинет кибитку, обратился к офицерам: – Что скажете, господа?

– Трудно сказать что-либо определенное, – осторожно начал первым, как самый младший в чине, Шеман. – Но в одном наш изобретатель прав. Даже если Бриллинг выдумал все от начала до конца, в героине его басни все равно узнают графиню Милютину. И, смею утверждать, ничего хорошего из этого не выйдет.

– А вы думаете, хорунжий мог это все выдумать?

– Я так кажу, – пробасил Арцышевский, в голосе которого от волнения прорезался малороссийский выговор. – Як офицер, Бриллинг справный, а як людына – дуже поганый! Колы бы не связи, так его в адъютанты ни в жизнь бы не взяв. А шо до их ссоры, то нехай уси пропануют, шо воны просто поцапалысь, а ни якой дочцы министра зосим не було! А шобы люди не думали дурного, то нехай возьмут по пистолю, та и прострелят друг дружке головы.

– Дуэль?

– А шо? Усим только краще будет.

– Осмелюсь доложить, – вмешался Шеман, – что Будищев не дворянин и не офицер. Так что дуэль между ним и Бриллингом невозможна. К тому же мне приходилось видеть, как он стреляет. Это будет просто убийство.

– Ну, положим, хорунжий тоже не за печкой уродился, не говоря уж о том, что он, как оскорбленная сторона, имеет право на выбор оружия. Выберет шашку и дело с концом. Хотя, кто, говорите, по происхождению ваш кондуктор?

– Вообще из крестьян Ярославской губернии. Однако, будучи в Петербурге, вступил сначала в мещанское сословие, а потом и в купеческое. Ну и судя по участию в его судьбе графини Блудовой, он все-таки бастард ее брата.

– Нет-нет, этого только не хватало. Дуэль офицера с купцом… какая нелепость.

– Та и тьфу на их, – хитро усмехнулся Арцишевский. – Пес колы не бачит, то вин и не гавкает. Развести хлопчиков подалее друг от друга и пусть служат. А после войны нехай хочь рубятся, хочь стреляются, хочь на кулачки бьются. Наше дело сторона.

– А вот это дельно. Как вам наверняка известно, господа, нам в самом скором времени предстоит рекогносцировка. Лазутчики доложили, что Махмуд-кули-хан намеревается напасть на аулы здешних йомудов, чтобы наказать их за нежелание воевать с нами. Вот пойдем и переговорим с текинцами накоротке. Я намерен взять с собой половину ваших митральез, лейтенант. Так что распорядитесь, чтобы с ними отправился наш кондуктор. Пусть опробует свое изобретение в настоящем деле.

– Есть!

– А вы, полковник, отправьте своего подопечного с полусотней казаков в Михайловское укрепление. Так сказать, на усиление.

– Слушаюсь.

– Только строго-настрого предупредить обоих, чтобы больше по-пьяному языками не трепали!

Наконец-то поход! – разнеслось по русскому лагерю в Бами. Наконец-то настоящее дело, ради которого тысячи людей, оторванных от своих семей и привычных занятий, собрались на краю земли. Хотя последнее относится только к солдатам, а для офицеров нет и не может быть иной доли, кроме военной. А потому каждый из них всеми силами души рвется в бой. Там в грохоте и пламени сражений найдет он свое счастье – новый чин или орден с мечами, прямо указывающими, что получен оный не за пропахшую нафталином безупречную службу, а за настоящее геройство!

Ну, а уж коли суждено быть раненым или, паче того, убитым… что же, пуля виноватого найдет! Именно так и говорят эти склонные к фатализму суровые служители Марса. Если же рана кажется не смертельной, то упоминание о ней выгодно украсит формуляр выжившего, а уж коли совсем не повезет… что же, одной скромной офицерской могилкой на чужбине станет больше. Выпьют за павшего товарища его друзья, всплакнут, быть может, о потере родные, да горько завоет маркитант, узнав, что некому будет отдать долг за выпитое и съеденное!

Но это все потом, а теперь надо приготовиться к походу. Получить патроны, припасы для солдат, фураж для лошадей и верблюдов и все это быстро, ибо всем известен крутой нрав Белого генерала!

– Господин поручик, – кричит долговязый прапорщик интенданту, – извольте приказать отпустить нам патроны!

– Господа, пропустите меня без очереди, нам выступать первыми! – пытается урезонить толпящихся вокруг товарищей по несчастью усатый штабс-капитан.

– Ваше благородие, – лезет с запиской от командира батареи коренастый фейерверкер, – так что их высокоблагородие просют отпустить сена!

Все это сопровождалось всеобщей суетой и руганью. Штабные офицеры бегали с приказами, начальство грозило подчиненным всевозможными карами, солдаты тащили на себе мешки и ящики с различными припасами, лошади испуганно ржали и даже обычно невозмутимые верблюды волновались и время от времени ревели так, будто их режут.

И за всем этим с тоской наблюдали те, кого в поход не взяли. Увы, Скобелев решил обойтись крайне незначительными силами, а посему большинство солдат и офицеров останутся в Бами. И тем и другим стоянка уже осточертела, хочется настоящего дела, но… их не взяли. И теперь им оставалось только смотреть на своих более удачливых товарищей с плохо скрытой завистью.

Моряки тоже готовились к выступлению, точнее полубатарея митральез, во главе с Шеманом. Впрочем, лейтенанту заниматься хозяйственными вопросами недосуг, а потому он с чистой совестью взвалил эту почетную обязанность на Майера, которому и в голову не пришло, что он мог бы сделать то же самое.

Таким образом, пока гардемарин бегал как ужаленный от одного интенданта к другому, пытаясь выбить «все от казны положенное», ставший командиром взвода Будищев тем временем пинал болт, «осуществляя общий контроль над личным составом». Иными словами, нагрузил всех кого поймал работой, а сам немного свысока взирал на их суету, изредка давая ценные указания.

– Это же надо, столько воды! – покачал головой унтер Нечипоренко, знакомый с кондуктором еще по прошлой войне и оттого держащийся с ним почти по-приятельски.

– Еще мало будет, – смачно зевнув, отозвался строгий начальник.

Справедливости ради, надо заметить, что накануне Дмитрий самостоятельно разобрал и собрал механизмы митральез, проверил все движущиеся детали, заменил смазку и от всего этого чертовски устал. Так что теперь ему было просто влом отвечать на дурацкие вопросы.

– Дык, сколько туда ее влезет? – простодушно удивился один из молодых матросов. – Кубыть трети довольно было бы.

– Пустыня кругом, дурик! – цыкнул на него унтер, погрозив кулаком. – Выкипит, глазом моргнуть не успеешь!

– Ну, рази что выкипит, – поспешно согласился тот, уважительно поглядывая на пудовые кулаки Нечипоренко.

Тут появился тяжело нагруженный припасами Шматов и вопросительно посмотрел на своего «барина», дескать, куда это все девать? На обоих плечах денщика висело по хурджину с разнообразной снедью, закупленной перед походом у Петросяна. Рядом с ним, тяжело дыша, стоял матрос, у которого припасами заняты не только плечи, но и руки.

– Тащи туда, – скомандовал Будищев и, стряхнув с себя усталость и апатию, бросился укладывать принесенное.

Артиллерийские офицеры в походе – самые счастливые люди, оттого, что в передках и зарядных ящиках их пушек всегда довольно места, которое можно употребить не только под бомбы, шрапнели или заряды. Поэтому-то у них на бивуаках всегда найдется выпивка и закуска, вызывающая неизменную зависть у пехоты.

Моряки в сухопутных делах были еще очень неопытны, даже не подозревали о некоторых тонкостях походной службы. Зато у кондуктора, ставшего волею судьбы командиром взвода, опыта хватало на целую дивизию, и теперь он беззастенчиво пользовался выпавшими ему возможностями.

– Ашот не бухтел? – поинтересовался Будищев у Шматова.

– А что ему? – удивился тот, не зная всех подробностей взаимоотношений маркитанта и «барина». – Расплатились мы с ним честь по чести, пусть радуется, что таковые клиенты есть.

– И сильно радовался?

– Ну кривил рожу маленько… может, зубы болели?

– Наверное.

Тут на батарее наконец-то появился уставший как черт Майер в сопровождении матросов, тащивших последние мешки и ящики с припасами.

– Кажется, все, – выдохнул гардемарин, обессиленно прислонившись к передку. – Ты не представляешь, сколько нервов мне стоила эта подготовка!

– Поздравляю, – отозвался Дмитрий, вытирая руки ветошью.

– Издеваешься?

– Ну что вы, ваше благородие. Как можно-с!

– Кстати, я пока стоял в очереди, переговорил с несколькими офицерами из Таманского полка, – многозначительно начал Майер.

– И о чем тебе поведали казачуры?

– Ты напрасно иронизируешь, мой друг. Многие из них встали на сторону Бриллинга и настроены крайне решительно.

– Что, прямо все?

– Нет, не все. Я бы сказал, что мнения разделились.

– Саш, не тяни кота за хвост, а лучше сразу скажи, что там за фигня?

– В общем, большинство полагает, что как только поступит известие о твоем производстве, Бриллингу следует прислать секундантов.

– На это он вряд ли решится. Скорее, наш бывший гвардиозиус попытается пришить меня до этого знаменательного момента.

– Зачем ты так говоришь? – возмутился гардемарин. – Я допускаю, что он тебе неприятен, но зачем же оскорблять человека?! Насколько я знаю, никто не может сказать, что у него нет чести…

– Никто, – охотно согласился кондуктор и после короткой паузы добавил: – Никто, кроме офицерского собрания лейб-гусарского полка и меня.

– О чем ты говоришь?

– Не бери дурного в голову, Сашка. Лучше давай сегодня отдохнем, а то завтра вставать ни свет ни заря.

– Ты думаешь?

– Я знаю. Пока всех запрягут, пока навьючат… бедлам тот еще будет. Так что приходи утром завтракать, я что-нибудь сварганю.

– Удивляюсь, зачем тебе твой Федор, если ты все можешь делать сам?

– Не все. Верблюда завтра он будет навьючивать. И лошадей запрягать. Кстати, как и твой Абабков… Слушай, есть тема!

– Какая еще тема?

– Нам ведь с тобой положено по верблюду, так ведь?

– Так.

– Во-от! А если запрячь их в арбу, то груза эти два дромадера утащат вчетверо больше!

– Заманчиво, – задумался гардемарин. – Только где же мы возьмем арбу, да еще и с упряжью?

– Хм, вопрос, конечно, интересный, – задумался кондуктор.

Найти арбу – задача и впрямь нетривиальная. Весь транспорт, что имелся в Бами и его окрестностях, принадлежал либо интендантам, либо маркитантам. И совершенно очевидно, что ни те, ни другие не захотят расстаться с ним ни за какие коврижки. Правда, есть еще жители окрестных аулов, и тут могут быть разные варианты… По лицу Будищева видно, что он поочередно обдумывал их все, пока, наконец, не пришел к какому-то одному.