Текст книги "Стрелок. Митральезы для Белого генерала"

Однако с назначением генерала Скобелева ситуация медленно, но верно начала улучшаться. Во-первых, во всех постах на Атрекской линии были организованы фельдшерские околотки. Во-вторых, резко увеличено количество врачебного персонала, от врачей до санитаров. В-третьих, в Дуз-Олуме и Бами открыты самые настоящие госпитали. Исправляющим должность начальника последнего был назначен доктор Студитский, имевший помимо всего прочего чин коллежского асессора.

Ранение в ухо в ходе знаменитого дела у Бендессен несколько умерило его пыл, так что теперь он не мотался по передовым отрядам в поисках приключений, а занимался своими прямыми обязанностями, то есть врачевал больных и раненых, благо недостатка ни в тех, ни в других не было.

– Рад вас видеть, любезный Дмитрий Николаевич, – поприветствовал он моряка. – Какими судьбами, неужто решили справиться о здоровье спасенного вами мальчика?

– Угадали, Владимир Андреевич. Как он?

– Как вам сказать, друг мой. Нельзя сказать, чтобы совсем уж плохо, однако и обнадежить мне вас нечем. Впрочем, организм молодой и здоровый, даст бог, поправится.

– Ну да, если пациент хочет жить – медицина бессильна! – схохмил по привычке Будищев.

– Но-но-но! – шутливо погрозил ему пальцем врач. – Попадете ко мне, я вам эти слова припомню!

– Все, сдаюсь! – поднял обе руки вверх кондуктор.

Как оказалось, юный текинец расположился в госпитале с определенным комфортом. Народу в просторной кибитке, приспособленной под палату, было совсем немного, жесткая солдатская постель его застелена мягким матрасом, пожертвованным самим доктором Студитским, а уж белые простыни и чистая рубаха с кальсонами и вовсе могли считаться по нынешним временам невообразимой роскошью.

Завидев Будищева, мальчик вздрогнул и попытался принять независимый и гордый вид, но у него плохо получилось. Похоже, что он не знал, что обязан своему спасению этому человеку и потому не чувствовал в себе ни признательности, ни благодарности. Впрочем, Дмитрий тоже не испытывал к пленнику каких-либо добрых чувств, и если бы кто из знакомых вздумал было поинтересоваться, для чего тот спас мальчишку, он вряд ли нашел вразумительный ответ.

– Вот что, любезный, – обратился к служителю из старослужащих солдат доктор. – Нельзя ли перевести мальчику, что его спас от смерти этот господин?

Худощавый санитар неопределенного возраста, прослуживший много лет в Азии и научившийся кое-как говорить на местных наречиях, охотно выполнил приказ и на жуткой смеси туземных и русских слов сказал пациенту что-то в стиле «твоя моя понимай, этот сердар тебя, сукина сына, спас, а ты, падлюка, лежишь и не поклонишься». Во всяком случае, Будищеву послышалось именно так.

Как ни странно, молодой человек, очевидно, понял, что именно ему пытался донести служитель, и, приложив руку к сердцу, пролопотал нечто вроде благодарности. Правда, взгляд его при этом оставался хмурым и нелюбезным, хотя возможно, дело было в болезни.

– Все еще дичится, – добродушно пояснил доктор, оказывавший покровительство пациенту. – Кстати, а вы знаете, что он не из Текинского оазиса, а из Мерва?

– И какая разница? – хмыкнул кондуктор.

– Собственно, никакой, – согласился врач.

– Может, ему фруктов каких или еще чего?

– Хуже от этого точно не будет.

– А я смотрю, персонала у вас немного?

– Это точно. Только санитары да немного фельдшеров. Впрочем, ожидается прибытие нескольких сестер милосердия из общин Красного Креста. Тогда станет легче.

– Угу. И господам-офицерам повеселее, а то им бедолагам пока, кроме охоты да пьянки, и заняться больше нечем.

– А вот это вы напрасно. Правила там весьма строгие и соблюдаются неукоснительно. Я имел честь быть знакомым со многими дамами, избравшими для себя подобную стезю, и могу засвидетельствовать, что у большинства из них – безукоризненная репутация.

– А я разве про дам? – ухмыльнулся Будищев, но не стал дальше спорить, а поспешил откланяться, подмигнув на прощание раненому мальчишке, отчего тот едва не спрятался под шинель, служащую ему вместо одеяла.

Однако не успел он сделать и пары шагов, как пред госпиталем появились новые действующие лица: полковник Вержбицкий в сопровождении своего начальника штаба капитана Мельницкого и подполковника Щербины, а также тот самый знатный туркмен с гордым выражением на лице, прибывший вместе с караваном. Обычно Дмитрий придерживался солдатской мудрости – «держаться подальше от начальства, поближе к кухне», но эта картина пробудила в нем любопытство, и он, устроившись в тени от чудом уцелевшего от участи быть вырубленным на дрова дерева, с интересом наблюдал за происходящим. Доктор Студитский, по всей видимости, немало удивленный подобным визитом, встретил нежданных гостей докладом, затем произошел оживленный разговор через подполковника с туркменом, после чего они дружно проследовали в кибитку, где лежал тот самый мальчик.

– Фига себе, – хмыкнул Будищев, прикидывая про себя, что это все может означать.

– Так точно, вашбродь, – поддакнул незаметно подошедший санитар, недавно игравший роль переводчика.

Надо сказать, лингвистические способности госпитального служителя нисколько не впечатлили кондуктора, но никакого другого толмача рядом не наблюдалось, и Дмитрий все же решил спросить:

– Ты хоть что-то понял?

– Так ить понять-то немудрено, ваше благородие. Ентонт мальчонка, что вы в санитарный обоз приволочь изволили, сын мервского сердара Махмуда-кулихана. Вот, значит, и прислали человека с дарами, чтобы из плена выкупить.

– Выкупить? – сразу же вычленил главное из развернутой речи санитара Будищев.

– Уж как водится. Только господин доктур толкуют, что мальца нельзя пока из госпиталя отпускать, а их высокоблагородие господин полковник и вовсе Скобелева подождали бы. Дескать, пусть он решает.

– Восток – дело тонкое, – подытожил кондуктор. – Хотя постой, он же вроде погиб?

– Кто?! – изумился собеседник.

– Ну этот, Кули-хан, мать его!

– Как есть погиб, – согласно кивнул солдат.

– Кто же тогда выкуп прислал?

– Да кто их разберет, ваше благородие, одно слово, басурмане!

– Я еще не благородие.

– Какие ваши годы, еще будете.

Неожиданная информация заставила Будищева крепко задуматься. Непонятно зачем спасенный мальчишка на глазах из обузы переквалифицировался в потенциально ценный актив. Только непонятно, как его перевести в звонкую монету? Тем более что начальство, судя по всему, имеет на мальчонку свои виды. Если его покойный папаша был и впрямь большой шишкой в Мерве, возможно, осталась еще не менее влиятельная родня. И если на нее надавить…

– К черту, – махнул рукой Дмитрий, – я на этом матче все равно – центральный отпадающий!

Впрочем, события только начинали разворачиваться. Уже наступил вечер, когда в палатку к Будищеву неожиданно заявились подполковник Щербина вместе все с тем же давешним знатным туркменом. Следом за последним тащился слуга с небольшим свертком.

– Здравия желаю вашему высокоблагородию! – вытянулся ошарашенный Шматов, по привычке относящийся к любому начальству с невообразимым почтением.

– Здорово, братец, – с покровительственной улыбкой отвечал ему офицер. – А что, господин подпрапорщик[21]21
  Флотский кондуктор примерно соответствовал армейскому подпрапорщику.


[Закрыть] у себя?

– Здравствуйте, господа, – вышел из палатки Будищев и, окинув быстрым взглядом незваных гостей, распорядился: – Феденька, сообрази нам чаю!

Стульев у него, разумеется, не было, более того, во всем Бами они нашлись бы только в штабе отряда, да в импровизированном клубе, устроенном в большом сарае, где вечерами собирались господа-офицеры поиграть в карты или бильярд. Но гости оказались нетребовательными и с удовольствием разместились на постеленных на полу коврах, а слуга-туркмен застыл чуть поодаль на корточках.

По счастливому стечению обстоятельств чайник уже стоял на углях, и верному денщику оставалось лишь бросить в него заварку, после чего подавать гостям. Те приняли угощение как должное и охотно выдули по нескольку местных чашек, именуемых пиалами и представлявших собой что-то вроде глубоких блюдец. Знатный туркмен по обычаям своего племени пил чай соленым и с молоком, русские напротив предпочли сахар, но в любом случае все гости остались довольными проявленным к ним вниманием.

– Господин Будищев, – перешел к делу подполковник, – позвольте представить вам Ибрагим-бека. Он родом из Мерва и служил покойному Махмуд-Кули-хану, а к нам прибыл с одной деликатной миссией.

– Выкупить из плена мальчишку, – проявил осведомленность Дмитрий.

– Совершенно верно, – кивнул Щербина.

– И много предлагает?

– Достаточно, – тонко улыбнулся офицер.

Иван Григорьевич Щербина был в Закаспийском крае человеком известным. Долго прослужив в этих местах, он был одним из немногих армейских офицеров постаравшихся изучить быт и обычаи местных племен, выучил их язык и завел среди аборигенов множество друзей. Стоит ли удивляться, что вскоре он стал незаменимым в деле переговоров о закупке верблюдов, найме погонщиков и тому подобных вещах.

К тому же, в отличие от чиновников военного ведомства, считавших местных киргизов и туркмен чем-то вроде своей законной добычи, он никогда не обманывал простодушных жителей пустыни, отчего те в свою очередь желали иметь дело только с ним. Все это, разумеется, вызывало ненависть интендантов, распускавших слухи о нечистоплотности подполковника, якобы завышавшего закупочные цены и клавшего разницу себе в карман.

Обо всех этих подробностях и слухах Будищев был прекрасно осведомлен и теперь с интересом наблюдал за офицером, пытаясь понять, зачем тот пришел и чего хочет добиться.

– Повезло же кому-то, – ухмыльнулся Дмитрий. – Выкуп получат. Или наше начальство чем другим возьмет?

– Вы правы, – не стал спорить офицер. – Командование надеется, что открывшиеся обстоятельства помогут удержать жителей Мерва от помощи текинцам, ослабив таким образом последних. И будьте покойны, если все получится, один беспокойный моряк, проявивший столько человеколюбия, не останется без награды.

– Медаль на шею дадут? За спасение утопающих…

– Ха-ха-ха, – жизнерадостно рассмеялся Щербина. – Вы неподражаемы! Впрочем, если говорить по совести, то от начальства поощрения можно ждать довольно долго, однако совсем без вознаграждения ваш милосердный поступок не останется в любом случае. Дело в том, что как только Ибрагим-бек узнал, кому юный Али обязан жизнью, он немедля пожелал вознаградить спасителя. Собственно, мы здесь как раз по этому поводу.

Окончив свою речь, подполковник что-то сказал по-туркменски своему спутнику, и тот разразился длинной речью, которую Щербина в общих чертах перевел. Дмитрий внимательно выслушал все, что ему сказали, после чего, с интересом взглянув на сверток в руках слуги, сказал:

– Передайте своему другу, что я проникся.

Судя по всему, посланник и без перевода понял, что именно сказал моряк, потому что немедля хлопнул в ладоши, после чего слуга с поклоном передал ему свою ношу. Будищев принял дар со всей возможной учтивостью, тут же развернул, едва при этом удержавшись от того, чтобы присвистнуть. Внутри свертка находились явно изготовленные одним мастером сабля и кинжал, но… бог мой, что это было за оружие! И рукояти и ножны были целиком украшены причудливыми золотыми узорами, кое-где перемежавшимися довольно крупными драгоценными камнями. Дмитрий не слишком разбирался в холодном оружии вообще и в ювелирном искусстве в частности, но даже ему было очевидно, что подарок поистине царский!

– Скажите Ибрагим-беку, что я в восторге! – изобразил улыбку на лице кондуктор, одновременно прикидывая, сколько может стоить этот набор у столичного антиквара.

Улыбающийся подполковник охотно перевел его слава туркмену, после чего они дружно поднялись и стали прощаться.

– Сейчас нам пора, уважаемый Дмитрий Николаевич, однако я уверен, что мы еще не раз встретимся.

– Непременно, Николай Аристархович, непременно, – отозвался Будищев, провожая гостей.

– Ишь, какая красота! – благоговейно прошептал Шматов, разглядывая подаренное «барину» оружие. – Генералу не зазорно носить…

– Вот-вот, – усмехнулся Будищев, – а поскольку нам с тобой генеральство не светит, прибери эту красоту подальше. Потом подумаем, как ее в Россию отправить.

– Это верно, – охотно согласился Федька, заворачивая сверток. – Не ровён час украдут, или еще какая беда приключится.

– Покаркай мне тут, – отмахнулся Дмитрий, одергивая мундир.

Сегодня он собирался зайти в офицерский клуб, а потому следовало хотя бы минимально привести себя в порядок. Где-нибудь в центральной России, флотскому кондуктору или армейскому подпрапорщику путь в подобные заведения был заказан, но в Закаспийском крае нравы были куда свободнее. К тому же Будищев слыл человеком храбрым, небедным и при том хорошим товарищем. И судя по всему, куда более известным, чем он сам до сих пор о себе думал. Обычно подполковники в гости к унтерам не ходят…

Вы никогда не обращали внимания, что выражения лиц погонщиков неуловимо напоминают выражение морд их верблюдов? Они так же величаво безмятежны, так же полны презрительного равнодушия к окружающим видам и людям. Отличие, по сути, только одно. Животное может безнаказанно плюнуть в проходящего мимо солдата, а вот его вожатый на это вряд ли решится. Потому как верблюд – скотина хоть и неразумная, но все одно божья, а вот погонщику за такое дело тут же по мордасам прилетит от всей широты рязанской или псковской души.

Впрочем, конфликты между русскими военными и киргизами – редкость. Каждый из них делает в походе свое дело, а в иное время они почти не соприкасаются. Вот и сейчас на привале солдаты развели костерок, на котором артельно варят кашу. Погонщики собрались в свой кружок и тоже что-то там соображают на обед. Офицерам готовят денщики, и только две сестры милосердия, не принадлежа ни к какому сообществу, предоставлены сами себе. Цель их путешествия – Бами, где развернут госпиталь, в котором они будут служить, а вот зачем они непременно желали попасть в действующую армию, вопрос не просто интересный, но и весьма деликатный. В самом деле, зачем двум девицам дворянского сословия с образованием ехать в забытые богом и цивилизацией места, преодолевая множество трудностей, не говоря уж об опасностях?

– Люси, ты скоро? – нетерпеливо позвала свою товарку Катя Сутолмина – миловидная барышня двадцати двух лет от роду.

– Уже иду, – отозвалась вторая, выходя из своего укрытия.

Да простит меня читатель за такую подробность, но женский быт в походе очень не устроен. Если солдату придет нужда, так он просто выйдет из строя, да и расстегнет ширинку. А вот что делать барышням, восседающим на верблюдах? Только терпеть да надеяться, что на привале найдется какое-нибудь укромное местечко, где их девичья стыдливость не пострадает.

Внешне барышни полная противоположность друг другу. Светловолосая Екатерина невысока ростом и несколько, что называется, широка в кости. Нет, назвать ее толстухой, не погрешив при этом против истины, пока что нельзя, но вот что будет лет через пять, кто знает? При этом она была весьма жизнерадостна и любопытна, отчего иной раз попадала в забавные и не очень ситуации, из которых, впрочем, выпутывалась без каких-либо потерь, благодаря природной смекалке и живости характера. Родители ее умерли, когда она была еще в довольно нежном возрасте. Родственники не захотели слишком уж обременять себя заботой о сироте и отдали в провинциальный пансион, где она получила воспитание и образование. При всех этих обстоятельствах выросла юная барышня весьма здравомыслящей и рассудительной, а потому идти в приживалки или гувернантки, а скорее всего в содержанки, не пожелала и неожиданно для всех окончила сестринские курсы, после чего поспешила отправиться в Закаспийский край.

Жгучая брюнетка Люсия Штиглиц, напротив, телом была суха, а ростом несколько выше среднего. Отец ее был все еще жив и к тому же весьма и весьма не беден, хотя отношения в их семье было трудно назвать сердечными. Еще у нее был нежно любимый брат Людвиг, служивший раньше в гвардейской артиллерии, а теперь переведшийся в Ташкент. Образование баронесса получила в самом блестящем из женских учебных заведений империи, а именно в Смольном институте, слывя среди ее воспитанниц барышней замкнутой и несколько меланхоличной.

Несмотря на несходство характеров, девушки быстро сошлись между собой, а когда стало известно, что в ближайшем к передовой госпитале требуются сестры милосердия, без колебаний вызвались отправиться туда.

– Люсия Александровна, Екатерина Михайловна, идите сюда, – позвал их начальник каравана подполковник Мамацев. – Мои архаровцы тут немножко приготовили, не угодно ли?

– Право, Дмитрий Осипович, нам так неловко утруждать вас, – жалобным голосом отозвалась Катя.

– Отказа я не приму! – решительно заявил офицер и подкрутил пышные по кавказской моде усы.

Надобно сказать, что происходил подполковник из старинного грузинского рода Мамацашвили, а имя и фамилию на русский лад переиначил его отец – генерал-майор русской армии Осико Хойхосрович, став таким образом Осипом Христофоровичем. На вид ему было около сорока лет, участник войн с горцами, турками и Хивинского похода. Георгиевский кавалер за осаду Карса. Была ли у него семья, история умалчивает, но сестры милосердия, в особенности мадемуазель Сутолмина, пользовались его неизменным вниманием и покровительством. С одной стороны, из-за кавказского темперамента господина Мамацева это было несколько утомительно, но с другой, служило надежной защитой от назойливого внимания других офицеров, забывших после долгого отсутствия общения с женским полом, что такое рыцарское отношение к дамам.

– Благодарю за приглашение, Дмитрий Осипович, – вежливо поблагодарила подполковника баронесса Штиглиц, – вы очень любезны. Но скажите, скоро ли окончится наше путешествие?

– Вах, совсем чуть-чуть осталось!

– Помнится, третьего дня вы говорили то же самое, – не удержалась от колкости мадемуазель Сутолмина.

Мамацев обычно не лез за словом в карман, но не успел он открыть рот, как подбежавший к нему солдат неуклюже приложил к кепи руку и начал докладывать:

– Ваше высокоблагородие, так что, их благородие господин подпоручик докладают, что хтось едет!

– Ничего не понял, – выпучил глаза сбитый с толку офицер. – Кто едет, куда едет?

– Как кто? – изумился посланец. – Едут конные в нашу сторону.

– Какие конные?

– Да кто же их разберет, мабуть, текинцы!

– Тьфу, дурак! Так бы сразу и сказал, – разозлился подполковник не то на бестолковость нижнего чина, не то на невозможность допустить более сильные выражения при дамах.

– Прошу прощения, служба! – извинился он перед спутницами, после чего вскочил в седло и, не забыв галантно козырнуть барышням на прощание, дал своей лошади шенкеля.

– А я как сказал? – пожал плечами солдат и побежал следом за начальством, не слишком, впрочем, торопясь.

– Мы вас подождем, Дмитрий Осипович! – запоздало крикнула вслед бравому офицеру Катя, после чего вздохнула и, выбрав на подносе самый большой шампур, унизанный хорошо прожаренными, но сочными кусочками мяса, вонзила в крайний из них свои перламутровые зубки.

– Подождем? – вопросительно подняла брови Люсия.

– Вот еще, – пробурчала с набитым ртом подруга, – эдак, чего доброго, мясо совсем остынет.

– Что же, в этом есть свой резон, – одними уголками губ улыбнулась баронесса.

– Бесподобно! – промурлыкала Сутолмина, покончив с первым куском. – Право, шашлык у Мамацева куда лучше, чем у маркитантов, не говоря уже о том, что готовят для офицеров их денщики. Люси, ты почему не ешь, остынет же?

Словами сестра милосердия не ограничилась, и перед ее спутницей тут же материализовался еще один шампур. Сопротивляться подобному напору не было никакой возможности, а потом мадемуазель Штиглиц сняла с него вилкой мясо на тарелку и, отрезав от него небольшой кусочек, отправила в рот.

– Действительно, очень вкусно!

– А я тебе что говорила? – пробурчала с набитым ртом Катя, продолжая безжалостно расправляться с угощением.

– Ты вся вымазалась, – заметила Люсия, впрочем, без тени осуждения в голосе.

– Умоюсь, – хладнокровно отвечала ей товарка.

И впрямь, когда Мамацев вернулся в сопровождении двух людей, одетых более чем живописно, мадемуазель Сутолмина вполне успела привести себя в порядок и сидела теперь с постным видом перед блюдом с овощами и зеленью, отщипывая то от одного, то от другого маленькие кусочки.

– Наконец-то вы вернулись, Дмитрий Осипович, – проворковала она. – А мы вас так ждали…

– Прошу прощения за вынужденное отсутствие, милые дамы, – извинился подполковник. – Служба! Но позвольте представить вам настоящих героев-охотников. Барон фон Левенштерн и кондуктор Будищев. Баронесса Штиглиц и мадемуазель Сутолмина.

– Здравствуйте, Дмитрий Николаевич, – любезно улыбнулась сестра милосердия.

– Вы знакомы? – изумилось большинство присутствующих.

– Добрый день, Люсия Александровна, – поклонился в ответ Будищев. – Надеюсь, ваше путешествие прошло благополучно?

– Благодарю, все хорошо.

– Как сказала Елизавета Дмитриевна, как только вы оставили нас, закончились и приключения, отчего стало невыносимо скучно, – немного томным голосом произнесла Катя, едва заметно стрельнув глазами в сторону Мамацева.

– Могу вас успокоить, Екатерина Михайловна, – пожал плечами Дмитрий, едва вспомнивший, как зовут эту сестру милосердия, – тут вам скучать не придется.

– Так значит, ви знакомы, – еще раз повторил подполковник, в речи которого от волнения стал еще заметнее грузинский акцент.

– Я имел честь сопровождать ее сиятельство графиню Милютину и ее очаровательных спутниц до Астрахани, – пояснил Будищев.

– И у вас там были приключения?

– Да так, – неопределенно пожал плечами кондуктор. – Пустяки.

– Ну да, – обрадованно проворковала Катя. – Просто когда мы ехали на поезде, он всего лишь сошел с рельсов, а когда плыли на пароходе, там всего лишь поймали шулера.

– Вот как?

– Было дело, – развел руками Дмитрий.

– Могу сказать, что здесь жизнь не менее увлекательна. Если вам приходилось слышать о славном деле у Бендессен, то вот его герои! – немного напыщенно провозгласил совершенно успокоившийся Мамацев. – И барон, и господин Будищев участвовали в этом знаменитом бою.

В ответ на это плохо говоривший по-русски фон Левенштерн поклонился, а его товарищ скромно заметил:

– Да так, постреляли немножко.

– Но об этом позже, – продолжал подполковник. – А теперь, господа, самое время подкрепиться. Столов тут нет, так что прошу к нашему достархану.

– Зер гут, – обрадованно буркнул барон.

Будищев тоже охотно воспользовался приглашением, но тут возникла небольшая заминка. Взглянув на поднос с шашлыком, Мамацев немного удивился. Мяса, впрочем, хватило на всех. К тому же у подполковника, как у истинного сына гор, нашлась при себе бутылочка прекрасного вина, так что обед удался на славу. После чего новые и старые знакомые тепло простились.

Потом караван быстро собрался и тронулся в путь, благо Бами и впрямь был уже не так далеко. К вечеру они достигли цели своего путешествия, и барышни впервые за много дней смогли помыться и переночевать не под открытым небом, а в отведенной для них кибитке.

– Странное название, кибитка, – задумчиво заметила Люсия, расчесывая перед сном волосы. – Я когда впервые услышала его, вообразила, что речь идет о какой-то повозке вроде дормеза, только без колес.

– Я тоже, – легко согласилась Катя, – но если ты хочешь знать, кого я полагаю странным, так это давешнего нашего попутчика.

– Будищева? – удивилась баронесса. – Но отчего ты так решила?

– Ну как тебе сказать. Я слышала об этом деле у Бендессен, он ведь и впрямь – герой, в отличие, к слову сказать, от барона. И любой офицер на его месте распушил бы хвост и принялся вещать о своих подвигах, безбожно привирая при этом. А этот – «немножко постреляли», – неожиданно зло передразнила она. – Мужлан!

– Видишь ли, Катя, господину Будищеву нет никакой надобности кого-либо разыгрывать передо мной. Даже если он в одиночку захватит Денгиль-Тепе, Дмитрий Николаевич не станет в моих глазах более храбрым и благородным человеком, чем сейчас. Ведь он спас Людвига.

– Твоего брата? – изумилась Сутолмина, видевшая у Люсии фотографическую карточку с изображением брата и сестры и находившая молодого человека весьма привлекательным.

– Да.

– Но как это случилось?

– Он накрыл его своим телом при взрыве и был ранен.

– Невероятно!

Несмотря на свой авантюрный характер, не раз уже толкавший хозяина на поиски приключений, доктор Студитский оказался неплохим организатором. В приспособленных под палаты кибитках было чисто, имелись вполне сносные кровати и даже невероятная роскошь – свежее белье. Больные и раненые вполне обеспечены как лечением, так и полноценным питанием, отчего быстро из состояния лежачих переходили в разряд выздоравливающих, а затем и вовсе возвращались в части отдохнувшие и полные сил. Все это не осталось незамеченным как начальством, так и нижними чинами, отчего о Владимире Андреевиче вскоре стали слагать легенды.

С появлением же сестер милосердия в этом «оазисе благочиния и порядка» стало просто волшебно. По крайней мере, именно так думали многие молодые офицеры, изнывающие в походе от отсутствия дамского общества. Первым это заметил сам Студитский, у которого резко прибавилось работы. Даже совсем еще юные прапорщики и подпоручики внезапно вспомнили о многочисленных болячках, мучивших их с детства и особенно обострившихся в песках Закаспийского края. Беда была лишь в том, что при виде барышень страждущие нередко начисто забывали о симптомах своих хронических заболеваний и принимались расточать им комплименты, по большей части весьма затасканные.

Впрочем, выход нашелся быстро. В одно прекрасное утро, когда доктору ассистировала не мадемуазель Сутолмина, имевшая обыкновение глупо хихикать и строить глазки господам офицерам, а куда более строгая в общении баронесса Штиглиц. Выслушав печальный рассказ «смертельно больного» прапорщика Панпушко о непонятном дрожании в левой пятке, она мило улыбнулась и ангельским голосом заявила, что при подобных признаках весьма полезны клизмы.

– Что, простите? – не понял поначалу врач.

– Клизмы, Владимир Андреевич, – хладнокровно повторила выпускница Смольного института.

– И в самом деле, – воодушевился доктор. – Это средство вполне может спасти эту молодую жизнь!

– Э… вы знаете, господин Студитский, – смутился пациент, – мне кажется, что я чувствую себя гораздо лучше…

– Внезапное облегчение – явный признак грядущего кризиса! – наставительно заметил начальник госпиталя. – Но не беспокойтесь, Николай Васильевич, наш фельдшер Марк прекрасно делает эту процедуру. Даже если необходим объем в полведра, он справляется просто мастерски.

– Нет-нет, – решительно отказался прапорщик. – Я тут вспомнил, что мне пора… заступать в караул… а то текинцы кругом так и рыщут… а пушки не готовы.

– Вот как? Весьма досадно. Впрочем, если передумаете, то Марк всегда к вашим услугам.

– Честь имею! – щелкнул каблуками прапорщик и поспешно ретировался.

Доктор проводил незадачливого донжуана смеющимся взглядом, после чего обернулся к сестре милосердия и не без восхищения в голосе заявил:

– У вас, сударыня, несомненный талант к медицине!

– Благодарю, – скромно улыбнулась барышня.

– Пожалуй, таким образом мы скоро излечим всех наших «мнимых больных», впрочем, мне кажется, нужна еще одна деталь.

– Какая?

– Люсия Александровна, будьте так любезны, позовите ко мне фельдшера Барнеса.

– Это тот самый Марк?

– Точно так-с.

– И ему, вероятно, надобно прихватить с собой необходимые принадлежности?

– Всенепременно!

В самом скором времени весть об изуверских методах лечения, практикуемых доктором Студитским, разнеслась по гарнизону, вызвав легкую панику среди заинтересованных лиц. Впрочем, процедура оказалась сколь радикальной, столь и действенной, потому что количество больных быстро сократилось, не иначе как по милости высших сил, не оставляющих своим заступничеством русское воинство.

Из частых гостей госпиталя остался лишь прибывший вместе с сестрами милосердия подполковник Мамацев, оказывавший недвусмысленные знаки внимания мадемуазель Сутолминой. Надо сказать, что Екатерина Михайловна весьма благосклонно принимала его несколько неуклюжие ухаживания. Однако видеться слишком часто они не могли, по причине занятости. Дело в том, что у сестер милосердия всегда есть работа, а бравый подполковник был назначен командиром четвертой батареи, сменив на этом посту исправляющего обязанности капитана Полковникова, в свою очередь, вернувшегося к себе в полубатарею. Так что у Дмитрия Осиповича теперь тоже хватало различных дел и забот.

Не обошли перемены и морскую батарею. Как это водится в русской армии, ее раздергали на отдельные взводы и разослали их по разным постам для усиления обороны последних. Лейтенант Шеман и сам стал на время комендантом одного из постов, прихватив с собой гардемарина Майера, а также его митральезу с подчиненными. Будищев тоже получил назначение, но, оказавшись без непосредственного надзора начальства, не теряя ни секунды, свалил всю рутину на своего унтера. Сам же Дмитрий большую часть времени проводил вместе с охотниками из местной команды. Ходил с ними в поиски, участвовал в засадах с перестрелками и прочих столь же увлекательных занятиях. Узнай об этом высокое начальство, бравый кондуктор вряд ли получил бы поощрение, но в здешних диких местах умение ловко стрелять ценилось куда больше субординации.

Иногда он наведывался в Бами, чтобы закупить необходимые припасы, и тогда непременно навещал госпиталь. Студитский всегда был рад ему, тем паче что кондуктор являлся не с пустыми руками, а с какой-нибудь добычей. Иной раз это был откормившийся к концу лета жирный фазан, в другой – сладости, выменянные у местных, а нынче это оказалась кабанья нога.

– Да вы меня балуете, – усмехнулся доктор.

– Ну вы же не в одну ха… в смысле не сами все съедите, – вовремя поправившись, отвечал ему Дмитрий Николаевич. – Глядишь, с больными поделитесь или сестричек угостите.

– Отчего бы вам самому не презентовать им свое угощение? – тонко улыбнулся начальник госпиталя.

– Не-не-не, – замотал головой георгиевский кавалер. – Чтобы Сутолмина потом смотрела на меня глазами давно не доенной коровы и глупо хихикала?

– Как вы сказали? – засмеялся Студитский от услышанного сравнения. – Ей-богу, убийственно точно! И верите ли, я иногда ума не приложу, что с ней делать? Вроде бы и дело свое знает, и не ленива, но вокруг нее постоянно кружится какой-то рой из наших офицеров, который меня уже весьма утомил.

– Да ладно вам. Девушка хочет замуж, что же в том странного?