Текст книги "Песни созвездия Гончих Псов (сборник)"

На подъезде к Белоборску, сразу за мостом через реку, железнодорожное полотно перегораживало тело лежащего гражданина в заляпанном мазутом комбинезоне.

– Пронькин. Смазчик, – тут же опознал тело Жора.

– Погиб! – ужаснулся Литвиненко.

– Этот погибнет! – ухмыльнулся молдаванин. – Нажратый.

– Видите?! – подал голос Егор. – Давайте назад, пока беды не случилось.

– Прекратить панику! – скомандовал Юлий Иванович. – Вы, господин Карманов, нас здесь ждите, а мы пойдем в поселок.

Литвиненко ловко соскочил с тягача на землю и пошел к поселку. Жора, прихватив с собой лом, последовал за ним.

Белоборск напоминал средневековое поселение, охваченное эпидемией бубонной чумы: за гнилыми заборами выли собаки, по улицам метались всклокоченные куры и повсюду валялись мертвецки пьяные лесорубы, над некоторыми из них, жалобно всхлипывая, суетились бабы.

– Просто не верится! – нахмурился Литвиненко. – Я думал, что Рюриков преувеличивает.

– Вы о чем? – не понял молдаванин.

– Об этом, – кивнул на растленный зарплатой поселок Юлий Иванович. – Ты знаешь, где у них офис?

– А как же! Вон крыша торчит, – показал Жора.

– Немедленно туда! – азартно подмигнул ему директор. – Мы им покажем! Веди!

Молдаванин на всякий случай тоже несколько раз подмигнул начальству, перебросил лом из правой руки в левую и повел его к зданию поселковой администрации.

Дверь оказалась открытой. Литвиненко осторожно вошел внутрь и огляделся. Похоже, в офисе никого не было, только ветер гонял старую газету по коридору.

– Где же все? – озадачился директор.

– Ты кто? – раздалось у него за спиной, и в затылок Юлия Ивановича уперлись холодные стволы охотничьего ружья.

– Я новый директор. Меня вчера прислали. Приехал ознакомиться с ситуацией, – поспешил заверить Литвиненко невидимого агрессора.

Давление стволов на затылочную часть немного ослабло, и директор поторопился задать свой вопрос:

– А вы кто?

– Не важно, – стволы прижались к затылку с удвоенной силой, – зачем тебе знать? На кого работаешь?

– Я?!

– Ты.

– Я на администрацию края работаю, она в центре находится.

– Сам знаю, где она находится. С ЦРУ давно твоя дружит?

– С каким ЦРУ?

– С американским.

– Да ни с какими американцами я не имею связей.

– Врешь, – убежденно постановил невидимый собеседник.

Литвиненко в отчаянии покосился на стоящего чуть поодаль Жору:

– Господин Мареску, сделайте что-нибудь!

– Что я могу сделать?! – развел руками тот. – Это Ренат Тумбалиев. Здешний бригадир. Завалить может.

– За что?! – простонал напуганный до смерти Литвиненко.

– Кто его, татарина, знает?! – ответил молдаванин. – Татарина всегда по пьяни в войну плющит. Он разведротой командовал в Афганистане. Четыре ордена имеет и медаль за отвагу.

– Молчи, Жорка, – подал голос Тумбалиев. – Не посмотрю, что ты герой-балтиец. Как же тебя враги попутали?

– Ренатка, не могу сказать, нужно запрос в штаб делать, – хитро отговорился молдаванин.

– Сделаем, – уверил бригадир и приказал: – В кассу идите. Запру вас до утра. Утром в штаб позвоню. При попытке к бегству – расстрел на месте. Поняли?!

– Еще как поняли, – обрадовался Юлий Иванович. – Где у вас касса?

Тумгалиев провел гостей по коридору к кассе и действительно запер их там на амбарный замок.

– Тихо сидите, – уходя, распорядился он.

Едва за бригадиром захлопнулась дверь, Литвиненко шепнул Жоре:

– Надо позвонить в милицию.

– Участковый – зять Ренатки, – сообщил молдаванин. – Он сейчас на просеке в засаде. Натовский конвой ждет.

– Тоже пьяный? – ужаснулся директор.

– Зарплату всем выдали, – резонно напомнил Жора.

– Что же нам делать? – устало опустился на стул Юлий Иванович.

– Ничего. Утром Ренатка нас сам отпустит. Он больше одного дня пить не может. Контузия у него. В Кандагаре под бомбежку попал, – успокоил начальство молдаванин, устраиваясь на продавленном диване. – Мы, господин директор, здесь в полной безопасности.

В углу помещения Юлий Иванович углядел наряженную новогоднюю елку.

– У вас здесь Новый год ведь по графику? – как можно равнодушнее уточнил он у спутника.

– Ага, – подтвердил тот, – без опережения.

– И то хорошо, – успокоился директор, потер ладонью затылок и неожиданно мечтательно улыбнулся. – Я Новый год люблю. Сугробы хрустящие в мальчишеский рост. Бабушка нам с братом сахар с молоком варила. У меня брат-близнец был – Генка. С отцом в экспедиции пропал. Отец на полярной станции метеорологом работал. Эх! Чего мы только с Генкой не творили!

На улице прогремел оружейный выстрел. Потом еще один. Потом сразу четыре подряд.

– Что это?! – вскочил на ноги Литвиненко.

– Девятая рота в прорыв пошла, – зевая, сообщил Жора.

– Какой прорыв?! Что, здесь все с ума посходили, что ли?! – взвизгнул директор.

– В Белоборск со штрафбата присылали. Тема у них такая – по пьяни про войну. Это еще ничего. Вот в Машковой поляне бывшие «зека». Правда страшно. Поэтому Штиль на зарплату перед Машковой поляной посты выставлял.

– Неужели про это в центре не знают? – возвращаясь обратно на свой стул, удивился Юлий Иванович.

– Почему не знают?! Знают, – еще раз зевнул молдаванин. – А что им делать? Дальше нашего леспромхоза не пошлешь. Мы крайние. И при Штиле у нас план был.

– При Штиле! При Штиле! – ревниво вспылил Литвиненко. – Заладил! И при мне план будет.

– Это вряд ли, – покачал головой Жора. – Штиль потому и уволился, что сил наших под завязку стало. Не тянем мы план. Хоть убей, не тянем.

– Пьете, как сволочи, потому и не тянете! – заявил Юлий Иванович. – Порядка нет. Порядок будет – и план будет. Я распоряжусь, чтобы в поселковые супермаркеты больше водки не завозили.

– Тогда, господин директор, вы здесь один останетесь, если не кончат вас, конечно, – перевернулся на бок Жора. – Людям водка очень для жизни нужна. Без водки смысла нет тайгу топтать.

– Мы зарплаты можем увеличить для передовиков, улучшить жилищные условия и поднять художественную самодеятельность. На моей прошлой работе через месяц-другой режиссер из Петербурга освободится. Мы его пригласим. И композитор тоже там есть. Правда, он рецидивист. Кличка «Модест», – начал размышлять директор.

Но молдаванин уже слышать его не мог, поскольку забылся крепким сном. Вскоре и Юлия Ивановича сморило. Он сполз со стула на теплый дощатый пол, прислонился к стене и закрыл глаза.

Ему снился МХАТ. Давали «Гамлета». Луков играл принца, Прокопенчук – Горацио.

– На свете есть такие чуды, о чем не ведал агроном, – продекламировал главный инженер.

– Агроном свой в астрале, – прозаично не согласился с ним хохол и показал на стену бутафорского замка: – Побачь, прынц, идет оно.

На стене появилась гигантская ушастая тень.

* * *

Литвиненко проснулся от толчка в плечо. Над ним стоял приземистый татарин в телогрейке, с ржавым ножом.

– Мы хаш сварили. Будешь? – спросил татарин.

– Хаш – это что? – поднимаясь на ноги, поинтересовался директор.

– Из баранины. С бодуна хорошо, – ответил неизвестный и протянул для рукопожатия руку: – Я Тумбалиев. Бригадир здешний.

– Вы нас вчера напугали, – без малейшего намека на критику признался Литвиненко.

– А я знал?! – огорченно крякнул бригадир. – Зарплата всегда так. Но потом у нас не забалуют. Дисциплина!

Он вывел Юлия Ивановича из здания конторы на задний двор. Там, вокруг костра, сидели несколько членов бригады Рената, тоже татары, и Жора. Молдаванин энергично хлебал что-то из глубокой алюминиевой миски.

– Проснулись, господин директор?! – приветствовал он начальство. – Вы стихи читали во сне. Так красиво читали, что я думал – радио. В темноте руку протянул. Выключить хотел, чтобы вас не разбудить, а там ваше лицо.

Татары переглянулись и хмыкнули.

– Тут запоешь, – пробурчал Литвиненко, садясь с ним рядом на пень. – То главный инженер в трубу, падла, залезет, то в голову ружьем тыкают.

– Простите меня, – покаялся Тумбалиев. – Миной меня стукнуло, под Кандагаром. Год думал, как меня зовут. Пока думал, под трибунал отдали. И в штрафбат. Как выпью, так шпионов ловлю.

– Вспомнили? – хмуро спросил Юлий Иванович.

– Что вспомнил? – скосил на него и без того раскосые глаза бригадир.

– Как зовут?

– Нет, – честно признался Ренат. – В штрафбате новое имя сказали.

– То есть как – новое?! – не поверил директор. – В штабе документы на всех должны были остаться.

– Так меня в штабе миной стукнуло, – объяснил Тумбалиев. – Я один живой остался. Штаб сгорел, бумаги сгорели, кухня сгорела, все сгорело. По наводке моджахед бил. Диверсант рядом, в ущелье сидел. Наводил артиллерию по рации.

Ренат наложил из казана в тарелку рыхлой массы коричневого цвета и протянул Юлию Ивановичу: – Кушайте. Ай, как вкусно! Четыре часа варили.

Литвиненко забрал тарелку и кивнул на татар, сидящих вокруг костра:

– Твоя бригада?

– Моя! – гордо сообщил Тумбалиев. – В одном штрафбате служили. Соколы! Голыми руками, впятером, вражескую батарею передушили.

– Герои, а пьете! – укорил их Юлий Иванович. – Сейчас надо всех в порядок приводить и – в лес.

– Нельзя, – покачал головой татарин, – Покалечатся. Два дня на здоровье.

– Обалдел, что ли?! – вспылил директор. – Какое здоровье?! Нам центр головы снимет!

– Нельзя, – настаивал Ренат, – леса много, людей мало, я больше сидеть не хочу.

– Но что же делать, господа хорошие?! – скорбно заломил руки Юлий Иванович. – Сверху план требуют, снизу работать не могут.

– Могут, но нечем, – вздохнул Тумбалиев. – Погрузчик старый, пил всего девять, пять ломаные, на весь поселок один автобус. Зарплата очень плохая.

– Покушайте хаша, и все уладится, – улыбнулся доселе молчавший Жора.

Литвиненко зло зыркнул на него, но за ложку взялся.

– Уладится!!! – негодовал директор из прибрежных кустов около моста. – Несет, как Темзу по приливу. Хаш!

– Не тужьтесь, оно само. Это с непривычки, – советовали ему Егор и Жора, сидючи на массивном бампере железнодорожного тягача.

– Плохие тут у вас привычки! Бригадиры контуженные с оружием по улицам бегают, три дня из рабочего графика вылетает, – продолжал сердиться Литвиненко. – Река-то как называется?

– А никак, – развели руками его спутники. – Раньше Имперка называлась, потом просто Перка, теперь вообще никак. Было дело…

– Сколько нам до Усть-Куломска? – перебил их воспоминания Юлий Иванович, возвращаясь к узкоколейке.

– Сорок минут где-то, – ответил Егор. – Зимой час-другой. Снегом часто заносит.

– Почему напрямую дорогу не проложили еще?

– Три года назад геологи лазили, мерили, мерили, но Штиль отказался.

– Опять ваш Штиль?! – взорвался Литвиненко. – Саботажник ваш Штиль!

– Нет, Иоганн Иоганнович мужик хороший был. Осмотрительный, – не согласился Жора. – Он так говорил: в России главное – выжить, остальное само, хошь не хошь, случится.

– Да, вот еще: я там на реке лодку видел, – вспомнил Юлий Иванович. – Трое в лодке были и песню пели: «На лодочке, по Яузе-реке». Тихона Хренникова песня. Из фильма. Рыбнадзор, что ли?

– Это геологи, – ответил Карманов, – с пятидесятых плавают. Говорят, утонули.

– Еще раз?! – не понял председатель.

– Местная байка, – неохотно продолжил машинист. – В пятидесятые прислали геологов, они рыскали-рыскали, искали что-то, а потом сгинули. То ли утонули, то ли леший прибрал. Но ведь плавают. А если плавают, значит, грибы будут.

– Хватит ерунды! Поехали, – осерчал Юлий Иванович.

По приезде в Усть-Куломск Юлий Иванович первым делом направился в свой кабинет и решительно схватился за телефонную трубку. После трех гудков на другом конце провода раздался приятный дамский голос.

– Чугунова слушает, – сообщил голос.

– Госпожа Чугунова, – обратился к нему директор, – это Литвиненко беспокоит.

– Вся во внимании! – откликнулась собеседница.

– У меня имеются самые веские основания предполагать, что для увеличения производительности труда необходимо техническое переоснащение вверенного мне хозяйства, – решительно выпалил в трубку Юлий Иванович. – Катастрофически не хватает пил и погрузчиков.

– Мозгов вам не хватает, молодой человек, – оборвала его Чугунова. – Ты больше никому про переоснащение не говори, иначе… ну, сам понимаешь. Изыскивай внутренние резервы. Ищи неожиданные решения и новые пути. Мобилизуй людей.

– Но как? – огорченно воскликнул Литвиненко. – Хорошо бы финансово заинтересовать.

– Кого? – заинтересовалась дама.

– Людей, – уточнил директор.

– А! – разочарованно крякнула Чугунова и бросила трубку.

– Эх! – вздохнул Юлий Иванович, повторяя: – Ищи неожиданные решения и новые пути. Новые пути!

Внезапно лицо директора просветлело, и он выбежал из кабинета на улицу.

Вскоре Литвиненко был у дома Рюрикова.

Валериан Павлович заканчивал плакат наглядной агитации, сидя на скамеечке у ворот. Над ним надрывался очередной соул-композицией прикрученный к фонарному столбу громкоговоритель.

– Есть у меня одна задумка, господин начальник планового отдела, – с порога начал Литвиненко, перекрикивая музыку.

– И у нас неспокойно, – отер испачканные краской руки о тряпку тот, – новая черная дыра образовывается. Ночь с зоотехником не спали. А у вас что?

– Хочу я новую дорогу к Белоборску проложить. Напрямую. Огромная экономия получается, и производительность подскочит, – поделился с ним Юлий Иванович. – Под это дело мы еще из центра новой техники наберем.

Начальник планового отдела несколько секунд мучительно размышлял и наконец высказался:

– Страшно.

– Что страшно?! – озадачился директор. – В каком смысле «страшно»?

– Во всех смыслах. Здесь вам не курорт, солнечные ванны не принимают. Строгий расчет, железная воля!

– Воля стальная, расчеты с главным бухгалтером сделаем, – заверил его Юлий Иванович.

– В центр надо звонить, – снова взялся за кисть начальник планового отдела, – и с Прокопенчуком переговорить, все-таки он бригадир дорожников. Прокопенчук дома. Отгул у него. Траву свою растит.

– Что это за буква? – вгляделся в незаконченный транспарант директор.

– Это не буква, это иероглиф – китайское предложение. Означает «Народная демократия – основа экономического процветания!», – объяснил Валериан Павлович. – Символ нашей солидарности с китайским промышленным капиталом.

– Интригующе, – кивнул Литвиненко и полюбопытствовал: – Как там главный инженер?

– Музицирует, – раздражительно отозвался Рюриков, – из-за занавеса детями командует. И ведь слышит, где, какие ноты детишки недобирают. Одно непонятно – кормить как?! Голова инженерская как раз на середине трубы располагается. Учительница его уже порошковым супом ошпарила. На половнике подать хотела. Половник к лопате привязала. Кричал страшно.

– Беда! – вздохнул директор, – Как же мы его?..

– А вот как раз не кормить – и сам выпадет, падла, – посоветовал начальник планового отдела, – таким, как он, полезно. И нам хорошо – пока Луков в трубе, сердцу спокойнее.

Через десять минут Литвиненко подошел к дому Прокопенчука. Во дворе брехал крупный кобель, прикованный к добротной будке тяжелой цепью желтого металла.

– Господин бригадир, – позвал директор, – Николай Анатольевич?!

В глубине дома что-то щелкнуло, но Прокопенчук не появлялся.

– Николай Анатольевич?! – заново воззвал к строению Юлий Иванович и постучал кулаком в калитку.

Кобель обезумел от подобной наглости и предпринял попытку прыгнуть. Однако цепь не позволила дотянуться до ненавистного чужака.

– В теплице он, – раздался из окна женский голос.

– Так позовите, – начал раздражаться директор, – скажите, что Литвиненко пришел. По делу.

– Не могу, – отказалась женщина, явственно из-за закрытой занавески разглядывая стоящего.

– Почему не можете? – вздохнул Юлий Иванович, начиная помаленьку привыкать к причудам усть-куломского жизнеустройства.

– Голая я, – честно признались из-за занавески, – батько одежду забрал.

– Зачем? – изумился директор.

На этот раз на его вопрос ответил сам бригадир, появляясь на пороге с тяпкой в руках: – Зачем, зачем?! Чтобы не занашивать. Чего даром трепать?!

– Удивительные нравы у вас тут, Николай Анатольевич, – покачал головой Литвиненко. – Пьяные бригадиры без точных фамилий с ружьями чудят, главные инженеры в трубах торчат, женщины по домам голые заперты.

– Нравы как нравы! – буркнул Прокопенчук, пропуская директора в дом. – Это дочка моя старшая. К электрику таскается, дура. Думает – женится.

– Вы сомневаетесь?! – полюбопытствовал Юлий Иванович, невольно оглядываясь на занавеску.

– А на хрен он нужен! Он на «блэк джеке» на аппаратах в мини-маркете всю получку спускает, – объяснил Прокопенчук и добавил: – А главный инженер уже вылез.

– Как вылез? – не поверил Литвиненко. – Почему Рюриков не сказал?

– Темная история получилась, – замялся бригадир.

– То есть?! – сосредоточился директор.

– Ну, Санька Манукян говорит, что видел, как Жора в полночь из клуба выходил, Любка-секретарша слышала, что главный инженер кричал, а утром главный инженер уже без трубы к доктору ходил, – конфузясь, рассказал Николай Анатольевич.

– Не может быть! – покачал головой Юлий Иванович. – Жора со мной в Белоборске был.

– Оно понятно, что молдаванин ни при чем, – пожал плечами бригадир, – только люди говорят…

– Заяц-оборотень?! – догадался Литвиненко.

– Даже не в этом дело… – еще больше засмущался Прокопенчук и махнул рукой. – Хрен с ним! Я свечку не держал. Хотите побачить мою мечту?

– Был бы весьма признателен, – деликатно согласился директор, судорожно размышляя над словами бригадира.

– Здесь она! – сообщил Николай Анатольевич, заводя гостя в большую оранжерею.

– Красота! – восхитился Юлий Иванович, рассматривая растущие в несколько рядов розовые кусты, унизанные налитыми бутонами.

– Красота, – скромно согласился бригадир, вытирая перепачканные землей руки о тряпку. – Тут вся жизнь моя. Двадцать лет, со времен освобождения, на них положил.

– Ваши цветы на выставку надо! – посоветовал директор.

– Успеем еще на выставку, – вздохнул Прокопенчук и подвел гостя к чахлому кусту без бутона: – Вот чего я на выставку повезу.

– А это чего? – спросил тот.

– Куломская звезда! – торжественно объявил бригадир. – Слава нашего родного края. Гибрид-повиток. Семь лет в ее корнях оставил. Сначала латинца с крымчанином вил. Теперь жду, как с японцем свяжется. Тонкое это существо – Куломская звезда!

– Понимаю ваш энтузиазм, – поддержал бригадира Литвиненко. – Я сам в детстве марки собирал. У меня даже филиппинская марка была. С принцем. Мордастый такой принц. Но я к вам за консультацией.

– Ну?! – коротко уточнил Николай Анатольевич, крайне недовольный сравнением розы с мордастым принцем.

– Есть предложение проложить в полтора месяца пять километров пути сквозь лес, к Белоборску. Твои ребята справятся? – озвучил задачу директор.

– Условия будут – сробим, – поразмыслив, отозвался бригадир.

– Тогда собирайтесь через час в клуб, на планерку. Поддержишь инициативу, – распорядился Литвиненко.

Обсудив посетившую его идею с Прокопенчуком, директор вернулся в офис и начал дозваниваться до управления Гослесхоза. Заботливая Любочка выставила перед ним на стол стакан молока и краюху хлеба. Но Литвиненко молоко после желудочного конфликта с хашем пить остерегся, подержал в руках холодный граненый стакан и отставил в сторону.

В центральном офисе не брали трубку. Юлий Иванович еще раз набрал нужный номер и пока на другом конце провода шли длинные гудки, наблюдал через окно, как авраамической внешности старик в телогрейке на соседнем дворе о чем-то спорил с коровой. Старик настаивал, разводя руками, загибая пальцы, изображая какую-то важную бумагу, но корова, видимо, не соглашалась. Наконец старик, в состоянии крайнего отчаяния, бухнулся перед коровой на колени. Только тогда упрямое животное мотнуло рогатой башкой и зашло в сарай. Старик быстро поднялся с коленей, закрыл за коровой дверь на сверкнувшую на солнце щеколду и перекрестился.

– Люба, – продолжая слушать длинные гудки, позвал директор.

– Да?! – впорхнула в его кабинет секретарша, наполняя пространство кабинета и сознание начальства ощущением зрелой свежести.

– Это… потрогать, – кивком головы, изо всех сил пытаясь избавиться от наваждения, произнес Юлий Иванович.

– Где потрогать? – не поняла девушка.

– Нет, я про вон того деда, – ткнул в окно пальцем директор, – он с коровой только что спорил.

– А! – поняла Любочка, – это Метелица.

– В каком смысле – метелица?

– Фамилия у него – Метелица. Он раньше советский генерал был. Артиллерист.

– Да ты что?!

– Чтоб я сдохла, – поклялась девушка, хлопая огромными ресницами. – Он в девяносто третьем против демократии боролся. Сейчас успокоился. Правда, в том году продавца в супермаркете резинками накормил.

– Какими резинками?

– Интимными, – засмущалась девушка. – Генерал думал, что это конфетки. Купил, а разжевать не смог. Так проглотил. Потом ему объяснили, что это в рот генералам класть неудобно. Он рассердился очень, продавца заставил все съесть. Чтобы дети такие гадости не видели.

– С резинками – это правильно, сам не раз попадался, – кивнул Литвиненко. – Но почему он с коровой спорил?

– Агроном из соседнего совхоза говорит, что в корову душа его покойной жены переселилась. С характером женщина была.

– Вы что тут все – тю-тю?! – раздраженно покрутил у виска Юлий Иванович. – Какая жена? Какая душа?

– Поди знай?! – с обидой в голосе ответила секретарша. – Вы спрашиваете, я отвечаю. Чего, врать, что ли?

– Нет, врать не надо. Извини, – успокоился директор. – И чего жена?

– Верующая она была, – продолжила рассказ Любочка. – Они с Георгием Александровичем…

– Кто такой Георгий Алесандрович?

– Метелица.

– А! Продолжай.

– Ну вот – они с Георгием Александровичем каждое воскресенье в церковь за семь километров ходили. Молились там и всякое.

– Что значит – всякое?

– Георгий Александрович с попом в монополию играл.

– Смешно. И?..

– Умерла жена, Георгий Александрович похоронил ее, первое время в церковь походил, а потом дела закрутили. Пасечник он. Вот жена и сердится.

– Какая жена, если она умерла, и на что сердится?

– Так я говорю: агроном из соседнего колхоза говорит, что душа его жены в корову переселилась, а сердится, что Георгий Александрович в церковь редко ходит.

– Боже! – схватился за голову Литвиненко.

– Вот и я говорю! – согласилась с ним девушка и протянула стакан молока.

Юлий Иванович, не глядя, схватил его и выпил в один глоток.

Тут телефонная трубка отозвалась басом:

– Слушаю вас! Алло?!

– Да?

– Что – «да»? Вы мне звоните?!

– Да, господин Фролов! Я! Литвиненко. Из Усть-Куломского леспромхоза.

– По какому вопросу?

– Мной изысканы необходимые резервы для многократного повышения производительности.

– Молодец! Откуда? Интересно, – подобрел голос.

– После тщательного изучения вопроса и произведенных расчетов я пришел к выводу о необходимости строительства сквозной транспортной линии от Усть-Куломска к Белоборску.

– Но это огромные затраты! – опять посуровел голос.

– Совсем не огромные, – стараясь быть как можно убедительнее, затараторил Литвиненко. – Силами леспромхоза, без дополнительных инвестиций, в полтора месяца проложим линию и уже через месяц на двойную выработку выйдем.

– А материалы, материалы откуда?

– Рельсу снимем с путей на старые вырубки, дерева полно, бригада дорожников справится. Мужики они рукастые. Только бы нам оборудования еще подкинуть необходимо.

– Подожди с оборудованием. Ты уверен, что эта твоя линия плановый показатель улучшит? Принципиально ответь!

Юлий Иванович уже было открыл рот, чтобы сказать что-то такое главное, отчего все его предположения принимали масштабы несравненно большие, нежели безликие, плановые отчеты о добыче леса, как резко изменился в лице, вскочил со стула и скрестил ноги.

– Алло! Вас не слышно! – пробасила трубка.

На лбу директора выступили крупные капли пота, у него напряглись скулы и побагровели глазные яблоки.

– Не слышу, – повторила трубка, – или вы мне ответите, или я отключаюсь.

Литвиненко от безысходности зажмурился, вздохнул, прекратил внутреннюю борьбу, шумно облегчился, после чего опять поднес трубку к уху.

– Что-то со связью, – твердо произнес он, – отвечаю принципиально, как демократ. Я считаю, что предложенный мной план увеличения нормодобычи на вверенных мною участках абсолютно соответствует директивам Кремля, озвученным Президентом в новогоднем послании к народу. Так и только так, в преодолении формалистических тенденций, в творческом осмыслении каждой, отдельно взятой производственной ситуации мы сможем выйти на высоты, соответствующие духу демократического строительства.

– Убедил, – после долгой паузы удовлетворенно крякнула трубка. – Правильно мы тебя, Литвиненко, выбрали. Только такие, как ты, и смогут. Будет тебе оборудование. И премии дополнительные будут. Работай!

Раздались короткие гудки. Юлий Иванович вернул трубку на аппарат, дотянулся до стола, на старом, бухгалтерском бланке написал записку, сложил ее в восьмеро. Подумал и на всякий случай заклеил записку канцелярским клеем. Потом, стараясь не расставлять широко ноги, подобрался к двери и в щелку позвал:

– Люба?! Люба?! Иди сюда. Вот, отнеси записку моей жене. Быстро давай.

После того, как Любочка расставила перед каждым из собравшихся по стакану с горячим чаем, Литвиненко, переодетый в новый костюм василькового цвета, объявил повестку дня.

– Господа! – громко начал он, и эхо разнесло звуки его голоса до гипсовой лепнины потолка. – Администрация поручила нам особую задачу. Можно сказать, оригинального содержания.

Раппопорт хмыкнул.

– Что смешного я сказал?! – возмутился Юлий Иванович.

– Я вас умоляю! – давясь от смеха, прохрипел главный бухгалтер. – Просто звучит, как реклама суздальского стриптиз-бара.

– Возмутительно! – подал голос скромно стоящий у стены главный инженер. – И этот человек воспитывает детей!

– Мало того – четверых детей, двоих своих и двоих приемных, – успокаиваясь, уточнил главный бухгалтер. – А вам, господин Луков, дети из красного уголка хомяка доверили. Где хомяк?

– Сдох ваш проклятый хомяк! Сердце у хомяка больное было! – возмутился Луков.

– Господин Луков хомяка с собой в баню париться взял, – торжественно заключил Ефим Михайлович и обратился к директору: – Прошу прощения, Юлий Иванович. Нервный день. Конец квартала. Продолжайте.

– Соберемся, друзья! Соберемся! – откликнулся тот. – Суть вышеупомянутого поручения такова: мы должны соединить Усть-Куломск и Белоборск прямой железнодорожной магистралью.

– Зачем? – поинтересовался главный бухгалтер.

– Как зачем?! – воскликнул Литвиненко. – Для большей эффективности труда.

– Ну, мы и так не скучаем, – напомнил Раппопорт.

– Значит, будет значительно веселее, – в категорической форме заключил директор и повернулся к бригадиру дорожников: – Что вам, господин Прокопенчук, для этого требуется?

– Мотовоз с платформой в личное мое распоряжение, – начал загибать пальцы Прокопенчук, – и чокеровщик.

– Получишь, – пометил у себя в блокноте Литвиненко.

– В вальщики Сысоева мне дашь, – незаметно перешел с начальством на «ты» бригадир, – аккорд – сорок процентов и пусковые. Пусковых – двадцать процентов. И премию.

– Сделаешь в срок – будет премия, – согласился Юлий Иванович.

– В размере квартальной, – поставил точку Прокопенчук, – за ударный труд на особо важном объекте.

Главный бухгалтер вытер плешь концом старого шелкового галстука. Потом им же потер очки. И полюбопытствовал у бригадира:

– А не треснешь?

– Не тресну, – авторитетно заверил тот, – лишь бы ты не треснул. И бригаду разборщиков – под мое начало. И лапы им сварить новые, не из тех ломов, не цветных, что гнутся, а закаленных, сам отберу.

– Это грабеж! – взвизгнул главный инженер.

– Все? – не обращая внимания на возмущение Лукова, спросил Литвиненко. – Но смотри: чтоб завтра в девять приступили!

– Не знаю, как у вас, господа, – поднимаясь с места, заметил Раппопорт, – но у меня от нашего совещания осталось очень сложное впечатление.

– Что вы хотели, господин Раппопорт, – тяжело вздохнул начальник планового отдела, – вся работа ложится на бригаду дорожников.

– Да, но что подумают люди! – развел руками главный бухгалтер.

– Люди, люди! – негодовал Литвиненко, пробираясь вместе с Прокопенчуком сквозь тайгу на рассвете. – Люди ханку глушат, как ошпаренные. Людям дела нет до прогресса!

– Я его понимаю, – подал голос бригадир, – но ничего не поделаешь, мои люди – моя забота. Нам же быстро надо?

– Очень быстро, – утвердительно кивнул директор, взглянул на карту и насек топориком метку на стволе дерева. – Кровь из носа – пять километров за полтора месяца.

– Будет пять за полтора, – пообещал Прокопенчук, – сделаем.

– Смотри! – показал на ствол одного из деревьев Литвиненко. – Засечка!

Кто-то уже метил!

– Это геологи в пятидесятых назад метили, – проинформировал, – пока их леший не попутал или не утонули.

– Все против прогресса и эволюции! – многозначительно заявил Юлий Иванович, сверился с компасом и погрозил кому-то в небе топориком.

У края леса их ждали двадцать человек, вооруженных бензопилами и топорами, чуть поодаль урчали двигателями бульдозеры, а от дороги за всем этим наблюдали начальник планового отдела и главный бухгалтер.

– Началось! – торжественно объявил директор, приближаясь к ним.

– Поздравляю, – пожал ему руку Валериан Павлович. – Я директору клуба задание дал – карту района большую нарисовать. Мы ее в конторе повесим и будем флажками отмечать этапы пути. Наглядность – первый стимул для поднятия боевого духа.

– Правильно! Именно – боевого! – радостно согласился Литвиненко. – Для нас тайга – поле битвы, сотрудники леспромхоза – чудо-богатыри!

– А вы Кутузов, – подсказал Раппопорт.

– Почему нет! – воскликнул Юлий Иванович. – Смотрите – ширь какая! Силища человеческого волеизъявления!

И действительно, было на что посмотреть: в изумрудную глыбу тайги, сверкая топорной сталью, врезалась организованная жизнь. То и дело под ее натиском вздрагивали корабельные сосны, жалостливо скрипели и заваливались вбок. Лязгали гусеничным полотном бульдозеры, растаскивая поверженные деревья и оставляя за собой черные полосы развороченной сибирской земли, от которых тянуло теплым паром и запахом тысячелетнего перегноя.

– Какие тут цифры! – крикнул Литвиненко, скинул на руки подоспевшего Саньки Манукяна пиджак с рубашкой и в одной майке побежал обратно к вырубке. Там он выхватил из рук Прокопенчука топор и бросился рубить ближайшую сосну.

– А ведь прав Литвиненко! Мы еще поборемся! Планета наша! – неожиданно заявил Валериан Павлович, также заголяясь до пояса и устремляясь на подмогу директору.

– Пропади все пропадом! – задорно сплюнул главный бухгалтер, снял очки, аккуратно спрятал их в замшевый футляр, а сам футляр положил во внутренний карман пиджака, после чего лихо сбросил пиджак на землю и бросился к остальным.

Появление на вырубке начальства в полном составе воодушевило рабочий коллектив. Сосны посыпались, как спелые ржаные колосья под косой вологодского крестьянина. Бульдозеры не успевали уволакивать срезанные стволы. Осознав это, Юлий Иванович бросил топор и с пятью лесорубами вручную принялся оттаскивать с вырубки очищенные от веток стволы. Один из лесорубов затянул песню: «Жить надо в кайф! Ты потанцуй со мной!»