Текст книги "Крылатые торпедоносцы"

Итак, три вылета – три потопленных корабля! Феноменальный успех! Такого у нас еще не было. Макарихин, его штурман Лясин и стрелок-радист В.Г. Агафонов выглядели именинниками, кое-кто за глаза уже называл их «везунчиками».

– Правда, повторный заход – это был рискованный маневр, – признавался потом командир экипажа. – Пока я сам не пойму, как это получилось. А получилось здорово! Чтобы все осмыслить, нужно повторить его в спокойной обстановке, на полигоне…

Нет, дело тут, конечно, не в везении. Грамотная оценка обстановки, правильное маневрирование при атаке и выходе из зоны зенитного огня, минимальное время пребывания на боевом курсе – вот слагаемые успеха.

Пройдет немного времени, и Макарихин вновь заставит говорить о себе.

Праздник – праздником, а дело – делом. После того, как отгремели аплодисменты, были высказаны поздравления, приветствия и сердечные пожелания нашим новым Героям Советского Союза, а от очередного жареного поросенка остались только косточки, я с наступлением темноты поднялся в воздух: командование требовало не прекращать минные постановки. Виновников торжества мы с Ивановым решили в этот вечер не трогать, ведомым со мной пошел командир звена Д. Башаев. Пользуясь непогодой и низкой облачностью, мы, не обнаруженные противником, достигли аванпорта Либавы, сбросили на выходном фарватере свой груз и благополучно возвратились на аэродром.

Мы пробыли в полете около часа. Из столовой доносились голоса и звуки патефона – там еще танцевали, но я не стал заходить туда, чтобы не стеснять молодежь своим присутствием, и направился к себе.

Добрицкий еще не ложился. Он сидел за столом, обложившись книгами с точащими из них бумажными закладками и, как всегда что-то писал.

– А знаешь, – оторвался он от бумаг, видимо обрадовавшись появившейся возможности поделиться мыслями, – у ребят отличное настроение. Награды еще выше подняли у них боевой дух…

– Я думаю! Не каждый день у нас вешают Золотые звезды.

– Само собой. На награды живым у нас и так никогда не скупились – вон, все с орденами ходят.

Как я понял, огромное впечатление на него произвело посмертное награждение Ситякова и, особенно, Заварина.

– Лучше бы они были живыми…

– С тобой сегодня трудно говорить… Кто спорит, конечно! Но ты пойми психологию ребят. Поднимаясь в воздух, каждый из них подсознательно задумывается о том, что этот полет может быть последним. Ну, возможно, прямо вот так и не задумываются, но мыслишка такая нет-нет да и мелькнет… Разве не так? Скажи. Ты же сам только что оттуда…

– Бывает. Все мы люди, жить всем хочется. И все-таки всякий раз стараешься отогнать эту мыслишку, думаешь: нет, не сегодня, не сейчас… Сегодня пронесет…

– Вот-вот! Человек и живет потому что надеется. Но так или иначе, он понимает: на войне как на войне и, может быть, на том корабле, который он летит топить, лежит в боеукладке предназначенный ему снаряд. Смерть сама по себе страшна, особенно в двадцать с небольшим. Но страх наши ребята научились в себе подавлять. Им страшнее другое: погибнешь – и не останется ни могилы, ни надгробной пирамиды с твоим именем и красной звездой. Это тебе не в пехоте. У торпедоносцев нет могил, ты же знаешь. Уйти безвестно, кануть навсегда – вот что страшно.. А наградили посмертно – это и есть памятник. Памятник! Да еще какой!

– Пусть лучше они свои награды при жизни получают, – сказал я, подытоживая разговор. – Я готов представлять их к награждению хоть каждый день, было бы за что.

– О, теперь тебе часто придется представлять, – засмеялся Григорий Васильевич. – По-моему, ребята готовы творить чудеса.

Сомневаюсь, что нашего замполита прельщала слава провидца, но в данном случае он действительно оказался необычайно прозорливым. В последующие дни в боевой работе чувствовался особый подъем и не обошлось без чудес в прямом и переносном смысле этого слова. Вот одно из них.

* * *

Помните, среди летчиков, проявивших себя мастерами полетов на доразведку морских целей, я назвал и командира звена лейтенанта Григория Васильевича Позника? Так вот, 11-го марта, т.е. на пятый день после описанных торжеств в честь наших Героев, он возвращался с боевого задания. Поскольку летел в одиночку и опасался встречи с истребителем противника, то старался держаться в нижних слоях облачности, которая в тот день была довольно высокой. Пролетая над одним из «окон» в облаках, он взглянул вниз и неожиданно увидел слева и ниже себя вражеский транспортный самолет Ю-52. Враг летел так близко, так беспечно… «Атаковать и сбить!» – мелькнула дерзкая мысль, и у него даже взмокли ладони в предчувствии намечавшейся драчки. Он уже начал отдавать штурвал «от себя», намереваясь перевести «Бостон» в пологое пике, чтобы навалиться сверху, но тут в поле зрения попали два тонких силуэта «мессеров», шедших поодаль. Это уже меняло дело – теперь самому не попасть бы на мушку, и Позник, выровняв самолет, вновь нырнул в облака.

Однако смелая идея, родившаяся однажды, уже не покидала его. «Сбить, сбить! Другого такого случая не будет». Он довернул немного самолет, чтобы выглянуть в очередное «окно», и с радостью убедился, что «юнкерс» по-прежнему идет параллельным курсом. Надо было решаться.

– Командир, чего мы рыскаем? – обеспокоенно спросил штурман лейтенант В.Е. Михайлик, решивший, очевидно, что летчик потерял ориентировку. – Курс на аэродром… – он назвал цифры.

– Помню я, помню, – нетерпеливо ответил Позник. – Тут, понимаешь, «юнкерс» внизу…

Молочная пелена вновь разделила их, и Позник уже начал опасаться, что потеряет транспортник из виду. Но вот появился новый просвет, и Григорий облегченно вздохнул – немец шел прежним курсом. «Сейчас или никогда!» – подумал летчик и подал штурвал вперед. «Бостон» резко клюнул носом и послушно пошел полого вниз, набирая скорость. Позник держал прямо на «юнкерс» и, когда до него оставалось метров семьсот, ударил из всех шести курсовых крупнокалиберных пулеметов. Он видел, как огненные трассы, словно разъяренные осы, вонзились в грязно-зеленое тело транспортника в районе пилотской кабины, и тут же резко взял штурвал на себя, выходя из пикирования. Иначе недолго было и столкнуться. «Юнкерс» беспорядочно падал, а слева на фоне неба обозначились в крутом вираже крестообразные силуэты «мессершмиттов», разворачивавшихся для погони.

– Агафонов! Смотри сзади! – крикнул стрелку-радисту по переговорному устройству Позник и, дав максимальные обороты двигателям, с набором высоты ушел в спасительные облака. Он несколько раз менял курс и высоту, но вражеские истребители так и не появились. То ли они потеряли его в сплошном молоке, то ли вообще отказались от преследования.

На аэродроме экипажу сначала не поверили: «Вот заливают ребята!». Но когда увидели падающий «юнкерс» на снимках, которые каким-то чудом ухитрился сделать Михайлик, все сомнения отпали.

В боевом формуляре полка, где перечисляются результаты фронтовой деятельности торпедоносцев, есть такая протокольно-сухая запись: «Сбито самолетов – 1». Это и есть тот самый трофей лейтенанта Г.В. Позника. Не знаю, были ли еще в годы войны такие случаи, когда один тяжелый самолет сбивает, словно истребитель, другой.

А говорят, чудес не бывает!

Примерно в одно время с экипажем Виктора Носова, где-то в конце 1944 года, прибыл в полк выпускник авиационного училища младший лейтенант Валентин Полюшкин. В первом же контрольном полете с ним я убедился, что подготовлен он неплохо, во всяком случае, значительно лучше многих своих сверстников. Он уверенно пилотировал «Бостон», не терялся, когда я путем вводных усложнял ситуацию, хорошо отстрелялся на полигоне. Объяснялось все довольно просто: с юношеских лет мечтал он об авиации. Окончив в сорок первом среднюю школу в Егорьевске, под Москвой, поступил в аэроклуб. Заканчивал учебу уже во время войны, и, не достигнув восемнадцати лет, добровольно подал заявление с просьбой зачислить курсантом в военно-морское авиационное училище.

В юношеские годы все видится несколько иначе, чем в зрелые. Обстановка на фронтах вначале войны складывалась не в нашу пользу. Курсанты-комсомольцы, воспитанные в духе любви к Родине рвались в бой. Каждому казалось, что именно его личное присутствие на фронте может внести перелом. «Прошу отправить на фронт хотя бы рядовым». Такие рапорта ложились на стол начальника училища стопками. И всегда он накладывал короткую и жесткую резолюцию: «Отказать». Их убеждали: фронту нужны летчики – истребители, штурмовики, бомбардировщики… Много летчиков, А потому – учиться, учиться! Учебные программы не успевали за стремительным развитием авиационной техники и тактики боевого применения авиации. В пяти учебных заведениях пришлось курсанту Полюшкину овладевать летным мастерством прежде, чем он получил направление в наш 51 МТАП.

Поcле первых же «вывозных» полетов он вел себя точно так же, как и другие его сверстники, прибывавшие в полк до него и после него. Пустите в бой! Он просил, требовал, доказывал.

– Не торопись, – урезонивал его командир эскадрильи капитан Мещерин. – Твое от тебя не уйдет.

– Но я же летать люблю… я умею летать, товарищ капитан, – горячился Полюшкин. – До каких же пор мне на земле сидеть? Война ведь кончается!..

* * *

Сейчас я уже не помню, кто из наших опытных летчиков возглавил группу, когда мы выпускали Полюшкина в его первый боевой полет. Это всегда маленький праздник, тожественный и немного грустный, мне он всегда чем-то напоминал первосентябрьские проводы первоклашки в школу. Вот механик сержант Зац доложил о готовности самолета к вылету, помог летчику поудобнее устроиться в кабине, поправил парашют, шлемофон.

– Не забудь переключить баки, – уже вдогонку кричит инженер полка А.И. Медведев, хотя его голос тут же тонет в грохоте моторов.

– Счастливого полета! – машут всем руками, пилотками, фуражками остающиеся на земле.

В том первом боевом полете к Валентину пришла и его первая победа: их группа потопила крупный транспорт.

На фронте молодые летчики быстро мужали, становились суровыми, сосредоточенными, не по годам взрослыми. Первая победа позволяла им не только испытать радость, но, прежде всего, самоутвердиться, почувствовать уверенность в себе, поверить в свое оружие. Первая победа – как удачный аккорд в музыке. И Полюшкин после первого удачного боевого вылета раскрылся как великолепный воздушный боец. Он летал, казалось, не замечая усталости, и постоянно просил, требовал: летать, летать, летать… Пять раз он приводил самолет на аэродром подбитым. Однажды его торпедоносец приземлился с 52 пробоинами. Техники осмотрели машину и ахнули: оторван кусок руля глубины, перебита вся внутренняя проводка.

– Ты что, Валентин, на энтузиазме прилетел?

– Ничего, – отмахнулся тот, – сейчас полечу добивать фрицев… Разрешите, товарищ капитан, вылететь на другой машине?

– Остынь, отдохни, – пытался отговорить его Мещерин. – Есть кому лететь и кроме тебя.

– Разрешите, товарищ капитан! Они же тут, совсем близко!.. Только туда и обратно… – Он упрашивал так настойчиво, что отказать ему было невозможно.

* * *

В воздухе Полюшкин бы неудержим. Что интересно, в его действиях не было шаблона. Он не повторялся. Умел мгновенно схватывать расположение кораблей в конвое и находить в нем слабые места, плохо простреливаемые пути подхода. В атаке и выходе из зоны огня он делал резкие повороты со скольжением, и вечером, подводя итоги боевой деятельности за день, мы всегда убеждались, что сегодня он действовал не так, как вчера, что опять применил что-то новое, свое. Он был безгранично увлечен своим тяжелым и опасным делом. Казалось, что ему неведомо чувство страха. Как-то при подходе к цели у него прямым попаданием разворотило левый мотор. Еще не поздно выйти из боя и попытаться дотянуть до аэродрома. Но Валентин не свернул с боевого курса, на одном работающем моторе он вышел на транспорт и потопил его. И лишь после этого взял курс на свой аэродром. Механик Зац осмотрел машину и волосы у него встали дыбом – он насчитал около 300 осколочных и пулевых пробоин. Просто удивительно, что никто из экипажа не пострадал.

После чествования наших Героев и сбитого Позником «юнкерса», первая половина марта подарила нам еще один радостный день. Группа торпедоносцев – Башаев, Кулинич, Петров и Полюшкин – потопила 4 крупных транспорта общим водоизмещением 30000 тонн. На долю экипажа Полюшкина достался «восьмитысячник». Истребители прикрытия, сверху наблюдавшие разгром вражеского конвоя, не пытаясь сдержать восхищенные, кричали по радио открытым текстом:

– Молодцы, торпедоносцы! Ну, молодцы!

На командном пункте, на самолетных стоянках – всюду специальные боевые листки, плакаты с именами победителей. Вечером каждому экипажу преподнесли именные торты. И, как нельзя более кстати, на базе оказалась московская концертная бригада. Артисты мастерски вставили в свои куплеты фамилии отличившихся, и весь концерт словно посвятили героям дня. Здорово получилось!

А следующий день едва не кончился для экипажа Полюшкина трагически. 13 марта он вылетел ведомым у своего боевого друга Виктора Кулинича. Погода – «балтийская», сплошной туман. Все же разведчики, обнаружившие вражеский конвой, не подкачали, их данные оказались абсолютно точными. Торпедоносцы дерзко, с ходу атаковали и потопили транспорт. Однако самолет Полюшкина получил над целью повреждение – пробило бензобак центроплана и фюзеляж. Бензином облило штурмана Яковлева и стрелка-радиста Плеханова, Казалось, пожар неминуем. Только – не пожар! Хуже пожара ничего не бывает… Но Полюшкин не растерялся, он перекрыл поврежденный бензобак и продолжал полет. Кулинич не оставил товарища в беде. Он все время летел немного выше и сзади, прикрывая Полюшкина от возможного появления вражеских истребителей, подбадривал, давал советы. Приземлились благополучно.

– Ну, пронесло… – выдохнул Плеханов, снимая лямки парашюта.

Часть 12
Есть сотый!

Чем скорее мы приближались к полной победе над гитлеровским фашизмом, тем яростнее, ожесточеннее сопротивлялся противник. Сейчас написано много книг о том, какой дорогой ценой человеческих жизней было заплачено за взятие твердыни прусской военщины – города и крепости Кенигсберга. Напряжение боев на фронтах остро ощущали и мы, авиаторы. Каждый день боевой работы оборачивался бессонными ночами для технического состава, потому что израненные машины требовалось вводить в строй в сжатые сроки. Передо мной – выписка из рапорта старшего инженера полка Яковлева. В нем сообщается, что из девяти вылетавших на боевое задание самолетов получили значительные повреждения шесть (пулевые пробоины в фюзеляже и плоскостях мы теперь в расчет не принимали) : »…самолет № 18 – два прямых попадания снарядов в моторы; № 19 – пробито левое крыло; № 26 – прямое попадание снаряда в фюзеляж; № 23 – на посадке сложилось переднее колесо, при ударе о землю сорвалась с держателей торпеда, сработал двигатель, торпеда проползла по земле, но не взорвалась…» Техники, труженики войны, низкий поклон вам! Холодными и мокрыми мартовскими ночами, по колено в грязи и жидкой снежной кашице, при скудном освещении и без каких-либо средств механизации они чинили и латали, паяли и клепали, переносили на своих плечах и меняли неподъемные детали и агрегаты – лишь бы к утру самолет был готов к вылету.

18 марта из 15-го разведывательного авиаполка поступили данные о движении вражеского конвоя. Кое-что следовало уточнить, и я решил произвести доразведку. Кого послать?

– Астукевича? – предложил Иванов. За нашими доразведчиками в полку прочно закрепилась слава «непробиваемых», их уважительно называли «железными парнями», учитывая их умение действовать в одиночку, готовность отражать атаки «мессеров», вести длительное наблюдение, постоянно подвергаясь обстрелу зениток. Командир звена Астукевич, его штурман И.Т. Лобуко и стрелок-радист Левшин принадлежали к касте «непробиваемых».

– Привяжитесь к конвою и вызывайте ударную группу. наведите самолеты на цель и зафиксируйте результат удара, – поставил я задачу экипажу.

Астукевич отлично справился с делом. Он быстро отыскал конвой, выходивший из Данцигской бухты курсом на северо-восток. Ну, ясно, гитлеровское командование опять решило подбросить подкрепление и боеприпасы своим войскам, засевшим в Курляндии. Я принял решение поднять группу из десяти самолетов и сам повел ее на задание. С нами вместе поднялась и эскадрилья истребителей прикрытия. Атака была успешной. Мы потопили три крупных транспорта, сторожевой корабль, один транспорт повредили. Отмечено прямое попадание бомбы в легкий крейсер. Без потерь, в приподнятом настроении возвратились мы на аэродром.

Вскоре после нашего возвращения, на командный пункт зашли Добрицкий и Иванов. Оба, переглядываясь, загадочно улыбались. Я с недоумением смотрел на них:

– Ну, чего в молчанку играете?

– Сам не догадываешься? – спросил Добрицкий.

– Я же не ясновидец. Объясните, в чем дело.

– Пришли ознакомить вас с нашей «бухгалтерией» – посерьезнев, пояснил начальник штаба. – Сейчас зафиксировали сегодняшние трофеи – и вот результат, – он положил передо мной лист бумаги, испещренный датами, фамилиями и цифрами. – Это учет потопленных нами кораблей. Как видите, подходим к сотне.

– Не может быть! Неужели? – вырвалось у меня, а губы сами расплылись в улыбке. – Это же здорово!

– Эту новость, я думаю, надо довести до всех, – сказал Григорий Васильевич. – А когда будет сотый – отпраздновать. – Ероша пятерней свою курчавую шевелюру, он задумчиво смотрел в окно на взлетно-посадочную полосу, по которой после короткого разбега уходили в небо истребители. В уголках глаз его сбежались морщинки, и я знал, что мысленно он уже прикидывает план предстоящих мероприятий.

Партийная, комсомольская организации под руководством Добрицкого развернулись вовсю. Самолетные стоянки, землянки, где жили люди, столовую украсили плакаты, показывающие итоги нашей боевой работы, а также призывы: «Даешь сотый!» Агитаторы проводили беседы; выступали перед своими товарищами и ставшие уже ветеранами полка Н.И. Конько, Герои Советского Союза Александр Богачев, Михаил Борисов, Иван Рачков. Своеобразное соревнование развернулось среди техников, механиков, мотористов – каждому хотелось, чтобы «сотого» потопил непременно его экипаж.

* * *

И это осуществилось 22 марта. К тому времени полк перебазировался поближе к месту боев, на аэродром Грабштейн. Собственно говоря, никакого аэродрома в нашем обычном понимании здесь никогда не было. Просто выбрали довольно ровный участок заброшенных полей на границе Литовской ССР с Восточной Пруссией в тридцати километрах юго-восточнее Мемеля, выкорчевали мешающий кустарник и отдельные деревца, разровняли и выложили металлическими полосами взлетно-посадочную полосу необходимой длины. Для жилья, командного пункта, столовой, складов и других служб построили добротные землянки.

Да, хлебнули мы тогда лиха! С каким удовольствием мы вспоминали аэродром в Паневежисе, с его уютными жилыми коттеджами, с бетонной взлетной полосой… А тут, в середине марта, когда мы сюда перебазировались, почва уже раскисла, рулежные дорожки сразу же оказались разбитыми. Металлическая взлетная полоса выручала лишь наполовину. При взлете и посадке самолеты, казалось, не катятся по дорожке, а форсируют водную преграду. Машины забрасывало грязью, ее не успевали счищать с механизмов подъема и выпуска шасси, что создавало предпосылки к летным происшествиям. Не было элементарных условий для ремонта и подготовки машин к полетам. Боекомплект подвозили к самолетам вручную, протаскивая его по бездорожью вместе с погрязшей по самые ступицы колес машиной. Плакаты «Все силы – Родине!», развешенные в общежитиях, мы воспринимали теперь только в прямом смысле, потому что трудились действительно на пределе физических сил. Лишь чувство долга и близость желанной долгожданной победы взбадривали людей, заставляли работать через «не могу». Вот в таких условиях рождался наш «сотый».

* * *

С утра погода не предвещала ничего хорошего. Тем не менее, полк, как обычно, находился в полной боевой готовности. И не напрасно: после полудня появились просветы в тучах, и в воздух ушли самолеты разведывательного полка.

А вскоре поступили и первые данные: обнаружено сразу несколько конвоев. Видимо, гитлеровцы намеревались максимально использовать нелетную погоду, взять от нее все, что можно. Нет, не выйдет!

И все же погодка такова, что пошлешь не каждого. Приказал капитану Макарихину подобрать в своей эскадрилье два экипажа, хорошо подготовленных к полетам в сложных условиях, и самому возглавить звено.

Через несколько минут, отчаянно ревя моторами, скользя и раскачиваясь на рулежках, к взлетной полосе потянулись три «Бостона». Первым взлетел Ф.Н. Макарихин, а за ним лейтенант Б.Я. Шкляревский – оба с торпедами. Последним поднялся в воздух лейтенант Г.В. Позник с бомбами на борту.

Между тем, редела облачность, небо светлело, и я, посоветовавшись с Ивановым, решил дать боевые задания еще нескольким экипажам.

С их отлетом на аэродроме вроде бы наступило затишье. Так могло показаться только непосвященному. Н.И. Иванов с работниками штаба готовили необходимые для следующего полета карты, на стоянках техники и механики ремонтировали и готовили к вылету оставшиеся на земле самолеты, начальник связи В.В. Быков не отходил от рации, обеспечивающей связь с улетевшими на задание экипажами, ответственный в тот день за полеты капитан И. Тимофеев, постоянно консультируясь с синоптиками, то и дело поглядывал на небо: не меняется ли погода, не надвигается ли с моря туман… У полкового фотографа Ф. Блинова все было подготовлено, чтобы запечатлеть на пленку героев дня.

Время тянулось необычайно медленно, как это всегда бывает, когда вы вынуждены ждать, и нервное напряжение все возрастало. Все ждали первого сообщения. И вот, наконец… Докладывал капитан Макарихин: «Атаковал и потопил транспорт. Возвращаюсь на аэродром». На командном пункте – взрыв восторга:

– Ура-а!

– Есть сотый!

– Молодец, Макарихин!

Радостное возбуждение, на лицах у всех – улыбки. И тут же приняли радиограмму от Шкляревского – ему вместе с Позником удалось потопить плавучий док.

– Ура-а!

– Начали вторую сотню!

А через несколько минут – доклады других летчиков: лейтенант В. Кулинич и младший лейтенант И. Ермышкин комбинированным ударом отправили на дно Балтики транспорт водоизмещением 6000 тонн; лейтенант В. Петров и младший лейтенант Балакин потопили транспорт в 8000 тонн; лейтенант Астукевич и младший лейтенант Степащенко уничтожили транспорт водоизмещением 8000 тонн… Ну, разгулялись ребята!

* * *

Лейтенант Борис Шкляревский потом рассказывал: «Из-за низкой облачности летели на высоте нескольких десятков метров над уровнем моря. До предполагаемой точки встречи с противником оставались считанные минуты. И вот расчетное время истекло, а конвой так и не обнаружили. Надо искать! Поскольку разведка засекла в этом районе несколько конвоев, то капитан Макарихин приказал мне с Позником идти парой на сближение с другой целью, а сам приступил к поиску.

Минут через сорок мы увидели у горизонта дымы, а затем и сами корабли. Дал ведомому команду «Атака!» С каждой секундой цель вырисовывалась все четче. Уже стало ясно видно, как два больших буксира, взбивая за кормой пенистые буруны, тянули огромный плавучий док с каким-то кораблем внутри. Его охраняли два эсминца и пять сторожевых кораблей. Заметив нас, гитлеровцы открыли ураганный огонь. Небо вокруг кипело. От разрывов зенитных снарядов самолеты подбрасывало как при полете в грозовом облаке.

Маневрируя, мы ответили огнем из всех своих пулеметов. Я сделал несколько поворотов, выдержал режим полета и с короткой дистанции сбросил торпеду. Уходя из зоны огня, видел, как бомбы, сброшенные Позником, обрушились на док. Он окутался черным дымом и начал тонуть. На отходе мой штурман Ишоев успел сделать несколько снимков, подтверждающих успешность атаки.

И все-таки капитан Макарихин сумел опередить нас. Несколькими минутами раньше он встретил другой конвой и атаковал транспорт в 3000 тонн».

Техники, механики, офицеры штаба сердечно встречали победителей, а те, счастливые, забыв об усталости, спешили на КП на доклад. Итак, за день – пять единиц, в том числе плавучий док. Сотый корабль пустил на дно экипаж Макарихина (штурман А.П. Лясин, стрелок-радист Ю.А. Волков). Начало второй сотни положили экипажи Б.Я. Шкляревского (штурман лейтенант С.А. Ишоев, стрелок-радист В.С. Шишкин) и Г.В. Позника (штурман младший лейтенант Геркулез, стрелок-радист сержант Епачинцев).

Вечером все встретились за дружеским столом. Я преподнес «авторам» сотого и сто первого традиционный подарок – жареного поросенка. Подняв бокал, провозгласил тост за их успех, за успехи всех летчиков, отличившихся в тот день и начавших новый отсчет боевой истории полка.

На следующий день на всю страну прозвучало сообщение Совинформбюро о победе наших летчиков на море. А в специальной листовке, выпущенной политотделом дивизии, отмечалось, что «за последнюю неделю боевых действий летчики 51 МТАП добились замечательных результатов. Разгромив несколько вражеских караванов, они довели счет потопленных кораблей до ста».

Март, март… Это не только непролазная грязь на раскисшем аэродроме и водяные фейерверки на взлетной полосе при посадке. Это – ласковый бодрящий морозец по утрам, грачиный грай в соседней березовой роще, сказочная чистота и прозрачность небесной лазури, волнующе-пьянящее дыхание весны…

Что-то в поведении начальника связи старшего лейтенанта Володи Быкова в последнее время стало казаться мне странным. Уж очень часто стал он докладывать примерно так: «Товарищ майор, если что, я – на полковой радиостанции. Надо проверить.»

Все прояснилось в тот день, когда Макарихин сбил «сотый». Тогда, проводив в воздух все экипажи, мы с Быковым зашли на радиостанцию. Дежурила Фаина Мошицкая. Не успели спросить ее о связи с самолетами, как она, предупреждая вопрос, сказала: «Пока молчат, Володя». Тут же залилась краской и с виноватой улыбкой взглянула на меня. Смутился и Быков, стоял, опустив голову.

Вечером во время торжественного ужина я спросил его:

– Это серьезно у тебя? Или просто так…

– Серьезно, товарищ майор. Мы любим друг друга.

– Подумай хорошенько. Проверьте себя. Любовь должна пройти через всю вашу жизнь. – Сказал, а сам подумал: «Война – войной, а жизнь все равно берет свое. Вот встретились два молодых человека и пришла к ним любовь. И никакая война, никакая самая что ни есть суровая обстановка не в силах помешать этому. Жизнь!»

Не в пример другим частям, у нас в полку девушек было до обидного мало: несколько радисток да пара-другая в подразделениях обслуживания. Конечно, не подвешивать же им, с их слабыми руками, наши многотонные торпеды и бомбы. Надо сказать, присутствие представительниц слабого пола очень благотворно влияло на наших ребят. Привыкали следить за своим внешним видом, из лексикона исчезали крепкие словечки. А каким вниманием окружали девушек на концертах полковой самодеятельности, на вечерах отдыха! Вот хотя бы наш «писарчук» Соня! Каждому хотелось потанцевать непременно с ней. А она отдавала предпочтение штурману Николаю Конько. И хорошая потом получилась пара!

Попросил разрешение на брак и Быков. Что-то засомневался я и не спешил давать согласие. «Адвокатом» выступил майор Добрицкий:

– Ну, чего людей мучаешь? Любовь у них. Настоящая, чистая, светлая – дай бог каждому.

Попробуй тут не согласиться! Мы всем полком справили свадьбу Володи с Фаиной. Веселая получилась. Мне пришлось исполнять роль посаженного отца.

– Рада? – спросил я Фаину.

– Очень! Спасибо вам, Иван Феофанович!

– Мне-то за что?

– За все, за все… Ух, и заживем мы с Володей!

И на самом деле у них сложилась крепкая и счастливая советская семья.