Текст книги "Дорога жизни"

66. Удар молнии

Мой друг Колька, я и еще двое друзей играли возле огромных дубов. Дубами мы называли огромные деревья – ивы. Дубы у нас не росли и мы их сроду в глаза не видели, но ивы почему-то называли дубами. Они росли на бывших усадьбах, которые давно были заброшены, так как это место было на берегу и каждую весну заливало водой во время весеннего паводка. За усадьбами сразу начинался крутой и высокий косогор, на котором была сельская улица. Здесь же внизу о бывших домах и огородах напоминали эти огромные, в три обхвата ивы. Сучья начинались на двухметровой высоте и росли густой шапкой. Вот на этих ивах мы играли с друзьями. У нас на сучьях был небольшой шалаш. Деревьев было три, два стояли рядом друг с другом, а третье дерево – чуть в стороне, ближе к косогору. Все было хорошо, как вдруг налетела гроза и начался ливень. Мы забились в свой шалаш, спасаясь от дождя. Сверкали молнии, гремел гром, не то чтобы рядом, но и не так далеко. Вдруг совсем рядом раздался оглушительный треск, как будто разорвали огромное полотно и все осветилось голубым светом. То дерево, которое стояло в стороне, вдруг вспыхнуло и, падая, развалилось вдоль посередке. Молния угодила в него и расколола пополам. Нас как ветром сдуло из шалаша на дереве, так мы перепугались этого грохота. Дождь быстро потушил горящее дерево. Гроза пронеслась мимо и мы подбежали к поваленному дереву, которое было расколото точно посередке, как огромным топором. После, когда все закончилось и прошло какое-то время, это поваленное дерево мы использовали как корабль. Мы отправлялись на нем в плаванье по морям и океанам. Этот корабль нам подарила молния, которая так нас перепугала.

67. Печёнки

В конце августа, когда до школьных занятий оставалась ещё неделя, мы с друзьями договорились сбегать за кирпичный заводик напечь картошки в костре. Печеную картошку мы называли печенками, так было проще и для нас понятнее. Картошку в огородах еще не выкопали, да мы и не собирались ее копать и тащить с собой, если ее было целое колхозное поле как раз там, куда мы побежали. С собой взяли только немного соли и по горбушке хлеба. Пришли на опушку березового леса, там, где подходило картофельное поле быстро руками нарыли картошки и у большого куста черемухи развели костер. Пока разгорались угли, мы лазили по кусту черемухи и лакомились спелыми ягодами, набивая полный рот, обсасывали мякоть, а потом сквозь сжатые губы, как шрапнелью, стреляли косточками. Когда нагорели угли, мы зарыли в них картофелины и сверху добавили хвороста. Через определенное время, мы вытащили одну для пробы, «Сыровата», – сказал мой друг Колька и мы продолжали лакомиться черемухой. Но вот печенки испеклись, и мы хворостиной все выкатили из кострища. Картошка была горячей, а у нас не было терпения, чтобы подождать, когда она остынет. Мы хватали ее руками, перекатывая из одной в другую, нещадно дули, затем палочкой соскребали обожженную кожицу до коричневого зажаренного цвета, разламывали пополам, солили и ели. Ели кому как нравится: кто вприкуску с хлебом, кто просто так. Наевшись до отвала, мы еще долго смеялись, показывая друг на друга, потому что наши рты и щеки были в саже. Потом, когда уже начинали копать картошку в огородах, всегда пекли печенки не в костре, а в бане на каменке. Нас, школьников, всегда ненадолго водили собирать колхозную картошку после уроков, часа на два. После чего мы всегда пекли печенки в поскотине. Это было хорошее время и мы с удовольствием это делали. Мы ждали, когда созреет картошка, мы любили печь и есть печенки.

68. Жвака

Мы с другом Колькой сидели на куче песка и играли в ножички. Колькин отец собрался ремонтировать русскую печь в доме и для этого привез телегу песка и глины. Солнце палило нещадно, играть нам надоело, да и было жарко. Мы побежали к речке, чтобы искупнуться у старого моста, где весной была вымыта яма при паводке водоворотом. Накупавшись вдоволь, мы растянулись на песке среди старых свай.

Это были даже не сваи, а пеньки от них. Мост этот был построен еще до революции и сколько он прослужил, мы не знали. Когда его убирали, нас еще не было на свете. Судя по количеству пней от свай, это был большой и крепко сделанный мост. «Пойдем к бабушке Марфе, выпросим у нее жваку» – предложил Колька. «Не даст она за так, только за деньги или за яичко» – ответил я. Но нам сильно захотелось жваки и мы побежали домой, искать по яичку. Это было не трудно: куры в селе были у всех, также и в наших дворах.

Жвака, это смола, вытопленная из бересты березы. Она была темно коричневого цвета, мягкой и приятной на вкус. Проще говоря – это жевательная резинка по-современному, но жвака не теряла вкуса и чем дольше ее жуешь, тем эластичней она становилась. Варить эту самую жваку умела только бабушка Марфа, которая жила в домике на угоре. Под сараем, где на ночь собирались куры на насест, а днем неслись, в углу в старой корзине приспособленной под гнездо, я взял одно яйцо. Колька тоже нашел и мы побежали к бабушке Марфе, которая сунула нам по комочку смолы, взамен на яички. Мы тут же сунули жваку себе в рот, и с удовольствием стали ее разжёвывать до такой степени, пока она не стала издавать легкие, приятные щелчки, когда из массы вытаскиваешь зубы. Жвака никогда не липла к зубам и чистила их отменно. Вот такая у нас была жвака, по современному – жвачка.

69. Пучки

Июль, солнце еще не так жарко нагрело воздух и землю. Я сидел на пороге сеней и очищал от коры тонкую, в палец толщиной, ветку. Из ветки должна получиться хорошая шпага, а как же без нее на улице, ну просто никак. Колька пришел как раз вовремя, ветку я очистил, обрезал по длине и был свободен. «Пошли по пУчки, там ребята собрались в дальний колок сбегать!» – «Пошли!» – согласился я и почесал босые ноги, которые вымыл вчера в бане. Обуви летом мы не носили.

Пучки, это молодой борщевик, толстые стебли которых пустотелые, мы ими лакомились, очищая от кожицы. На вкус они были приятными и нежными, похрустывали на зубах.

Мы присоединились к своим друзьям и неспешно побежали. Мы, ребятня, редко когда ходили шагом, мы все время куда-то спешили, как будто знали, что детство недолговечно и быстро закончится. До дальнего колка было километра два-три. Колок – это небольшая площадь березового и осинового леса, окруженная полями.

Там не пасли скотину и не вытаптывали траву, потому там росли целые заросли борщевика. Шли мы по полевой дороге, пролегавшей между посевами пшеницы, которая уже набирала колос. Пшеница росла густой и ровной. От легкого теплого ветерка поле ходило волнами, словно море. По обочине росли ромашки и лопухи, которым мы на ходу срубали головки своими шпагами. В лесу было прохладно. Мы стали лакомиться пучками, росшими тут во множестве, срезая стебли складными ножичками. Ножики были у всех мальчишек.

Борщевик еще не перерос и приятно хрустел. Конечно в лесу нас донимали пауты, которых в это время было много, но кто на них обращал внимание, если тут такое вкусное лакомство! Когда борщевик созревал, и стебли становились грубыми и твердыми, мы использовали трубки стеблей как духовые ружья, стреляя из них косточками черемухи или боярки. Наевшись и нарезав пучек с собой, мы отправились домой. Подошло время идти на речку купаться, при этом заскочить домой и прихватить горбушку хлеба. День проходил не зря, с пользой для здоровья.

70. Пенки

Я сидел на широкой лавке за столом и слушал радио. Радио в селе провели совсем недавно и было оно нам еще в диковинку. Это был большой круглый, похожий на подсолнух, круг, только черный. В окно я увидел, что ко мне бежит Колька, который зашел в дом и сел у двери. «Чо делаешь?» – спросил он. «Чо не видишь, радиво слушаю!» – ответил я. Мне хотелось дослушать про «Бонивура», был такой герой в гражданскую войну, на Дальнем Востоке. «Пошли сок сочить и пенки есть, отец бревна привез из леса.» – предложил Колька. «Да, сок и пенки это лучше. Про „Бонивура“ и завтра послушаю,» – подумал я и вылез из-за стола.

Отец Кольки решил срубить новый сруб для баньки, своей у них не было, мылись у соседей. Бревна были осиновыми и несколько березовых тонкомеров на стропила. Бревна не очень толстые и их нужно было шкурить, то есть освобождать от коры. Вот этим делом мы и занялись. Осину шкурить было легко, только делаешь надрез коры складным ножом и лентой отрываешь от ствола. Под корой, был тонкий слой сочной, вкусной пленки. Такого слоя нет больше ни у какого дерева, слой – то есть, но не такой сочный и вкусный как у осины. Вот этот слой мы и сочили ножиком, то есть соскребали и в рот. Это было блаженством, когда ешь эту вкуснятину, то думаешь, что нет ничего вкуснее на свете. У березы тоже было чем полакомиться, особенно у молодых деревьев с молодой корой. У березы снимаешь бересту, а под ней тонкий слой коры, который берешь и сгибаешь кусочек, с краю и тянешь вниз, от коры отделяется тонкая пленка – пенка, которую тоже ели. Вот таким манером, мы за пару дней ошкурили бревна для баньки. Работа было полезной и вкусной, да еще Колькин отец за работу купил нам кулек красных, обливных пряников и кулек конфет подушечек. Такое удовольствие мы получали не каждый день. Говорят, слаще морковки нет ничего, есть, это осиновый сок и березовые пенки.

71. Угоры

Я сидел за столом, где только что делал уроки. Потом решил сходить к другу Кольке, он, наверное, тоже их уже сделал. Я оделся, так как была зима, и побежал к другу. «Пойдем на угор к конторе, покатаемся на санках,» – предложил я. Колька, конечно, отказать не мог, так как знал, что на угоре кататься весело. Угоры, это холмы, на которых расположилось наше село. Вот с них мы и катались. Самым любимым был угор у конторы, с него катались на санках и на нем всегда было много детворы. Санки были разные: у кого-то простенькие, сколоченные из брусков, у кого-то вязаные. Вязаные, это произведение столярного искусства, такие делали для упряжки лошадей, только маленьких размеров.

Делали их без единого гвоздя или болта – их вязали. На такие санки садились двое или трое и с визгом неслись с угора до самых ворот конторы. Детворы было столько, что при спуске сталкивались санками и со смехом падали.

Вот мы и пошли с Колькой на этот угор. У него были старенькие, но еще крепкие вязаные санки, на которых мы катались вдвоем. У меня санок не было. Катались до самого вечера, пока не стало темнеть. Домой я пришел весь в снегу, намерзшим на одежду и валенки. В избе топилась железная печка. Кроме печи, у нас была еще и железная, топили ее вечером. Я скинул одежду и повесил ее сушиться. Взял большую картошину и ножик, нарезал тонкие пластики, положил на раскаленную печку поджариться, при этом переворачивал их. Картофельные пластики поджаривались до хрустящей корочки и были очень вкусные. Так, сидя на голбчике у печки, я уплетал эти, как сейчас говорят, чипсы. На улице зима и мороз, а мне тепло и уютно дома, у горячей печки.

72. Ключик

Август стоял теплым, погода была сухая. Небо было голубым, и солнце уже не пекло так как в июле. В лесу поспевал урожай, и мы каждый день бегали в лес. Так и сегодня мы с другом Колькой и ребятами договорились сходить к ключику за костянкой. Я взял туесок, сделанный из бересты. Откуда он у нас взялся, я не знал, да и не задавался таким вопросом. Колька меня ждал и я побежал за ним. По пути к нам присоединились еще двое друзей, и мы все пошли за поскотину через поле к ключику.

Ключик был огорожен небольшим срубом, на котором всегда была кружка для тех, кто сюда приходил и мог попить холодной воды. Вокруг ключика был лес, в котором росла костянка. В это время ягода уже созревала и ее можно было собирать. Костянки было много и мы быстро набрали свои туески и бидончики. Костянка была кислой и ее на зиму не заготавливали, съедали свежей, потому и не набирали помногу. Набрав ягод, мы посидели возле ключика. Съели по горбушке хлеба, запивая ключевой водой и отправились домой. Поле, через которое мы шли, было засеяно пшеницей и ее убирал комбайн. Нам было интересно посмотреть, как трактор тащил комбайн, который казался таким огромным. Посмотрев, мы отправились дальше домой, где нас ждали дела, которые нам никто не отменял. В селе всегда найдется работа для всех, даже для нас.

73. На току

Был конец августа, на полях созрели хлеба. Во всю шла страда: убирали урожай зерновых, в основном пшеницу. Рожь убрали раньше, так как она была озимой и созревала раньше. Обмолоченное зерно свозили на тока, их было несколько в колхозе. Ток – это большая, утрамбованная площадка, на которую свозили зерно от комбайна или молотилки.

Мы с другом Колькой пошли на один из токов недалеко от села в надежде прокатиться на машине, которых в колхозе было две. На току во всю кипела работа, зерно провеивали и подсушивали, чтобы потом на машинах везти на элеватор. Вот мы и надеялись, что нам повезет прокатиться в кузове на зерне до элеватора. Машин на току не было, и мы с Колькой забрались на ворох пшеницы и стали выискивать горошины, которые попадались в пшенице. Горошины были спелые, не пересохшие, и мы с удовольствием их съедали. Ждать пришлось недолго, подъехал газон. За рулем был дядя Миша, которого мы считали своим другом, несмотря на большую разницу в возрасте. Он всегда нам разрешал прокатиться, то на элеватор, то в лес за дровами. На току машину быстро нагрузили зерном, и мы залезли на верх. В то далекое время это разрешалось, так как не было инспекторов на дорогах. До элеватора было двадцать пять километров по грунтовой дороге, тогда асфальт был только в больших городах. Машина катила быстро, и нас приятно обдувал теплый встречный ветер. Лежать на зерне было мягко и хорошо. Когда приехали на элеватор, у нас взяли зерно на анализ – на влажность и чистоту. Взвесив машину на больших автомобильных весах, поехали разгружаться. Открыв боковой, длинный борт, помогли разгрузить машину плицами и поехали обратно на ток. Так мы катались до самого вечера, помогая нагружать и разгружать машину.

74. Дядя Боря

Стояли крещенские морозы. Было воскресение. Я сидел дома у печки, нарезал картофелину пластиками и жарил их на железном верху печки. Светило солнце, но мороз все равно щипал уши и нос. В клубах пара в дом зашел мой друг Колька, с румянцем на все щеки. «Пойдем ко клубу, там дядя Боря на своей трещотке проехал, может даст афиши расклеить». Дядя Боря это наш киномеханик, он был инвалид войны. У него не было одной ноги, он ездил на трехколесной мотоколяске, которая трещала на всю улицу. Дядя Боря давал нам, ребятне, задание – расклеивать афиши, за это нас бесплатно пускал смотреть кино. Я угостил друга картофельными печенками, которые были поджаристыми и вкусно похрустывали на зубах. После этого я оделся и мы побежали к клубу с надеждой, что нас не опередили другие ребята. У кинобудки клуба стояла мотоколяска, но ребят не было видно, значит мы первые. Поднявшись по лестнице кинобудки, я просунул голову в дверь и, не заходя, уставился на киномеханика. Дядя Боря молча сунул мне афиши, которые были написаны от руки акварелью, и я, с радостью шмыгнув носом, кубарем скатился вниз. Колька тоже взвизгнул от радости, такое нам перепадало не каждый день, конкуренция была жесткой – кто не успел, тот опоздал. Так нам нужно было расклеить две афиши, одну у конторы колхоза на воротах, другую на той стороне речки, на заборе конного двора. Дяде Боре было все равно, как мы прилепим афиши, хоть на кнопки, хоть на жеваный хлеб. Если были старые кнопки, то мы их вытаскивали и использовали еще раз, если нет, то что-нибудь придумывали. Сейчас была зима и проблемы, как прикрепить афиши, не было, поплевав на углы афиши, лепили ее к доскам и она намертво примерзала. Так мы и сделали, быстро управившись с этим заданием, пошли на угор, покататься на санках. До детского сеанса еще было время. Сегодня мы с другом Колькой, бесплатно идем в кино, мы были счастливы – день был удачным, хоть и морозным.

75. Родное… до боли

Было воскресенье, погода в сентябре стояла солнечная и теплая. Я рубил дрова. Дрова привезли из леса на лошади. Ко мне пришел мой друг Колька и предложил сбегать за ягодами боярки. Мы знали все кусты боярышника, которые росли в округе. В это время ягоды созрели и были в самый раз для сбора. Ягоды боярышника были разные по цвету: одни были бордово-красные, другие – желтые. По вкусу они мало чем отличались, но все-таки различие было – желтые, нам казалось, вкуснее и мясистее. Я сразу согласился – дров я уже на завтра нарубил, да мне и не очень нравилась эта работа, но маму ослушаться я не мог. И это была моя обязанность.

Решили идти за бояркой к вышке геодезистов, которая была в трех километрах от села. Там ягоды были желтые и крупные. Взяв по небольшой корзинке и горбушке хлеба, мы с Колькой отправились к заветному кусту. Можно было идти по дороге, но это дальше, и мы пошли напрямки по березовому лесу. Места нам были знакомы, наверное, с самых яслей, и заблудиться мы не могли. Путь до вышки у нас много времени не занял, так как мы, ребятишки, редко ходили шагом, а тут и вовсе с пустыми корзинками добежали быстро.

Куст боярышника стоял на своем месте и был весь усыпан гроздьями крупных ягод, значит мы были первыми. Как известно, боярышник очень колючий, у него длинные и острые шипы, но мы их не боялись. Наши подошвы и не такое видели. Мы были босыми. Кто же из деревенских мальчишек в такое тепло носит обувь? Эта роскошь только для городских. Да она нам бы просто мешала. Мы быстро набрали свои корзинки, также не забывая класть по горсти ягод в рот. Обсасывали мякоть, а косточки выпускали сжатыми губами как пули.

Управившись с этим делом, мы подошли к вышке, которая стояла недалеко от куста. Вышка это такое сооружение из бревен, похожа на буровую, только намного выше, наверх вела лестница, от пролета к пролету. На самом верху был знак геодезистов и площадка с перилами. Поставив корзинки с ягодами на землю, мы с Колькой решили залезть на самый верх. Этого мы никогда не делали, потому что было боязно, высота-то уж больно большая, но тут решились. И мы полезли от перехода к переходу. Мы оказались на самом верху, на маленькой площадке. Нам открылся изумительный вид, вид, который мы не видели ни разу в жизни, даже с колокольни нашей церкви. Внизу был лес такой яркой раскраски, и далеко, до самого горизонта, были видны поля с небольшими колками леса и колокольня нашей красавицы-церкви. Также была видна макушка церкви соседнего села. Все это было знакомо до боли, но с такой высоты виделось по-новому, по-другому, все намного красивее. Воздух в сентябре был настолько чистым и прозрачным, что, казалось, звенел. Мы с Колькой стояли, разинув рты от изумления. Мы потеряли дар речи. Наконец Колька тихо произнес: «Надо же, как далеко все видно». Ни он ни я не сказали, что это красиво, мы наверное этого еще не знали как выразить, но это осталось в сердце и в памяти на всю жизнь. Это все родное… до боли.

76. Суслики

Я вышел на улицу, покрутил головой по сторонам и увидел своего друга Кольку. Он сидел на завалинке дома и от нечего делать что-то строгал перочинным ножиком. Я подошел, сел рядом и стал наблюдать за работой моего друга. В дорожной пыли купались куры, они смешно топорщили крылья, стараясь как можно больше зацепить пыли, потом встряхивались. Это они так избавлялись от паразитов. Огромный петух тоже был тут, он что-то искал, разгребая землю когтями. Петух был красив: у него было яркое, разноцветное оперение, у кур же оперение было намного скромней. Вот он громко заквохтал, это значит он что-то нашел съестное и призывал своих подруг отведать. Куры сразу бросили свои занятия и бросились к петуху, но увы, это что-то досталось только одной.

Нам надоело так сидеть. Интересного ничего не было, эту картину мы видели каждый день. «Пошли к красному берегу сусликов выливать», – предложил я Кольке, – «там и вода близко в речке». Колька не долго думая согласился, все-таки какое-то разнообразие. Мы взяли старое ведро и отправились к красному берегу. Красным называли крутой высокий берег из красной глины, он обрывом подходил к самой реке. От берега до леса была большая поляна, которую облюбовали суслики. Суслики тут жили всегда и когда на подводе проезжали на мельницу, то они столбиком стояли возле нор и своим свистом как бы приветствовали проезжающих. Мы часто прибегали сюда, чтобы вылить из норы зверька, что крайне редко удавалось. Дело даже не в том, что нам нужны были эти зверьки, нам было просто интересно.

Мы пришли на место. С одной стороны крутой берег плавно переходил в низинку и набрать ведро воды было не сложно. Выбрали норку со свежим бугорком земли, значит нора жилая. Вылили ведро в нору и быстро сбегали за вторым, норка заполнилась и вода стояла на месте. Мы стояли и ждали, когда же зверек выскочит из норы, но его не было. «Захлебнулся», – сказал Колька, – «раз не выпазит». Вдруг мы услышали позади свист, обернулись, суслик стоял столбиком и насмешливо посвистывал. Мы опешили от такой наглости зверька и решили туда тоже залить воды. Но все было тщетно, у сусликов очень длинные подземные ходы, со множеством выходов и зверька сложно вылить водой, таская ее ведром из речки. Наша охота на сусликов не удалась, но мы и не расстраивались, главное что мы нашли занятие, хоть и не очень благородное. Были случаи, когда суслику деться было некуда и он выскакивал из залитой водой норы, но его еще нужно было поймать. Это тоже было редко, зверек всегда успевал юркнуть в один из многочисленных отнорков, которые он знал, он же не бежал куда попало, а именно туда, куда надо. Суслики в таких местах вреда большого не приносили, только иногда, какая-то корова могла сломать ногу, попадая в норку ногой, но это случалось крайне редко.

Так мы пытались вылить суслика, пока не захотелось есть. Прихватив старое ведро, мы побежали домой, солнце уже перевалило зенит, самое время подошло поесть.