Текст книги "Тысяча и одна минута. Том 3"

Случай 2-й

Пошел Дурень на Русь гулять, пошел смысла искать-доведываться.

Идет он полем, бабы огород полют, капусту садят; а мужички на току цепами стучат, ячмень молотят. Подшел к ним Дурень, подбоченился Бабин, посмотрел, как барин, на все это… да вдруг, ни с того-ни с сего, как харкнет да плюнет, гаркнет да бухнет: «Будь проклят враг, исчезни, згинь! будь тебе карачун, аминь, аминь!»

Мужички на Руси христиане православные, с крестом и сеют и собирают, благословяся косят и жнут; хлеб Божиим даром зовут; так, как сказал Дурень такое слово про хлеб святой, мужички так и ахнули: что де это приплелся за неверный!.. Да молвивши речь в одно слово, ну его Дурня в один раз цепами дубасить. Видит Дурень, что плохо, давай Бог ноги!.. а все таки православные проводили до большой дороги: показали Дурню путь, заставили чай не раз себя вспомянуть.

Пришел домой Дурень, плачет, рыдает, на обе ноги едва ковыляет.

Напустилася дома вся семья: глупый ты Дурень, неразумный Бабин; это ты слово ведь некстати сказал: тебе бы поклониться добрым работникам, тут бы тебе и молвить: «Бог вам на помощь добрым людям! Дай Бог вам дела побольше, работать подольше; носить не переносить, возить не перевозить; по сту на день, но тысячу на неделю! «вот бы тебе, Дурню, спасибо и сказали; а может, глядишь бы и на дорогу дали, кой чего бы тебе досталось и про нас бы осталось.

Ну, молвил Дурень, пусто вас знает, может и я не так сказал, да полно и ваша речь совсем ли права; намедни я почти то-же молвил, а вовсем отвечает моя голова.

Случай 3-й.

Пошел Дурень на Русь гулять. «Не пойду, говорит, нолем, пойду городом: там народ учливый и вежливый, буде не так скажу что, то все-таки авось в обиду не даст.»

Идет по улице широкой, по дороге столбовой-большой; несут ему навстречу покойника; дьяки поют, а люди за ними без шапок идут.

Подшел Дурень гораздо близко, снял шапку, отвесил поклон и сказал погромче, чтобы дьяков перекричать; «Дай вам Бог дела побольше, работать подольше, носить – не переносить, возить-не перевозить, по сту на день, по тысяче на неделю!»

Накинулись на него люди добрые, давай тузить доброго молодца. Ах, ты болван неотесаный, что ты-дура с печи городишь? Али ты не Русской, аль в церкву не ходишь? Вишь нехристь какой, чем вздумал помянуть за упокой, чего вздумал пожелать, эка дурацка стать!

Пошел Дурень прочь, опять плачет, разливается; а одна старуха увидала, да другой и показывает: «Вишь, говорит, как знать бедняку-то покойника жалко!» А чего тебе, то сделала не жалость, а палка.

Думает Дурень: пошел бы домой, да опять, глядишь, мне же браненому быть; дай лучше у этой старушки спросить. Подшел и спрашивает: «А что, бабушка, коли кто умрет, то как тут сказать?»

А бабушка подумала, что он это с горя городит, да и молвила: Вестимо царства небесного пожелать; все под Богом ходим, все помрем; что но пусту плакать, да себя крушить.

Ладно, Дурень молвил; так тому и быть; старуха пожила таки на свете, уж видно так скажет, как надобно.

Случай 4-й

Пошел Дурень, пошел Бабин на Русь гулять; – по селу пошел; – далеко не отошел, попадается на встречу ватага веселая, свадебной поезд. Дружко с подружьем верьхом впереди, позади молодые-новобрачные, и сваха, и провожатые-поезжане, и много народу разного, и все, что при свадьбе требуется. Подошел Дурень Бабин как надо, поклоном молодых чествует; – уж дружко-было и сулейку вынул, хочет, по обычаю, встречного попотчивать, – а тут Дурень и молви, пусто его: – «Царство вам небесное, вечный упокой, место нетесное, отправляться домой!»

Дружно первый услыхал, а за ним и прочие… Ахти, – говорят, – никак то злодей-ворожей, хочет порчу навесть или молодых известь! Смышленый дружко как хватит его на отмашь кружкой, да и выговорил: «згинь нечистивый с своим дьявольским навождением! – Ребята! в кнутовищи его!» Повалили Дурня наземь, да и кафтаи, извините на этом слове, к верьху приподняли; да так отжарили, что небо Дурню с овчинку показалось, что будто он три дня сряду на полке в бане парился.

Идет Дурень домой, плачет-льется рекой, голосом воет-хлюпает, да нет-нет, то за спину, то за другое себя пощупает.

Мать Лукерья ему-ж пеняет, Бабабабариха его-ж ругает, сестра Чернава на него ж нападает…. «Глупый Дурень, неразумный Бабин, тоже бы ты слово да иначе молвил, не быть бы тебе биту, быть бы тебе сыту; глядишь вином бы напоили, пирогами б накормили, если бы ты молвил: «здравствуй князь со княгиней, с новобрачной женой!.. Дай вам Боже любовно век жить; детей понажить и внучат возрастить!»

– Ну, молвил Дурень, пес вас разберет какому слову какой дать черед; теперь я Дурень таков не буду: прежде посмотрю, о всем рассужу, прежде подумаю, а там и скажу!

Случай 5-й

Пошел Дурень на Русь гулять, смысла находить, по оврагам ходить. Ходит полдня, ходит более; дошло до вечера, а и сказать нечего – ничего не нашел.

Только подошел к самому оврагу глубокому, слышит шум-голоса, что тут деется? Дай посмотрю поближе да высмотрю получше, хорошенько погляжу, может и кстати слово скажу, может и найду чего искал!

Спустился в самый ров, а там и сидят станичники, делят между собой добычу вчерашнюю, голосят да пируют, о новой добыче толкуют.

Дурень близко подшел, стоит и смотрит, мерекает, что ему сказать при такой аказии. Вдруг завидел его один из станичников и гаркнул: «Ребята, подсматривают!» Кинулись на Дурня, давай теребить, давай посвойски допытываться, зачем его нелегкая принесла дознаваться чужого ремесла?

Дурень Бабин бает: «Я пришел посмотреть да увидеть, что сказать будет надобно..».

– А! завопили станичники, так ты хочешь быть донощиком!

Взяли его, связали и рот глиной замазали, уж теперь Дуршо и подавно ничего промолвить нельзя; потом выволокли его на большую дорогу, и задумали непутные накинуть ему на шею кушак да дать Дурню немного на осине провялиться. Глуп-глуп Дурень, а куда ему этого нехотелося: чует, что будет это потеха глупая и неловкая; да на счастье – а счастье ведь что лихорадка: на кого захочет на того и нападет, – на счастье Дурню, когда его при такой беде дрожь проняла, едут на ту пору чумаки с обозом, бросили Дурня станичники, а добрые чумаки подняли, да еще на воз посадили Дурня и руки развязали ему; вот только не на счастье рот ему опростали, глину повыковыряли, он бы, глядишь, Дурень счастливей был: знал ли бы что не знал ли, ни о чем бы не судил-не рядил, глупых бы слов по меньше шло; а то…

Идет домой Дурень, кручинится Бабин; еще неудача да еще погибельная, а видно далека удача прибыльная!

Узнали мать Лукерья, жена Бабариха и сестра Чернава, что приключилося; опять тазать, гонять, приговаривать, что не так мол-Дурнем сказано, как от них показано, а что надоб-дескать, буде видишь уж такову беду, что напался на разбойника, то и скажи ему мошеннику: «Помоги тебе нечистый людей дурить, в мутной воде рыбу ловить, хорошо воровать да концы хоронить!» Так вот, буде он ничего б не дал, то покрайности б не обиделся; а может ему бы это еще и понравилось.

– Ладно, ладно; теперь скажу складно; авось запомню, на слово нападу, авось хоть теперь не наживу беду!

Случай 6-й

Пошел Дурень, пошел Бабин людей видать и себя казать, на дурацку стать. Идет он, не то селом, не то городом, и видит Дурень: стоит изба большая, деревянная-брусеная, с некрашеной крышей, с высоким крыльцем, а при нем два столбушка; а то Дурню так показалось, что эта изба, а то была не изба, а Ратуша, или Волостное Правление чтоль; и стоит у одного столбушка сутяга подьячий, на нем тулуп заячий, шапка в три деньги и та набекрень; стоит подьячий и морщится, чего-то ему хочется….

Подшел Дурень к сутяге подьячему и кланяется, а тот вытянул руку, подставил ему и спрашивает:

– А ну, ну, говори, что хотел сказать?

Дурень и тяпнул, что ему сказано: «Помоги тебе нечистый людей дурить, в мутной воде рыбу ловить, хорошо воровать да концы хоронить!»

Как начал подьячий Дурня лупить…. да еще после говорит: Коль хочешь скорей мирись, а не то брат берегись: в сибирку спроважу и руки свяжу, а на суде докажу, что ругал ты меня порочил и на злые дела подговаривал!

И так и сяк Дурень, а поплатился, с подьячим помирился; рад не рад, а обнял сутягу как родимый брат, сладко поцеловал, и пополам с горем денег дал.

Идет домой Дурень, и голову повесил, очень Бабин невессл: и денег ему жаль и подьячего перетрусился.

Пуще на него дома напустилися, опять его олухом зовут, опять ему советы дают, как и что делать, чего захотеть и от чего бегать.

«Ты бы, дурак нетесаный, мужик нечесаный, говорят ему, ты бы тож слово да не так молвил, лучше бы ты то молвил судье правдивому; посмеялся бы он, или бы палкой тебя отвалял, и домой бы отпустил, а денег не взял; а то вот что ты понаделал своей глупостью!.. Разве ты не знаешь и не слыхивал, что подьячего бойся и лежачего; а если при тебе и сам встанет на ноги, так и за это с тебя же на водку возьмет!.. А тебе бы только мимо пройдти, бу де он что молвит, то в ответ тихомолком сказать, а не то бы только на уме подержать: «Чорт-мол тебя возьми и с делом твоим, что бы людям в порад на твою работу наклад да наклад, а тебе бы только хлеба сушеного!»

Ладно, молвил Дурень, не буду таков; пойду еще обдурю дураков; дурили же они меня умного, пусто их!

Случай 7-й

Пошел Дурень, пошел Бабин, пошел не спроста, не просто в село, а в Китай город. Только нос туда показал, глядь в сторону: сидит купец-продавец, ждет купца-покупателя….

Дурень заглянул к нему, а купец и спрашивает: чего? нужно крашенины чтоль, аль китайки? отличная есть!

Дурень пробормотал что-то сквозь зуб, а купец ухватил его за руку да и тащит в лавку: нет, скажи, что надобно?

Коли надо, молвил Дурень, то пожалуй скажу, и проговорил как пописанному: «Чорт тебя возьми и с делом твоим! чтобы людям в порад на работу твою наклад да наклад, а тебе бы только хлеба сушеного!»

– Так пождиж, сказал купец продавец, ногодиж, я тебе за это сукна отмеряю!

А Дурень Бабин и рад слову ласковому; подошел к лавке и стал на вытяжке; он видал как ученые портные сукно меряют. И начал купец Дурпю железным аршином сукно мерять… да все наровит по загорбку да по потылице! и нерад Дурень даровой обнове такой, дал стрекача домой.

рассказал, что с ним подеялось.

«Ах ты, говорят, голова безтолковая, что нам с тобой делать, как тебя учить уму-разуму, какими манерами!.. Ты ведь видел, что-то купец, он тебя о товаре спрашивал; а тебе, буде-б купить не на-что, так бы постарался добыть как нибудь…. ты бы сказал что-нибудь веселое, или бы песню спел удалую, похвалил бы удаль молодецкую, как любят и жалуют молодца девушки красные!»

– Ну, молвил Дурень, давно бы так; бу де песню нужно, спою как нибудь; бу де за слово колотят неразумное, авось ночествуют за песню смышленую!

Случай 8-й

Пошел Дурень, пошел Бабин на Русь гулять, себя показать; пошел он за город, на дорогу проезжую; встречу ему идет старец старехонький, волосами белехонький; идет-переступает. костылем подпирается….

Дурень подшел, поклонился, старец и сам кланяется; а Дурень Кабин состроил рожу, что смешно смотреть, да и запел-затянул песню, ровно выпивши…

Песня Дурня-Бабина

 
Ах ты Волга моя, Волга матушка,
Полно ширель ты Волга, чем Смородинка?
Что Смородинка река, Самородинка что ль!
 
 
Как на той ли реке, на крутом берегу.
Близко моста то было белокаменного…
Стоит молодец добор, ровно писаный!..
Уж ведь чудо молодчик какой щеголек;
На щеках по бородавке, на носу горбок!.
 
 
На другом берегу, сиречь супротив,
Близкоулицы Ленивки, там где мыльня стоит,
Как похаживает красна девица,
Что красна-пригожа ровно с вербочки.
 
 
Тут и вздумал молодчик, в уме подражал:
«Эх ты девушка что ли, аль Аннушка?
Знать не с кем еще девица и не венчана,
Так про диво те, девице, знать и нечего;
А уж я бы молодец, ровно писаный,
Загадал бы тебе я загадочку,
Распотешил бы девичье сердечушко!..
 

Вот, пропевши песню, подскочил Дурень к старцу и спрашивает: «что, дедушка, я на правду напал?… Кстати-ль молвил слово кудреватое?»

Плюнул старец да и вымолвил:

– Эх, ростом ты с дуру, умом с дурака; быть бы тебе биту, да жаль кулака!

Тут двое прохожих, песню Дурня выслушавши, видят, что он пристает чего-то к старцу, а тот сердится; подошли поближе, слушают….

А Дурень знай свое твердит, а Бабин, что клеит говорит, надокучает старцу Лукерьин сын: «Ведь это я хвалю, говорит, твою удаль молодецкую, как любят и жалуют тебя молодца девушки красные!»

– Что это он мелет? молвил прохожий один, одолжико мне твоего костыля дедушка, я его за пустые речи отпочиваю!

«Ну, пусто его» молвил старец, дуракам закон не писан, как сказано.»

– Нет, старинушка, дуракам и в церкви не спускают, идет пословица, постойко я его наставлю на путь истинный, чтобы он Дурень набирался ума, а не врал, чего не следует!

Да с сим словом хвать его Дурня позагорбку, да еще раз-два, да опрокинувши носом вниз еще с полдюжины!.. кой-как Дурень выбился и пустился прочь, только пятки постукивали…

Идет Дурень домой, опять плачет от побои; а мать Лукерья, жена Бабариха и сестра Черпака уже стоят рты поразинувши, уже готовы опять Дурня ругать, уже так и ждут, что напроказил-де видно что непутное; и разузнавши-разведавши, так в один голос и завопили; «глупый ты Дурень, неразумный Бабин, то же бы ты слово да не так бы молвил; видишь ты Дурень, что то честный старец, ты бы ему молвил: благослови старец на доброе дело, на путь на дорогу!..

– Ладно, мать Лукерья, Баба-бабариха, и ты Чернава! пошли бы вы сами; может быть, вышлоб лучше; иной не так смыслит, да кстати свиснет, а мед вот и сладок, а в жары киснет!

Да споровши такую безтолковщину, опять сказал Дурень, что таков не будет.

Случай 9-й

Пошел Дурень, пошел Бабин на Рус гулять, смысла искать, пошел он лесом; подшел он к лесу и видит, за сосной ломает медведь корову, коверкает, – смотрел-смотрел Дурень и подшел к нему, протянул руку и вымолвил: «благослови старец на доброе дело, на путь на дорогу!»

Медведь ухватил Дурня лапами, и давай его мять по своему, как у их медвежьей братьи в лесу обычай идет… Завопил Дурень не своим голосом, только еще он его прихватил немного, а как погнул к земле, то тут Дурень так бедняга и опустился весь, так вот и чует, что старец этот намерен ему совсем голову отъесть.

Да на ту пору пастухи прибежали, видно коровы искали, с своими собаками, и с дубьем и с прочим снадобьем, медведь выпустил Дурня и в лес удрал; а его сердягу насилу-насилу как надо расправили, насилу на ноги поставили…

Идет Дурень, больно ревет: отмял, говорит, старец и бока и живот!

А мать бранить, жена ценят, сестра туда же… ««Глупый ты Дурень, неразумный Бабин, какой в лесу старец, то медведь косматый!.. ты бы то же слово да не так бы молвил, ты бы хоть издали только бы завидел, то бы ты загайкал, ты бы зауськал, ты бы заулюкал; и сам бы цел остался и пастухи бы спасибо сказали.»

– Ну, сказал Дурень, давно бы мне это ведать, что не ко всякому близко подходить, а издали горланить… уже теперь, коли пойду, таков не буду.

Случай 10-й

Пошел Дурень, пошел Бабин по Руси гулять; кажись всего насмотрелся, не нашел только чего надобно, а все ж, говорит, доберусь как нибудь, найду смысел толковитый!.. Ведь не боги горшки обжигали, а глядишь люди же!

Пошел и выглядывает и высматривает; тишком, шажком, сторонкою, по-дороге проезжей идет, где торчат версты полосатые, разъезжают молодцы усатые…

Вдруг мчится, скачет, несется инда дорога трясется, и пыль столпом так и вьется кругом; едет с попойки на ухорской тройке… Разъезжий ли то был, или кто другой, кто разберет за версту вперед!.. а Дурень поджидает: подскачет-де ближе, авось узнаю!.. так и есть, это его честь… постой же не оплошаю!..

Только стала тройка равняться с Дурнем и он загайкал, и он зауськал, и он заулюкал… кони так было поперег дороги и бросились; а разъезжий глядь на Дурня… «Ах, ты бездельник, что ты это затеял за штуку шельмовскую!..» Гаркнул молодцам Козакам, что позадь верхом скакали с нагайками. «Поймать его!» козаки не расслушают, что командир кричит, а тройка знай сильнее мчит, а Дурень знай уськает да голосит а-ту-ево! И любо ему Дурню, что с конями-то не справятся…

Тут еще набеду близко боярин охотился с своими псами да с дворнею, да как услышал крик а-ту-ево, подумал, что зайца гонят по большой дороге, пустился с своею ватагою туда же навскачь; и разъезжий остановил тройку да к Дурню отправился, и боярин со псами тудаж прискакал… ан глядь, то не заяц, а его родня, отставной юнкер, подпрапорщик, что под Турку хотел идти да угодил в разъезжие; удивился боярин и спрашивает, с чего его за зайца приняли?.. или в самом деле косой пробежал?

Разъезжий со зла слова не выговорит, только ногами топает да на Дурня нагайкой показывает.

Дурень хохотал-покатывался, а как видит, что речь про него идет, драло-было… ан боярин велел его псами нагнать…

Дурень не бывал на охоте, не знал, что от собак надо вилять в сторону, напрямки побежал, а тут-то его беднягу и слапали… собаки-то собакими всего поизорвали, где и ненадобно, а ногайки-то-ногайками в руках добрых молодцев так отбутетенили, что он как сноп упал на сыру землю; хоть боярин его и громко на все корки и на всех языках ругал за свой перепуг, и пинками его Дурня усовещивал, а Дурень не слышит-не видит, чуть-чуть дышит, да охает.

Бросили его на большой дороге бояры и отправились; а Дурень Бабин лежал вплоть до ночи да к утру уже кое-как ко двору дополоз.

Увидала его мать Лукерья, сшибла руки, так и ахнула, жена Бабариха так и завопила, сестра Чернава так и взвыла голосом; вестимо: бабий обычай слезами беде помогать! Ревут да причитают:

«Что это с тобой, Дурень бабин, подеялось?… али ты на волков напался, али тебя сила нечистая так изуродовала?… Говорили мы тебе, толковали, приказывали, всему учили и наказывали; от зверя беги, от беса молитву твори, а людям добрым ласковое слово говори, так и будешь умным слыть, и не наживешь напрасной беды!»

Дурень едва-едва поднял голову, завидел жену да и вымолвил: «эх, ты, Баба-бабариха, эх ты волк-те зарежь! настряпала ты мне лиха, что втроем не съешь!.. не учила ты меня, а мучила, только с толку сбила, а на путь не наставила!.. От зверя я не убежал, от чертей не отошел молитвою, а от людей ни крестом-ни пестом не смог отделаться!.. жить бы мне просто, а не умничать, не искать бы смысла попусту, там где нет его!»

Сказал это Дурень и захрапел сердяга в последний раз.

Итак Дурень сколько ни жил, ни умничал, сколько умных ни выслушивал, все ему Дурню не в прок пошло!.. жил, маялся, бился и живота лишился, а до смыслу не добился.

«Да,» сказала старушка Захарьевна, ячменной кутьей Дурня поминаючи «да, до смыслу добиться мудрено порой и умному!»

Покончив эту сказку, дядя Пахом вот еще какую нам про другого Дурня рассказывал, – вы ее на следующей страничке увидите.

IX. Сказка о Дурне прозванном безродным Дурындою

Эх, братцы-товарищи, эх вы мои любезные! Да ну-теж, полноте ко мне приставать, каких вам еще сказок надобно?.. расскажешь сказку про Волка – подьячий зол, скажешь про Лису – старушка обидится… когож в сказке чествовать прикажете?

Вот вы и молвили: сказка-де не басня, говори чередом!

Вот в чем, братцы-товарищи, вот в чем, други любезные, я обмишулился: я ведь сказку-то почитай за басню принял, вздумал: со стару знать, с глупости, дай-де я сказку так поверну, что-де сказка та вышлаб и не хитрая и мудреная, чтоб дураку было б глубоко-попояс, а умному б не достало по щиколотки!

Эх, как вы меня озадачили, братцы-товарищи! вы в одну речь в одно слово молвили, молвили, что сказка-де есть старина стародавняя и еще прибавили, что буде-де сказку намерен сказать, то говори, как старики рассказывали, а дальше не умничай!

Подумал-было я стать в уровень слову вашему, старые сказки изо стара брать… да оно, не серчайте пожалуйста – оно похоже на то, что из посеву опять зерно выбирать да возить на мельницу, ей Богу так…

Эх вы-люди, братцы-товарищи!.. по-моему уму старому, а по старому ровно глупому, не присказка то ради сказки идет теперь, а идет уже сказка для присказки!.. Впрочем как себе знаете, так и смекаете.

Стать починать, стать сказывать; нам не переставать, вам не указывать.

В стороне, где земли засеять людей нет, лесу порубить не сыщется; а буде земля плод уродит, то и готовый собрать почитай некому. Не пестра та земля камнями самоцветными, не бела серебром, не красна золотом, да было к ней много нужного: ржи, как песку, а гречи, хоть на земь мечи; а что протчего-другого снадобья так бывало море запруживали: заморский народ ловит, ловит инда устанет, и раздобарывает: «экая-де штука с икрою щука! Да и икра больно спора, и так раскусишь и во щах сваришь!»

То-то была сторонка благодатная!

Вот там-то стояла изба, окол-близ двора; окнами на улицу, воротами на двор; на дворе навес, у ворот запор, или щеколда-что ли поихнему.

И жили в этой избе… как бы вам сказать по сказочному, два-то брата умных, а третий дурак; он дурак не дурак, а родом так; ростом он дородством, ну, может выйдет с польского пана шляхтича, а ума-разума в его голове ей Богу меньше, чем в кочне капусты зеленой; что ж делать, видно так Бог уродил. На беду еще, а может так надобно, дался ему такой талан, что он-то дурак будь в доме старше всех, ему приходилось всем в доме править, всему порядок давать, знать, где стол поставить, а где кровать. Он и стал все делать по своему уму, стал о всем мерекать по своей смышлености… Л сделал он, понаделал, все в доме управил, всему порядок дал, а, как я уж вам докладывал, какой порядок у несмышленого, ведь и пошло все на вон-тараты!

Вот люди умные-добрые сошлися, сказали слово разумное: что-де впору дураку уметь на печи лежать не обжигаться, а буде-де он домом ворочать начнет, то спалит-де и умных на залавочьи!

Дурак бы и не рад такой речи, да старшие присудили.

Дали дураку дело не мудрое: по двору ходи, да двор мети; захочешь пирога, так хлеба поешь, захочешь щей, похлебай водицы из колодезя, а творогу, аль вотрушки не спрашивай.

Ходит дурак (он и Дурень тож), похаживает, на других людей поглядывает: пусто-де их знает, от чего они не так живут.

Жил дурак долго так и дивовался на людей время не малое; да спохватившись себе-на уме и вымолвил: «постойте же, буду я себе сам хлеб добывать, своим горбом заработывать!» Вышел за ворота Дурень наш, глядь поглядь в ту, в другую сторону, идет староста Кузмичь, а за ним поодаль волов стадо гонят погонщики; кинулся Дурень прочь от ворот.

Умные люди подумали, что испугался-де Дурень старосты, ан у Дурня было не то на уме: затеял он дело непутное, а по его, по дурацки, смышленое: молвил Дурень себе на уме: постойте же люди разумные, обдурю я вас моих милостивцев, да так сделаю, что вам не в домек, а мне куда будет весело!

Взял Дурень сена в охапку и ну трясти по двору до самых ворот; там растворил ворота, сел под навес и поджидает; а чего, кто его знает, кроме матери Глупости!..

Чтож вышло, что случилось?.. почти ведь так и сталось, как Дурень смекнул: какой-то бык из стада, не то он был глупый, не то прожорливый, увидевши сено разметанное, вошел на двор и ну его подбирать-жевать; а Дурню только того и хотелося: вскочил он проворно, притворил ворота, засунул засов; хвать быка за рога и повел на задний двор; поставил за плетнем, задал сена животине: «поешь, говорит, ведь ты мною не украден, а так добыт; я слыхал от умных людей, что так бесспроса взять нужды нет, а воровать вишь так зазорно!»

Пастух прогнал стадо мимо и не заметил, что одной скотины нет; а Дурень наш пошел в избу, завалился на полати и поджидает вечера.

Братьев дома не было, оставалися только две невестки в избе; стало вечерять, Дурень слез с палатей, снаряжается; надевает свой армяк засаленой.

– Чтой-то, говорит одна из невесток, чтой-то, как будто у нас на дворе корова мычит?..

«Вот те, молвил Дурень, это у меня в животе бурчит, что-то нездоровится; а не то и впрямь пойти посмотреть, может не зашла ли и то какая коровишка ледащая?»

Пошел Дурень на двор и думает: ловки вы больно, скажитко вам, что я быка добыл, так может он бедный только б и жил: завтра, глядишь бы, братья убили-изжарили, а мне б и полакомиться не дали, сами ж всего б съели! нет, теперь вам не провесть меня!.. Возьму-ко я его сам поведу да продам пойду; а деньги припрячу подалее. Однако, ведь вот оно дело какое, ведь мне его нельзя на базар-то вести: староста Кузмичь-то видел быков, смекнет старый, догадается плут! как же бы мне сделать тут?.. Э! постой, пойду в лес, слыхал я от людей, что иной вишь человек все равно, что бревно, аль дерево, так стало и дерево за человека можно принять?. Быть так, пойду туда. Взял Дурень опять быка за рога, повел сердягу в лес. Становится пора поздняя, Дурня и страх не берет и нуждушки ему нет, что он в лес идет; ему все одно думается: как бы выгодней быка продать, и после как будет деньги счесть, что за быка возмет, и что на эти деньги купить придет, и куда припрятать купленое, и как есть лакомства, примерно баранки, али булку пшеничную, чтобы братья не заметили… и каков вкус будет во всем этом, что ему купить захочется… да и мало ли что Дурень не передумал себе на уме.

Оно правда и то сказать, что иной и умный если пораздумается, как и что будет ему, какой барышь, когда он то-то и это сделает… еще и дела в виду нет, в руках не имеется, а он уже его покончал себе на уме, уже и выдумал пожалуй палаты состроить, коль барышь велик; а глядь, придется на чужой койке в чужом доме спать.

Эх, видно людская натура такая и равна видно она и у глупого и у умного; а другая речь, и то сказать: чтож бы люди были, еслиб не думавши жили, ведь не скоты же они бессмысленные.

Так себе умом-разумом смекая-раскидывая, далеко в лес зашел Дурень наш; глядь, перед ним поляна небольшая, а посеред той поляны большой пень старого дерева уже высохшего.

Дурень снял шапку и кланяется; ну, кажется, нашел покупателя! «Ты, дядюшка, как видно постарше всех, а может еще и посмышленее: вот уж ты и рост перестал, и нет на тебе листа зеленого, а ты все стоишь не клонишься, да еще и на просторе стоишь, а за деревья не хоронишься: купи быка!»

Пень стоит и Дурень стоит перед ним ответа ждет.

«Что ж, дядюшка, молви словечко! кажется, я ничего не сказал во гнев твоей милости; а, понимаю чего тебе хочется: тебе видно прежде покупку осмотреть желается, ты-таки пожил на веку, знаешь, что надо товар лицем покупать; да вишь дело какое, пора поздняя, нельзя всего оглядеть как надобно; коль хочешь, я тебе пожалуй оставлю до завтрого, а завтра приду, осмотришь, сторгуемся; дорого не возьму, лишь деньги не задержинай; хоть дешево дай, да сейчас и отдай, а не сули: дам-мол вчетверо, да уплата после завтрого! это только так торговцы-горожане делают; а мы люди деревенские. Вот я тебе и товар доверяю, так уже сам честно поступи.»

Прикрутил Дурень кушаком своим быка рогами ко пню, что бы оставить до завтрого и пошел домой, в надежде на хорошую выручку, на верный платеж.

Приходит домой ополночь. – Где это тебя нелегкая носила?

«Чего носила!.. насилу домой дорогу нашел, доплелся налегке; шапку и кушак оставил-забыл у покупателя и товар ему ж отдал, да завтра опять пойду…»

– Какой это товар, у какого покупателя, что ты за пустошь несешь!..

Дурень и спохватился: эко-де, что я сгородил, чуть было на радостях всего не выболтал!.. «Да так, говорит, такое дело задалось причинное… Да ну, не спрашивайте, после все расскажу, буде только меня замать не будете.»

Что это с ним попритчилось, подумали братья; уж кто его на смех вином не напоил ли. Да нет, кажется, того незаметно, и он же, Дурень, отродясь в рот хмельного не брал!..

На утро братья давно повставали, оделись, убрались, на работу отправились; а дурак лежит на печи, дрыхнет без просыпу… вот пора уже и к завтраку…. как запахло кашей масленой, застучали по сковороде ложками, у Дурня и сон пропал, больно ему перекусить захотелося; встал он, ан вот-те Маша сковорода, а не каша, положи себе! встал Дурень, а каша приедена, лежит на столе черного черствого хлеба кусок, ешь не хочу!..

Дурень принялся за него-было, да и пообдумался: чтой-то, дескать, стану я черствый хлеб жевать!.. Дай пойду ж я лучше теперь к покупателю-приятелю, да возьму у него казну мою; так накуплю себе такого лакомого, что не только я, а и братья мои может во веки не отведывали!..»

Встал да пошел; дураку собираться долго не надобно.

Приходит Дурень в лес; ходит-плутает меж деревьев, а ни коровы не видит, ни пня того нет, которому корову продал. Ходивши так долго, однако нашел таки… «Ба! говорит, да вот он; здорово, дядюшка!»

А дядюшка стоит по вчерашнему не шелохнется; а быка и след простыл, только одни рога остались кушаком ко пню прикручены: видно волки над сердечным сжалились, что-де ему зябнуть ночь целую, и оплели-сожрали бедного так, что и косточек нет.

«Гдеж мой бык?» спрашивает Дурень.

А пень все молчит, знать не хочет быть на волков докащиком.

Дурень обошел вокруг, посмотрел хорошенько… «Ба, да вот мой кушак!.. вот… что это? рога одни!.. Ах ты, пень злодейской прожорливый, подико, в одну ночь целого быка съел!.. Ах ты, волк те сломай, экой здоровенной какой!.. кажись его вовсе не прибыло, а коровы как не было!.. что же, отдай деньги чтоль?..»

Пень все молчит.

«Не отдашь, плохо будет: с корнем тебя выворочу!»

Пень ни слова в ответ.

«Так-им ладно же, погодиж, я тебя друга любезного опробую!»

Пустился Дурень домой, взял лом да заступ и явился опять в лес к своему новому приятелю, упрямому пню покупателю. И давай его опять ругать и стращать, и лом с лопатой показывать. Говорит угрожаючи:

«Вот так тебя пня разом и выковыряю, как ученый фершел ковырял зуб у нашего барина, (а где б ему Дурню и видеть это, чай от людей слыхал!) слышишь, честью отдай!..»

Пень все молчит.

Вот Дурень наш, силка-то у него была-таки, давай землю рыть, под пень подкапываться; уж до корня дорылся, уж пень пошатывается… едва стоит… Вдруг почуял наш Дурень, что под заступом застучало что-то такое мудреное… Давай еще сильнее докапываться…

Что же бы вы думали?.. Видно счастье дуракам на роду написано: как откопал Дурень землю прочь, глядь… а там и стоит чугунный котел, крепко крышей прикрытый и глиной замазаный; взялся за него Дурень, вытащил, своротил крышу… ах ты, батюшки!.. все-то деньги понакладены разные… Дурень смеялся-смеялся, да инда чуть в присядку плясать не ударился. «Эко, говорит, грошей-то, грошей-то, и светлых и темных, и белых и желтых, и всякой масти, и больших и маленьких!»

А в самом деле было на что даже и умному порадоваться, не только дураку: были там и червонцы-арапчики, да все новые, не корноухие поджареные, что из жидовских рук идут, а словно только что с молоточка, ясненькие; были там и копеички и рубли серебряные, были и пятаки медные, видно так, для разности понакладеные…