Текст книги "Неблагая"

Глава 12

– Тебя что, на самом деле зовут Сили, как Благой Двор? – спрашивает Рейз, хотя к нему вообще никто не обращался.

Я разминаю руки и плечи, но это не особо помогает избавиться от настойчивой боли. Сложновато смириться с перспективой несколько часов шагать под проливным дождем, когда я уже чувствую себя так, словно по мне долго гарцевало стадо единорогов.

Заметив выражение моего лица, Исольда протягивает мне руку и помогает подняться.

– Это сокращенно от Исилии, – огрызаюсь я, стараясь не застонать, пока встаю.

Исольда хмурится, когда ее рука выскальзывает из моей, но во взгляде читается веселье:

– Тебя никто так не называет.

Стискиваю зубы. Вечная беда с этим прозвищем, но оно мне нравится. Однако меня не устраивает, с каким презрением его произносит Рейз.

– Я, может, пытаюсь обновить образ.

– Столько усилий – и все ради меня? Я польщен, Исилия.

Он говорит это с ухмылкой и таким тоном, что я тут же жалею о раскрытии своего полного имени. Либо к нему очень быстро возвращается хорошее настроение, либо он нарочно меня провоцирует.

Не успеваю я огрызнуться, как между нами встает Олани.

– Рейз, веди себя нормально. Лошади выдержат нас четверых, но придется делиться. До ближайшего города несколько часов пути. Переночуем, сделаем запасы… – Она оглядывает нас с сестрой; черное платье Исольды выглядит приемлемо, а вот мои вещи порвались, испачкались и безобразно обгорели. – …и, может, купим новую одежду для подменыша.

На лошадей придется садиться по двое, и Рейз с Олани, конечно, слишком тяжелые, чтобы ехать вместе, так что…

Ну что ж.

Исольда вскакивает на коня Олани быстрее, чем я успеваю вставить хоть слово. В результате я оказываюсь на кобыле Рейза, втиснувшись между лошадиной шеей и его мощной грудью, а его руки прижимают меня с обоих боков.

Рейз и лошадь тоже, кажется, не в восторге.

– Я предпочитаю узнать девушку получше, прежде чем с ней тискаться, – сообщает Рейз, когда лошадь трогается с места. Я его не вижу, но вполне представляю себе такой же гнев в его взгляде, который я видела, когда он принимал условия Исольды. Быстрая смена тона кажется притворством. Зачем он делает вид, что не сердится? Какие шутки в такой момент?

– Мы можем ехать молча, – бросаю я; если он думает, что я не считываю язвительность в его показной вежливости, то пусть подумает еще раз.

– Можем, – соглашается он. – Но так время пролетит быстрее.

Я не отвечаю.

Вскоре мне начинает казаться, что еще немного времени в тесных объятиях Рейза – и я закричу. Мне и в благоприятных условиях не нравится, когда меня трогают, а если учесть, что с каждым шагом лошади обожженные руки горят все сильнее, то вообще невыносимо.

Мучителен не только физический дискомфорт, но и чрезмерная, всепоглощающая близость парня, отношения с которым лучше всего описать как «пока что друг друга не поубивали». Нужно подумать о чем-нибудь постороннем. О чем угодно.

– Что ты вообще там делал прошлым вечером? – бурчу я. Он, похоже, не больше нашего знал, за чем охотился, но какова вероятность, что в поместье с сотней комнат мы могли оказаться за одной и той же запертой дверью в поисках одних и тех же сокровищ? Думаю, он осведомлен лучше, чем показывает.

Ответа не следует, и мне даже кажется, что Рейз не слышал мой вопрос. А может, решил меня игнорировать. Потом он говорит:

– В основном знакомился с симпатичными девушками.

Чтобы взглянуть ему в глаза, нужно повернуться всей болящей шеей, так что я просто смотрю между лошадиных ушей.

– Я серьезно.

– Я тоже.

Как же этот тип бесит. Если он пытается показать, что может отмахнуться от любого вопроса или попытки завязать беседу, или иронично намекает, что я инициирую беседу после того, как сама его резко заткнула, то у него получается.

– Забудь, – ворчу я.

Его это вроде бы обижает.

– А ты там чем занималась, подменыш?

– Не называй меня так. – Я пропускаю вопрос мимо ушей.

Пауза затягивается, потом он фыркает:

– Если я не могу называть тебя так, и «Сили» тоже нельзя, то как же мне к тебе обращаться?

– А как насчет вообще со мной не разговаривать?

– О, но ты сама начала разговор, Исилия.

Права была Исольда. Полным именем меня звала только мама и только если я провинилась. И пусть от Рейза оно звучит не настолько опасно, как в устах фейри, я все равно зря его назвала.

– Так еще хуже, – сообщаю я.

Мы оба сдаемся. Склон, по которому мы поднимаемся, становится круче, лошадиные копыта все сильнее скользят по каменистой дороге. Я неопытный наездник и понимаю, что делаю все неправильно, но как надо – я не знаю. Я напрягаюсь, пытаясь как можно дальше отодвинуться от Рейза, для чего приходится задействовать мышцы, о наличии которых я даже не подозревала.

Я качаюсь в седле, пытаясь балансировать за счет своего веса, но в итоге настолько смещаюсь, что теряю равновесие, раскидываю руки в стороны, чтобы удержаться, и тут у меня все внутри переворачивается, потому что я падаю.

И слышу собственный крик.

Однако я не сваливаюсь под копыта, а просто повисаю, застряв под неудобным углом, пока мои измученные мышцы не сдадутся. Лошадь прядет ушами, возмущаясь моей неуклюжестью, а я пытаюсь вцепиться в ее шею, но каждое движение лишь усугубляет ситуацию.

И когда мне кажется, что я вот-вот свалюсь в грязь, Рейз крепко обхватывает меня и сажает на место. Каждый ожог вспыхивает болью, но я чувствую облегчение, так что позволяю себе прижаться к нему, потому что от усталости и страха просто не могу сопротивляться.

– Постарайся не умереть, пожалуйста.

Рейз почти прижимается ртом к моему уху, и я не могу понять – в его голосе звучит нежность или сдерживаемое раздражение.

Я вымоталась, я ничего не соображаю, и слова только усугубляют боль, от которой я уже совсем не могу отвлечься.

– Оставь меня в покое, Рейз.

– Я не говорил, как меня зовут.

Он так близко, что я чувствую его дыхание. Он удивлен, или это обвинение?

– Такая вот я хитрая, – бормочу в ответ.

– Меня зовут Рейз. – (Ну надо же.) – Рейз Уайлдборн.

В этот миг я почти радуюсь, что он так крепко меня держит, иначе я бы свалилась от удивления. Он связан с родом Уайлд по материнской линии. Он связан с Лейрой Уайлдфол, с тем огромным волшебным поместьем, с поколениями неизмеримого влияния в политике и магии – возможно, как дальний родственник, который провел с ней столько же времени, сколько и я, но тем не менее.

Каждый вопрос, связанный с фамилией Рейза, тянет за собой десяток новых. Например, что он делал на Гилт Роу, притворяясь слугой в потрепанной одежде? Неудивительно, что он так отчаянно пытается заполучить сокровище, но если это фамильное наследие, то зачем вламываться в дом Лейры и красть компас? С такой родословной он должен быть чародеем, если не перевертышем… так почему он не использовал магию, когда мы сражались? Почему он едет со мной на одной лошади, под дождем?

– Это личное, – сухо произносит Рейз, и в его голосе уже нет той издевки.

– Что?

Я подпрыгиваю, внезапно подумав, что он тоже читает мысли. Он напрягается.

– Я имею в виду… Ну, все сразу. Как тебе понравится, если я спрошу, почему подменыш путешествует со своим двойником-человеком?

Я вся подбираюсь для защиты, а потом выдыхаю и смущаюсь.

– Ох ты ж… – мямлю я. – И что именно я сказала вслух?

Рейз фыркает:

– Прости, я прервал твой разговор с самой собой? Мне было интересно, чем все закончится. Меня тут как будто и нет вовсе.

Да хорошо бы, чтоб его и правда не было. Но я замолкаю и сосредоточиваюсь, чтобы не позволить мыслям снова превратиться в бездумный монолог. Ни на каком вопросе о его персоне сфокусироваться не удается, потому что мое сознание застыло, как сонная полузамерзшая река под ледяной коркой. Магия, подгоняемая ускоренным сердцебиением, колет кончики пальцев.

Несмотря на то что Рейз находится ко мне слишком близко, а Исольда – на расстоянии вытянутой руки, настоящую близость я ощущаю только с болью, пронизывающей голову, мышцы и кожу.

И с дождем, разумеется.

В горле комом встают слезы. Сегодняшний день должен был пройти совсем иначе. Мне так больно, я подавлена, растеряна и, кажется, немного сломлена.

Не сейчас. Не сейчас.

Оно же должно куда-то выплеснуться. Я не могу сдерживаться бесконечно – но пока что получается, а значит, этот треклятый Рейз не увидит моих слез.

Я никогда раньше не ездила на лошади дольше получаса, и, скажу вам, учиться верховой езде сразу после удара молнией – не лучшее решение. Несколько мучительных часов Рейз пытался удержать нас обоих на лошади, с трудом сохраняя равновесие и неуклюже меня стискивая. Он даже пару раз пытался возобновить беседу, но я прикидывалась глухой. Даже если бы мне и хотелось с ним разговаривать, я все равно была не в состоянии и двух слов связать.

К тому времени как мы добираемся до окраин ближайшего города – больные, уставшие, насквозь мокрые, обожженные, окровавленные, – я уже готова пересмотреть свое намерение не расплакаться.

В этом городе – Фарпойнте, как гласит облезлый указатель, – нам раньше бывать не доводилось. Он больше нашей с Исольдой родной деревни, но намного меньше уже знакомых нам городов. Фарпойнт притулился на самом краю обрыва и с любопытством глядит в море. Он кажется совсем юным, без вцепившихся в пятки теней прошлых веков. Среди довольно приличных магазинов и домиков бродят козы и куры, прямо под открытым небом стоят лотошники, и на меня глазеет гораздо больше людей, чем я могу вытерпеть.

Хотя о моем комфорте даже речи нет.

К тому же в чем их винить? Мы представляем собой то еще зрелище.

Мне явно слышится, как лошадь с облегчением вздыхает, когда мы наконец замедляем ход возле единственной в городе конюшни у единственного же постоялого двора. Дождь перестал, тучи неуверенно расходятся, обнажая тусклое оранжевое пятно заката. Воздух резкий, чистый, отдает солью. Где-то вдалеке грохочут волны, и меня обдувает сильный морской бриз.

– Мы слишком рано остановились, – говорит Исольда, спешиваясь на зависть легко. Я перехватываю ее взгляд и понимаю: речь идет о Судьбе. Возможно, она по-прежнему несется прочь на полной скорости, с каждым часом отдаляясь от нас все больше.

Я бы и продолжала путь, но сил не осталось вовсе. Я в любом случае скоро остановлюсь – или чтобы передохнуть, или чтобы свалиться ничком без сознания прямо в придорожную канаву. Исольда оценивает мое состояние и смягчается. У меня все так затекло, что Рейзу приходится помогать мне слезть с лошади, неловко обхватив одной рукой и приподнимая так, будто я не вешу ни грамма. Под ботинками чавкает грязь, которая, как я понимаю, до дождя была улицей.

Исольда подпирает меня плечом.

– Выглядишь неважно.

Мне казалось, что я убедительно скрываю, как сильно мне хочется выползти из своей шкуры и с облегчением рвануть вперед на максимальной скорости, – но, видимо, нет.

Олани, которая из нашей четверки сейчас соображает лучше всех, берет командование в свои руки, пока мы не начали снова препираться. Недовольного Рейза отправляют искать мне новую одежду, а мы с Исольдой идем за ней – устраивать на ночлег лошадей и нас самих.

Я немного колеблюсь, когда замечаю над входом постоялого двора подкову – защиту от фейри. Она не особо защищает, но вполне эффективна как предупреждение для баньши и бродячих фейри: держитесь подальше; не стоит обижать местных смертных. Хоть я и не собираюсь никого притеснять, но прохожу под ней не без дрожи.

Мы с Исольдой молча ждем, пока Олани все устраивает без единого лишнего слова, производя впечатление даже на меня. Нам много чего нужно обсудить, но я не понимаю, о чем можно говорить в присутствии незнакомцев.

Исольда, однако, не умеет долго держать язык за зубами.

– Одна комната? – резко спрашивает она, пока мы тащимся на третий этаж. При каждом шаге мои мышцы горят огнем.

– Можешь заплатить за еще одну, – в лоб отвечает Олани.

Сестра замолкает и сдается. У нас нет ни гроша. Все наше имущество – вообще все – осталось в повозке.

Но сейчас нельзя об этом думать.

В нашей комнате теснятся две узких кровати. Это проблема, но к ней я вернусь позже. Тут относительно чисто – по меркам таких мест, – через толстое пузыристое оконное стекло виден скалистый утес, обрывающийся вниз на добрых тридцать метров, фонарь под потолком едва освещает углы, а еще – какая удача! – здесь есть кадушка с водой.

– Так, – говорит Олани, когда дверь захлопывается, – покажи-ка мне голову.

Исольда трогает свои волосы.

– Не беспокойся. Правда. Ты же перевязала.

Олани закатывает глаза.

– Я выросла в аптеке. Дай посмотрю. – Не обращая внимания на наше молчание и озадаченные взгляды, она добавляет: – Какой от тебя толк, если у тебя сотрясение и ты ничего не соображаешь? Или мертва.

Сестра моргает, но ответить ей нечего. Может, она ранена тяжелее, чем мне казалось.

– Ладно, – вздыхает она. – Дай только ополоснусь.

И тут до меня доходит, что от усталости я едва держусь на ногах, но я не хочу привлекать к себе внимания и пробираться к кроватям посреди комнаты. Вместо этого я просто прижимаюсь спиной к стене и сползаю на пол. Потом подтягиваю колени к груди и расшнуровываю ботинки. Исольда выглядит непривычно уязвимой без черной одежды, которая сейчас свалена в кучу на полу, как сброшенная чешуя. Ее бежевая нижняя рубашка и легинсы – такие же, как мои – превращают ее в мое непривычное зеркальное отражение.

Размотав бинты, Олани ощупывает крепкий череп моей сестры. Ее движения на удивление нежны. Она приподнимает подбородок Исольды и изучает ее зрачки.

– Как, ты сказала, тебя зовут?

– Исольда Грейгроув, – отвечает она. Я так давно не слышала нашей настоящей фамилии, что она звоном отдается в ушах. Может, нам и стоило бы назваться вымышленными именами – однако вряд ли мы сможем играть в эту игру неизвестно сколько дней (или недель). К тому же наше имя не так чтобы известно, в отличие от некоторых, так что какая разница. – А это моя сестра, Сили.

Олани кивает:

– Олани Фулбрейс.

Я не утруждаюсь напомнить, что мы уже знаем ее имя. Я вообще ничего не говорю. Просто рассматриваю свою ладонь, украшенную заклятьем. Кручу рукой и так, и сяк – стрелка все равно поворачивается и указывает в одном направлении. Но куда?

Олани достает из-под плаща сумку и роется в ней. Вынимает баночку с маслянистой субстанцией, мажет блестящую рану на виске Исольды, затем обматывает голову свежим белым бинтом.

– Руку давай.

Исольда подчиняется, подставляя обнаженное плечо.

– Ай! Осторожно!

Олани накладывает на рану мазь из банки.

– Что ты как маленькая? Нельзя научиться драться так, как ты, и ни разу не испытать боли. А тут – ерунда.

Исольда криво ухмыляется:

– Да ну. Прежде мне ни разу не доставалось. – Улыбка ненадолго гаснет, но снова возвращается.

– Я прошу прощения. – Олани не смотрит ей в глаза, сосредоточившись на своих пальцах, которые проворно накладывают повязку.

Исольда пожимает здоровым плечом.

– Не переживай. Давненько никто не выматывал из меня всю душу.

– Думаю, для следующего раза придется хорошенько потренироваться, – мягко говорит Олани. Они обмениваются лукавыми взглядами.

Фантастика, думаю я. По крайней мере, они поладили.

– Так, теперь ты, под… эээ… Сили.

Она проявляет строго врачебный интерес, но я все равно покрываюсь испариной.

– Со мной все в порядке! – возражаю я.

Исольда смотрит на меня так, как когда я все усложняю и веду себя по-детски.

– Сили, не начинай. Посмотри на себя.

Она права.

Когда я безропотно подчиняюсь, они с Олани отходят в сторону, чтобы не мешать моему уединению.

Я со вздохом стаскиваю мокрое и грязное платье. Кожа зудит от долгого пребывания в мокром тряпье, и раздеться – все равно что глотнуть свежего воздуха. Оттереть грязь, которую дождь не успел смыть с головы, лица и ног, – тоже счастье. Проверяю, цела ли моя подвеска, не распустился ли узел на кожаном шнуре, расплетаю волосы, еще державшиеся в подобии косы, и собираю их на затылке.

Дальше тянуть время нельзя. Осматриваю руки.

Все хуже, чем я думала.

На моей коже вытравлены скелеты цветов – выпуклые, тонкие, розовые внутри и багровые по краям. Они тянутся от тыльной стороны рук вдоль плеч, и я даже не представляю, насколько простираются на спину. Провожу по листьям вдоль ключиц, прослеживаю ожоги до точки их появления: прямо над сердцем.

Она могла убить меня.

Эта молния – она могла убить меня, но не убила. Рада я этому или нет – пойму позже.

Взяв себя в руки, я пересекаю комнату и сажусь на край кровати – осторожно, как птичка, которая в любой момент может взлететь. Олани приседает передо мной и внимательно изучает теплыми карими глазами цвета освещенного солнцем вечернего чая. Потом медленно, словно я – дикий зверек, который мгновенно рванет прочь, если его испугать, она кладет изящную руку мне на плечо.

Я застываю, борясь с желанием отшатнуться, и быстро отвожу взгляд. Никто, кроме родителей и сестры, никогда не смотрел на меня так – пытаясь понять, в чем проблема и как это исправить.

– Тебе больно, – сурово говорит она, удивляя меня.

Мои мышцы сведены и болят от напряжения.

– Да.

Ее рука покоится на моем плече. Странное ощущение: я как будто пью что-то теплое и сладкое холодным утром. Когда она проводит другой рукой по кружевным отметинам, боль горячо и ярко вспыхивает с новой силой.

– Мощная магия. До сих пор чувствуется.

Я колеблюсь и не решаюсь взять на себя ответственность за это. Моя же магия обратилась против меня.

Из-за нее, напоминает мне нечто злобное из глубины подсознания. Она должна заплатить за это. Гоню мысль прочь.

Олани слегка хмурится, аккуратно водя пальцами по моим лопаткам. Я не знаю, что она делает, но не шевелюсь.

Успокаивающее чувство усиливается, и я в конце концов убеждаюсь: она действительно что-то делает. Покалывание под кожей, ощущение прикосновения чужой магии к моей, что-то мягкое, теплое, а затем… затем, внезапно – облегчение, потому что пронизывающая боль уходит.

Я ахаю.

– Ты… ты…

– Целительница! – заканчивает не менее потрясенная Исольда.

Олани слегка отодвигается и рассматривает нас. Ее безрукавка как будто выцвела по краю, а вдоль торса, по охристой ткани, тянутся тонкие белые черточки. Она глядит на расползающиеся пятна – цену очищающей магии – и немного раздраженно вздыхает.

– Это проблема?

Я разминаю руки и плечи, все еще недоумевая, и качаю головой. Снаружи еще больно, но внутри боль утихла.

Исольда наклоняется, опирается локтями на колени; ее глаза сияют.

– Почему ты не сказала?

На лице Олани мелькает улыбка.

– Волшебство… не мой конек. Это – ну и одно защитное заклинание примерно раз в месяц, – вот и все, что я могу.

– Спасибо, – тихо говорю я. – И прости меня за… ну…

Олани отмахивается.

– Что ты сделала – не важно. Нравлюсь я тебе или нет – тоже не важно. Я не Рейз. – Наши глаза снова встречаются. – Не позволяй ему увлечь тебя, – продолжает она. – Он избалованное дитя, но старается изо всех сил.

Я опускаю взгляд, не желая ничего обсуждать.

– …Мне так кажется, – добавляет она.

– Он тебе платит, чтобы ты так говорила?

Олани снова удивляет меня: она смеется.

– А ты забавная, подменыш. Ой, прости. Сили. Я исправлюсь.

Я ощущаю другое тепло, не то, которое связано с целительной магией. Оно быстро улетучивается, уступая место бурлящему во мне вопросу, который не дает покоя:

– Как думаешь… шрамы будут?

Мой голос едва слышен. Олани собирает сумку, вешает ее на крючок у дверей, рядом с плащом. Она останавливается и странно на меня смотрит.

– Ты… ты никогда раньше этого не делала, да?

Я не отвечаю, но моя напряженная поза и взгляд в пол сообщают ей все что нужно.

– Я не знаю, – честно говорит она. – Была бы это обычная молния… Сами ожоги не выглядят особо серьезными. Скорее всего, они потускнеют. Но магия… менее предсказуема.

Ага, расскажи мне, думаю я, сжимая пальцы в кулак и вдавливая ногти в нежный центр компаса на ладони.

– Магия жадная, – продолжает она. – Она всегда черпает себя из чего-то или кого-то. Даже если ты не видишь, как это происходит. Она не… она не позволит забыть о расплате. – Должно быть, Олани заметила выражение наших лиц, потому что быстро добавила: – Я могу сделать для тебя мазь. Но ничего не обещаю.

По крайней мере, голова не раскалывается, как в прошлый раз. Я хотя бы в сознании. Я рассматриваю руки, испещренные отголосками молний, которые все еще жгут и пухнут от собственной злобы.

И сильнее, чем прежде, ненавижу и себя, и кипящую во мне магию.

Глава 13

Естественно, одежда, которую добыл Рейз, мне великовата. Вырез кирпично-рыжего платья глубже, чем хотелось бы, и при каждом движении криво сползает на ключицы. Но рукава, милосердно широкие, дают свободу моей чувствительной коже, а узкие плотные вышитые манжеты спускаются ниже запястья, почти закрывая кисти, так что жаловаться особо не на что.

Я все еще чувствую себя неловко, пока мы спускаемся по лестнице, постоянно одергиваю ткань, чтобы платье село как надо, и заправляю подвеску за воротник. Несколько сантиметров покрытой волдырями кожи выглядывают из-под рукавов и ворота. Вместо обгоревшего фартука на мне теперь полотняный пояс, дважды обернутый вокруг талии для лучшей посадки, и мне не хватает привычного ощущения кожаных полос и лент, как могло бы не хватать собственного пальца. Так что остается только теребить вышивку на манжете.

– Думаю, я неплохо справился, – говорит Рейз, мужественно пытаясь воткнуть ледоруб в застывший слой неловкости, повисшей между всеми нами. Никто не отвечает.

На первом этаже, в трактире, кишат люди, залитые маслянистыми лужами мерцающего света от расставленных повсюду ламп. Все говорят одновременно, звуки речи и смеха накладываются друг на друга, ежесекундно становясь громче.

– Я хочу вернуться наверх, – бормочу я так тихо, чтобы меня слышала только Исольда. Волосы влажными волнами рассыпаются по спине. Я наматываю прядь на палец, борясь с желанием спрятаться за ней.

– Очень жаль, – шепчет она в ответ. – Меньшее, что мы можем сделать – поужинать вместе. Мы же команда.

– Пока да.

Сестра бросает на меня свой типичный предупреждающий взгляд, но на этот раз он на меня не действует. Глядя на ее лицо, на забинтованную бровь, я испытываю одно лишь сожаление. Все это время я думала только о себе. Но я не могу перестать думать о себе, и о том, каким кошмаром все обернулось, и о том, что гул в голове не прекращается, а я чувствую себя загнанным кроликом – хищники близко, магия кипит; да, я пока ее не коснулась, но она ощущается очень остро и непривычно.

Но для Исольды этот день был не менее тяжелым. Она старается изо всех сил, цепляясь за надежду, что мы договоримся с Рейзом и Олани.

В обществе этих двоих есть большой плюс: в отличие от нас с Исольдой, теряющихся в толпе, они с легкостью прокладывают себе путь. Люди уступают им дорогу, и в зале, где, кажется, нет свободного сантиметра, мы находим столик в почти тихом уголке. Он стоит прямо под лампой, рядом с пьяно флиртующей парочкой картежников. Я стараюсь не смотреть на серо-голубого дракона размером с гончую, сонно свернувшегося у их ног. Несмотря на то, что в природе они вымерли, я привыкла видеть драконов всех форм и размеров в роли домашних питомцев – но наверняка же сюда с ними нельзя?

Стол слегка липкий, и это раздражает. Похоже, остальным все равно.

– Мне кажется, что мы не с того начали, – говорит Рейз, когда все усаживаются.

Я хмурюсь:

– Ты имеешь в виду тот случай, когда пытался перерезать мне горло, или тот, когда загнал нас в угол, пока мы были в отключке, и принудил к сотрудничеству?

Олани обижается.

– Мы не пытались вас убить, – возражает она. Олани говорит так спокойно и мягко, что непонятно, огорчается она или настаивает. Точно говорю: я бы не хотела видеть ее настоящую ярость. – Мы просто хотели побеседовать.

– А то, – отзывается Исольда. Она откидывается на спинку стула, но я вижу, что это отнюдь не расслабленность. – И все-таки зачем вам так нужен компас?

Наши спутники обмениваются тяжелыми взглядами.

– Мы сами не знали, что найдем в том кабинете, – наконец отвечает Рейз, как будто бы это что-то объясняет. Я вдруг понимаю, что его потирание пальца – это не нервный тик; на том месте было кольцо, которое Исольда сбила с его руки, когда мы удирали из поместья. Поскольку Исольда все еще смотрит на него, он добавляет: – Мы просто знали, что это важно. Наследие рода Уайлд – это… Я о таком и мечтать не мог. К тому же Лейра годами пыталась понять, как его активировать, а подменышу это удалось мгновенно. Любой шанс выставить Лейру в дурном свете дорогого стоит.

Я опускаю взгляд к пульсирующему на ладони рисунку. Я не собиралась ничего активировать, но магия оживила его. Я везунчик.

– Хм. Ладно. – Исольда хмурится, словно решая обдумать это позже. – Вы двое, как по мне, не особо друг другу подходите. Каким же идиотским образом так вышло, что вы команда?

– Не твое дело, – отвечает Олани, и синхронно с ней отзывается Рейз:

– Это вроде как случайность.

Исольда поджимает губы, переводит взгляд с одной на другого.

– Угу.

В воздухе висит напряжение. Никто не желает высказываться первым и выдавать дополнительную информацию.

Рейз лениво барабанит пальцами по липкому столу и внимательно смотрит куда-то мне за спину. Уголки его губ медленно изгибаются в улыбке. Он встает.

– Пойду-ка добуду нам еды.

Олани складывает руки на груди.

– Добудешь еды или пофлиртуешь с той красоткой за стойкой?

Она переводит взгляд на точку позади меня, куда он смотрел, и я оборачиваюсь всем туловищем.

Мне легко удается рассмотреть через толпу ту самую девушку – она стоит за стойкой и старательно делает вид, что работает. Симпатичная: длинные темные волосы, ясные голубые глаза, румяные щечки, теплая улыбка. Она не глядя возит тряпкой по кругу, снова и снова – похоже, натерла уже самое чистое место во всем трактире.

– Хватит таращиться! – шипит Рейз, розовея пуще прежнего. Олани приподнимает брови, и он успокаивается, ныряя обратно в романтическое настроение, как лебедь в воду. – К тому же кто сказал, что я не могу делать и то, и другое?

Улыбаясь еще шире, он ввинчивается в толпу.

Рейз склоняется над стойкой, чтобы сделать заказ, и сразу же завязывает с девушкой непринужденный разговор. Флиртует, как дышит.

Исольда любезно нарушает повисшее за столом молчание.

– Чем это таким ты мне намазала голову? – спрашивает она у Олани, трогая бинт. – Оно прямо помогает!

Олани пожимает плечами.

– Ну там… всякое. Аптечные штучки. Ничего интересного.

Она изучает свои ногти. Возникает еще одна пауза. Я смотрю на компас. Путь сюда лежал на север, и теперь стрелка немного отклоняется к юго-западу. Так странно, что это уже даже не кажется странным.

Исольда делает еще один заход:

– Ты говорила, что твои родители – аптекари. Где же целительница научилась так драться?

За моей спиной раздается бурный визгливый хохот. Раздраженно оборачиваюсь и вижу, что темноволосая девушка, смеясь, прикрывает рот, а рядом стоит довольный собой Рейз.

Олани не обращает на него внимания. Ее рот слегка изгибается в подобии улыбки.

– У меня трое старших братьев. И один младший.

– Это они тебя обучали? – Исольда заинтересованно подвигается поближе.

Олани ухмыляется.

– Нет. Они безобидные целители. И легкие мишени. Мне надоело, что их дразнят и бьют другие дети. Ну и… слегка увлеклась.

Она почти бессознательно поглаживает гладкую древесину стоящего у стены квотерстаффа.

Я бросаю взгляд на Исольду, безмолвно умоляя ее не говорить чего-то вроде «О, я тоже научилась драться, чтобы защищать свою беспомощную сестру!». Похоже, она правильно понимает мой взгляд. А может, удивляется тому, что у них с Олани есть нечто общее.

Нужно срочно сменить тему.

– А Рейз, он действительно… из рода Уайлд? – влезаю я, пока не всплыли всякие постыдные тайны нашего прошлого.

Олани бросает на меня странный взгляд.

– Да.

Наверное, какая-то часть меня все еще тайно надеялась, что он соврал.

– Значит, он чародей? Тогда почему он… Почему он не… В смысле, как он…

– Он перевертыш? – в лоб спрашивает Исольда, вклиниваясь в вопрос с ледяной жесткостью острого ножа.

Олани не смотрит нам в глаза.

– Да.

Ну что ж.

Я снова оглядываюсь и повторно удивляюсь, насколько Рейз не похож на перевертыша, да и вообще на кого-то особенного. Сейчас он стоит рядом с голубоглазой девушкой, а она склоняется над стойкой, чтобы взъерошить его рыжие волосы, и улыбается. На свету его лохмы кажутся золотыми. В опасной близости от его локтя стоит поднос с чем-то – по идее, нашим ужином.

– Рейз! – резко окликает напарника Олани: достаточно громко, чтобы вывести его из задумчивости, но и так, чтобы на нас не уставились все остальные посетители.

Рейз вежливо извиняется с тихим смешком и берет поднос. Тот кажется в его руках маленьким и легким, хотя еды там на четверых. Девушка встает на цыпочки, что-то шепчет прямо ему в ухо – вроде серьезно, но с игривой ухмылочкой – и возвращается за стойку.

Кричать хочется. Как он смеет быть сейчас таким милым и дружелюбным после того, как всю дорогу был вредным и противным?

Я сто лет не ела.

– Ты почему так долго? – возмущается Олани, не дожидаясь, пока он поставит поднос. – У нас куча дел, Рейз. Мы не будем застревать возле каждой смазливой мордашки, которая попадется тебе на глаза.

– Так нечестно, – мягко отвечает он и берет с подноса чашку. Я беру и себе, принюхиваюсь. Яблочный сидр, чуть теплый, пряный. Осторожно пробую и с облегчением обнаруживаю, что напиток не крепкий.

Вся еда подается в больших мисках, чтобы удобней было ею делиться: ароматные лепешки с маслом, жареные колбаски, фермерские яблоки и какое-то пюре из неведомых овощей.

Я, конечно, начну с хлеба.

Едим мы молча. Такое ощущение, что с полуденного обеда я успела сходить на край света и обратно и теперь могла бы с удовольствием наесться даже песком.

Во всяком случае, я так думаю до встречи с овощным пюре.

Весь организм бунтует. Вязкое месиво прилипает к гортани, как холодный клей. Я в панике. Мне едва хватает силы воли, чтобы запить эту дрянь сидром, а не выплюнуть. Глотаю пюре, и меня передергивает.

Кажется, никто ничего не замечает, кроме дракона под соседним столиком. Он с любопытством смотрит на меня ртутно-серыми глазами, потом поднимает морду и принюхивается.

– Итак, – говорит в конце концов Рейз, нерешительно глядя в свою чашку, словно набираясь храбрости для глотка. – Мы знаем, что повозка ехала в эту сторону, но ведь она могла и свернуть. Ее можно как-то выследить?

Я неспешно и тщательно пережевываю пищу.

– Нет.

Заклинания слежения – магия точная, строгая, не какая-то ерунда с наскоку. Я никогда не видела необходимости ее изучать – и уже начинаю об этом жалеть.

– О…

Я тянусь за яблоком.

– Если ты вдруг знаешь какие-то заклинания слежения…