Текст книги "Неблагая"

Глава 4

Олани подпрыгивает и выглядывает за дверь.

– Пока чисто, – сообщает она. – Рейз, какой план?

– Не так быстро, – вмешивается Исольда и тянется к компасу. Рейз пытается убрать руку, но Исольда проворнее. – Мы первыми его добыли. Так что за наследие?

Мы все смотрим на призрака.

– Там те и то, что предки Лейры сочли опасными для этого мира. Кто-то скажет, что это тюрьма. Кто-то – что сокровищница. И все они спрятаны здесь, в одном весьма удобном месте.

– Здесь? – повторяю я.

Он пожимает плечами.

– Мне не повезло попасть в их список. Когда-то это место называлось Хранилищем Смертных. Отпустите меня и забирайте все остальное.

Лицо Рейза приобретает странное, непонятное мне выражение. Он полностью сосредоточен на прозрачной фигуре и, кажется, забыл, что компас все еще у Исольды.

– Почему Лейра вас не отпустила?

– Ты зря думаешь, что она не пыталась. Не так уж хороша тюрьма, если кто угодно может ее найти и отпереть, правда?

– Сол, – бормочу я. Где-то на краю сознания мельтешит неприятное предчувствие. Опасность. – Положи на место.

– Кто-то идет, – сообщает от двери Олани.

– Забирай его, – быстро произносит призрак. – Лейра не смогла понять, как заставить компас работать, но вы, кажется, смышленые ребята. Все это может стать вашим. Пожалуйста. – В его голосе слышится отчаяние.

Исольда смотрит то на меня, то на него.

– Сили, – говорит она. – Богатства.

Искушение в ее взгляде передается и мне, но чувство, что что-то не так, что призраку не стоит доверять, сильнее. Я качаю головой.

– Пожалуйста, – повторяет он. – Помогите мне.

– Я возьму. – Рейз тянется к компасу. Исольда быстро отводит руку широким жестом.

Он снова хватается за компас, отталкивает ее. У него руки длиннее, а она быстрее, и вот они уже дерутся. Ни один не достает нож, так что потасовка выглядит как сплошная каша из его машущих кулаков, ее протянутых рук и тычков локтями под ребра. Призрак то появляется, то исчезает, пока компас переходит от человека к человеку.

Вдруг через всю комнату пролетает что-то блестящее: это простое колечко, которое Исольда в схватке сбивает с руки Рейза. Его внимание мгновенно переключается, он покрепче вцепляется в компас и шарит глазами по ковру в поисках упавшего кольца.

– Кто-то идет, – повторяет Олани. – Надо сваливать.

– Олани! – Рейз корчится, задыхается, потому что Исольда крепко держит его за горло, но его, кажется, не слышат. Спутница Рейза слишком занята происходящим за дверью. Он старается удержать компас вне зоны досягаемости Исольды, а сам все высматривает на полу свою пропажу. Исольда тянется к добыче дрожащими от напряжения пальцами.

– А ну прекратите! – Я выхватываю компас у него из рук.

Едва мои пальцы смыкаются на металле корпуса, как призрак пропадает и больше не появляется; правда, могу поклясться, что на мгновение он задержал на мне взгляд, причем такой, будто видел меня насквозь. По руке пробегает холодок, проникает в сосуды, а сам компас вдруг… исчезает.

Точнее, исчезает его материальная оболочка, но не пронизывающий холод. По ладони лужицей растекается жидкий металл, прилипает к коже; я пытаюсь вытереть руку о фартук, но он не стирается. Я подношу ладонь к лицу: металл медленно впитывается в кожу, как брызги в кусок ткани.

– Куда он делся? – спрашивает Рейз, но его вопрос звучит как будто издалека. Он не важен – в отличие от того, что происходит с моей рукой.

По ней бегут серебристые нити, холодные как лед; они неспешно куда-то тянутся, будто у них есть цель. Инстинктивное желание вырвать их – при необходимости вместе с кожей – сдерживается только тем, что нити бегут не под ней, а поверх нее.

– Сол? – Из меня вырывается какой-то придушенный писк. Я не знаю, что делать. Не понимаю, что со мной.

Когда я понимаю глаза, Исольда и Рейз смотрят на меня в таком же недоумении и растерянности.

У двери тихо чертыхается Олани.

– Это Арис, – сообщает она. Коридор снаружи озаряется взрывной вспышкой света, и ситуация мгновенно разрешается сама.

– Бежим! – командует Рейз, хотя это и без него ясно.

Исольда хватает меня за другую руку, мы выскакиваем из комнаты, как кролики из норы. В той части коридора, откуда мы пришли, виднеются стражники и три рычащих дракона, так что туда нельзя. Ищем другой выход.

Еще одна вспышка, мимо нас проносится что-то вроде направленного луча, от которого на обоях остается обугленная дыра. Я несмело оборачиваюсь, ожидая увидеть Лейру или какого-то мрачного чародея в местной униформе. Но там совсем юная девушка, у нее смуглая кожа и темно-каштановые волосы такой длины, что едва собираются в хвостик. У нее острые и точеные черты, словно написанные тончайшей кистью. Но особенно поражают глаза – зеленые-зеленые, по-кошачьи прищуренные.

– Олани, предательница! – орет девушка. – Ну-ка вернись!

Исольда так сжимает мою руку, будто хочет перекрыть кровоток. Рейз и Олани все еще несутся впереди в развевающихся плащах. Возможно, они в курсе, где тут выход, но, кажется, та девушка их знает. А значит, если мы разделимся, то она, скорее всего, погонится за ними и у нас появится шанс удрать.

Мы мчимся все быстрее и быстрее, за нами несутся топот сапог и вспышки света, как от выстрелов. Кажется, других чародеев, кроме этой девушки, там нет. Наконец коридор разветвляется. Рейз и Олани в нескольких метрах впереди сворачивают направо, а я тащу Исольду влево.

– Не упустите их! – кричит бегущая позади девушка, но ее голос уже едва слышен, потому что она свернула не в нашу сторону. Несколько стражников следуют за ней, но большинство – вместе с драконами – идут по нашему следу. Это плохо, но нужно всего лишь попасть на улицу и затеряться в толпе. Вот и всё.

Я понятия не имею, где мы находимся. В этом огромном доме все коридоры одинаковые, и я просто поворачиваю наугад. Драконы уже почти наступают нам на пятки, и, хотя я точно знаю, что они не огнедышащие, в их дыхании отчетливо ощущается необычный химический запах. Странно, что это не мешает им нас чуять.

А вот кое-что другое вполне может помешать.

Мы приближаемся к длинной парадной лестнице, занимающей по меньшей мере два этажа. Я слегка поскальзываюсь на мраморе, но удерживаюсь на ногах. Мне сейчас не до смущения, так что я просто достаю из кармана фартука горсть смятых пирожных и швыряю их, попадая одному из драконов прямо в нос. Он резко останавливается, принюхивается, два других дракона врезаются в него, отчего все трое кучей падают на полированный пол.

Исольда хохочет над этим зрелищем, ее смех взлетает по лестнице, отражается от каменных стен, рассыпается по холлу. Я шагаю мимо ступеньки, она подхватывает меня, и я тоже хохочу.

Впереди две двери: одна похожа на парадный вход, куда я точно не хочу соваться, а вторая выглядит попроще: она меньше размером и расположена на боковой стене. Молясь об удаче, я соскакиваю с последней ступеньки и веду Исольду по скользкому каменному полу к боковой двери.

Она не заперта. И к счастью, за ней не кладовка. В помещение врывается теплый летний воздух с ароматом дыма, и мы с Исольдой ныряем в толпу.

Поток людей плотно охватывает нас, мы замедляемся и переводим дыхание. Совсем уж сливаться с толпой нет необходимости – главное, оказаться там, куда стражникам не пролезть. Там, где они нас не увидят.

– Откуда у тебя вообще пирожные в кармане? – смеется Исольда, протаскивая меня между двух прохожих. Я едва успеваю открыть рот для ответа, как вдруг…

– Вон они! Держите девчонок!

От окрика стражи люди расступаются, и мы оказываемся на виду. Мы снова бросаемся бежать, мои ботинки цепляются за неровности мостовой, Исольда петляет. Мы сцепляем руки, буквально впиваясь пальцами в ладони друг друга.

Нас преследуют окликнувшая нас стражница, две ее спутницы и еще несколько бдительных граждан, которым, похоже, заняться больше нечем в такой праздник.

Мы почти добрались до моста. Вот бы успеть перебежать на ту сторону…

Я трачу драгоценную секунду, чтобы обернуться. За нами еще бегут, но непонятно – догоняют или отстают.

А вот и мост. Я хватаюсь за все украшения, которые попадаются под руку, и разбрасываю их на пути наших преследователей. Брошенный фонарь разбивается, пламя выплескивается, и вдруг на карнизе одного из домов появляется фейри и начинает играть на флейте, отчего огонь пляшет и извивается. Не моя вина, но моя выгода. Одна из стражниц бросается тушить огонь, дав сигнал другим продолжать погоню.

Исольда оглядывается на этот хаос и улыбается во весь рот.

С каждым шагом нам вслед несутся гневные и возмущенные вопли. Каждый вдох пронзает болью ребра, а руки и ноги ноют. Но тормозить нельзя. Прислушиваться к ощущениям непозволительно.

– Держите девчонок!!! – кричит стражница. Мое сердце спотыкается, переходя от тяжелого биения к трепыханию, но мне не до этого. Мы уже бежим через Рыночную площадь; все вокруг так поглощены весельем, что никому нет дела до жалких воришек. Мы втискиваемся в самую гущу народа, замедляемся, я никак не могу отдышаться, но мы продолжаем пихаться и толкаться, продираясь дальше.

Перед нами встает стена людей. По эту сторону моста еще звучит громкая музыка, бьет по ушам. Я верчусь на месте, пытаюсь пробраться вперед.

– Попалась!

Меня внезапно хватают за воротник. Моя рука выскальзывает из ладони сестры, и, едва я успеваю понять, что случилось, Исольда исчезает в толпе. Я задыхаюсь: меня тащат за шиворот прямо в объятия городской стражи. Я безрезультатно брыкаюсь, вырываюсь, но хватка крепка. Стражник выше меня и минимум вдвое тяжелее; нечего и гадать, кто из нас сильнее.

Стражник в замешательстве склоняет голову, впервые заметив, что у меня лицо Исольды.

– Погоди-ка…

– ОТ-ВА-ЛИ!!! – захлебываюсь я, пытаясь пнуть его в колено. Голова идет кругом, я высматриваю Исольду в гуще людей. Она вернется. Она найдет меня. Мы выберемся.

Стражник тяжело вздыхает:

– Слушай, сегодня Ревелнокс. Мне что, по-твоему, делать больше нечего, кроме как…

Внезапно он замирает с удивленным и озадаченным видом. Я уже готова увидеть проступающую на его рубашке кровь, и лезвие ножа, и острый, сосредоточенный взгляд Исольды, но ее здесь нет. И ножа никакого нет. Вместо этого…

Все происходит молниеносно.

С его губ срывается страдальческий стон, зубы растут, десны увеличиваются с омерзительным влажным звуком. Хрящи носа трещат, изгибаются, череп деформируется, ужасающе вытягиваясь вокруг глаз с расширяющейся коричневой радужкой. Из пор, как весенние всходы, вырастают короткие серые волоски, покрывая все лицо в мгновение ока.

Ослиная морда.

Я дергаюсь, и на этот раз он меня отпускает. Стражник водит руками перед своим длинным серым носом. Его темные блестящие глаза распахиваются в ужасе. Он страшно напуган, но боль, похоже, испытывал только в момент превращения.

– Не волнуйся.

Из-за ослиной головы выглядывает незнакомое лицо – женское, покрытое перьями, с малиновыми глазами, которые вспыхивают в темноте, встречаясь с моими.

– Утром он вернется в нормальный облик. Платить не надо, подменыш. Ты уже с лихвой заплатила.

Фейри подмигивает – точно так же, как когда я впервые заметила ее в толпе, и на ее лице расцветает самодовольная ухмылка.

Фейри не делают подарков. Правила их поведения не позволяют дарить что-то просто так, без равного вознаграждения. Если я приму дар – чего мне это будет стоить? Я буду тысячу лет служить ей или разучусь видеть оранжевый цвет? Что ей ответить?

Хотя я все равно не могу ничего произнести. Мне едва хватает сил на тяжелое сердцебиение. У меня просто отпадает челюсть, а все известные слова застывают на кончике языка.

– Считай… по краю прошли, – задыхаясь, произносит Исольда. Наконец-то я ее вижу – черную кучу тряпья посреди улицы, похожую на выброшенную куклу. Кажется, ее сбили с ног, но у нее уже просто не осталось сил подняться. Однако на дерзкую улыбочку их вполне хватает. Я протягиваю ей руку и помогаю неуверенно встать на ноги.

Когда я оглядываюсь, фейри уже нет. Человек-осел все еще жалобно поскуливает – видимо, раздумывая, должен ли он вернуться и доработать до конца смены.

Глава 5

Мы с Исольдой, прижавшись друг к другу, ввинчиваемся в толпу, но остальные стражники, похоже, уже ушли. Некоторое время мы идем молча, придавленные усталостью и пережитым испугом, погруженные в водоворот мыслей. Мимо фоном плывут здания, огни, люди, фейри. Возвращение домой должно успокаивать, но по спине все равно бежит неприятный холодок. Если по сравнению с Гилт Роу Рыночная площадь кажется просто скучной, то этот квартал – вообще помойка. Формально он относится к Рыночной площади, но по факту приткнулся на окраине, зажатый в угол между мирно текущей рекой Харроу и Сумеречным кварталом.

Здешние улицы тоже многолюдны, но это не те волны веселых гуляк, которые перекатываются по площади. Местные переговариваются шепотом, скрытно, водят друг друга за руку в безопасное место у костра, целуются в темных углах, где их никто не увидит, бросают друг на друга взгляды через плечо и сжимают тугие нервные кулаки. Оказавшись там, где нас никто не слышит, Исольда наконец подает голос:

– Сили, ты ведь… ты не просила ту фейри… о помощи?

Мое сердце замирает.

– Ты что, нет! Я понятия не имею, почему она нам помогла.

Неужели Исольда меня совсем дурочкой считает? Все же знают: сделки с волшебным народом – гиблое дело. Они всегда плохо кончаются, что бы тебе ни предлагали и каким бы надежным ни был договор. Это первый урок, который родители дают своим детям, жесткое правило, в большей степени факт, нежели закон. Какой бы отчаянной ни была ситуация, сделка с фейри только усугубит ее.

Однако обижаться некогда: Исольда продолжает путь.

– А компас?

Пока мы удирали, я успела забыть, отчего у меня немеет рука. Но серебристый металл никуда не делся, и, когда я смотрю на руку, у меня сводит живот. В кожу впечатаны переплетающиеся петли, похожие на цветочные лепестки, вписанные в тончайший круг. Четыре точки. И изящный замысловатый контур стрелки, пересекающей рисунок: он тянется от запястья до промежутка между средним и безымянным пальцами. Если сосредоточиться, то можно ощутить затаившуюся в серебристых чернилах магию, похожую на инфекцию.

Исольда пытается схватить меня за руку, но я не даю. В ее голосе сдавленно звучит тревога:

– Больно? Ты как вообще?

– Нормально, – отвечаю я. Глубокий вдох – успокоить сердце, собрать слова. – Я не… Можно не сейчас? Давай разбираться, когда вернемся домой. Сама-то в порядке?

– Я всегда в порядке.

– Исольда. – Я складываю руки на груди и смотрю на нее. Она упала посреди улицы. Я же видела, как она устала и вымоталась. Но сейчас вроде все нормально – если, конечно, она не скрывает, насколько ей худо.

– Сили, – обращается она ко мне тем же серьезным тоном. Наконец на ее лице появляется улыбка. – Да в порядке я. А что с тем проводником или кто он там? Он все еще…?

Вопрос повисает в воздухе. Я смотрю на свою ладонь, вспоминаю его голос, пустой и холодный взгляд. И те полсекунды, когда перед исчезновением его глаза встретились с моими – и в их невозмутимой белой глубине мелькнуло искреннее удивление.

Теперь я позволяю сестре взять меня за руку и провести пальцами по рисунку, как по настоящему компасу. Именно ее прикосновение пробудило его в первый раз. Но ничего не происходит.

– Его нет, – говорю я.

И это радует, потому что если бы я начала проецировать саркастического призрака всякий раз, когда кто-то меня касается, то пришлось бы уйти жить в лес, чтобы не попадаться никому на глаза.

– Ладно. – Исольда отпускает мою руку. – Ну, раз уж никто из нас не получил смертельных ранений, то в целом… вышло круто.

– Да уж, – фыркаю я, скрещивая руки и теребя манжету. – Главное, не раскисать и не надеяться, что теперь все наши проблемы будут решать волшебные фейри. И если честно, это был худший день рождения в мире.

Моя сестра мягко смеется, я немного расслабляюсь. Сегодня наперекосяк пошло всё что могло, но мы все равно уходим вместе, целые и невредимые. Где-то позади еще слышен праздничный гомон Ревелнокса, но он затихает, когда мы быстро удаляемся по пустым темным улицам, которые никто не удосужился хоть немного украсить. Исольда рассматривает маленькую фляжку – видимо, вытащенную из чужого кармана. Откручивает крышку, принюхивается, пожимает плечами и – не успеваю я остановить ее – подносит к губам и щедро отхлебывает.

Ко мне возвращаются чувства, и даже странный запах города приносит спокойствие. Я в порядке. Все хорошо.

Исольда с вопросительным взглядом протягивает мне уже порядком опустевшую флягу.

Я сперва отшатываюсь. Однако сейчас не та ситуация, чтобы цепляться за свои моральные принципы.

На вечеринке напитки были шипучими, розовыми и нежными – а это пойло жидким серебром обжигает горло. Я старательно откашливаюсь в попытках отделаться от ощущений и передаю обратно пустую флягу.

– Что нам теперь делать? – Кажется, это звучит как обвинение. Не уверена. Вряд ли подменыши должны испытывать столько же человеческих эмоций, как я. Не встречала никого, кто бы так же долго прожил среди людей, хотя я точно знаю, что такие есть.

– Исольда. – Я хватаю ее за руку. – Что сегодня произошло? Почему ты действовала не по плану?

Исольда вытирает рукой вспотевший лоб над маской. Она на меня не смотрит, но ее губы угрюмо сжимаются.

– А сама? Кто они, эти двое? Откуда они узнали, что…

– Тсс!

Я шикаю на нее, потому что мимо, визжа от смеха, проносятся трое прохожих в дешевых расписных масках черепах. Когда они проходят рядом, я смотрю на свои ботинки и прячусь в тень, чтобы отблеск глаз меня не выдал. Чтобы больше никто не понял, что я подменыш.

Я так устала.

Когда кажется, что опасность миновала, я подвигаюсь к Исольде поближе.

– Я в него врезалась на празднике. И просто… просто проболталась.

Черт. Надо было соврать. Могла бы сказать, что он все понял по моим глазам, – да что угодно, лишь бы не выглядеть такой дурой. Но на лице Исольды уже проступает удивление и что-то еще, похожее на гнев, но не совсем. Она открывает рот…

– Он не показался мне подозрительным, – вру я, не давая ей сказать. – А потом появилась эта девушка, утащила его куда-то, и… ну, тогда я уже подумала, что это подозрительно, да.

Маска сползает с лица Исольды. Она резко натягивает ее и вперивает в меня темный спокойный взгляд.

– Ты же в курсе, что нам надо убраться из города, – наконец говорит Исольда очень жестко и тихо. – Завтра утром. Сразу же. Не позже.

Она права. Если учесть Лейру Уайлдфол, ту девушку, пускающую лучи, и стражу, то придется какое-то время соблюдать осторожность. И даже когда мы покинем город – неизвестно, последуют ли они за нами туда, где мы окажемся.

– Знаю, – отвечаю я. – Надеюсь, ты не собираешься теперь все время привлекать меня к взлому замков? Вряд ли наши родители… – я замолкаю, заметив, как вздрогнула Исольда.

Не к такой жизни они нас готовили, но мы все равно пришли к ней. Причем легко. Будто она изначально была нам предназначена.

Исольда выглядит обиженной:

– Конечно нет. Я просто… была уверена, что там внутри что-то значительное.

Есть определенная вероятность, что после того, как фейри похитили мою сестру, у нее осталось некое магическое мировосприятие. Не такое, как моя способность к волшебству, скорее похожая на сверхъестественное везение, умение владеть иллюзиями. Ее пальцы легче осеннего ветерка. Люди стараются избегать ее, и я не знаю – потому ли, что рядом с ней всегда ее странный двойник-подменыш, или же оттого, что в ней самой есть что-то потустороннее.

Но мы это не обсуждаем.

Я велю себе сделать еще один глубокий вдох. Не хочу ссориться с сестрой.

Наконец мы выходим за пределы Рыночной площади, на пешеходную дорожку вдоль реки, запруженной темными баржами, которые с утра повезут грузы из города и в город, пока мир возвращается к повседневной рутине. Мы почти дома.

Я сжимаю кулаки и пытаюсь не обращать внимания на легкое покалывание в ладонях, отдающееся где-то в подсознании.

По широкой тропе на окраине города, вдоль реки, почти никто не ходит. Нам светит только луна, омывающая серебром воды и неровные силуэты распадающихся руин за городской чертой. Аурмор стоит на костях более древней цивилизации, и здесь не принято с уважением относиться к той катастрофе, которая уничтожила первоначальное поселение много веков назад. Я выжимаю из себя улыбку и пытаюсь шутить:

– На следующий наш день рождения я хочу только один подарок: чтобы нам ничего не угрожало.

Наш день рождения. Я заставляю себя произнести это вслух, утвердить факт. Это моя жизнь не меньше, чем ее, а обстоятельства моего рождения не означают, что мы не вполне сестры. Сомнения мечутся на темных задворках моего сознания, нашептывая, что я просто себя обманываю. Но я отворачиваюсь, прогоняю их голоса. В точности как учила Мами.

Волосы Исольды сияют в лунном свете, вычерчивают линию плеч, и она одаривает меня ясной, чистой улыбкой:

– Не могу обещать.

Наш дом ждет нас в уединенном месте на берегу реки, за мостом, отделяющим Аурмор от прилежащих деревень. На берегах можно найти и другие волшебные вагончики, и обычные, запряженные лошадьми, но Судьба (разумеется, на мой предвзятый взгляд) – самая красивая из всех.

Эта внушительная деревянная конструкция является нашим домом вот уже три года, и у меня каждый раз теплеет на сердце, когда я вижу ее веселенькие расписные бока – изумрудно-зеленые с мятными узорами – даже в синеве ночной тьмы. Ее размер – приблизительно два на четыре метра, колеса резные, деревянные, а крыша круглая, с маленькой медной трубой. На боковых стенках вагончика расположены круглые окошечки, а на передней – прямоугольное окно, обычно занавешенное изнутри: через него удобно смотреть на дорогу и при этом не страдать от разнообразных проявлений стихий в непогоду. К двери с маленьким крыльцом ведут две складные ступеньки: именно это крылечко прошлый владелец использовал в качестве трибуны.

На полированных стенках Судьбы пляшут отблески костра из другого лагеря; вокруг огня еще полно людей в масках, всех возрастов и сословий; они разговаривают, смеются, и эхо их голосов гудит в далеких горах.

– Как думаешь, успеем съесть по пирожному перед дорогой?

Я прислоняюсь к гладкому дереву и жду, пока Исольда взломает замок. Конечно, за три года мы уж могли бы купить новый – или хотя бы сделать ключ. Мы все время обещаем себе этим заняться, когда руки дойдут.

Руки не дойдут, похоже, никогда.

Наконец ее напряженная гримаса превращается в улыбку:

– По пирожному – это обязательно.

Вот что у нас общего, так это чудовищная любовь к сладкому.

Замок щелкает, и дверь распахивается, словно вагончик любезно приветствует нас.

Я тянусь к ближайшему светильнику, кручу колесико, зажигаю крошечное пламя на фитильке. Я бы давно сошла с ума от клаустрофобии, если бы не обилие света, проникающего в светлое время суток через окна. У нас яблоку негде упасть. У стены приткнулась двухъярусная койка, частично закрытая книжными полками. С одной стороны – крохотная дровяная печурка и жалкое подобие кухоньки, с другой – тяжелый деревянный сундук, где мы храним свои пожитки, он же служит скамейкой.

Дом.

Я вздыхаю, судорожно пытаясь развязать ленточки на маске. Исольда потягивается, стряхивая с себя старательно созданную личину, словно колючее пальто. Она скидывает ботинки, срывает маску и опускается на пол возле скамейки, скрестив ноги. Я ловлю ее взгляд: она смотрит на мою руку, так что я прячу кисть в складках юбки, чтоб не глазела. Но она больше не поднимает эту тему. Она знает, что, пока я не готова, разговаривать со мной бесполезно. А я не… Я не могу…

Так, сосредоточиться. Все по порядку.

Как же приятно снять маску. Я почти привыкла к зуду под ней, но внезапное прикосновение свежего воздуха к верхней половине лица приносит настоящее облегчение. Надеюсь, высыпаний не будет. Бросаю дешевую уродливую поделку в угол, к маске Исольды.

Унылую обстановку вдруг нарушает огорченное мяуканье, затем слышится шорох шагов.

Кота у нас, разумеется, нет.

Однажды холодной ночью, через несколько месяцев после появления у нас этого вагончика, я нашла маленького раненого котенка цвета туманной полуночи. Мы взялись его выхаживать, а позже обнаружили, что на самом деле он никакой не котенок. И никогда им не был.

– Бирч, не начинай, – возмущаюсь я. – Мы все уберем.

Я быстро берусь за дело. Встаю на цыпочки, чтобы достать старые выщербленные жестяные тарелки. Для экономии пространства полки упираются в самый потолок, и я подозреваю, что Бирч нарочно поставил тарелки повыше – ради собственной забавы.

Домовой появился у нас под видом котенка, но большую часть времени он невидим. Мы впустили его в дом, но убедить его уйти оказалось задачей неподъемной, несмотря на наши объяснения, что Судьба – это не совсем дом.

Можно было прогнать его с помощью чар или соли, но родители нас не так воспитали. Пусть домовые и прочие волшебные сущности не так могущественны, как сами фейри, шутить с ними все равно не стоит; кроме того, многие из них уже достаточно давно живут в Царстве Смертных, чтобы считать его своим домом. Так что мы всегда оставляем у печурки какие-то остатки еды, а домовой за это помогает нам мыть посуду и регулярно ругается, если мы не кладем вещи на место. Он очень любит мою выпечку, особенно если там есть лимон. Что ж, пора выгрести из кармана оставшиеся крошки; при этом мне удается откопать два почти целых пирожных, чудом сохранившихся, пока мы бегали, и еще один кусочек, поменьше – его я кладу у печки. Конечно, это совсем не те сложные домашние торты, которые мы с Папой пекли на дни рождения, но мне все равно нравится мой привычный ритуал. Я всегда любила и процесс выпечки, и конечный результат, выкраивала момент для тоненького ломтика радости и делила эту радость с кем-нибудь, пусть даже совсем ненадолго. Каждую порцию я посыпаю корицей и поливаю капелькой меда, что не особо скрывает нанесенные пирожным повреждения.

Исольда сидит и сосредоточенно раскладывает ночную добычу на беспорядочные кучки, сортируя предметы по назначению, материалу или еще какому-то непонятному признаку. Я смотрю на нее, и меня захлестывает волна чувств. Она обо мне заботилась, она шла со мной на любую битву с самого детства. Я просто хочу отплатить ей тем же.

– Идем, – мягко говорю я. – Посидим на улице. Как в старые добрые времена.