Текст книги "Карта нашей любви"

Глава 8

Оказалось, что до пляжа Каламаки идти еще двадцать минут, но Холли не пожалела, что добралась сюда. В своей брошюре она прочла, что это место было основным участком для гнездования редких морских черепах и охранялось почти как заповедник. Несмотря на то что здесь был всего один ресторан и несколько разбросанных как попало лежаков, пляж казался чище, шире и намного красивее, чем в Лаганасе. Вместо отелей на пляж смотрели острые края скал со смотровыми площадками на верхушках. Холли пообещала себе подняться туда и посмотреть, какой открывается вид. Но для начала ей сильно хотелось пить. Вода давно закончилась, и уже на протяжении нескольких сот метров ей не попалось ни одного магазина или бара.

Пляжная таверна оказалась большой и квадратной, столики уходили в глубь зала. Там Холли увидела батарею холодильников и кассу на прилавке. Невероятно старая женщина сидела, укутав сгорбленные плечи в черную шаль. Между занятыми столиками сновали несколько официантов, и Холли удалось поймать взгляд одного из них. Он жестом предложил ей занять любое свободное место. Осмотревшись, Холли выбрала пустой стол в углу, с которого открывался впечатляющий вид на пляж и море. Столик и стулья защищал большой деревянный плетеный зонт, и Холли с облегчением скользнула на одно из светлых пятнистых сидений.

– Яссу! – услышала она прямо над ухом и подпрыгнула, когда прямо перед ней без лишних церемоний упало меню. Она подняла глаза на официанта, который стоял с зависшей над блокнотом ручкой. Встретившись взглядом с ней, он широко улыбнулся, из-за чего обнаружилось отсутствие нескольких зубов и застрявший шпинат между двумя уцелевшими. Холли подавила смешок.

– Яссу! – ответила она, улыбнувшись в ответ. – Можно мне воды и кофе?

У беззубого вытянулось лицо.

– Сейчас слишком жарко для кофе, – сообщил он, поведя рукой в сторону пляжа. – Вы любите фраппе? Кофе со льдом?

– Хм-м. – Холли колебалась.

Официант снова улыбнулся, кивая.

– О’кей, – сказала она, улыбнувшись ему перед тем, как изучить меню. Она подумала, что бы сделал Руперт, если бы ему предложили такую замену и посоветовали, что заказать. После скудного завтрака, состоявшего из йогурта и нескольких кусочков сыра, она умирала с голоду. А прочитав, из чего состоит греческий салат, она чуть не захлебнулась слюной.

– Ваш фраппе! – вернулся официант и преувеличенно размашисто поставил ее бокал на стол.

Холли заказала салат и даже сумела выговорить «эфхаристо», чем вызвала такую широкую улыбку, что увидела еще больше отсутствующих зубов в нижней челюсти грека. «У него могло вообще не быть зубов, и он все равно был бы душка», – подумала Холли. Чем больше греков она встречала, тем больше они ей нравились. Они все довольно расслабленно относились к жизни и обладали грубоватым чувством юмора. Холли не могла припомнить, чтобы в последнее время она смеялась до слез, а у греков, похоже, это была главная задача любого дня. Наверное, когда ты живешь в таком красивом месте с таким чудесным климатом, чувствовать себя счастливым гораздо легче.

Даже в самые солнечные дни Лондон выглядел удручающим, переполненным и беспокойным. Отдых больше походил на тщательно спланированное занятие, чем на ежедневную часть жизни; на дело, которое люди планируют между записью к парикмахеру и еженедельным шопингом. Скинув шлепки, протянув босые ноги в пятно солнечного света и глотнув божественного фраппе, Холли поняла, что сейчас она расслаблена куда больше, чем за многие месяцы, возможно, даже годы. В следующие полчаса она решила просто наслаждаться своим состоянием и прогонять все, что может хоть как-то его спугнуть.

Отправляя мысли о маме, Сандре, Руперте, и особенно Эйдане, в отдельную часть сознания, Холли полностью погрузилась в поглощение салата, наслаждаясь сладостью помидоров, солью оливок и терпким вкусом сыра фета, когда он крошился на языке. Во время еды она наблюдала за отдыхающими, намазывающими кремом потемневшую от загара кожу, и занятыми собственными играми детьми, тащившими свои ведерки и лопатки к воде.

Немецкая семейная пара средних лет смеялась над чем-то, что только что прочитала в журнале жена, а чуть дальше с парнишки лет двадцати подруга стянула шорты, потому что за несколько минут до этого он пытался затащить ее в воду.

Прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что официант вернулся, чтобы забрать ее пустую тарелку. Вместо того чтобы сразу уйти на кухню, он постоял какое-то время рядом с ней, наблюдая за событиями на пляже.

– Здесь так красиво, – пробормотала Холли.

Похоже, ему было приятно это услышать, и он улыбнулся, глядя на нее, а затем согласно покивал.

– Я так устал, – вдруг сказал он.

– Да? – Холли не знала, что ответить, и взглянула на него с чувством, которое, она надеялась, выглядит как озабоченность.

– Я работаю здесь, очень рано, потом я работаю в отеле, очень поздно, – когда он это произнес, то махнул рукой в сторону Лаганаса.

– Вы работаете в отеле в Лаганасе? – спросила она, получив в ответ еще один кивок.

– Да. Работа очень хорошая, но я заканчиваю в два тридцать ночи. – Он продолжал улыбаться, поэтому Холли предположила, что его все устраивает, даже если ему приходилось спать всего около трех часов за ночь.

– Вы очень хороший официант, – сказала она ему. – В отеле вы тоже работаете официантом?

– Я стою на баре. Я – бармен, – последовал ответ. В голосе прозвучала гордость. – Меня зовут Никос, – добавил он, поставив на стол пустую тарелку, чтобы пожать ее руку. Она тоже представилась. Он повторил ее имя несколько раз, перед тем как сказать, что оно очень красивое.

Затем последовало неизбежное:

– Вы в первый раз на Закинфе?

– Первый раз в Греции, – ответила Холли в ожидании бурных эмоций, которые она получала от всех греков.

Никос взглянул на нее.

– Вам нравится? Сколько дней вы здесь?

– Да, очень. Всего два д…

– Вы остановились в Каламаки? – прервал он ее.

Холли отметила, что манера грека перебивать не вызывает у нее раздражения, а скорее кажется милой. Она рассмеялась.

– Нет, в Литакии, – ответила она, довольная тем, как его лоб сморщился от удивления.

– В Литакии очень хорошо, – продолжил он, кивая самому себе и снова забирая ее тарелку со стола. – Там недалеко Порто Кукла. Очень хорошее. Поли кала. Вам нужно побывать там.

– Порто Кукла? – повторила Холли.

– Да. Это очень хороший пляж. Не как Лаганас. – Говоря это, он так взмахнул рукой, что Холли пришлось увернуться, чтобы не получить в лоб пустой чашкой из-под фраппе.

Ей все больше нравился Никос. Она так давно не разговаривала с незнакомцем. Болтать с Никосом было так просто и так приятно. Если бы она начала беседовать с официантом дома, ей скорее всего вызвали бы бригаду в белых халатах, чтобы увезти куда следует.

Она заказала еще один фраппе и открыла путеводитель на странице с картой. Точно, прямо под горой от Литакии находился пляж под названием Порто Кукла. Если верить карте, пляж находится в бухте прямо напротив знаменитого Черепашьего острова, который, как выяснилось, на самом деле назывался Маратонисси. Проводя пальцем по линии побережья на карте, она читала один за другим греческие названия. Все они звучали волшебно. Агиос Состис, Маратия, Вассиликос, Аргасси. Если бы она не пожалела времени на обучение вождению в свое время, можно было бы взять в аренду автомобиль и поехать на разведку. Она никогда не видела в этом необходимости, во всяком случае в Лондоне. Плюс уроки вождения стоят совсем недешево. В редких случаях, когда они с Рупертом выезжали из города, она могла сесть за руль, но чаще они все-таки покупали билет первого класса на поезд.

Холли с тоской посмотрела на карту и прикинула, можно ли осмотреть остров на автобусе. Нет, это глупая идея. Она приехала сюда, чтобы развязаться с домом тети и пойти дальше, только и всего. Может быть, однажды она вернется и посмотрит больше, но сейчас ей нужно сосредоточиться на главной причине, по которой она здесь.

Несмотря на решение упражняться в самоограничении, Холли продолжила читать путеводитель, в то время как солнце лениво скользило по небу. После того как она оплатила счет, оставив щедрые чаевые для Никоса, она переместилась на полотенце прямо на пляж и стала смотреть на мягкое покачивание волн, зарывая ноги в песок. Один час сменился другим, она прилегла и закрыла глаза, позволив шуму моря и теплому ветерку убаюкать себя.

Что-то было не так. Холли закрыла входную дверь за собой и бросила сумку на пол.

В воздухе чувствовался приторный запах, она инстинктивно закрыла нос рукой, заметив, что красный лак, который она нанесла сегодня во время урока английского, уже немного облупился.

– Мама?

Ее голос звучал напряженно – заглушенный страхом, о котором Холли пока не догадывалась. Неуверенно шагнув в сторону гостиной, она заглянула в щель между дверью и косяком. Телевизор работал, как всегда, но звук был выключен. На экране блондинка с неестественно аккуратно уложенными волосами держала уродливое украшение, изображавшее птичку на ветке. Внизу была написана цена – 34.99 фунта, и Холли засмеялась. В удушающей тишине коридора ее короткий смех прозвучал как пистолетный выстрел.

– Мама? – позвала она снова, понимая, что попытка бесполезна. Она знала, что увидит, когда зайдет в ту комнату, на том кресле. Большое, мягкое кресло, обитое потрепанным коричневым вельветом – место, где мама всегда отдыхала, когда выпивала за день достаточно водки, чтобы ноги переставали ее слушаться.

Холли встала на цыпочки и, балансируя, посмотрела на ковер, усыпанный буклетами местных клининговых служб, еды навынос и услуг такси. Пока она смотрела, цвета буклетов начали смешиваться и переходить один в другой, пока не наступила темнота…

– Что ты делаешь? Проснись!

Холли резко села, выпрямилась и оттолкнула руку, которая ее трясла. После темноты сна солнечный свет пляжа казался ослепительным.

Никос присел рядом с ней на корточки, его ноги утонули в песке.

– Ты… металась, – сказал он, и его слова прозвучали совсем необидно. – Я… подумал, ты хотела бы проснуться.

Холли не смогла сдержать стон, когда вспомнила, что видела во сне. Он преследовал ее даже здесь, в этом красивом месте. Должно быть, она проспала какое-то время, потому что пляж вокруг совсем опустел. Невысокий пожилой мужчина с ярко-розовым козырьком на голове составлял лежаки, в то время как молодой парень разравнивал песок за ним. Тролль бессонницы выбрал совершенно неудачное время, чтобы разыграть свой побег.

– Уже семь часов, – сообщил Никос.

Холли протерла глаза и сразу же выругалась, потому что все оказалось в песке. Не успела она хоть что-то сделать, как Никос открутил крышку бутылки с водой и бесцеремонно плеснул ей в лицо.

Теперь она окончательно проснулась. Достав из открытой сумки майку, Холли принялась натягивать ее и случайно толкнула Никоса, отчего он откинулся назад и расхохотался.

– Ты… ты… – улыбалась Холли, пытаясь высушить свои мокрые всклоченные волосы. Ее полотенце засыпало песком, поэтому все, что она получила, – это полную голову песчинок.

– Ты возвращаешься в Литакию?

Никос был мастером переходить прямо к делу.

– Да, – кивнула она, указывая вдоль пляжа.

– Поедешь на мотоцикле. – Это был не вопрос.

– Нет-нет, – попыталась она возразить, но он покачал головой.

– Я не сумасшедший, – заверил он ее. – Мы поедем на моем мотоцикле.

Вряд ли он собирался убить ее, подумала Холли. Она совсем потерялась из-за сна. Никос не похож на убийцу, а если и попытается сделать что-то плохое, она просто выбьет ему остатки зубов.

Собрав свою сумку и как следует вытряхнув полотенце, Холли ждала на дорожке. Она посмотрела, как Никос исчез за подсобкой ресторана. Вскоре она услышала громкий хлопающий звук, и грек появился в клубах пыли и черного дыма перед нею. Его ноги торчали с двух сторон мопеда в стиле пьяного папаши.

Бросив сумку Холли между ног на приступку, Никос уселся обратно на сиденье и кивнул ей садиться. Цвет сиденья было сложно определить, потому все оно было заклеено толстым почтовым скотчем разной степени разорванности. Из разрывов вылезал поролон там, где сиденье соединялось с металлическим каркасом, и в каркасе тоже красовалась дыра, сразу за тем местом, куда Холли собиралась усесться.

Никос нетерпеливо завел двигатель, и как только Холли перекинула ногу через сиденье, он вылетел на дорогу. Понимая, что она не надела шлема и не успела поставить ноги на подставку, Холли забыла о приличиях и крепко обхватила тощую талию Никоса, вцепившись в его слегка влажную футболку, как только они свернули за первый угол.

Шум двигателя казался оглушительным сочетанием пневматической дрели и жужжанием безумной осы, но Холли быстро начала получать удовольствие от свиста ветра в ушах. Широко улыбнувшись, когда ее сумасшедший греческий шофер прибавил газа, она чуть не задохнулась от залетевшей в горло мухи. Она почувствовала, как Никос рассмеялся под ее руками.

Ей слишком нравилась гонка на мотоцикле, чтобы замечать красоту окрестностей, но она увидела табун лошадей, стоящих в тени большого дерева, и группу девушек, возвращавшихся с пляжа, с надувными матрасами под мышками и сумками с выпивкой и закуской, которые при ходьбе бились о голые ноги.

Заходящее солнце разлило мармеладный блеск по крышам, и Холли смело улыбнулась еще раз, вдохнув теплый вечерний воздух. Она снова изумилась, насколько легко и расслабленно чувствовала себя здесь. Это казалось удивительным – она обнимала мужчину, с которым познакомилась несколько часов назад, неслась по узким дорогам острова, о котором еще десять дней назад ничего не знала. Она с трудом узнавала саму себя.

Холли увидела знак въезда в Лаганас, и через несколько секунд Никос свернул на площадку заведения, которое выглядело как компания по аренде мопедов. Он заглушил двигатель, оставив ее неуклюже ерзать на сиденье, и зашел в маленький стеклянный офис. Вскоре она услышала громкий звук мужских голосов, которые разговаривали по-гречески, и через несколько минут появился Никос. Он попросил у нее тридцать евро.

– На мотоцикл, – пояснил он с улыбкой.

Как завороженная, она отдала ему последние наличные из кошелька, наблюдая, как он снова исчез, на этот раз в гараже на заднем дворе. Раздался звук взрывающегося двигателя, а затем тонкий жужжащий звук, и Никос подъехал к ней на другом мопеде, лишь немного в лучшем состоянии, чем его собственный.

– Вот твой мотоцикл! – радостно сообщил он, слезая с сиденья и предлагая ей сесть за руль.

– Но я не умею водить!

– Эла, это просто, – рассмеялся Никос, показывая на руль и рычаги. – Этот газ, этот – тормоз.

Один из тех, кто сидел в офисе, подошел к ним со скучным лицом и двумя шлемами в руках. Холли послушно стояла, когда он примерял на нее каждый по очереди, кивнув, когда его все устроило.

– Мой двоюродный брат, – сказал Никос, – дает тебе этот мотоцикл. На две недели.

Кажется, Холли начала понимать, что происходит. Похоже, у нее теперь на ближайшие две недели есть мопед в собственном распоряжении.

– Эфхаристо! – воскликнула она, счастливо улыбаясь Никосу из глубины своего шлема.

Он громко рассмеялся, а затем некоторое время показывал ей, как укладывать вещи под сиденьем и как держать равновесие на мотоцикле, используя небольшой металлический прут. После неумелого старта, который почти привел ее в стену ресторана, Холли обнаружила, что водить мопед, в общем-то, не такое сложное дело. К тому времени как они с Никосом доехали до горы в Литакии, которая вела к ее дому, она уже уверенно получала удовольствие от вождения.

– Увидимся завтра на пляже? – спросил Никос, разворачивая свой мотоцикл и упираясь ногой в землю.

Холли вспомнила бардак в спальне тети, а также кучу неоткрытых ящиков.

– Я постараюсь, – пообещала она. – Если нет, то послезавтра.

Никоса вполне удовлетворило услышанное, и, коротко кивнув, он выехал обратно на дорогу, выстрелив в Холли очередью мелких камешков.

Глава 9

Когда Холли заходила в дом, за соседней дверью не слышалось признаков жизни, но она все равно старалась не поднимать глаз от земли, просто на всякий случай. Ей не хотелось признаваться даже самой себе, как подействовала на нее утренняя стычка с Эйданом. В тот короткий промежуток времени, который они провели вместе, он сумел вытащить на поверхность настоящую Холли – ту, которую она так старалась держать взаперти, сколько себя помнила. Это ее сильно тревожило.

Вместо того чтобы подняться в спальню тети, Холли скинула шлепки, бросила сумку на стол и открыла заднюю дверь. Поднявшись на низкую стенку, она увидела простирающееся под ногами море, огромное и бескрайнее в приближающихся сумерках. Картина заворожила ее, и она долго простояла без движения, пытаясь впитать увиденное целиком. Без сомнения, мама и тетя делали то же самое. Она пробыла здесь всего два дня, но мысль о сером пейзаже Лондона уже казалась ей депрессивной по сравнению с этой нетронутой чистой красотой.

Задний дворик дома Эйдана, который отделяла лишь ограда высотой до колена, был почти лишен украшений. Единственное, что он не поленился устроить, – это кованый столик со стульями в тени инжира. Холли со своего места чувствовала его пьянящий сладкий запах. Во дворе также стоял ржавый мотоцикл, прислоненный к задней стене дома. Холли с удивлением увидела, что дом не заперт. Но тут же подумала, что на этом маленьком острове вряд ли кто-то будет воровать друг у друга.

Солнце опустилось еще ниже, и, глядя поверх воды, Холли увидела над горизонтом слабый свет луны, начинающей свою бесполезную погоню за солнцем. Небо, цвет которого весь день оставался лазурно-голубым, сейчас собрало в себе смесь розовых, кремовых и серых оттенков. Отчаянная жара дня сдалась на волю тихой комфортной вечерней неге, и Холли с удовольствием распустила волосы, наслаждаясь видом на море.

Через несколько минут из счастливого транса ее вывел звук захлопнувшейся двери машины и голос с ирландским акцентом:

– Жди здесь, мелкий мерзавец!

В ужасе обернувшись, Холли в два прыжка преодолела сад и захлопнула заднюю дверь как раз в тот момент, когда Эйдан вышел из-за угла. Если он и увидел ее, то не подал виду, и вскоре она услышала, как хлопнула дверь его дома.

Ей срочно требовалось взять себя в руки. Он просто парень – вряд ли она увидит его когда-нибудь после отъезда. И что такого в том, что он приложил руку к ее сифону? Одно воспоминание об этом заставило Холли взбежать по лестнице, словно Эйдан сможет увидеть ее через стены. Страдая от унижения, Холли снова оказалась в комнате тети Сандры.

Да, здесь было жутковато, но она же взрослая женщина. Оглядевшись, Холли всерьез подумала о том, чтобы сбегать в магазинчик под горой за еще одной бутылкой домашнего вина, но вдруг заметила древний радиоприемник на маленьком столике рядом с кроватью. Опустившись на четвереньки, она нашла розетку и включила его. Музыка, полившаяся из динамика, заставила ее облегченно улыбнуться.

Холли покрутила ручку настройки. Промотав несколько греческих станций, на которых, похоже, пел один и тот же старик под гитару, она наконец нашла волну с английскими песнями, и «Tears For Fears» вскоре развеяли остатки ее паники.

Подпевая знакомой мелодии, она открыла ящик и громко чихнула, когда оттуда вырвалось облако пыли. Тетя Сандра была поклонницей цветочного принта, решила она, неодобрительно разглядывая пятнадцать рубашек с похожим рисунком. Наверху шкафа она обнаружила пустой коричневый чемодан и стала складывать в него одежду. Она решила спуститься в бар позднее и спросить Энни, можно ли здесь отдать куда-нибудь вещи на благотворительность. Просто выбросить их было бы слишком расточительно, а при ближайшем рассмотрении некоторые оказались совсем не так уж плохи.

Среди старомодных вещей Холли откопала несколько жемчужин – белую блузу, украшенную тончайшим кружевом, кашемировую шаль и красивое бледно-розовое шелковое кимоно. Эти находки она аккуратно свернула и положила на кровать. От одежды слабо пахло лавандой, и постепенно Холли начала расслабляться и наслаждаться процессом.

Когда комод опустел, она начала изучать расставленные по всей комнате безделушки. Здесь были крошечные фарфоровые птички, керамические пони и огромное количество черепах – из ракушек, глины, зеленого и коричневого стекла. Холли наклонилась, чтобы получше рассмотреть их, как вдруг свет упал на одну маленькую черепашку, и она словно засветилась изнутри. Холли никогда особенно не любила безделушек, но почему-то именно эта черепашка привлекла ее внимание. Бережно взяв ее обеими руками, Холли майкой стерла слой осевшей пыли. У нее возникло странное чувство, что она держит черепашку не в первый раз. Может быть, у нее была похожая в детстве?

– Ты поедешь со мной домой, – прошептала она черепашке. Почувствовав себя глупо, Холли громко рассмеялась, а радио закашлялось и выдало несколько помех. Неожиданно Холли почувствовала, что перенеслась в прошлое, в грязную мамину гостиную.

За несколько недель до своей смерти Дженни Райт все дальше и дальше уходила от нормального состояния. Она много пила каждый день и проводила время либо в кресле перед телевизором, либо курила за кухонным столом. Дошло до того, что Холли не могла вспомнить, когда в последний раз видела мать в чистой одежде или причесанной. Конечно, она пыталась помочь ей, но это только угнетало Дженни еще больше.

– Я не хочу больше жить! – рыдала она, затягиваясь из самокрутки и выпуская дым в лицо дочери.

– Очень приятно это слышать мне, твоей дочери, – отвечала Холли, обходя тощую фигуру матери, чтобы взять открывашку. Именно в этот день она стащила пару банок жареной фасоли из магазина на углу по дороге из колледжа. Мать не давала ей денег вообще, все они уходили в ее глотку.

– Я не хотела, чтобы все так получилось, – продолжала Дженни, обводя рукой комнату и с отвращением морщась. – Надо было отдать тебя кому-нибудь. Нам обеим было бы лучше.

Холли вздохнула. Когда-то такие слова заставляли ее убегать по лестнице в слезах, но уже много лет она понимала, что мать говорит это, чтобы задеть ее. Дженни всегда сокрушалась о том, какая она плохая мать, когда напивалась, но через несколько секунд после мук совести она переходила в нападение, бубня глупости о том, что она достойна другой жизни и не виновата, что все так закончилось. Холли жалела мать когда-то давно, когда Дженни пятый или шестой раз сорвалась, а теперь считала, что мать просто выбрала более простой путь. Она знала, что сможет победить алкоголизм, если постарается, но желание было не таким сильным, чего дочь никак не могла ей простить.

– Мам, поешь чего-нибудь, – сказала она, указывая на жареную фасоль, которую только что поставила на стол.

Дженни сморщила нос и потянулась за своей кофейной кружкой. Холли всегда удивлялась, почему мать пытается скрыть, что пьет. Для них обеих это давно стало жестоким, неприкрытым фактом. Прошло много времени с тех пор, как Холли выливала содержимое бутылок в раковину – кроме скандалов это ни к чему не приводило. Теперь у нее не осталось сил на борьбу с Дженни.

Ее всегда удивляло, какое горе она почувствовала несколько недель спустя, когда мать умерла. Ей казалось, она неспособна вообще что-либо почувствовать, не говоря уж о грусти потери такого ужасного соседства. Но шок от смерти матери походил на удар стального шара по стеклянной стене. Холли чувствовала себя совершенно развалившейся на части и со страшной болью собирала себя обратно по кусочкам.

Холли лишь обрывками помнила тот день, когда умерла мама. После того как она ее нашла, она вернулась в коридор, где, судя по всему, потеряла сознание. Когда она очнулась, то несколько часов сидела на полу, уговаривая себя встать и позвонить в полицию. Но не могла – она словно корнями вросла в пол, как старая яблоня на заднем дворе школы. Некоторые дети все еще лазили по ней в надежде, что кривые ветки укроют их незаконные сигареты. Холли никогда не лазила с ними, предпочитая наблюдать со стороны. Она ненавидела себя за зависть к ним, с их туфлями из «Топ-шоп», крашеными волосами и простой жизнью. Они даже не представляли, насколько у них все хорошо. Холли выслушивала их страдания по поводу очередного разрыва с дружком или слезы из-за того, что им не покупают последнюю модель мобильного телефона. Как же ей хотелось заорать им в лицо.

Она совершенно не помнила, как набрала телефон Службы спасения, но около восьми вечера приехала «Скорая» вместе с полицией. Пока врачи в куртках с неоновыми полосками быстро делали свое дело, женщина-полицейский села рядом с ней на пол в коридоре и взяла ее руки в свои.

– Тебе надо сейчас поехать с нами, Холли. Все будет хорошо.

Но ничего не было хорошо. Никогда, с тех самых пор.

Совсем забыв про черепашку, Холли вздрогнула и уронила ее на кровать. Фигурка слегка подпрыгнула и скатилась на пол.

– Черт! – Она встала на колени. Слава богу, мягкий коврик спас черепашку. Холли наклонилась, чтобы поднять ее, и вдруг увидела бежевый чехол, выглядывающий из-за запыленной потрепанной обувной коробки.

– Ух ты, да это легенда, – выдохнула она, вытаскивая чехол и проигнорировав коробку. Откинув крышку, она громко ахнула, потому что там оказалась блестящая, хорошо отполированная швейная машинка. Это было истинное воплощение красоты, и Холли почувствовала искреннее восхищение своей покойной тетей. Если Сандра любила шить, у них гораздо больше общего, чем Холли сначала подумала.

Прошло много времени с тех пор, как она последний раз работала на машинке, но как только она провела пальцами по ручке, ее наполнило острое желание достать все старые вещи, которые она упаковала, и перешить их. После смерти мамы это стало необходимостью. Покупка одежды на рынках и в секонд-хендах быстро превратилась в любимое занятие Холли. Она обожала весь процесс – подбирать материал, рисовать будущую модель и создавать заново каждую вещь. Она любила шить что-то новое и красивое из того, что люди уже выбросили – в этом занятии заключалась какая-то магия.

Хотя она перестала шить, когда нашла первую приличную работу с нормальным заработком, Холли сохранила все свои материалы и спрятала в глубине шкафа. Руперт никогда не будет там ничего искать, а понимание того, что коробка там стоит, дарило Холли необъяснимое приятное чувство.

Стоя на коленях и чувствуя, что ноги уже занемели, Холли снова задумалась о том, почему бросила свое хобби. Да, теперь ей не нужно перешивать для себя одежду, но почему она перестала делать то, что ей так нравилось? Думая об этом сейчас, она поняла, что прекратила шить как раз в то время, когда познакомилась с Рупертом. Она пыталась представить, как сидит за барной стойкой в его элитной квартире в Восточном Лондоне, строча на машинке, пока он смотрит телевизор. Нет, этого никогда не будет. Он не поймет. Он бы посмеялся над ней и предложил сходить по магазинам. Он бы сказал, что это извращение – заниматься обносками других людей. Однако здесь ничего не помешает ей шить. Здесь она совсем одна, свободная от мнений других. Достав стопку одежды из чемодана, подхватив другой рукой машинку, Холли выключила радио и спустилась вниз, приготовившись работать всю ночь.

Она решила начать с чего-то относительно простого – лоскутного полотна, которое можно было бы повесить на пустую стену около задней двери. Она вспомнила, что видела приличные ножницы в одном из кухонных ящиков, достала их и занялась кучей старых блузок и юбок, которые принесла из комнаты.

Используя две старые кружки в качестве пресса для ткани, она размечала неровные квадраты карандашом, чтобы потом их вырезать. Это была кропотливая работа, но Холли мгновенно почувствовала успокоение от монотонного занятия. Вскоре у нее накопилось достаточно деталей, чтобы начать шить, но она потратила еще минут десять, раскладывая их на полу, чтобы выбрать схему. Было заметно, что Сандра с любовью подбирала все рисунки и узоры в доме, и Холли с улыбкой представила, как замечательно впишется в интерьер готовое полотно, когда утреннее солнце заглянет через стекло заднейдвери.

Это было так правильно – снова сидеть за швейной машинкой, придерживать пальцами нитку в бобине, подтягивать ткань, наблюдая, как кончик иглы входит и выходит из нее. В какой-то момент она почти забыла, что находится в чужом доме, в чужой стране. Имело значение только то, что делали ее руки, что видели ее глаза и что говорило ей сердце. В этом месте Холли почувствовала себя счастливой.

Нежный пастельный цвет неба постепенно перешел в чернильную тьму, и осмелевшая луна быстро поднялась к звездам. Как только дневной свет растворился, сверчки завели свою непрерывную песню, и лишь мягкий плеск волн поддерживал их.

Довольно далеко от того места, где сидела Холли, нахмурившись от напряжения, нажимая босой ногой на педаль швейной машинки, под влажным песком, треснув, открылось яйцо, и из него выбрался детеныш черепахи. Он был один, но совсем не боялся. Он знал, что нужно делать. Стряхнув липкие остатки своего первого домика, он пошел по песку и на мгновение замер под лучами луны. Оставляя на песке еле заметные следы, крохотное создание с еще мягким панцирем неуклюже зашло в воду и бесстрашно поплыло к своему будущему.

[Открытка 3]

Вторник, 6 ноября 1984 г.

Привет, Сэнди!

Я долго сомневалась, отправлять ли тебе эту открытку, но решила, что, по крайней мере, ты должна знать, что я еще жива. Ты всегда была разумнее, красивее и лучше. Я хотела поехать в Австралию, но еще столько не заработала. Я встретила мужчину – его зовут Ник, и я пока с ним. Ты все еще сердишься на меня? Я так скучаю по тебе, что, клянусь, чувствую, как внутри все горит. Ты единственный человек во всем мире, которого я люблю, – просто хочу, чтобы ты это знала. Надеюсь, штормы на острове не очень сильные. Я все время представляю, как мы вдвоем бежим по пляжу под дождем. Как бы я хотела, чтобы так и было. Пожалуйста, напиши мне, как у тебя дела. Мой адрес внизу. Я люблю тебя.

Твоя Дженни Медвежонок