Текст книги "Идеальных родителей не бывает! Почему иногда мы реагируем на шалости детей слишком эмоционально"

12. Кто тут главный?

Кто в семье главный? Многие родители задают себе этот вопрос. Сторонники авторитарных методов воспитания настаивают на том, что родители должны обладать полной властью над ребенком. Остальные считают, что отношения с ребенком надо строить на основе взаимного уважения, отказавшись от игры «кто кого?». Мы уже рассказали о детских капризах, которые представители двух вышеупомянутых групп трактуют противоположным образом: первые полагают, что капризный ребенок старается навязать свою волю родителям, вторые – что родители навязывают ребенку свою волю. В действительности сама постановка вопроса неверна. Как только мы начинаем рассуждать на тему о том, кто в семье главный, мы невольно вовлекаемся в игру «кто кого?».

Но какие ставки существуют в этой игре? И как решить вопрос о власти в семье конструктивным образом, чтобы домашняя атмосфера не омрачалась, а становилась более здоровой?

Грудной ребенок обладает определенной властью над родителями, что естественно. Он имеет право плакать, срыгивать, просыпаться среди ночи – это право дано ему природой. Но между констатацией этого факта и утверждением, что ребенок берет власть над родителями, – пропасть, которую многие родители с легкостью преодолевают. Если в детстве будущие родители страдали от недостаточной заботы, их может раздражать необходимость заботиться о своем ребенке; если с ними слишком сурово обращались, они будут так же суровы со своими детьми. Они чаще сердятся на детей и стараются свести к минимуму то, что сами считают диктатом со стороны ребенка. «Он плачет специально, чтобы его взяли на руки». Разумеется, так оно и есть, но разве это не в порядке вещей? Плачем ребенок выражает свою потребность. Взрослый, озабоченный вопросом власти, подозревает его в манипуляции.

Даниэль никогда не играет со своими детьми. Он считает, что они должны уметь сами себя развлекать, и, вернувшись с работы, читает газету или садится к компьютеру. Он точно знает, что должны делать дети, и категорически не желает идти им на малейшие уступки. Им запрещено шуметь, они обязаны ложиться спать в строго отведенное время и ни в коем случае ему не мешать. О том, чтобы из-за детей хоть что-то изменить в привычном распорядке, для него не может быть и речи! «Вы не заставите меня плясать под свою дудку!» На самом деле Даниэль обращается не к своим детям, а к своему отцу. Но поскольку противостоять отцу он не решается, то переносит свою категоричность на детей.

Не все родители ведут себя так, как Даниэль. Тем не менее многие вовлекаются в игру «кто кого?» и искаженно трактуют возникающие конфликтные ситуации. Ребенок отказывается есть, ложиться спать или одеваться, и родитель часто воспринимает это как бунт, направленный лично против него: «Он меня проверяет», «Он испытывает мое терпение».

Полуторагодовалая Жад открывает шкаф, который ей запрещено открывать, и внимательно смотрит на маму. «Она меня провоцирует, – думает Валери. – Она делает это нарочно, чтобы вывести меня из себя». В полтора года мозг ребенка еще не способен усвоить вербальный запрет. В этом возрасте ребенок только начинает осознавать границы разрешенного, поэтому девочка и не сводит с матери глаз, надеясь получить от нее сигнал. Но мать истолковывает этот взгляд по-своему, видя в нем не вопрос, а вызов. Ребенок совершает некое действие и ждет, что ему еще раз скажут, правильно он поступает или нет. Если родитель на него кричит, он попробует повторить то, что уже делал, как в уже рассмотренном нами примере с девочкой, кидавшей в гостей камешки. Ему необходимо установить связь между своими поступками и родительской реакцией: «Я кидаю камни, папа кричит». Детьми движет стремление узнать, как все устроено в этой жизни, а вовсе не желание позлить маму или папу.

На третьем году жизни ребенок приобретает способность повторять словесные запреты, но он пока еще не умеет формулировать их для себя мысленно. Он с сокрушенным видом говорит вслух: «Папин стол открывать нельзя», одновременно открывая этот самый стол. Но родители чаще всего воспринимают подобное поведение как издевательство над собой! Если бы они были внимательнее, то расслышали бы в голосе ребенка серьезность, не имеющую ничего общего с дерзостью. Он и не думает над ними издеваться – он трудится над усвоением запрета.

По мнению отца, Эрика – невыносимо капризный ребенок. Она не желает одеваться, отказывается идти с папой гулять… Некоторым из нас хочется, чтобы дети слушались нас беспрекословно. Их это утомляет, они стремятся быть личностями и самостоятельно принимать решения. Эрике всего два года. Папа все-таки заставляет ее выйти на улицу. Чтобы она перестала плакать, он дает ей пустышку. Вот они гуляют: Эрика сидит в коляске с пустышкой во рту, папа катит коляску и беседует с братом Эрики. Через некоторое время папе кажется, что пустышка больше не нужна. Поскольку он не сторонник авторитарных методов воспитания, он первым делом спрашивает у дочери: «Может, отдашь мне пустышку?» Наконец-то он задал ей вопрос! Но Эрика пока не может просто ответить «да». Ей надо проверить, чего на самом деле хочет папа – узнать ее мнение или отнять у нее пустышку. Поэтому она отвечает:

– Нет, я еще буду капризничать.

Еще несколько минут спустя она сама вынимает пустышку изо рта.

– Отдашь? – слишком поспешно спрашивает папа.

– Нет, еще немножко.

Подержав пустышку в руке, она вскоре отдает ее отцу. Тот предоставил ей право выбора, тем самым позволив дочери сохранить свое достоинство и почувствовать себя личностью. В этом эпизоде три победителя: ребенок, отец и их отношения.

Папу Эрики мало волновал вопрос, кто в семье главный, поэтому он не нуждался в беспрекословном повиновении дочери и не боялся, что без этого повиновения он перестанет чувствовать себя самим собой. Иначе рассуждает Рене: он настаивает на том, чтобы дети слушались его во всем, в противном случае он будет считать себя ничтожеством. «Я требую от детей уважения!» – заявил он, объясняя, почему бьет сына. Но сын его вовсе не уважает – он его боится! Некоторые родители часто путают два эти понятия, хотя они абсолютно противоположны. Истинное уважение предполагает контакт «глаза в глаза», но если ребенок боится родителя, он не смеет поднять на него взгляд. В чувстве уважения содержится определенная доля восхищения: нам нравится смотреть на того, кого мы уважаем. Современная молодежь, желая выразить кому-либо крайнюю степень одобрения, говорит: «Респект!», что означает: «Я тебя уважаю!» Но если человек понимает, что не достоин уважения, он пытается добиться, чтобы его хотя бы боялись. Не имея подлинного авторитета, он ведет себя авторитарно – именно потому, что ему не хватает уверенности в себе. Демонстративное давление на другого – это попытка избежать необходимости смотреть ему в глаза.

Если человек чувствует себя бессильным, если в жизни ему приходится слишком часто признаваться: «Я этого не могу и не умею», то у него может возникнуть искушение прибегнуть к грубой силе. Проявление власти над другим человеком, даже если это его собственный ребенок, дает ему иллюзию всемогущества. Не имея возможности воздействовать на окружающих, он пытается компенсировать отсутствие своих способностей и злоупотребляет властью над ребенком. Чем меньшим авторитетом пользуется такой человек среди взрослых, тем чаще он прибегает к авторитарным методам воспитания своих детей.

Злоупотребление родительской властью приводит к потере доверия со стороны ребенка. Но ребенку важно ощущать себя защищенным и ради этой иллюзии он соглашается признать свою неправоту. Он идеализирует родителя, оправдывает его авторитаризм и принимает все предъявляемые ему обвинения. Он убеждает себя, что сам во всем виноват. Детям насущно необходимо иметь «хороших родителей», иначе они чувствуют себя в опасности.

– Папа бьет меня потому, что я плохо себя веду.

– Но тебе не нравится, когда тебя бьют, правда? Почему же ты продолжаешь плохо себя вести?

– Не знаю.

– Значит, у папы не получается заставить тебя вести себя хорошо?

Молчание. После долгой паузы:

– Я – несносный ребенок.

– Ты нарочно ведешь себя плохо?

– Нет! Я знаю, что не надо так делать, но почему-то все равно делаю…

Папа бьет сына, чтобы добиться от него полностью подконтрольного поведения. Очевидно, что было бы лучше, если бы он научил ребенка самостоятельно контролировать свое поведение, но для этого надо, чтобы родитель сам лучше владел собой.

Зоэ рассказала, что ужасно обращается со своим грудным ребенком. Ей часто снится, что она его истязает, но и в реальной жизни она позволяет себе недопустимые вещи. Однажды она положила его на заднее сиденье машины, не пристегнув в детском кресле, и на первом же светофоре, когда она затормозила, он упал на пол. Она проклинала себя, но ведь она это сделала! Она призналась, что ей невыносимо думать, что теперь вся ее жизнь зависит от этой крохи. Ее бесит, что она должна одна нести ответственность за благополучие малыша, потому что отец ребенка их оставил. В детстве, добавила она, родители тоже грубо с ней обходились.

Родители – люди взрослые. Физически они намного сильнее детей. Как взрослые мы способны строить гипотезы, делать выводы и решать разнообразные задачи. У нас за плечами жизненный опыт. Мы обладаем массой знаний и всевозможных навыков. Именно поэтому ответственность за детей лежит на нас. Дети, в свою очередь, наделены потрясающими способностями, но они не могут обойтись без родителей. Они учатся всему сами, то есть неосознанно копируя все, что делают взрослые, и постоянно экспериментируя. Они овладевают невероятно сложными умениями – умением самостоятельно ходить и умением говорить на родном языке. Неужели они достигают всего этого сами? Конечно нет. Ребенок, лишенный общества взрослых, никогда не научится ни ходить, ни разговаривать. Чтобы это стало возможным, ему необходимы определенные условия, в том числе подходящая среда и чувство безопасности. И дети имеют право на то, чтобы эти условия были им предоставлены, что, кстати сказать, зафиксировано в Декларации прав ребенка[9]9
   Принята Генеральной Ассамблеей ООН 20 ноября 1959 г.


[Закрыть].

Но в реальной жизни не все так просто. И человек, наделенный властью, склонен ею злоупотреблять. Об этом писал еще Монтескье в своем «Духе законов».

В основе насилия лежит власть над кем-то. Часто побуждением к насилию служит неспособность реализоваться в других областях. Когда мы говорим: «У меня есть власть сделать то-то и то-то», это означает: «Я могу, я способен это сделать». В этом смысле у грудного ребенка мало власти. Зато у взрослого ее очень много.

«Я могу» означает также «Я свободен что-то сделать». Например, говоря: «Я могу пойти в кино», я подразумеваю: «Я свободен пойти или не пойти в кино».

Если мы обнаруживаем, что можем сделать то, чего не может сделать наш сосед, у нас возникает искушение почувствовать свое превосходство над ним. Отсюда – желание получить больше прав, включая право распоряжаться его жизнью.

Если другой человек зависит от нас, мы, чувствуя свое всемогущество, начинаем воспринимать его как своего должника. Это чисто феодальный тип взаимоотношений. Сеньор обеспечивает крепостному защиту, а тот взамен исполняет свои обязанности и не претендует на права.

В прошлом почти все родители считали, что они обладают всеми правами на ребенка, а у того нет ничего, кроме обязанностей. С появлением идеи о правах ребенка произошел пересмотр прав родителей, которые заметно уменьшились, что было отражено в соответствующих законах. Родитель больше не имеет права убить своего ребенка. Он не имеет права применять к нему насилие и жестоко с ним обращаться. Он не имеет права бросить ребенка одного на улице. К сожалению, дети этого не знают. Когда родители угрожают им, они впадают в панику, принимая угрозы за чистую монету. «Я тебя убью!» – кричит отец, и ребенок ему верит. Или, что бывает чаще, мать говорит: «Все, мне надоело тебя ждать. Я ухожу, а ты оставайся и делай что хочешь» – и ребенок опять-таки верит, что сейчас она его бросит. Ограничение власти родителей защищает права детей. В основе большинства конфликтов «отцов и детей» лежит распределение их прав и обязанностей.

Родители несут ответственность за благополучие и развитие – физическое и эмоциональное – своих детей. Это огромная ответственность, и справиться с ее грузом очень нелегко. Если у нас здоровое отношение к проблеме власти, трудностей обычно не возникает. Мы сознаем свою ответственность и соотносим ее с естественной властью над ребенком. Напротив, если мы сами испытали на себе чрезмерную власть собственных родителей, которые нас унижали, внушали нам чувство бессилия, издевались над нами и не признавали за нами никаких прав, обычно происходит одно из двух:

– Мы вымещаем свою злость на том, кто слабее нас, то есть на своем ребенке. Понимая, что он полностью от нас зависит, мы злоупотребляем своей властью над ним. Оказавшись наконец по другую сторону «баррикады», мы даем волю накопившемуся недовольству;

– Поскольку нам так и не удалось избавиться от страха перед властным родителем, мы включаем механизмы защиты: либо вообще отказываемся нести ответственность за своего ребенка, либо, недовольные, что он «навязывает» нам эту ответственность, ведем себя по отношению к нему агрессивно.

Некоторые люди, сознавая подобный риск, предпочитают вовсе не иметь детей. Они опасаются, что не сумеют совладать с собой и будут жестоко с ними обращаться, а этого им совсем не хочется.

Ивонна не хотела становиться матерью. В детстве ее били и унижали, и она боялась, что воспроизведет ту же модель поведения в отношениях со своими детьми. Она сознавала, что рискует выплеснуть весь свой гнев на полностью зависимое от нее существо. Чтобы не отдаться во власть владевшей ею ненависти, она отказалась от материнства.

Другие родители боятся ущемления своих прав. Их страшит не вероятность насилия над беззащитным существом, а угроза ограничения их личной свободы: «Я не хочу нести ответственность за ребенка». Они утверждают, что им необходимо чувствовать себя свободными и «делать что заблагорассудится» – очевидно, потому, что им хочется нагнать упущенное время, или потому, что в детстве они наблюдали, как родители жертвовали собой ради них. Вообще, если в детстве вас к чему-либо слишком настойчиво принуждали, вы будете с подозрением относиться к любой перспективе брать на себя ответственность за других. Человек проецирует на своих детей то же ограничение свободы, какому он сам подвергался со стороны родителей.

Если мать постоянно повторяет детям, что она принесла себя им в жертву, и воспринимает рождение детей как что-то вроде тюремного заключения, вполне вероятно, что дети не захотят последовать ее примеру. На самом деле «тюремщиком» матери выступает вовсе не ребенок. Эту роль берет на себя иногда муж, а иногда и общество. Не дети помешали матери закончить учебу или сделать карьеру; это общество или семья не оказали ей нужной поддержки. Но, поскольку она находилась в зависимом положении, ей не приходило в голову оспорить это положение вещей. Она тоже предпочла убедить себя, что в крахе ее личных планов виноваты дети. Подобное убеждение крайне вредно влияет на взаимоотношения детей и родителей.

Разумеется, с рождением ребенка наш образ жизни претерпевает существенные изменения. Мы подчиняем свой распорядок дня его потребностям. Задача родителя – найти для себя в этих обстоятельствах ощущение свободы, потому что свобода рифмуется с любовью, а не с тюрьмой. Если родитель воспринимает ребенка как тюремщика, он не сможет испытывать к нему ничего, кроме злобы.

Каждый раз, когда у нас возникает чувство, что ребенок пытается захватить над нами власть, стоит задуматься: а что действительно ему нужно?

Случается, что мы становимся родителями, хотя этого не планировали. Иногда страхи потерять свободу улетучиваются сами собой, иногда – нет. Но для того чтобы ответственность не связывалась в нашем сознании ни с виной, ни с разочарованием, хорошо иметь рядом близкого человека. Иначе нам трудно сохранить любовь.

13. Нарушение личного пространства

Пятнадцатилетняя Надеж очень напугана. Она часто просыпается от страха по ночам. Она боится ходить по улицам и ездить в метро. Страх становится ее постоянным ощущением. Что с ней происходит? Как только нам удается в разговоре перейти на доверительный тон, Надеж с легкостью признается: «На самом деле больная не я, а моя мама!»

Ее мать, помешанная на безопасности, почти не выпускает ее из дома. Она контролирует каждый ее шаг, перезванивает, чтобы проверить, правда ли дочь пошла туда, куда говорила, роется в ее вещах. Под предлогом уборки она врывается в ее комнату, особенно если у Надеж в гостях друзья. Одним словом, не дает ей свободно вздохнуть, и Надеж это доводит до отчаяния. Но она не смеет прямо сказать матери, что о ней думает, и молча терпит вмешательство в свою личную жизнь.

Девочка понимает, что мать – глубоко несчастный человек. Ей так хочется сделать маме что-нибудь приятное. И она никогда с ней не спорит – только иногда тихонько ворчит про себя. Но злость и гнев постепенно копятся у нее в душе, потому что она не позволяет им вырваться наружу. Она держится, держится… А потом с ней случается паническая атака.

Все ее существование пронизано страхом, и никто, даже она сама, не понимает, что главный источник ее страхов – родная мать.

Каждый родитель стремится защищать своего ребенка; ему хочется убрать с его дороги все препоны и препятствия, избавить его от болезненных ошибок. Мы готовы болеть вместо него, страдать вместо него… Тем не менее большинство родителей позволяют детям преодолевать трудности, напрягаться и самостоятельно карабкаться вверх. Разумеется, они остаются рядом и помогают детям, но не пытаются делать все за них. Они дают им жить своей жизнью и с уважением относятся к их внутреннему миру.

Другим родителям это не удается или удается не вполне. Слишком сильна их привязанность к ребенку. Малышу больно? Им тоже больно. Все, что происходит с их ребенком, происходит и с ними тоже. Они стараются контролировать окружение ребенка, чтобы минимизировать любые риски. Им кажется, что они защищают ребенка, но на самом деле чрезмерный протекционизм делает его особенно уязвимым. «Если мама так меня охраняет, это означает, что сам я не способен позаботиться о своей безопасности. Но если мама думает, что я на это не способен, значит, я действительно беззащитен. Опять-таки, если мама меня охраняет, значит, мне и правда грозят опасности. Следовательно, мое сознание формируется с пониманием того, что окружающий мир и населяющие его люди – это источник угрозы. В сущности, единственный человек, с которым я могу общаться, не подвергаясь опасности, – это мама!»

Какого родителя не посещало желание прочитать дневник своей дочери, зайти в блог своего сына? Нам так хочется разузнать все их секреты. И кое-кто из нас не может побороть искушения. Если в детстве и юности к нам относились без уважения, нам трудно признать, что наш ребенок – отдельная личность, а не часть нашей личности.

Новорожденный младенец превращается в карапуза, потом – в симпатичного малыша, потом – в школьника, подростка. Наконец он взрослеет и покидает нас. Мы его кормили, купали, пеленали, одевали, причесывали… Мы все решали за него. Но наступает день, когда ребенок больше не нуждается в подобной заботе, и наше дело – отойти в сторону и выпустить его на свободу, как бы горько нам ни было.

Некоторые родители, лишенные внутренних барьеров, с легкостью проникают в личное пространство детей, даже не сознавая, что тем самым переходят некую границу. Для них никаких границ не существует. Они не желают их признавать. Им невыносима мысль, что их малыш вырастет и они его потеряют – потому что утратят над ним контроль. Обычно такое отношение к детям характерно для людей, плохо контролирующих свою собственную жизнь.

Родитель вторгается в личное пространство ребенка потому, что не имеет понятия о существовании границ. Границы его внутреннего мира были разрушены, когда он сам был ребенком. Он не видит в ребенке личность – именно потому, что в детстве никто не относился к нему как к личности.

Контроль за каждым шагом ребенка создает иллюзию того, что мы контролируем собственную жизнь. Мы стремимся подчинить ребенка своей власти, чтобы избавиться от чувства (часто бессознательного) собственной беспомощности.

Чем больше уважения к себе мы видели в детстве, тем естественнее для нас с уважением относиться к своим детям. Мы способны распознать свои побуждения вторгнуться на запрещенную территорию и вовремя их подавить. И наоборот, если в детстве мать вскрывала наши письма, читала дневник, без стука входила к нам в комнату и без конца повторяла, что делает это ради нашего блага, скорее всего, мы будем точно так же вести себя со своими детьми, потому что родителям удалось стереть из нашего сознания не только понятие границы, но и осознание ее необходимости.