Текст книги "Энциклопедический словарь (Х-Я)"

Щитовидная железа

Щитовидная железа, не имея выводных протоков – относится к ряду желез с внутренней секрецией т. е., химические продукты которых, необходимые для поддержания здорового состояния организма, не выводятся из них какими-нибудь выводными протоками, а поступают из них непосредственно в кровь и лимфу и разносятся ими по всему телу. Функция Щ. железы начала выясняться с тех пор как хирурги Реверден (1882) и Кохер (1883). заметили, что после полного удаления Щ. железы, как это производилось прежде, напр. при зобе (гипертрофия Щ. железы) или при злокачественных опухолях ее и т. д., наступает ряд болезненных припадков, оканчивающихся обыкновенно смертью. После полного удаления Щ. железы наблюдаются через некоторое время резкие изменения как физического, так и умственного состояния организма; благодаря нарушению правильного обмена веществ, и след. и всего питания организма, развивается особенная одутловатость, отечность покровов всего тела, в особенности лица, черты лица обезображиваются, развивается слизистое перерождение тканей – миксёдема, мышечная слабость все более и более прогрессирующая, различные нервные расстройства с одновременным развитием умственной тупости, весьма напоминающей состояние кретинизма. Всей этой картине расстройств дано название кахексии Strumipriva. С другой стороны, экспериментальные исследования физиолога Шиффа в 1859 и в 1884 гг., Альбертони, Тиццони, Роговича, Глея и др. на собаках, кошках и обезьянах показали, что полное удаление Щ. железы влечет за собою всегда смерть животных, при чем последние гибнут спустя несколько недель от различного рода нервных расстройств. Данные опытных исследований совпадают таким образом с наблюдением хирургов и Щ. железе должно быть приписано огромное значение в деле поддержания нормального обмена веществ и в особенности в центральной нервной системе. Природа этого влияния представляется, однако, еще далеко невыясненной и существует пока на счет этого только ряд более или менее вероятных гипотез. Шифф того мнения, что Щ. железа вырабатывает какое-то вещество, крайне важное для правильного питания, в особенности головного мозга и в особенности его нервных центров и доставляет это вещество путем внутренней секреции. т. е. прямо в кровь и лимфу и в пользу этого говорят, по-видимому. следующие факты, имеющие громадное практическое значение. Прививка Щ. железы в брюшную полость собакам, лишенным этой железы, как это делал Глей, вполне предохраняет собак от всех болезненных последствий двухсторонней полной тиреоидектомии (т. е. вырезывания Щ. железы) и собаки, без этого неминуемо обреченные на смерть, прекрасно выживают. Даже впрыскивание вытяжки Щ. железы облегчало тяжёлые припадки таких тиреоидектомированных собак и замедляло наступление роковой развязки. Эти-то факты и легли в основу практикуемого ныне лечения миксёдемы у людей впрыскиваниями вытяжки из Щ. железы, лечения, дающего до сих пор самые благотворные результаты. Приведенные экспериментальные данные допускают, однако, и другого рода объяснение; а именно, что значение Щ. железы не в том, чтобы вырабатывать какое-то вещество, необходимое для питания центральной нервной системы, а нейтрализовывать, разрушать и тем самым удалять из животной экономии какие-то вредные, неизвестные еще продукты жизненного обмена, какие-то токсины, которые накоплением своим в крови отравляют все тело и в особенности центральную нервную систему, и этого мнения придерживается Рогович (1886). И в пользу этого говорит следующие факты. Кровь, взятая от собак с удаленной Щ. железой в период развитая у них всех болезненных симптомов, будучи впрыснута животному с недавно произведенной тиреоидектомией, ускоряет у последнего наступление всех болезненных явлений, тогда как та же кровь, будучи введена нормальному животному, не вызывает на нем никаких вредных последствий благодаря тому, что Щ. железа нормальных животных нейтрализует вредные начала – токсины крови, взятой у больных животных (Рогович и Глей). Фано, кроме того, доказал, что расстройства, наступившие уже на животном с удаленной Щ. железой, могут быть ослаблены или даже совсем устранены, если сделать ему кровопускание и заменит его вредную кровь кровью нормального животного. Наконец, замечено (Лоланье и Мазуен), что и моча животных с удаленной Щ. железой приобретает все более и более ядовитый характер, по мере развития болезненных припадков. Эти последние факты говорят в пользу того, что животные с удаленной Щ. железой являются жертвами каких то токсинов, накопляющихся в теле в отсутствии Щ. железы. В заключение Ноткину удалось выделить из Щ. железы альбуминоид, названный им тиреопротеидом, который, будучи впрыснуть нормальным животным, вызывает у них картину болезненных припадков, свойственных животным с удаленной Щ. железой, т. е. кахексию Strumipriva. Но его мнению, вещество это и есть тот токсин, который развивается в теле животных с удаленной Щ. железой и нейтрализуется ею при нормальных условиях. Замечательно, что благотворное действие настоев Щ. железы на животных с удаленной Щ. железой сказывается не только при введении их под кожу или в вены, но и при введении их в пищеварительный канал, при чем экстракт этот может быть или в виде порошка, таблеток и т. д. Очевидно, что действующее начало Щ. железы обладает большой стойкостью, не разрушается под влиянием пищеварительных соков и, как показали опыты, даже под влиянием температуры кипения. На основании всех представленных здесь фактов Н. Введенский признает уже установленным, что в крови животных с удаленной Щ. железой действительно накопляются какие-то ядовитые, продукты и что болезненные явления у них идут параллельно с развитием и накоплением этих продуктов. Естественно было после всего этого стремление различных исследователей выделить из Щ. железы деятельное вещество, нейтрализующее токсин этой кахексии Strumiprivi и играющее, следовательно, роль как бы антитоксина или противоядия. Но только Бауману и Роосу удалось извлечь из Щ. железы искомое, повидимому, вещество, названное ими иодотирином или тироиодином; оно заключает 9,3 % йода в прочной связи с органическим ядром и в самой Щ. железе вещество это находится в связи с альбумином и отчасти с глобулином и лишь незначительная часть его находится свободной. Значение иодотирина выдвигается тем замечательным фактом, что вещество это при введении его в организм животных с вылущенной Щ. железой действует на них так же благотворно, как и сама свежая железа или приготовленные из ее целебные препараты. На собаках с вылущенной Щ. железой, пока давалось ежедневно 2 грм. иодотирина, не развивалось вовсе судорог; стоило прекратить на несколько дней прием этого вещества, как вновь появлялись судороги и т. д. Очень интересно было бы знать насколько деятельными в этом отношении представляются продажные препараты тиреоидина, которых не следует смешивать с иодотирином Баумана. Очень интересным является и следующее открытие Баумана: по его анализам, единственным органом животного тела, заключающим в себе йод, является Щ. железа и содержание йода в ней изменчиво сообразно с видом животных и различными условиями питания и даже обитаемой людьми местности. В местностях с сильно распространенным зобом и кретинизмом, в Щ. железе содержится мало йода и наоборот в местностях, свободных от этой болезни, в Щ. железе людей находят от 3 – 4 миллигр. йода. Очевидно, что эта зависимость обусловливается большим или меньшим содержанием йода в почве, а через это и в водах и растительных пищевых продуктах той или другой местности. Малое содержание йода или отсутствие его в почве есть одно из условий. способствующих развитию зоба и кретинизма. Содержание йода в Щ. железе колеблется также и с возрастом людей: в детском и юношеском возрасте – йода меньше, в взрослом больше, а в старческом опять убывает и железа перерождается. Таким образом одной из главных функций Щ. железы служит, по-видимому, способность ее скапливать в себе йод и образовывать сложное вещество – иодотирин, а может быть еще и другие йодосодержащие соединения, которым суждено играть значительную роль противоядия против накопляющихся, при жизненном обмене веществ, токсинов. Йод, следовательно, необходим для жизни высших организованных существ и должен быть поэтому включен в число биогенных элементов. Целебное действие Щ. железы является одним из наиболее блестящих доказательств действительности воздвигаемой и растущей со дня на день органотерапии. И. Тарханов.

Щука

Щука (Esox) – единственный род особого семейства щуковых (Esocidae) из группы отверстопузырных рыб (Physostomi), представители которого населяют пресные воды Европы, Азии и Америки. Наиболее общеизвестный представитель рода – обыкновенная Щ. Тело удлиненное, почти цилиндрическое, покрыто мелкой чешуей, которая покрывает и верхнюю часть жаберной крышки. Голова сплющенная с выступающей вперед нижней челюстью. Рот вооружен очень сильно развитыми зубами. Спинной плавник сильно отодвинут кзади и приходится над подхвостовым. Цвет спины черноватый, бока серые или серовато-зеленые с желтоватыми пятнами и полосками; брюхо белое, обыкновенно с серыми пятнышками; непарные плавники бурые с черными пятнышками, парные желто-красные. Цвет сильно варьирует в зависимости от возраста и местопребывания. В течение первого года молодые Щ. («щурята») более или менее темно-зеленого цвета, на 2-м году основной цвет становится более серым и выступают светлые пятна, которые на 3-м году желтеют; старые Щ. вообще темнее. В глухих иловатых озерах Щ. темнее, чем в имеющих песчаное дно. Щ. может достигать очень большой величины; Щ. весом в пуд не представляют ничего необыкновенного, в Каме и в глубоких ямах уральских рек попадаются изредка трехпудовые, в Онежском озере по Кесслеру даже четырехпудовые; самые же крупные водятся в северных реках; упоминают даже о Щ. в 5 пудов. В Западной Европе также известны многочисленные случаи ловли очень крупных Щ. Самая крупная Щ. была поймана в 1497 г. в озере близ Хейльбронна; она была пущена в это озеро 1230 г., как значилось на кольце, Фридрихом II Барбароссой; она была 19 футов длиною и весила 8 пд. 30 фн.; рисунок, скелет и кольцо ее сохраняются. Близ Москвы при чистке Царицынских прудов в конце XVIII в. была поймана трехаршинная Щ. с золотым кольцом на жаберной крышке, на котором было обозначено, что она посажена царем Борисом. Таким образом Щ. несомненно может жить несколько сотен лет. Самцы легче и тоньше самок; быстрота роста сильно изменяется в зависимости от условий питания. В среднем по Сабанееву годовалая Щ. у нас длиною 5 – 7 вершков, двухгодовалая 7 – 9. Область распространения Щ. обнимает всю Европу, кроме Пиренейского полуострова, часть Сибири и Туркестана. Щ. держится предпочтительно в водах с тихим течением, особенно в реках и проточных озерах, которых берега поросли травою и камышом. В общем Щ. не разборчивы и живет даже в солоноватых озерах. Самые крупные держатся на глубине, мелкие и средние предпочитают не глубокие травянистые места, где и подстерегают добычу. Щ. очень хищна и прожорлива и схватывает даже очень крупную добычу до утят и даже взрослых уток; главную пищу составляет рыба, но Щ. поедают даже водяных млекопитающих и птиц, лягушек и головастиков, иногда также червей, раков. Нередко Щ. глотают и крупных рыб того же вида. В течение части зимы Щ. не едят вовсе. Нерест в средней России происходит в марте, реже в начале или середине апреля, как на севере; в озерах нерест происходит позднее. В южной России Щ. нерестится уже в феврале. Раньше всего мечут икру молодые (трехлетние), позднее всего самые крупные. Нерестится Щ. небольшими стаями, а обыкновенно по три-четыре особи, из которых одна самка. Нередко между самцами происходят сильные драки. Икра мелкая, зеленовато-желтая, выметывается чаще всего на траву. По Сабанееву восьмифунтовая самка содержала 148 000 икринок; число икринок у старых больших самок гораздо больше. Развитие идет быстро и при температуре +8 – 10° Ц. молодь выходит недели в полторы, даже скорее; в первое время молодые Щ. кормятся беспозвоночными и лишь с июля начинают ловить молодь других рыб. Щ. истребляет громадное количество рыбы, но сама является важным объектом лова; кроме того, истребляя значительное количество мелких, а также слабых и больных рыб, Щ. способствуют более успешному росту остальных особей, почему небольших щук нарочно селят напр., в карповых прудах. Н. Книпович.

Щупальца

Щупальца – название, применяемое к весьма разнообразным придаткам различных животных (tentacula), а равно и в придаткам приротовых частей членистоногих (palpi), но в отличие от первых их называют также щупики (главным образом у насекомых). Ш. весьма распространены у кишечнополостных (кроме губок) и являются в форме простых, булавовидных, перистых и вообще ветвистых придатков, сидящих или кругом рта (адоральный венчик) или ближе к противоположному концу особи (аборальный венчик), напр. на краю диска медузоидных форм, на базальной части полипоидных. Щ. являются то полыми, то плотными и в последнем случае содержат осевой ряд энтодермических клеток. Число их различно. У гребневиков – два и притом они втягиваются в особые влагалища; у медузоидных форм может быть 4 или кратное 4 число, у подипоидных 6 или кратное 6 или 8 или наконец число является неопределенным и увеличивается с возрастом (гидроиды). Щ. являются органом хватания, осязания и в то же время снабжены в изобилии стрекательными клетками и, следовательно, являются органами нападения и защиты. Околоротовой венчик Щ. свойственен многим червеобразным (Vermidea), при чем Щ. могут сидеть на особых выступах или даже придатках (руках). Они сидят около рта, покрыты обыкновенно мерцательным эпителием и служат для того, чтобы подгонять добычу ко рту. Свойственны они или сидячим формам или ведущим неподвижный образ жизни, напр. зарывающимся в ил. У многощетинковых червей (Polychaeta) – встречаются Щ. на голове (парные и непарные). Щ. или щупики членистоногих могут сидеть на жвалах (paipus mandibularis ракообразных), на первой и второй паре максилл (paipus maxillaris), а так как 2 пара максилл образует у насекомых нижнюю губу, то они получают название губных (р. labialis). Щ. являются членистым придатком, играющим главным образом осязательную роль. В. Ш.

Эбеновое дерево

Эбеновое дерево (Diospyros Decalh.) – родовое название растений из сем. Ebenaсеае. Это – деревья или кустарники, большей частью с попеременными, редко почти с супротивными листьями и с пазушными соцветиями, иногда низведенными до одного цветка. Цветки двудомные, реже полигамные. Чашечка мягковолосистая, разрастающаяся после цветения, о 4 – 5 (3 – 7) лопастях. Венчик тарельчатый, трубчато-колокольчатый или кружковидный, снаружи более или менее шелковистоволосистый, о 4 – 5 – (3 – 7) лопастях. В мужском цветке 4 или много тычинок (чаще 16), с свободными или сросшимися нитями. В женском цветке 4 – 8 стаминодиев; пестик с конической или шарообразной завязью о 8 – 6 – 4 – 16 гнездах; плод – шарообразная или яйцевидная ягода. Всех видов рода насчитывается до 180, дико растущих в тропических и подтропических странах. Древесина многих видов, под именем Э. дерева идет на столярные изделия в торговле различают следующие сорта Э. дерева. I. Черное. Э. дерево; 1) из Lagos, Gabun, Olb-Calabar (из Камеруна) – доставляет D. Dendo; 2) занзибарское Э. дерево – древесина D. mespiliformis, растущего в тропической Африке; 3) мадагаскарское Э. дерево – древесина D. haplostylis и D. microrhonchus; 4) Э. дерево мауриция – D. tesselaria; 5) индийское Э. дерево, из Бомбея, Цейлона, Сиама – D. Рurpu, D. melanoxylon, D. silvatica, D. Ebenum, D. montana, D. ramiflora, D. Ebenaster, D. peregrina; 6) манильское Э. дерево – D. Ebenaster и D. philippensis; 7) Э. дерево – Acapulco и Cuernavaca – D. Ebenaster. II. Белое Э. дерево – древесина D. melanida и D. chrysophyllos, растущих на Маскаренских о-вах; – D. Malacapai, – на Филиппинских о-вах (отчасти), III. Жилистое Э. дерево, иначе коромандельское или каламандерское Э. дерево – древесина D. hirsuta; часто смешиваемый с этим сортом – камагукское и филиппинское Э. дерево – D. multiflora IV. Красное Э. дерево – древесина D. rubra, растущего на о-ве Мавриции. V. Зеленое Э. дешево – древесина D. chloroxylon, растущего в Передней Индии. Кроме того, под именем зеленого или коричневого Э. дерева в торговле встречается древесина Pecoma leucoxylon, растения из сем. Bignoniaceae, растущего в Вестиндии. Это – высокое дерево, с пальчатыми листьями и розовыми или белыми цветками, собранными в кисти. С. Р.

Эвглена

Эвглена (Euglena) – род семейства эвглен (Euglenina) подотряда эвгленовых (Englenoidina), отряда Flagellata или Autofiagellata, класса биченосцев или Mastigophora. Э. одноклеточные животные микроскопической величины (0,03 – 0,2мм.), встречаются как в пресных водах (по преимуществу в лужах, канавках, болотах и др. стоячих водах), так и в морях. Тело продолговатое, веретенообразное, или цилиндрическое или лентовидное, тупо срезанное на переднем и заостренное на заднем конце. Жгутик прикрепляется в углублении на переднем конце тела. Эктоплазма тонкая, у некоторых видов снабжена спирально расположенными утолщениями или полосками. Хроматофоров обыкновенно несколько (разнообразной формы) или один (лентовидный или разрезной); одно ядро; пиреноиды у немногих видов; на переднем конце тела глазок (stigma) и несколько сократительных вакуолей, открывающихся в резервуар с выводным каналом (рот и глотка по прежнему обозначению). Тело метаболично. Размножаются продольным делением; инцистируются легко. Различают ок. 12 видов, найденных во всех частях света. В. Ш.

Эвдаймонизм

Эвдаймонизм или эвдемонизм (от Eudaimonia – счастье) – этическое направление, полагающее своим принципом или целью жизни счастье. Греческое слово eudaimonia, подобно русскому «счастье», обозначает, во-первых, субъективное состояние удовлетворенности, во-вторых – объективный условия, так называемые внешние блага, вызывающие состояние удовлетворенности (здоровье, богатство etc.). Хотя оба элемента, субъективный и объективный, обыкновенно тесно связаны, однако возможно и полное их расхождение, т. е. человек может быть несчастным при наличности всех объективных данных, обусловливающих счастье, и наоборот. Второе хорошо иллюстрируется индийской сказкой о том, как искали, по приказанию царя, рубашку счастливого человека, и во всей империи счастливым оказался один нищий, рубашки не имевший. Сообразно различию указанных элементов счастья и виды Э. оказываются различными, смотря по моменту, которому придается решающее значение. Родовое понятие Э. распадается на два главных вида: гедонизма, усматривающего счастье в индивидуальном наслаждении, и утилитаризме усматривающего счастье в возможном благополучии большинства людей, причем центр тяжести естественно передвигается от индивидуума в социальную сферу и от субъективизма – в область объективных условий благополучия. Вся древнегреческая этика носит на себе характер более или менее эвдаймонистический, причем чистый гедонизм (киренаиков) постепенно заменяется «моралью расчета» и допускает, наряду с своей эгоистической основой, мотивы альтруистического характера. Так например, этика Платона и Аристотеля далеко отошла от эгоистического гедонизма Аристиппа; однако, основа этических воззрений обоих гениальных мыслителей остается эвдаймонистической. Платон (в «Филебе») и Аристотель в «Никомаховой этике» нисколько не сомневаются в том, что eudaimonia есть принцип этики, и расходятся с киренаиками лишь относительно средств достижения счастья. Оба мыслителя сознают слабость эгоизма, как основы морали: в изречении Платона, которое он охотно повторяет – «лучше терпеть несправедливость, чем быть несправедливым», – яснее всего чувствуется стремление к освобождению этики из оков эгоизма и Э. Христианская мораль представляет собой разрыв с античной, узко-национальной и индивидуальной нравственностью. Нравственность греков, сколько бы они не заблуждались относительно принципов её, может быть названа автономной, ибо понятие о счастье ставится в прямую зависимость от человеческого творчества; христианскую мораль следует назвать гетерономной в том смысле, что её этические нормы и понятия о счастье стоят в зависимости от религиозных представлений, данных Откровением и поэтому независимых от разума. Христианство изменило воззрение на формальную сторону этических норм и на их происхождение, но в содержании удержало эвдаймонистический момент, сделав его трансцендентным. Счастье, как цель, определяющая человеческую нравственность, достигается в ином мире, в котором нет разногласия между нравственным достоинством и его естественным результатом – счастьем. Но, сделав эвдаймонию трансцендентной, христианство, вместе с тем должно было признать негодность эгоистической и гедонистической морали в пределах мира явлений. Действительно, ежели нравственные нормы суть веления Бога, проистекающие из Его природы, то они должны иметь абсолютное значение и тем самым исключать принципы, с ними не согласимые. Таким образом, гедонизм и более утонченная его форма – «мораль расчета», взвешивающие и оценивающие различные виды наслаждения с точки зрения рассудка и пользы для индивида – оказались упраздненными. Универсальный характер христианства и социальная его тенденция сделали невозможным возвращение к Э. в форме индивидуальной, и попытки восстановления Э. по необходимости должны были принять форму утилитаризма, видящего цель жизни не в индивидуальном счастье, а в счастье возможно большего числа людей. Вся этика западноевропейских народов по своему содержанию остается христианской и в будущем нельзя предвидеть изменения этих принципов. Ницшеанство, отвергающее содержание христианской морали, не дает почвы для развития этических начал, ибо представляет собой чистейший натурализм, т. е. отрицание не только христианской нравственности , но и нравственности вообще. Современная этика, оставаясь по существу христианской, с ослаблением веры в догматику, а также в личное бессмертие, должна была устранить или ограничить эвдаймонистические элементы христианской морали, на которую указано выше. Сверх того, в этических учениях все более и более выступает на первый план социальный момент, отнюдь не противоречащий христианству. Если, таким образом, в содержании нравственного сознания человечества не произошло в течение почти 2-х тысяч лет существенных изменений, то нельзя того же сказать относительно формы. Обоснование этических требований естественно должно было стать иным, чисто рациональным, т. е. не зависимым от религиозных представлений. В этом отношении Канту принадлежит большая заслуга, не в том, что он пытался обосновать религию нравственностью, – дело , на наш взгляд, безнадежное, – а в том, что он оправдание этических требований искал вне сферы религиозной.

Э. Р.