Текст книги "Правдивая история о выдуманной личности"

Загадка вечности

Горит. Самый большой собор во всей Испании, а, возможно, и во всем мире… Горит. Дым медленно поднимается к залитому алым светом небу и пачкает его черной сажей.

Я вытащил трубку изо рта и стряхнул истлевший табак. Пытался отвлечь себя от столь печального зрелища. Бесполезно. Взгляд постоянно поднимался ко все еще полыхающему кресту на самой вершине собора. Удивительно. Он должен был упасть первым после начала пожара, а кажется, что он только-только занимается. Крест медленно тонет в алом море, я даже могу разглядеть, как сначала стопы, затем бедра, потом торс и, наконец, голова Спасителя исчезают в адском пламени.

Чертовы фанатики! Я думал, испанцы уже покончили со всей инквизицией, но кто же мог знать, что их варварские методы им полюбились? Подумать только! Они спалили Дом Господа ради того, чтобы убить бессмертных! И кто же поверит в такую чушь? Они всего лишь убрали неугодных им людей таким ужасным методом…

Я не выдержал и вынул из сумки крохотную табакерку из красного дерева, открыл ее и достал щепоть табаку. Закурил.

Выпустил дымное колечко и тяжело вздохнул, едва сдерживаясь, чтобы что-нибудь не уничтожить.

Проклятие! Всего на четверть часа я задержался, а в итоге… В итоге погибли невинные люди. Нет. Я отнюдь не задержался…

Я опоздал. Уверен, они все вместе пошли в этот собор. Уж слишком часто я видел их всех вместе. Что-то сближало этих странных чудаков. Что-то… чего мне не суждено понять.

Я продолжил курить, дожидаясь, пока последние языки пламени исчезнут в вечерних сумерках. Разумеется, я не жду, что кто-то из той пятерки спасется. Но они заслуживают достойных похорон, с отходной и отпущением грехов. Хотя нет. Не все из них достойны покаяния. Неужели мне придется хоронить и того омерзительного графа?

Я снова тяжело вздохнул. А ведь действительно придется. Петр же его любил. Странный старик. Все время ходил за ним, как привязанный, а смотрел как на идола или даже Бога… Неужели в мире все еще осталась такая рабская привязанность?

Смеркается. Свет от собора почти перестал исходить, и я медленно поднялся на ноги. Как бы то ни было, нужно побыстрее закончить с похоронами. Не люблю возиться с мертвыми, мне больше по душе живые.

Трубка погасла, и я спрятал ее в пиджак. Надо торопиться. Холодает.

Я быстро пошел к огромной дыре, зияющей в ближайшей ко мне стене. Я слышал, что Петр завалил проход и несколько часов сопротивлялся угарному газу и пикам испанцев. Удивительный старик! Никто и получаса не смог бы простоять против целого отряда пикинеров, а этот перебил почти всех.

Осторожно пролез через дыру и невольно остановился. Зрелище… поистине омерзительное. Я на секунду отвернулся, подумав, что меня сейчас вырвет.

Весь собор был залит кровью, то тут, то там виднелись разные отрезанные части тела пикинеров. Я собрался с духом и снова посмотрел на место бойни.

Десятки солдат лежали в разных частях собора, но больше всего трупов было в центре. Там же возвышается какое-то древко…

Я подошел поближе и снова отвернулся, в этот раз закрыв рукой рот.

Сомнений быть не может. Я везде узнаю это квадратное лицо со шрамом на щеке. Это Петр. С колом в сердце. Чудовища!

Пригвоздили его, словно боялись, что он снова поднимется! Да куда уж ему? Его одежда изорвана, огромное тело мужчины как будто собаками разодрано! Но он… все еще каким-то чудом сжимает в руке косу, с которой никогда не расставался. Видимо, оружие сломалось во время сражения, а концом древка Петра и прибили к камню собора.

Я снова потянулся за трубкой, но остановился. Не время. Сейчас надо закончить свою работу. Я взглянул на лицо Петра. Не самое красивое, должен признать. Широкий подбородок, большой нос, шрам на щеке, словно его плеткой хлестнуло, тонкие сухие губы… Все уже холодное и неподвижное. Лишь только глаза, эти странные изумрудные глаза как живые пристально и с какой-то потайной болью, вопрошающе смотрели на меня. Готов поклясться, что он еще жив, хотя это априори невозможно.

Я взглянул на кол. Нельзя его так хоронить. Нужно выдернуть. Я дотронулся до дерева… Но почти сразу отдернул руку. Не могу. Просто не могу.

Так, соберись, тряпка английская! Я снова взглянул на древко. И стыдливо отвел глаза. Неужели у всех остальных такие же колья? И мне придется вытаскивать их все? Кстати… А где остальные четверо?

Я огляделся. Странно. Не вижу ни конского хвоста графа Люциуса, ни золотистой шевелюры его брата Фернандеса. Да и графа Вэйланда с княжной Еленой что-то не видать… Куда они могли подеваться?

Плевать. Потом отыщу их, а сейчас мне надо вытащить кол из тела бедного Петра.

Я выдохнул, схватился обеими руками за дерево и…

Хвать!

– Боже праведный! – закричал я и свалился с ног.

Рука Петра… РУКА ТРУПА СХВАТИЛА МЕНЯ!!!

– Мессир… – тихо простонал… О Боже, только не говорите, что это был Петр! – прошу… вас… не трогайте…

О, конечно, Петр, не волнуйся, и не подумаю больше! Я поднялся на ноги, готовый уносить ноги от этого проклятого места, но рука покойника все еще сжимала мою дрожащую кисть.

– Подо… ждите… Мне… нужна помощь…

Помощь?! Да тебе экзорцист нужен, Петр! Я беспомощно открывал и закрывал рот, не зная, смогу ли вообще хоть что-то сказать лет через десять.

– Все… живы, – вдруг выдавил труп, – они все… еще живы… здесь… – рука Петра, наконец, отпустила мою кисть и ударилась об пол собора.

О чем он? Бредит, что ли? Да уж конечно, после смерти только этим и можно заниматься! А может, брежу я? Табак какой-то плохой попался, или дыма надышался?

– П… петр, – наконец простучал я зубами, – ч-что п-происходит? Ты… ты все еще жив? Но как? Где остальные? Зачем вы пошли в этот собор? Зачем на вас напали пикинеры? Господи, что вообще здесь произошло?

Петр слегка улыбнулся и медленно опустил веки, а затем так же не торопясь поднял их.

– Все… здесь… Прочти… Но… молю… мессир Леон… Не рас… рассказывайте о… о нас…

И труп затих. А труп ли он? Или же он все-таки жив? И где все остальные? Он сказал, что они все живы… Неужели он тянул время, чтобы его спутники сумели сбежать?

– П… прости… те… Петр… А где граф Вэйланд фон Ребель? Где ваша жена и где братья?

Труп снова разлепил веки. О Боже, к этому невозможно привыкнуть!

– Они… дома… И я… очень хочу… домой…

Я поджал губы. Мой взгляд все метался между колом и его зелеными глазами, бессмысленно созерцающими темное небо.

– Петр… Быть может, если я… вытащу эту деревяшку, ты сможешь?..

Петр сделал едва заметный поворот головой.

– Мессир… молю… прочи… тайте… Это… важнее…

На этот раз он уже точно лишился сил. Его веки больше не двигались, да и губы стали леденеть.

Я не выдержал и снова закурил. Да, не каждый день болтаешь с человеком, у которого кол в сердце. Подумать только, Петр и вправду бессмертный! Никогда бы не поверил, не увидев собственными глазами и самолично не поговорив с трупом.

Я бросил взгляд на остальных покойников. Никто больше признаков жизни не подавал. Полагаю, бессмертными были только Петр и остальная компания.

Я посмотрел на темнеющее небо. Сколько он уже живет? Сотню лет? Тысячу? Теперь становится понятно, откуда взялась такая привязанность к графу Вэйланду. Он ведь наверняка коротал свою вечность с ним.

Вечность… Что за громкое слово? Несет в себе столько обещаний и надежд, а затем так безжалостно дарит боль и отчаяние… Ведь лишь прожив вечность, человек способен узреть все пороки, все самые грязные и низкие желания человечества. И, напротив, за столько лет можно научиться дружбе, преданности и любви, ведь человек не способен понять этих столь удивительных явлений за свой короткий век… За вечность можно повидать сотню битв и войн, перенести все болезни на этом свете, прочувствовать самый страшный голод и даже перестать бояться Смерти. Он ведь и вправду ее ждет. Уже столько веков он надеется ее увидеть…

Бессмертные не принадлежат времени. Люди, с которыми он был хоть как-то связан, обязательно покинут его, дома разрушатся, государства падут. Быть может, даже само Небо было для него когда-то другим… Когда-то очень давно.

Я докурил и поднялся. Мой взгляд невольно упал на пол. Под рукой Петра я заметил какие-то черные закорючки. Сдвинув ладонь, я смог разглядеть их получше.

Буквы! Перед смертью Петр сумел что-то написать. Глаза пробежались по полу. Да тут целый дневник бессмертного! Я прошел вдоль стен собора и, наконец, сумел отыскать начало записей. Проклятие, ничего не видно! А, у меня же свечи есть! Я их забыл сегодня вытащить из сумки. Хорошие черные неосвященные свечи, которые я специально покупал на уходящей луне. Я невольно улыбнулся. Вот и пригодился товар, не зря весь день носил их с собой. Я зажег одну, поставил на пол рядом с началом повествования и принялся читать…

Пролог. На коленях перед трупом

Он как-то грустно улыбнулся и медленно открыл глаза. Две слепящие молнии его глаз сверкнули с новой силой, но лишь на короткое мгновение. Его губы дрогнули, и он тихо прошептал:

– Я… умираю… Помоги… ей!

– О чем вы? Монсеньор, как вы можете так говорить? Вы бредите, я же ваш… Ведь именно она!..

Граф усмехнулся, но в следующее мгновение закашлялся. Из его рта хлынула та самая кровь, которую я когда-то уже видел.

– А ведь… – снова начал он, откашлявшившись, – если п-подумать… Ты был для меня в… первую очередь…

Нет! Он не посмеет этого сказать! Ведь я… Ведь он… Он…

– Монсеньор, не говорите! Я… Я убью ее и исцелю вас!

– Не с-смей!.. – сквозь разрывающий душу кашель, прохрипел граф, а затем он, собрав в себе все остатки сил, продолжил: – Помнишь, что ты должен сделать, П-петр?

Я… Нет, этого не случится! Я не позволю ему…

– М-монсеньор… Нет… Нет! Не будет этого! Не будет! Я… Я спасу вас, я все…

– Петр! – крикнул граф и зашелся в отчаянном приступе кашля. В приступе, который доказывал, что он не при смерти, а что еще жив! Не дам я вам упокоиться! Вы… Ты будешь жить! Ты обязан!

– Ты… не поймешь! Это… Ее… Любовь ко…

И ты осекся… Впервые в жизни, ты не закончил мысль. Впервые в этой долгой изнурительной жизни тебе не хватило воздуха для того, чтобы сказать это банальное, но столь важное для меня слово… Твои вечно яркие серебристые молнии в глазах напоследок вспыхнули и потухли в омуте тьмы… Твои веки медленно опустились, и последний вздох вырвался как-то небрежно, как-то слишком… по-человечески… Монсеньор… Мой… друг… Прости меня. Это я должен был тебя остановить! Это я виноват, что ты умер! Это я! Я во всем виноват!

      Любовь?! Какая к дьяволу любовь, если ты лежишь прямо передо мной с кинжалом в спине? Как ты мог так просто взять и бросить меня?! Ведь я столько всего ради тебя сделал, ведь именно ты заставил меня жить дальше и вытянул с того света! Почему? Почему ты меня не послушал и организовал эту глупую войну против смертных? Почему все так обернулось?

      Я не смог удержаться и упал на колени перед трупом… Перед своим господином и другом… Мои глаза наполнились слезами, и несколько тяжелых черных капель упали на тело Вэйда. Рядом кто-то всхлипнул. Я обернулся и увидел женщину. Ту самую женщину, из-за которой…

      Не прощу!

Кровь вскипела во мне, и ярость, смешанная с чистой ненавистью, захлестнули меня, заставляя забыться и действовать, опираясь лишь на чувства боли и желания хоть как-то восполнить столь большую дыру в моем проклятом сердце. Я медленно встал и также не спеша подошел к женщине. Та не обращала на меня внимания. Ее взгляд был прикован к телу Вэйда. Взгляд, исполненный невыносимой болью и одиночеством. Я не выдержал:

– Да как ты смеешь так смотреть на него? – крикнул я и схватил женщину за горло.

      Та хрипло вскрикнула и только сейчас соизволила посмотреть на меня.

– Как ты посмела? Как ты посмела предать его чувства? Как у тебя наглости хватило предать его? Ведь мы… Ведь ты же… – слов у меня не хватало, поэтому я зарычал и начал сдавливать ее горло.

      Да, мне хотелось ее убить. Мне хотелось, чтобы ее остекленевшие глаза отражали ненависть и страх. Мне хотелось, чтобы она почувствовала тоже, что и я! Я хотел передать ей всю свою боль, обиду и одиночество.

Прикосновение…

Она нежно провела ладонью по моей руке и печально посмотрела в мои глаза. А затем тихо, одними губами, прошептала:

– Я чувствую то же, что и ты…

И только сейчас я понял, что все это время не переставал плакать. Тягучие отвратительно-грязные слезы медленно срывались с моего подбородка и падали на залитый кровью моего друга пол. Я… Я не смог ее задушить. Я медленно отпустил ее горло и рухнул перед ней на колени. Но затем мне пришла в голову мысль. Такая банальная и простая мысль. Я попытался ее отогнать, попытался воззвать к своему рассудку, но впервые в жизни чувства помешали мне мыслить здраво.

Я опустил голову, а затем услышал легкий смешок. Затем еще один и еще… Смех стал нарастать, и вскоре он превратился в безудержный и совершенно безумный хохот. И только спустя какое-то время я понял, что смеялся я…

– Забавно получается, – начал, отсмеявшись, – теперь, когда моего господина нет, я обречен. Все, кого я любил, убиты и сожжены! Люциус, Фернандес, Елена… и даже Вэйланд… Все вернулись в свое время, все смогли освободиться от этого проклятия Эликсира… и только я, последний из бессмертных, я, самый жалкий из всех слуг, что увидел мир, остался жив! Жив! Но вот я стою на коленях, безоружен и не способен убить даже того, кого хотел бы убить больше всего на свете… Так чего ждать? – Я снова начал смеяться. – Убей меня! Убей меня так же, как и его! Отправь меня туда же, куда и его! Я в любом случае умру, ведь я исчадье тьмы, я не человек! Так…

– Убей меня! – в один голос сказали мы с ней.

      Я опешил. Что… Что она сказала? Она хочет, чтобы я ее убил? Я снова поднял голову и посмотрел на нее. Ее глаза отражали решимость. Она не шутила о своей смерти…

– Убей меня. Пожалуйста, – тихо прошептала она.

– Ты… – недоуменно начал я.

– Любишь его так же, как и я, – закончила она.

      Что? Она любит его? Как же так? Зачем тогда она…

      «Тебе не понять…» – раздались в голове прощальные слова Вэйда…

      И я осознал. Она хочет умереть? Отправиться к Вэйланду, чтобы и там мучать его бедную душу? Как бы не так! Я не позволю ей умереть! Я заставлю ее пожалеть о том, что она совершила!

– Я не убью тебя, – тихо произнес я, вставая с колен. – Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделала.

      Да, все именно так. Она не должна увидеть Вэйда еще раз. Я защищу своего господина, своего друга от этой безумной! Она пожалеет о том, что не убила меня!

Внезапно я заметил странную улыбку, промелькнувшую на ее лице. Такая незаметная, мимолетная, но такая же безумная… Неужели такая же была и у меня?

– А знаешь, я тоже не смогу тебя простить за то, что ты сделал, – произнесла Дочь Волка и тоже поднялась. – За твое предательство ты будешь наказан вечным одиночеством.

      Я изумленно посмотрел на нее, а женщина быстро обошла меня и, не оборачиваясь, добавила:

– Я лично прослежу, чтобы ты страдал до скончания времен! – А затем она также быстро покинула собор.

Откуда? Откуда она узнала, что я предал Вэйда, дабы защитить его? Нет. Нет, она лжет! Я не предавал своего господина! Я ведь понимал, что этим все закончится, поэтому и пытался защитить Вэйда от этой женщины. Я лишь хотел, чтобы он жил!

Жил? А разве он получал удовольствие от своей жизни? Разве он радовался каждому дню, как делал это раньше? Неужели, это я заставлял его жить? Неужели я заставлял его жить ради себя? Нет… Нет, это не так! Ведь тогда в Иерусалиме именно он заставил меня жить вечно! Он, а не я! Я не… я не виноват! Но в последние годы… Он так часто говорил о бессмертии, о муках, даруемых вечностью…

Неужели он… и вправду ждал смерти? А я… так глупо полагал, что он рад жить, а на самом деле я просто не хотел, чтобы он оставлял меня одного! Я никогда не спрашивал, хочет ли он жить, потому что был полностью уверен в ответе и только сейчас я понял, что ошибался… И эта ошибка причиняла моему господину такую боль и страдания, что он не смог стерпеть ее и, может быть, именно поэтому сблизился с ней? Нет! Не может такого быть! Не мог он предвидеть свою собственную смерть, ведь он был ослеплен этой вечной любовью…

Я еще долго стоял и смотрел куда-то в пустоту, пытаясь сконцентрироваться, но тщетно. Мои мысли постоянно возвращались к ее словам. Не знаю, сколько времени прошло, может час, а может, и год. Когда я смог наконец-то сдвинуться с места, я обернулся, чтобы взглянуть на монсеньора, но его уже не было. Лишь черный пепел был на месте, где еще недавно лежал Вэйд… Неужели история моего друга также превратится в пепел и развеется ветром, как и его тело?

      Нет. Я не дам ему совсем исчезнуть! Пока во мне живут воспоминания, он будет жить, хочет он этого или нет! Дьявол, я опять заставляю его делать то, что хочется мне. Не по правилам это…

Я не смог сдержать улыбки.

Плевать. Я заставлю его снова ожить, но теперь ради себя! И я, вассал, запечатаю своего господина в книге, написанной по моим воспоминаниям. Благодаря мне, все узнают настоящего Вэйда! Пусть весь мир узнает о Вэйланде фон Ребель де Вермандуа, последнем графе из древнейшего французского рода.

Да, теперь я чувствую, как по моим венам снова побежала кровь. Я ощущаю ее кипение от предвкушения и, думаю, нет, теперь я точно уверен, что это и есть мое предназначение в этой бесконечно долгой и совершенно никчемной жизни!

Я огляделся в поисках бумаги или хоть какого-то ее аналога, но так ничего и не нашел. Саранча на поля, мало мне было жизненных испытаний, так еще и нужно найти то, чего нет! Ведь из-за того, что мы проиграли, я не могу выходить из этого собора. Собор… Вот оно! Вот то самое место, которое и запечатлит жизнь моего господина. Это будет и новая месть Богу, который посмел забыть одного человека, своего верного раба! Я снова заставлю его вспомнить, и пусть это будет стоить мне жизни, а Бог покарает меня, хотя… Чем Всевышний сможет меня удивить? Может ли вообще быть хуже, чем сейчас? Значит, у меня нет выбора.

Я снова огляделся в поисках хоть какого-то пишущего средства.

Взрыв!

Осколки стекла, обломки опоры и каменной плиты взлетели в воздух и снова обрушились на землю, образуя небольшую дыру в стене моего убежища. Из расщелины послышались чьи-то угрожающие крики и радостные восклицания… Мои губы тронула легкая улыбка. Навевает воспоминания… С тех самых пор как я именуюсь Петром Пустынником, я не раз уничтожал Дома Господа. Арлетте бы не понравилось…

Я поджал губы и оглядел остатки подпорок на стене, а затем вытащил косу из-за спины.

Удар!

Несущая балка треснула и обрушилась, увлекая за собою всю стену. В итоге «дыра» была завалена. Я оглядел стены и понял, что сама конструкция сможет выдержать еще пару-тройку часов, а затем обвалиться, похоронив меня под ней. Что ж… Я опустил глаза и наткнулся взглядом на маленький тлеющий уголек. Видимо, от взрыва снаружи что-то загорелось. Забавно, и что же быстрее произойдет? Я умру под обломками или же от угарного газа, а может, эти вандалы ворвутся и подарят мне вечный покой? В любом случае моя жизнь сократилась до нескольких часов… Я поднял уголек и, опустившись на колени, написал:

«Приветствую, убийцы и грешники! Вряд ли я смогу увидеть ваши прекрасные искореженные от гнева и ненависти лица, но, надеюсь, вы это прочтете. В моем распоряжении осталось несколько часов, дабы поведать вам о столь многом, поэтому, я, пожалуй, начну свое повествование. Забавно. Так мало времени… Всего несколько часов, чтобы описать целую вечность…

Эта история о человеке, которого все признают несуществующим. О «выдуманной» личности, прожившей придуманную жизнь… О человеке, приручившем Вечность и победившем саму Смерть!..»

Глава 1. О выборе, поменявшем ход истории

956 лет назад…

1062 год от Рождества Христова.

Амьен. Франция.

Саранча на поля, не нравится мне это утро! Вот хоть считайте меня неверным, но это воскресное утро проклято, уж не знаю почему. Мое предчувствие, предчувствие двенадцатилетнего парня, еще ни разу не обмануло, и если оно твердит, что сегодня нельзя выходить даже на воскресную мессу, я не пойду… Так бы я хотел сказать, если бы не моя сестра. Я усмехнулся. Конечно, моя вера в Иисуса тверда и непреклонна, но по сравнению с ее набожностью, я неверующий. Да и к тому же, сегодня Пасха! Сестра очень хочет пойти в церковь, послушать проповеди, но без меня она этого сделать не сможет, ведь…

– Братик, ты сегодня планируешь вставать?

Я вздрогнул и повернул голову. В дверном проеме стояла девочка лет семи на вид с прекрасными, но необычного цвета первого выпавшего снега волосами, приятными, немного скругленными чертами лица, маленьким носиком и большими ярко-зелеными глазами. Это моя младшая сестра Арлéтта.

– Христос воскрес, братец! – весело прощебетала Áрли.

– Воистину, – ухмыльнувшись, коротко бросил я и встал с постели.

– Почему ты все еще в постели? – подражая тону матушки, спросила Арли и надула губки.

– Арли, Смерть Господня, куда ты торопишься? Ведь еще только светает, а в церковь лишь при сумерках надо идти.

– Я знаю, но… – сестра неожиданно замялась и, тряхнув белоснежной головкой, снова весело заулыбалась. – Но ведь мне нужно узнать, купил ли ты свечку для храма?

Саранча на поля, а я забыл… Но ведь не признаваться же Арли, что я забыл такую важную мелочь!

– А ты сомневаешься в своем брате?

– Нет, но…

– Петр, дьявольское отродье, где ты научился так долго спать? – раздался резкий повелительный голос из окна.

Арлетта вздрогнула и перекрестилась, а я мысленно выдохнул и поднялся на локтях, чтобы увидеть лицо зовущего. Конечно, это мог быть только он. Высокий, немного худощавый парень, одетый в белоснежную камизу¹ с поверх накинутым черным, как смоль, коттом². У него были черные, цвета вороньего крыла волосы чуть выше плеч, резкие черты лица, ястребиный нос и всегда пронизывающий и такой холодный серебряный взгляд… Он стоял в золотистом поле пшеницы, скрестив руки на груди и недовольно глядя на меня.

– Монсеньор, простите мою медлительность! Я сейчас же отправляюсь к вам!

И, взглянув на свою сестренку, развел руками, мол, надо, а затем прямо с кровати выпрыгнул в окно и помчался к монсеньору, графу Вэйланду фон Ребéль. Точнее, бывшему графу. Его семья лишилась титула и земель из-за мятежа, устроенного семьей Ребелей против короля Генриха I, когда Вэйд был еще совсем маленьким.

– Bastardo³, как же долго ты спал! Ты заставил меня ждать! – довольно и почти величественно произнес Вэйд. Он подал мне руку для поцелуя. Я опустился на одно колено и поцеловал его перстень с прекрасным голубым камнем. На камне была высечена летучая мышь, которая расправила крылья и скалила свои маленькие клыки. Герб графов Ребелей.

– Куда отправимся, монсеньор? – снова выпрямившись, осведомился я.

– В город, на торговую площадь. Там у меня есть одно важное дело.

– Осмелюсь спросить, какое?

– Важное, – отрезал Вэйланд, а затем развернулся на каблуках и двинулся прочь от моего маленького с немного покосившейся крышей дома. А в окно за нами наблюдали два ярких изумруда… Я последовал за своим господином.

– Неужели твоя младшая сестренка тебе не доверяет? – вдруг спросил Вэйд, когда мы отошли от нашего дома.

– Почему вы так решили?

– Проклятие, зачем же Арли так долго и пристально на тебя смотрит, если она тебе доверяет?

Я улыбнулся.

– Она слишком хорошо меня знает, и она единственная, кто всегда может определить, когда я лгу.

– Ты врешь, – заметил Вэйланд.

Я улыбнулся и поправил:

– Разумеется, и вы тоже всегда можете распознать мою ложь.

Вэйланд ничего не ответил, только закинул руки за голову и продолжил идти по направлению к городу.

Спустя некоторое время мы уже подходили к воротам Амьена. Ах, Амьен… Маленький пограничный городок, который… так дорог мне. Город состоит всего из трех улиц, церкви, десятка домов, торговой площади и, само собой, форта. Каменные стены построили еще в прошлом веке, хотя на нас еще никто не нападал. В центре торговой площади находился большой колодец, к которому мы и подошли. Отовсюду доносились крики прохожих, скрип колес телег, груженных камнем, сыром, пшеницей и мешками с мукой, но все это меркло рядом с громкой руганью торговцев. Какая-то бабка трясла перед носом прохожего ощипанным, но уж больно тощим цыпленком, а под лавкой я приметил воришку примерно моего возраста, быстро спрятавшего под лохмотьями сыр с прилавка. Бедный, может, ему стоит дать кусочек…

– Пошел прочь, мелкий оборванец! – крикнул кто-то совсем рядом. Я обернулся и…

– Монсеньор, осторожней! – я дернул господина назад и тот не устояв, упал в грязную лужу.

Всадник поднял коня на дыбы, чтобы остановится, а затем, обернувшись, крикнул:

– Щенок, что ты под копыта лезешь? Жить надоело?

– Это ты смотри куда коня направляешь, bastardo! – монсеньор был необычайно зол. Он бросил на меня испепеляющий взгляд, но ничего не сказал и самостоятельно поднялся.

– Что-о? – вскипел всадник и замахнулся, чтобы хлестнуть Вэйда кнутом!

Монсеньор, осторожнее!

Удар!

Хлыст прошел по моим рукам, выставленным для защиты лица. Боль шипяще разлилась по ладоням, заставляя судорожно дернуться. Я мельком взглянул на свои руки. Бил со всей силы, останутся синяки.

      Тут к нам подъехал другой всадник и со смехом произнес.

– Что, Адемар, с оборванцем что-то не поделил?

– Замолчите, барон, чума тебя забери!

– Ой ли! Ты посмотри-ка, на кого ты наехал! – пропустив мимо ушей слова другого дворянина и заметив нас, сказал барон. – Как же, как же! Ах, какое громкое дело было! Вся Франция собралась тогда в Париже! Бедная Жанна, а ведь она была прелестной женщиной! Я даже хотел предложить ей свои услуги, конечно, до того, как она стала мятежницей. Ведь я прав, бывший маленький граф.

Барон издевательски подчеркнул слово «бывший», словно показывая место Вэйда! Да как он посмел оскорблять моего господина и уж тем более говорить о покойной матушке монсеньора в таком тоне?! Он за это ответит!

– Мессиры, неужели унижать дворянство уже стало правилом этикета? Какая прелесть! Значит я, простой крестьянин, теперь могу высказать вам, барон фон Штельмон, про ваши усы все, что думаю?

      Дворянин был настолько сильно возмущен и потрясен такой дерзостью, что не смог ничего сказать в ответ. Я краем глаза заметил, как Вэйд, который впервые узрел такую «смелость» с моей стороны, удивленно посмотрел на меня. Но что-то еще сверкнуло в его серебристых глазах… Словно две яркие молнии сверкнули в чистом небе.

– Ты смотри-ка, как затявкал другой щенок! Похоже, его никто не обучал манерам! – немного отойдя от удивления, сказал барон, а затем его лицо потемнело. – Такие, как ты, обычно сгнивают в тюрьме.

      И только сейчас я понял всю безрассудность моих поступков. Саранча на поля, неужели из-за этой маленькой царапины я смог так быстро потерять самоконтроль? Какой позор! Какое бесстыдство! Я опозорил монсеньора! Я сделал движение, чтобы склониться, но тут меня схватили за плечо и принудительно распрямили.

– Какое право вы имеете осуждать моего слугу? Порицать и наказывать его имею право только я, его сеньор.

Дворяне переглянулись и рассмеялись в голос.

– Ты? Сеньор? Да не смеши меня! У отбросов не может быть слуг! – сквозь смех, прошептал Адемар.

– Тише, шевалье, – вытирая глаза от набегающих слез, сказал барон, – не разговаривай с отребьем. А то я уже действительно начинаю верить, что ты воспринимаешь его всерьез.

      Вэйланд сжал кулаки.

– А впрочем, – неожиданно продолжил барон с какой-то очень нехорошей улыбкой на устах, – если подумать… Этот щенок, – он указал на меня кнутом, – осмелился нагрубить дворянину. Насколько я помню, по указу его величества Филиппа I, у крестьян нет права ни повышать голос в присутствии дворян, ни, тем более, оскорблять их. А знаешь, что бывает, когда нарушают приказы короля?

Я поджал губы и вцепился ногтями в руку, пытаясь сдержать дрожь, охватывающую тело.

– За наказанием дело не станет, – твердо произнес Вэйланд, – а вам не следует влезать в наши дела, мессиры. Хорошего вам дня.

– Постой, – преградил ему дорогу шевалье, – а ты не думаешь, бывший дворянин, что слишком нагло говоришь с нами?

– Пахнет подсудным делом, граф, – мягко вымолвил барон.

Монсеньор косо посмотрел на него.

– И чего вы хотите?

– Мы? – шевалье снова рассмеялся, – нам от тебя не надо ровным счетом ничего. Разве что…

– Ты должен извиниться, – перебил его барон фон Штельмон.

– И отдать своего слугу, – поспешно вставил Адемар.

– Что вы хотите сделать с Петром?

– Так его имя Петр… Отлично. Прямо как у одного из апостолов. А известно ли тебе, где он провел семь лет своей жизни?

Я коротко выдохнул. Конечно, кто же не знает? В тюрьме в Иерусалиме.

– Вы не сделаете этого, – твердо заявил Вэйланд.

– Тогда вы оба отправитесь под суд.

– Но поскольку сегодня праздник, мы готовы пойти на уступки. Недавно мне сообщили, что юный король Филипп I приказал доставлять всех преступников к нему, дабы лично вести расследование.

Вэйд смотрел на баронов как громом пораженный, и я догадываюсь, о чем он думает. Он считает, что это невероятная удача посетила его, но на самом деле все не так… Я почувствовал, как холодный пот струями стекал с моего лица, а руки перестали меня слушаться и задрожали.

– Стража прибудет через три дня. Будьте готовы, – сказал шевалье и тронул поводья. Барон последовал его примеру.

Я не смог более стоять на ногах и медленно опустился на каменную мостовую.

– Петр, демоново отродье, и что ты расселся? Из-за этих паршивых прихвостней короля мы сильно задержались, а у меня…

– Все кончено, – тихо и как-то слишком равнодушно проговорил я.

– Что кончено, Петр? Все только начинается! – радостно произнес Вэйланд и, развернувшись на каблуках, двинулся к центру площади.

      Я встал и медленно пошел за своим господином.

– Только представь! Париж! Королевский дворец! Мы наконец-то сможем проявить себя!

– Если только в тюрьме не сгнием.

– О чем ты? Ты и вправду веришь, что за это маленькое словечко тебя в тюрьму засадят? Прекрати так говорить.

– Но монсеньор, это ведь правда! – вскричал я, все-таки не выдержав. – Я нарушил королевский указ, и теперь моя жизнь обречена на большой тюремный срок из-за… какой-то… – Я едва сдерживался, чтобы не заплакать.

Вэйланд остановился. Потом медленно повернулся и посмотрел мне в глаза.

Удар!

Я упал в ту же грязную лужу, в которой недавно испачкался монсеньор. По щеке осторожно стекла капелька крови.

– Прекрати жалеть себя, дьявольское отродье, – повелительно произнес Вэйланд. – После судебного процесса, который пройдет, конечно, удачно, мы останемся в Париже и поступим на королевскую службу. Я ясно выразился?