Текст книги "Корона из шипов"

10
Четверо

Изображения на витражах двоились, преломляясь на бронзовых телах, которые держали каменный купол над алтарем. Блики завораживающе покачивались от падающего света. Было трудно разглядеть в их скольжении какую-либо черту сопротивления или смирения перед этим порабощением. Тяжело было понять, связаны ли они обязательствами, как она, или охотно соглашаются с волей их господина. Что же тогда темнота? Их собственная воля?

Нет. Она хотела того же, что и свет, – создавать красоту. Быть частью этого великолепия, этого природного калейдоскопа. Ей нужен был свет, как и бликам, чтобы сиять так же ярко, как и все в ее семье.

Свет подавляет тьму. Он стирает ее. Отталкивает. Оттесняет на задворки. Топит. Убивает. Потому что тьма вне порядка вещей. В ней живут страхи, кошмары, плохие намерения, дикость…

Она отвернулась, устав от игры бликов. Ее взгляд привлекла статуя, облаченная в тунику и глубокий капюшон. Келани поражала фактура камня. Лицо статуи выглядело ясно, но не передавало ровным счетом ничего. Черты были невыразительны, словно утаивали что-то сокровенное. Точно такое же, как у трех других статуй. Видимо, скульптор очень дотошно вырезал каждый мускул, желая избежать зарождения дыхания жизни в нем. Лицо слеплено с орлиным и плоским носом, чтобы никто из людей не смог отождествить себя с ним и почувствовать неуловимое превосходство над другими.

Да и вообще, маловероятно, что кто-то был, близок к Четверке настолько, чтобы запомнить каждую морщинку или родинку на их лицах. Тем не менее некоторые утверждали, что им посчастливилось увидеть этих существ в какой-то трагический момент своей жизни, а кому-то они являлись в предрекающих чудо снах. Многие смертные непрестанно спорили об их внешности. Несмотря на всевозможные предположения, Четверка была чем-то большим, не просто человеческими существами. Они не были мужчинами или женщинами, они были другими. Более невероятными, сильными, соблазнительными. Словно принадлежали к третьему полу, к которому никто другой не мог себя отнести. Вот почему каменные одеяния скрывали те части их тел, которые могли дать хоть какой-то намек на разгадку.

Однако не все разделяли мнение рода К. Были те, кто считал, что не существовало никакого третьего пола и Четверо были мужчинами. Хотя и этот вариант польстил бы Кенту Кевалайну. Другие верили в двух мужчин и двух женщин. Самые отчаянные говорили о Восьми, заявляя, что слово «божество» подразумевало союз мужчины и женщины.

Келани никогда раньше не задумывалась о том, кем на самом деле могли быть прародители всего сущего, какой пол имели Флора, Чада, Уинер или Колен, или даже о том, относятся ли эти имена к одному человеку или паре. Их безупречный постамент никогда не привлекал ее внимания так сильно, как в этот момент. К. не были слишком религиозными, но они уважали Четверку, как и все Имена, и имели маленькую часовню во дворце для поклонения. Другие рода не утруждали себя возведением храмов.

Лереса блуждала, погруженная в свои мысли. Ноги сами привели ее в этот пустынный уголок, подальше от снисходительных взглядов, что преследовали ее с утра до ночи. В поисках тишины, которая ничего не значила бы и не давила на нее так, как тишина, заполнявшая спальню, пока горничные одевали ее и расчесывали ее волосы в удушающем молчании.

Шпильки, державшие пучок волос, вонзались в плоть. Жесткая новая униформа не давала ей расслабиться ни на секунду. Тревожно поглаживая бедро, она ощущала подушечками пальцев грубую ткань вместо шелка. Лереса чувствовала себя странно, надевая эти обтягивающие штаны, из-за которых кровь будто переставала течь по скованным икрам. Ткань плотно обтягивала ноги, как вторая кожа. Она слишком явно подчеркивала каждый сантиметр, демонстрируя точное положение коленных чашечек и стройных икр. Оставляла в поле зрения каждый изгиб, каждую дрожь, каждую слабость.

Что Келани делала в часовне? Почему она выбрала это место? Она не верила, что Четверка могла выслушать ее, не говоря уж о том, чтобы помочь. Почему они должны внять ей, если она гораздо меньше верит в богов и Арену, чем другие бойцы?

Не важно, как близко она сидела к ним, они не переставали быть лишь каменными изваяниями. Даже самые отчаявшиеся из Кевалайнов никогда бы ни стали падать на колени перед бездушной статуей и просить ее о чем-либо.

Дверь в часовню приоткрылась. Келани вздрогнула, но не обернулась, застыв на месте, глядя прямо перед собой. Послышался звук шагов, но вскоре смолк где-то поодаль. Боковым зрением она увидела цвет формы стражи.

– Лереса Келани, – провозгласил слуга.

– Солдат, – обернулась она.

Охранник пристально наблюдал за ней. Она догадалась о причине этого прожигающего взгляда, но замерла, не выражая никаких чувств.

– Это последнее место, где я предполагал найти вас, – проговорил он через мгновение.

– И все же я здесь.

Голоса смолкли.

Гвардеец глубоко вздохнул. Она взглянула на свои руки, лежавшие на коленях, и сглотнула.

– Ты видел ее? – спросила она дрожащим голосом.

– Тот же вопрос задала она мне, как только я переступил порог ее комнаты.

Келани обернулась.

– Как у нее дела?

– Как у тебя дела?

Она опять перевела взгляд на запястья и покачала головой.

– Я в порядке, – солгала она, но не смогла его обмануть.

В часовне больше никого не было. Лорен забыл об уставе и титулах. Он сидел на той же скамейке, оставив немного места между ними. Келани никак не прокомментировала это.

– Она бросала вещи в дверь своей спальни, – поведал он. – И угомонилась, только когда ничего не осталось. Она чувствовала себя… беспомощной. Но этого не могла совершить она, Келани, – защищал он К.

– Я знаю, – признала она с горькой улыбкой. – Она никогда бы не сделала этого. Но я не ожидала этого и от Коринтии или Курта… Что они хотят моей смерти.

Лорен сглотнул. Он осторожно приоткрыл рот: то, что он намеревался сказать, могло обойтись ему заточением на несколько лет. Или даже хуже.

– Сдайся.

Пораженная Келани развернулась. Она бросила взгляд на дверь, прежде чем уставиться на него.

Слова солдата сулили ему в лучшем случае увольнение, в худшем – смерть. Если бы только отец услышал…

– Этот совет может дорого тебе стоить, – нахмурилась она.

Лорен дернул плечами.

– Мне плевать на цену, которую предстоит заплатить, если ты останешься в живых.

Лереса тряхнула головой и посмотрела прямо перед собой.

Лорен знал, что она не выдаст его. Новая должность сблизила его с ее сестрой. Он не из тех, кто подставляет плечо, чтобы кто-то мог поплакаться, или свободные уши, чтобы выговориться. Чем больше людей было с Кирстин, тем меньше боли она испытывала перед их разлукой.

– Ты хочешь умереть? – спросил он прямо.

Его слова словно наконечником стрелы болезненно пронзили ту оболочку, которую она выстраивала вокруг себя с тех пор, как узнала свою судьбу. Ее глаза мгновенно наполнились слезами. Ком застрял в горле. Конечно нет. Она не хотела умирать. Она хотела жить. Быть счастливой. Но ей предстоит умереть. Каждый когда-нибудь умрет. Какая разница, что было когда-то? В любом случае для остальных все уже свершилось. Горничные, которые одевали ее, и солдаты, на которых она натыкалась, смотрели на нее как на ходячее воспоминание, призрака. В их глазах она читала жалость к недавно умершей. Ее словно отпевали еще при жизни.

Он понимал ее чувства и накрыл ее руку своей. Она шмыгнула заложенным носом.

– Келани, сдавайся и живи, – не унимался он.

Она отняла у него свою руку.

– Ты не понимаешь, – возразила она. – Я не могу так с ними поступить.

– Что? С кем?

– Мой отец, Киган, Кирстин…

– Ты не причинишь ей меньше вреда, если бросишь одну.

– Кирстин никогда не жила в стыде.

– Если ты думаешь, что именно это волнует твою сестру, похоже, ты вовсе ее не знаешь, – осмелился вставить он.

Келани взглянула на него. Никто не знал ее сестру лучше, чем она.

– Я не смогу жить в мире, в котором из-за моего самолюбия моя семья запятнает себя навеки позором.

– К черту род. Имя процветает, пока люди носят его, а не множатся могилы.

– Что ты знаешь? Ты просто безымянный, – выпалила лереса. Она хотела обидеть его, но для солдата в ее словах не было ничего оскорбительного.

Он сдался и встал, как будто невидимая пружина толкнула его изнутри. Келани попыталась пройти мимо, но Лорен удержал ее за запястье. Их глаза встретились. Оба метали искры друг в друга. Он, разгневанный ее упрямством, она, негодующая от его дерзости.

– Осторожно, Лорен, – предупредила она едким тоном. – Не пойми меня неправильно. Но я не Кирстин или Киган. Ты не имеешь права так беспечно болтать со мной, распуская руки. Я достаточно уже натерпелась.

Угрозы не испугали его, но дорожки слез на ее щеках заставили почувствовать себя виноватым. Хватка ослабла, хотя он по-прежнему не отпускал ее руку, не хотел, чтобы она уходила вот так.

– Келани, я пришел сюда не для того, чтобы спорить, – сказал он мягко. – Я просто хочу, чтобы ты хорошенько подумала. Этого хочет Кирстин.

– Нет, – она выхватила руку. Глаза заслезились от мысли, что они никогда больше не увидятся, когда Келани услышала имя сестры. Кирстин просто не понимает, что происходит.

Лорен сморщился, будто от резкого скрипа.

– Значит, ты это знаешь? Ты сама так решила или секир сказал тебе?

Келани сжала губы. Для того, кто не хотел ссориться, он слишком активно подбрасывал дрова в огонь ссоры.

– Не обманывай себя. Для него ты значишь так мало, что он отправляет тебя на Арену на верную смерть, зная, что ты не сможешь выжить там, – добавил солдат, прежде чем К. смогла открыть рот. – Что за чудовище ставит свое положение в обществе выше жизни дочери?

– Мой отец не чудовище, – прошипела она.

– Не могу поверить, что ты так наивна…

– Думаешь, ему легко? – перебила она его. – Ты и не догадываешься о том бремени, которое он несет.

Келани задумалась о своем отце. Лорен ошибался. Он не знал его совсем. Он не сумел разглядеть человека за этой нерушимой маской и просто был возмущен тем, как отец поступил с ее сестрой. Разум Кента затмила вспышка отчаяния, подобно тому, как свет насыщает темные витражи. Он наверняка сожалел. Он никогда бы не ударил свое дитя. Однако Кирстин проявила неуважение к нему и роду. Келани поступила бы так же на его месте.

Ее отец не был чудовищем. Иначе он не рассказывал бы сказки ей перед сном, не хвалил бы за хорошее поведение и не гордился бы ею. Трогательная привязанность отца восполнила безразличие матери к их детству. Она видела в своих дочерях лишь путь к богатству и трону. Лереса верила, что ее отцу сейчас было хуже всего.

– Ты понятия не имеешь, какой груз давит на него, – сказала она устало. – Он не хотел, чтобы все так вышло. Галиния зависит от него, от каждого решения и щелчка его пальцев. Мой отец – секир, преданный своему секьяру до изнеможения. Если он потерпит неудачу, наша страна погрузится в бедствия и хаос. Если я трусливо уйду с Арены, союзы с другими родами расторгнутся. Он, может, и смирится с моим отказом участвовать, но я не смогу жить в тени его страданий. Я не вынесу разочарования в его глазах, – призналась она. – И не позволю Кигану занять шаткий трон, слепленный из грязи, – подытожила К. жестко.

– Келани…

– Нет, Лорен, – осекла она его. – Что бы ты ни сказал, это не изменит моего решения. Не призывай меня совершить то, на что тебе самому духу не хватит. Или ты осмелишься повторить сказанное перед секиром? Что ты вероломно умолял меня сдаться?

– Это не одно и то же, – ответил он. – Я всего лишь слуга.

– Тогда повинуйся моей воле, – сказала она. – Я в долгу перед ними. Перед всеми тремя. Я не хочу, чтобы мое имя в учебниках по истории писали рядом со словами «трусость» и «стыд», потому что я не боюсь.

Лорен опустил голову. Он пытался, но ничего не смог поделать. Смирение и вместе с ним решительность питали слова лересы. Солдат с сожалением кивнул. Что он скажет Кирстин?

– Тогда вы обязаны одержать победу.

Келани засмеялась от неожиданности этой глупой просьбы.

– Хотела бы я, чтобы все зависело лишь от моего желания. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет шансов. Ты сам говорил. У меня нет ни ловкости, ни сноровки, необходимых для победы. Я не такая, как они, – сказала она, взмахнув рукой, словно пытаясь дотянуться до Кигана и Коринтии по ту сторону окружавших их стен. – Никто не учил меня защищаться, потому что все верили, что мне это не нужно.

Лорен расправил плечи, в его сердце теплился уголек надежды.

– Когда Ориана Леверкус умерла и Арена была созвана впервые, ни одно из Имен не было по-настоящему готово, – сказал он, как будто в одночасье стал знатоком истории, которая принадлежала ей больше, чем ему. – У них было восемь дней на подготовку, как и у тебя. Никто не ставил на победу Винаис, я бы осмелился предположить, что даже ее семья. Многие недооценивали ее женственность и хрупкость. Но она выиграла, – произнес он высокопарно, сжав кулаки, – потому что была хитрее. Настолько, что другие позволили убить себя.

Лереса покачала головой.

– Этого ты не можешь знать наверняка, – уверила она его. – Никто не знает точно, что происходит на Арене. Каждый победитель творит свою историю.

– Зато это помнят безымянные, которых настигла Арена, – ответил он. – Они нередко прислуживают вам в своих домах, пока вы сражаетесь, и умирают от невезения, оказавшись не в том месте и не в то время. – Лорен взял ее за подбородок, чтобы она не смогла отвести взгляд в сторону. – Ты умна, Келани. Если Винаис Станкевичус смогла победить, тебе тоже удастся.

Келани вздрогнула, услышав ее имя.

Она подумала о Сете. Если она выиграет, Сет проиграет. Чтобы она выиграла, Сет должен умереть. И как она сможет вкусить сладкий плод победы, если ее возлюбленного не будет в этом мире? Она не могла оправдать ожиданий отца – обмануть или тем более хладнокровно убить его. Какая участь ей уготована без Сета?

Арена была окутана черным и густым туманом, который не позволял ей видеть дальше своих беспомощных рук. После Арены жизнь обрывалась. Это было очень жестоко со стороны Лорена, пытаться ее обмануть красивыми словами о несуществующем будущем.

11
Правила Арены

Мертва. Мертва. Мертва. Мертва.

В одно мгновение все перевернулось. Пол превратился в потолок. Она больше не удивлялась, как в самый первый раз. Спина прижата к жесткой земле. Он бесцеремонно уселся на ее бедра. Его локоть пережал ей шею, не давая глотнуть. Колышек без лезвия впился в грудь, рядом с сердцем. Однако она догадывалась, что каждым тупым ударом он пытался залезть ей в голову и сломать ее изнутри.

– Мертва, – повторил он.

Двоюродный брат явно упивался своей силой, видя ее беспомощность. Он не давал ей дернуться еще несколько мгновений. Его губы слегка изогнулись в хищнической улыбке. Сначала он убрал свой фальшивый нож, затем ослабил захват и встал.

– Еще раз, – его голос звенел в ее в ушах.

Хоть ничего и не мешало ей встать, Келани поначалу не могла пошевелиться. Ее тело оставалось неподвижным. Она никогда не задумывалась, что каждая ее мышца способна испытывать такую жуткую боль. Девушка тяжело дышала.

Тренировка с Седриком продолжалась уже несколько часов, это было слишком тяжело для такого малоподвижного человека, как Келани. Кузен заставил ее бегать без передышки, пока боль в животе не свалила ее с ног. После слишком короткого перерыва, когда огонь в ее теле только начал убывать, он отвез ее в Ракиус. С. показал ей, как можно избежать ранения в ближнем бою. Келани старательно заучивала приемы. Она хотела со временем стереть выражение превосходства с лица брата, но ей едва удавалось противостоять ему. Ее маневры, слишком медленные и неуклюжие, лишь подзадоривали Седрика.

Потом он вручил ей палку, напоминающую нож, и, не дав возможности толком освоиться, набросился на нее. С того момента он не переставал повторять одно и то же слово: мертва.

Седрик подошел и протянул ей руку, как уже делал перед этим. Сначала Келани приняла ее, но, разглядев его тщеславие, отказалась от фальшивой помощи. Она не собиралась давать ему возможность в очередной раз почувствовать собственное превосходство. Было очевидно, что он сильнее и выносливее. Видно невооруженным глазом. Она признавала его силу, не нужно было напоминать об этом беспрерывно, лереса считала его поведение неуместным…

Неужели ему тоже наплевать на ее судьбу? Хотя какое это имеет значение… Ее отношения с кузеном были ничуть не лучшем чем отношения с Куртом или Коринтией, и если кто-то из них мог изменить имя в конверте, чего она могла ожидать от него? Это был его способ поквитаться. Ему наверняка не так уж и нравилось тратить свое драгоценное время на пустое место вроде нее.

Она сжала зубы, сдерживая стон, досчитала до трех, уперлась локтями в пол, приподнимаясь, скрестила ноги и оттолкнулась ладонями. Усилие, требовавшееся для подъема, было титаническим. Пока она вставала, почувствовала каждую свою мышцу, но не издала ни звука. Келани никогда еще не ощущала себя такой слабой и уставшей. Она была на волосок от того, чтобы сдаться, признать, что с нее хватит, однако глумливое и наглое выражение лица ее кузена только сильнее раздражало ее.

Отец наблюдал за ними из окна библиотеки, сомкнув руки за спиной.

Видел ли он боль на ее лице? Как она падала? С какого момента он наблюдает за ними?

Выражение его лица таило нечитаемое послание, код, который лишь она могла разгадать. Он не стоял бы там в ожидании ее проигрыша.

Келани оглянулась на своего кузена, который сразу же встретился с ней глазами. Лереса взяла колышек поудобнее. Он кивнул, дав ей пройти.

Она ждала, пока Седрик подойдет поближе, как всегда, голодным волком, его горящий взгляд подчеркивал этот образ. Она хотела отклониться, но кузен схватил ее за руку и притянул к себе. Он пытался поймать ее в ловушку тяжестью своего тела. Ему явно нравилось сидеть сверху на ней, угрожая игрушечным ножиком и никогда не прикасаясь к ней по-настоящему. Все, что пока могла сделать Келани в знак сопротивления, – изобразить недоумение.

Седрик взял нож. Келани попробовала настичь его своим, но он остановил ее, сжав пальцы и заставив выпустить рукоятку. Оружие упало на землю. Седрик фыркнул, торжествуя. И тогда сестра, воспользовавшись его рассеянностью, высвободила руку и ударила его в ушибленный нос. Кузен отпрянул, схватившись за переносицу.

Он выругался.

Но что ей оставалось? Он сам советовал искать слабости у противника. И делал это упорно, с самого начала ее обучения, не так ли?

Келани обвила его ногу своей. Седрик зашатался. Своим весом она попыталась расшатать его. Соперники упали на землю. Она придавила его руку, потянувшуюся за ножом. Седрик перевернулся, выскользнул из захвата и вскочил.

На этот раз рукоять ножа грозила воткнуться в ее горло.

– Мертва, – повторил он, и кровь текла по его лицу.

Дверь Ракиуса отворилась. Они обернулись.

Лорен хмуро взглянул на кровоточащий нос Седрика и на нож, воткнутый в шею Келани.

Седрик встал. Он потрогал рукой нос и посмотрел на свою кровь. Затем бросил палку, и та звонко отскочила от пола. Каплей ярости больше, и дерево разлетелось бы в щепки.

– Вся в твоем распоряжении, – сказал он, проходя мимо солдата, даже не взглянув на свою противницу.

Лорен подошел к лересе, сидевшей на земле. Она устремила взгляд куда-то наверх, но Лорен не понял, куда именно. Были видны лишь пустые проемы окон.

– В чем дело?

Она отвернулась, сдерживая рыдания. Он склонился над ней.

– Ничего.

Рука задрожала, и револьвер чуть не выскользнул. Она крепко сжала его еще не привыкшей к такой тяжести ладонью. Келани все казалось каким-то странным. Она рассматривала металлический ствол, взвешивая в воздухе.

Лорен обхватил ее кисть и зажал оружие плотнее. Он поправил его положение и сдавил руку, пока пальцы уверенно не обхватили спусковой крючок.

Его руки не признавали слабости. Они были постоянно жесткими и напряженными. В то время как ее ладони казались слишком изящными для стрельбы.

– Твоим оружием дальнего боя будет револьвер, – Лорен повторил слова ее отца. – Я объясню, как он работает, и мы потренируемся на мишенях.

– Это будет моим оружием? – спросила она, не сводя с него глаз и удерживая ствол так далеко от себя, насколько позволяла длина руки.

Лорен покачал головой.

– Не именно этот, – прояснил он. – Твой будет более точным, с выгравированными инициалами на стволе и пулях. Ты получишь его прямо перед Ареной. Барабан будет рассчитан не на шесть пуль, – сказал он, указывая на цилиндр с шестью щелочками для гильз, что выпирал с обеих сторон, – у тебя будет восемь. Количество выстрелов ограничено, по одной пуле на каждого бойца. Он устроен так, что перезарядить его в нужный момент не получится.

– Всего восемь, – размышляла она вслух.

– Да, только восемь, – подтвердил солдат. – Правила следующие: восемь попыток с оружием длинной дистанции или, в противном случае, ближний бой. Сигнальный огонь остается на твоей совести. Но это не проблема. Маловероятно, что тебе посчастливится драться со всеми шестью претендентами.

– Но вероятность такая все же есть, – она проговорила отрешенно.

– Этому не бывать, – уверил он. – Слушай внимательно.

Келани сделала глубокий вдох, Лорен притянул револьвер поближе к ней.

– Это дуло, – объяснил он, обведя указательным пальцем вытянутую трубку, примыкавшую буквой «L» к ручке, которую сжимал ее кулак. – Выступ здесь, – он указал на верх ствола, – называется мушкой, а это, – он провел по задней части рукоятки, – целик, оба должны держать одну линию как можно точнее. Вот этот крохотный рычаг, – он положил большой палец на черный выступ, торчащий ниже целика, – курок. Чтобы выстрелить, нужно спустить его, – показал он, нажимая на него пальцем. Барабан закрутился, – и привести в действие спусковой крючок, – что он и сделал.

Лереса хотела отбросить револьвер, испугавшись предстоящего выстрела, но рука Лорена была тверда.

Грохота не последовало. Комната была так же пуста. Курок вернулся в исходное положение.

Лорен высвободил пистолет из ее руки, положив боком.

– Этот рычаг, – он отметил маленький гребень сбоку, – извлекает барабан, – солдат нажал на него, подтверждая сказанное.

Лорен вытащил пулю из кармана и вставил в одно из отверстий. Он вернул барабан на место, поместив пулю в камору. Солдат вытянул руку вперед. С другого конца стрельбища яблочко мишени глядело на них с вызовом. Он не сдержался: сделал пару шагов в сторону и широко раздвинул ноги. Вцепился в рукоятку обеими руками. Линия, соединявшая мушку и целик, совпала с его взглядом. Лорен повторил все по шагам.

Звук выстрела был оглушающим. Громоподобные раскаты, будто иглами, оглушили уши лересы. Ей казалось, еще немного, и из них потечет кровь. Сердце забилось. Келани невольно прикрыла руками уши. Она задыхалась.

Лорен отсоединил барабан, прочистил его, и пустая гильза упала на землю. В этот раз он зарядил его полностью.

– Надень это, – сказал он, указывая на капу, очки и наушники-глушители.

Келани молча повиновалась. Она не хотела больше слышать этот взрывающий воздух шум. Когда она подошла к Лорену, он отдал ей оружие.

– Твоя очередь.

Она сглотнула.

Келани почувствовала, какой груз лег на ее хрупкие плечи. Она только начала тренироваться, и на нее уже давили. Ей не дали возможности толком освоить что-то одно и уже толкали к другому. Она не привыкла к такой спешке. Ей требовалось время, чтобы переварить все, привыкнуть к мысли, каково это – держать револьвер в руках.

Но оставалась неделя. Всего восемь дней. Восемь дней, чтобы научиться выживать. Восемь дней, чтобы освоить хоть что-то из того, чем Коринтия и Киган занимались каждый день своей жизни. Она не могла позволить себе быть собой, пустив все на самотек, и просто сохранять спокойствие. Она должна была окрепнуть, физически и духовно. Реальность ударит ее под дых еще не раз. Ее характер способен выдержать удары судьбы, значит, и тело сможет.

«Я смогу сделать это, – повторяла она мысленно. – Я смогу попасть в цель».

Она взяла ствол с наигранной уверенностью. Она сдержала дрожь в левой руке, обхватив ее правой, как делал это Лорен до нее.

Келани дернулась, когда руки Лорена обняли ее с обеих сторон и зажали ее плечи. Никто, кроме Сета, Кирстин или Кигана, не мог подойти к ней так близко. Она чувствовала себя растерянной от этой внезапной близости, но ничего не сказала. Он просто хотел помочь ей.

– Раздвинь пошире ноги, – почти прошептал он ей в ухо. Ее опорная нога осторожно выдвинулась вперед, подальше от его бедер. – Одну переставь вперед. Это поможет тебе противостоять силе отдачи и сохранить равновесие.

Келани иногда не понимала, о чем он говорил. Никто раньше не говорил при ней об оружии, и она сама не горела желанием задавать вопросы друзьям или солдатам. Пусть он расскажет ей самое необходимое, и они покончат с этим. Она запомнит. У нее хорошая память.

Руки Лорена теперь держали ее за локти.

– Напряги плечи, – скомандовал он ей.

Она сконцентрировалась. На этот раз она не чувствовала недовольства, выполняя приказы слуги.

Его руки не давали ей отступить. Пути назад не было. Они стали на миг единым целым. Их щеки прижимались друг к другу.

– Подними его, – потребовал он, подталкивая ее руки вверх, пока они не очутились прямо перед ее лицом. – Видишь, как они сходятся? – спросил он, подразумевая прицел и целик. – Они должны совпасть с красным кольцом.

Красный кружок был самым маленьким, прямо в центре мишени. Какой смысл говорить «попасть в яблочко», если оно красное?

Келани сосредоточилась на этой точке. Она нащупывала невидимую линию, которая связывала ее мозг, револьвер и мишень. Она задержала дыхание. Сердце будто переместилось в запястья, заставляя их содрагаться. Лереса прокрутила в мыслях заново все движения.

Спустить курок.

Клац.

Нажать на спуск.

Выстрел.

Хоть она и ждала его, так как сама спустила курок, все равно зажмурилась. Плечи и руки Лорена стали опорой для нее, когда отдача отбросила лересу назад.

– Для первого раза неплохо, – признал он, глядя на мишень.

Она искала дыру, пробитую пулей. Довольно далеко от красной точки. Но если он сказал, что все в порядке, она не станет возражать. По крайней мере, отверстие зияло внутри одного из многих кругов, окружавших яблочко.

Келани с облегчением подумала, что, возможно, есть хоть что-то, в чем она не ходячее несчастье и чему она сможет научиться за двадцать четыре часа.

– Однако ты должна следить за руками, иначе навредишь себе отдачей, – предупредил он. – Сейчас попробуй сама, – сказал солдат и отошел в сторону.

Когда он отстранился, ее руки вновь задрожали. Она почувствовала, как лишилась опоры позади. Ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы по-прежнему стоять прямо. Мышцы задеревенели от невыносимого напряжения.

Она выстрелила. И продолжала стрелять, пока не опустошила всю обойму. Лорен вручил ей еще шесть патронов. Пустые гильзы с перезвоном упали на пол, когда он открыл барабан, чтобы перезарядить его. С каждым выстрелом она лучше владела собой и сдерживала отдачу, пока совсем не привыкла к оглушающему реву, доносившемуся даже сквозь наушники.

Ей так и не удалось попасть в красную точку. Она то приближалась к цели, то отдалялась от нее в своих попытках, но середина и два кольца вокруг оставались нетронутыми.

С каждым громовым раскатом очередного выстрела часть ее тревоги отступала. Келани забыла об Арене – забыла, почему она стоит здесь и стреляет. Перед глазами маячила только красная точка, что расширялась и сжималась, как обманчивый мираж, который вдруг исчезает в тот момент, когда кажется, что ты настиг его. Эта точка обернулась лицом с острыми зубами, вернее, несколькими лицами. Они смеялись над ней. Седрик. Коринтия. Курт. Присцилла.

Дробь выстрелов снова прошлась по поверхности цели, пока снаряд не проделал дыру в черной линии последнего круга. Она опустила руки и встряхнула их, чтобы немного расслабить мышцы.

Но она сразу же упрямо подняла руки снова, возбужденная тренировкой.

– На сегодня достаточно, – сказал Лорен, кладя ладонь на дуло револьвера и опуская его.

– Я только зарядила его, – сказала она, впившись взглядом в цель.

Солдат снял один из мягких наушников, который защищал ухо лересы.

– Я разряжу, – предложил он. – Завтра продолжим. Тебе нужен отдых.

– Я не устала, – возразила она.

– Конечно, устала. Опусти револьвер, Келани, – попросил Лорен.

Келани рассмотрела свои руки. Нельзя было терять времени. Без тренировок она не станет сильнее. Она уже неплохо научилась обращаться с огнестрельным оружием, гораздо лучше, чем получалось у нее с борьбой на деревянных ножах.

Лорен понимал, о чем она думает.

– Каждый раз ты удаляешься от цели, – подметил он, – твои руки не справляются с отдачей правильно и не перестают дрожать. И не только руки, но и ноги, кажется, не в силах удержать ровно твой вес. Нужен отдых. Если ты не отдохнешь, ничему не научишься.

Лереса отпустила револьвер. Лорен был прав. Она не могла позволить тревоге и страху взять над ней верх. Ей внезапно захотелось упасть на кровать. Закрыть глаза и затеряться во сне.

– Не привыкай к этому. На Арене у тебя будет только восемь пуль, – он напомнил ей. – Тебе придется дважды подумать, прежде чем воспользоваться ими. Оставь их для других Имен. Мирным жителям запрещено вас трогать, но не верь никому, они могут исполнять волю другого бойца. Особенно если им пообещали горы золота и славы.

– Это грязная игра, – сказала она. – Она противоречит правилам.

– Да, – солдат признал это, – но, скорее всего, тебе могут нанести вред, исполняя приказ кого-либо из Имен, не по собственной воле. Вопрос в том, что у тебя будет в этот момент против них, нож или твои слова. Если они живут в округе и ни в чем особенно не нуждаются, они скорее испугаются твоих угроз, чем чего-то другого. Я не думаю, что они рискнут всем, что имеют.

Келани кивнула. Она сняла наушники и положила их на полку. Очки тоже.

– Я попрошу Белену приготовить тебе ванну со льдом. Это поможет быстрее восстановить силы. Хотя было бы лучше, если бы ты приняла ее перед тренировкой со мной. Не больше десяти минут.

Лереса не возражала. Она знала от Кигана, что холодные ванны сопровождали изнуряющие тренировки вроде сегодняшней. Проблема была в другом.

– Лучше скажи другой служанке, – попросила она мрачно.

Лорен нахмурился.

– Когда Киган заболел, Белена стала одной из немногих служанок в его покоях, кому он по-настоящему небезразличен. Даже лекари ей благодарны.

– И это тебя беспокоит? – спросил солдат, не понимая, почему она отказывается от этой простой услуги.

– Нет, – быстро поправила себя лереса. – Моему брату нужна ее помощь больше, чем мне. Просто… – Она закусила губу в нерешительности, не зная, должна ли она делиться своими опасениями с другом брата или нет. – Киган все еще будет здесь, когда меня не станет. Кирстин и Белена единственные, на кого я могу положиться. А Кирстин заперта…