Текст книги "Саги Старой Пустыни"

– А еще и напился так, что носишь свою смерть на кончике языка, Ахмар ибн Омар! – прозвучал приглушенный железной маской голос и я вдруг внезапно осознал, что уже минут десять как в доме повисла абсолютная тишина, даже с ночных развеселых улиц не доносилось ни звука. – Я надеюсь, в будущем у тебя хватит ума не вести ни с кем более такие речи – иначе будущее твое будет коротким. Разве для того тебе была оказана великая честь и ты получил амулеты и знания о них, чтобы ты теперь трепал языком об этом направо–налево, как последняя рыночная торговка?

Ксенна подскочила было, вытаскивая свои смертоносные кинжалы, но одного взгляда на стоящую в дверном проеме фигуру в красной мантии, казалось, источающую вокруг себя запредельную мощь и вековую мудрость, оказалось достаточно, и она замерла в напряженной позе потревоженной змеи, не знающей, нападать ей или спасаться бегством.

– Правильно чувствуешь, девочка. Я тебе не по зубам. Но не бойся за этого любителя хмельных вин. Присаживайся–ка обратно, я пришел поговорить с тобой, а не с ним.

Дождавшись, пока Ксенна присела на краешек ложа и демонстративно положила кинжалы рядом с собой, маг двинулся вперед и подошел ко мне.

– Пожалуй, ты тоже должен услышать все в здравом рассудке. Вытяни вперед руку!

Я озадаченно взглянул на расплывающегося в мутном тумане и слегка двоящегося у меня в глазах Красного, но решил не спорить и молча протянул руку. Он, точно так же молча, схватил меня за локоть, что–то кольнуло мою руку и вдруг мое сердце бешено застучало, а по жилам словно потек расплавленный свинец, выжигая на своем пути весь хмель, так что когда он добрался до головы, я был абсолютно и прискорбно трезв, только сердце все никак не хотело униматься и пот стекал по всему телу просто ручьями.

– Сиди спокойно и через минуту все пройдет. Теперь слушай. – Красный Маг повернулся к Ксенне. – Он все правильно сказал. Мы не должны вмешиваться. Но вмешаемся и спасем тебя, если ты кое–что пообещаешь.

– Продать вам душу? Служить вашим богам? Стать на год вашей наложницей? Чистить нужники Цитадели? – Ксенна иронически приподняла левую бровь вверх и, взяв один из кинжалов, демонстративно проверила пальцем остроту лезвия. – Я думаю, что…

– Девочка, ты ничего не понимаешь. Помолчи, а я объясню тебе то, что ты в состоянии понять. Ты обречена. Хан приговорит тебя к смерти, чтобы не провоцировать Верных Империи и не портить отношения с Мисром. Мы бы ни за что не вмешались, но некоторые обстоятельства нас вынуждают. Если ты пообещаешь рассказать нам все, что знаешь сама, об этом вашем клане, о Великой Матери, если ты пообещаешь провести нас в то святилище, что ты стерегла и открыть дверь – мы готовы в первый раз потребовать, а не попросить что–то от Хана. Мы потребуем, чтобы тебя оправдали и отпустили. После того, как ты исполнишь свою часть договора, ты получишь свободу. Но, сама понимаешь, если ты и дальше будешь убивать Верных, мы тебя защищать уже не будем. Распорядишься своей жизнью сама, по своему усмотрению.

– Я вижу, положение магов при дворе заставляет их думать, что они могут получить все, что угодно по первому требованию. Наверное, вам и черный камень Мекки по первому слову к Цитадели привезут. Но с чего ты решил что я расскажу вам наши секреты? Что я пущу вас в святая святых и дам осквернить сокровенное святилище, куда даже большинству Темных всегда был закрыт вход? Если я должна заплатить жизнью, то, по воле Великой Матери я сделаю это! Тебе меня не запугать.

– А тебе не кажется, – в глухом голосе из–под бесстрастной маски отчетливо послышалась усмешка, – что ты сейчас ведешь себя в точности как тот фанатик Одена, что откусил себе язык, чтобы унести тайну в могилу? Я могу пообещать тебе, что ничего в святилище не будет разрушено. Нам нужно только знание, которое хранится там. Кроме того, не думай, что твое молчание защитит твои секреты. Мы можем…

Даже будучи трезв, я не успел понять толком, что произошло – просто мелькание черного и красного тел перед глазами, и вот я уже стою, рывком поднятый на ноги, передо мной пытается схватить воздух Красный, а мое горло холодит кинжал Ксенны.

– Не можете. – послышался ее голос из–за моей спины. – Вы не сможете меня допросить, не сможете влезть мне в голову с помощью вашего волшебного амулета. Я просто перережу ему сейчас горло, и ваше же колдовство убьет меня.

– Ксенна… – просипел я внезапно осипшим голосом. – Должен же быть другой выход…

– Извини. Я не могу допустить этого. Никакой ценой. Прости, что вместе со своей жизнью, я расплачусь и твоей.

– Ловко, ловко. – маг наконец–то нарушил молчание. – Ты обернула против нас наше же оружие. Но я имел в виду совсем не допрос. Мы уже знаем, с твоих же слов, что святилище в двух днях пути от Зафарры. И мы обшарим каждый клочок пустыни на этом расстоянии, но найдем святилище. И войти мы туда сумеем – но вот тогда почти наверняка частично его разрушим. Я могу еще раз повторить тебе свое обещание – если ты поможешь нам, мы войдем туда с тобой и все, что там есть, останется на своем месте. А после ты сможешь снова выполнять волю своей Матери, если уж настолько не боишься смерти.

Повисла тишина. Я стоял, ощущая горлом волнистое лезвие, и молил всех вспомнившихся мне богов, включая и неведомую Великую Мать, чтобы эта тишина не была последним, что я услышу в своей жизни.

– Хорошо. – кинжал немного отодвинулся от моего горла. – Но ты должен поклясться мне в этом, глядя в глаза. Только так я смогу понять, что ты не лжешь.

– Никто из людей не видел ни одного из нас без маски. Никто даже не дерзал потребовать от нас этого.

– Значит, мы будем первыми.

Послышался негромкий скрежет и еле слышное шипение – маг поднял руки к плечам и что–то крутил под мантией. Затем скинул с головы капюшон и медленно потянул вверх маску, оказавшуюся цельной, на манер закрытого шлема.

– Ну, ты довольна? – на нас смотрел абсолютно лысый человек, с иссине–бледной кожей, резкими чертами выразительного лица, слегка заостренными ушами, располагавшимися несколько выше, чем обычно у людей, и очень крупными глазами лимонно–желтого цвета. – Я клянусь!

Он говорил правду – в его странных глазах не было затаенных мыслей, они не совершали те особые, заметные лишь понимающим слабые колебания, безошибочно указывающие на ложь. Конечно, маги могли и отличаться в этом от обычных людей, но, во имя Матери, то, что он предлагал было все же наилучшим выходом – только оставшись в живых я могла продолжать Охоту и по мере сил, исполнить завещанное. Могла исполнить клятву.

– Будем считать, что наш договор заключен. – Красный снова одел маску и накинул на нее капюшон. – Теперь мне нужно немного твоей крови и я уйду. А ты спокойно жди суда, остальное уже наша забота.

– Вы подписываете договора кровью?

– Нет. Это часть твоей платы – твоя кровь несет знание о тебе самой и о Темных. Не бойся, мне нужно ее совсем немного. Можешь просто надрезать себе палец кинжалом.

– Ладно. – я отпустила Ахмара, который безмолвной бледной тенью опустился прямо на пол, и провела лезвием по кончику большого пальца. – Но моя кровь не сможет рассказать тебе о Темных. Я не была рождена в клане.

– Поверь мне, это совершенно неважно. Нас интересует совсем другое, о чем тебе знать нужды нет. – маг достал маленькую бутылочку и надавил мне на палец, выдавливая из него в сосуд кровь. – Все. Увидимся через неделю на ханском суде. А тебе, Ахмар, я серьезно советую обуздать либо свою любовь к вину, либо твой излишне болтливый язык. Я не буду пока рассказывать о том, что я услышал, войдя сюда, но если это еще раз повторится – единственная должность при имперском дворе, на которую ты сможешь рассчитывать до конца своей жизни, это убирать навоз за ханскими конями. Больше предупреждать я не буду.

После ухода нежданного ночного гостя мы еще какое–то время сидели в полной тишине. Ахмар немного пришел в себя и перебрался на ложе, где и сидел, печально вздыхая, я устроилась напротив и ждала, пока он заговорит. Наконец он пробормотал еле слышно проклятья в адрес Верных, магов и собственной глупости, которая вечно втягивает его дурные истории, и поплелся, шаркая босыми ногами по полу, в глубь дома. Когда он вернулся с глиняной бутылью вина, распивая ее на ходу, я решила начать первой

– Я понимаю, что ты чувствуешь. Но и ты должен понимать…

– Да, да, Великая Мать, великая охота и все такое… И совершенно невеликий я. – он надолго присосался к бутыли, а когда оторвался, в его глазах плескались хмель и горечь. – Еще неделя, и ты растворишься в пустыне точно так же, как и возникла из нее, а потом сложишь голову, охотясь на фанатиков. На которых – клянусь Аль–Лат, Красный был прав – ты чем–то и походишь. Ладно, тебе нет дела до меня, это я уже понял, но ты и свою жизнь не ценишь, бросая ее на алтарь своего божества как ненужную безделушку! Зачем вы это делаете? Мир так чудесен, так наполнен красотой и удовольствиями – к чему отказываться от него, запирая себя в темницу скучного и угрюмого обмана?

– Ты не поймешь. И ты не прав, на тебя мне не наплевать. – я помолчала немного, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. – У меня такое чувство, как будто ты из клана, как будто ты родной и близкий человек… Мне жаль, что мы не встретились раньше. Все могло бы быть совершенно по другому. Но сейчас наступает эпоха бури, время, когда людские желания и надежды будут развеяны, как песок с верхушки барханов, время, когда каждый должен служить тому, во что он верит. Так что, пей, Ахмар, пей и плачь. И оставь мне немного вина на дне, пусть хоть его я разделю сегодня с тобою…

Пробуждение было тяжелым. Приподнявшись на ложе, я печально покачал ноющей головой, собирая в ней осколки вчерашнего вечера. Отчет во дворце, подвальчик, еще один подвальчик, дом, разговор с Ксенной, внезапно заявившийся маг со своим крайне неожиданным предложением, холодное лезвие кинжала у моего горла, нечеловеческие глаза Красного и полуночная беседа с моей прекрасной и жестокой убийцей, где было выпито… Да, слишком много было выпито, честно говоря. Но хватит лежать и жалеть себя, лучшее лекарство что я знаю от этого печального состояния – движение.

– Иосиф! – громко крикнул я, надеясь что уже достаточно поздно и слуги успели подняться. – Воды мне для омовения, только холодной, а не теплой, и легкий завтрак во внутренний дворик! И Ксенну разбуди.

– А она уже не спит. – ответил мне из–за стены жизнерадостный голос. – Встала с первыми лучами солнца, ушла за дом и машет там своими ножами. И так у нее ловко это выходит, что засмотреться можно, что там твои уличные фокусники и жонглеры!

– Вот ведь неугомонная девица… – пробурчал я себе под нос и пошел умываться. Ополоснувшись, я несколько пришел в себя и ко времени завтрака был уже достаточно бодр и заходя во внутренний дворик даже начал напевать себе под нос какой–то мотивчик. Ксенна, уже ожидавшая там, при виде меня несколько удивленно изогнула вверх левую бровь.

– Не ожидала, что ты после вчерашнего так быстро придешь в себя. Мне казалось, вина было достаточно, чтобы уложить тебя в кровать до самого сегодняшнего вечера.

– О, нет, – усмехнулся я, – как видишь, я бодр и полон сил и даже собираюсь прогуляться по аль–хирским улицам, как только мы закончим с завтраком. Пойдешь со мной?

– Да. – Ксенна решительно кивнула. – Я ведь все–таки сейчас твой телохранитель, хоть и невольный, но очень ревностный. Мне будет гораздо спокойней, если я буду сопровождать тебя.

Я покачал головой и потянулся к тарелке. До конца завтрака больше никто из нас не проронил ни слова. Когда тарелки опустели, Иосиф, все это время стоявший неподалеку, вопросительно глянул на меня.

– Нет, больше ничего не нужно. По дому все как обычно, если придет человек от купцов, отдашь ему кошель, что лежит на столике в прихожей, если же придут караванщики, попроси их подождать, а сам беги за мной на рынок или в подвальчики около него.

– Что сказать Джамиле по поводу ужина?

– На ее усмотрение. Скорее всего, мы поедим в городе. – последние слова я произнес, уже подходя к двери. Ксенна безмолвной тенью следовала за мной.

– Скажи мне, – наконец–то нарушила свое молчание она, когда мы уже минут десять как шли по улице, – они рабы или слуги?

– Иосиф и Джамиля? Они слуги, я стараюсь не держать рабов. Рабам незачем стараться, да и мне кажется, что власть над жизнью и смертью человека очень уж развращает хозяев. Начинаешь как–то по другому смотреть на людей, видеть в них только полезные инструменты, что ты можешь использовать по своему усмотрению. А тут все честно – слуги знают, что чем более буду доволен я, тем более будут довольны они, получая в конце недели свое вознаграждение, потому и стараются как могут.

– Но ведь их старание зависит от денег?

– Конечно. Деньги – это великая сила. Скажи мне, что еще могло заставить все эти товары двинуться в путь, с огромными опасностями пересекая моря и пустыни, подвергаясь опасностям от царей и разбойников, чтобы в итоге оказаться здесь, на другом конце земли, где теперь любой поденщик может купить их без особых трудностей?

Я патетически взмахнул рукой – мы как раз вошли на базарную площадь Аль–Хиры и от разнообразия представленного здесь великолепия действительно рябило в глазах. Яркими флагами всевозможных расцветок свисали с прилавков отрезы шелковых изукрашенных тканей, заваленные сверху золототканой парчой и отбеленным льном, яркими звездами сверкали драгоценные камни, украшавшие кольца, перстни, ожерелья и тюрбаны, щедрым солнечным светом лучились золотые кубки, пряжки, фибулы и прочая мелочь. Но стоило зажмурить глаза – и тысячи запахов обрушивались на тебя со всех сторон. Пряности, специи и благовония, привезенные сюда из дальних уголков Империи, из нубийских земель, Хинда и других загадочных восточных стран, будоражили воображение, а запахи готовившейся тут же в небольших чайханах или прямо на улице ароматной пищи заставляли живот алчно ворчать в жажде немедленно ее поглотить. И даже если упрямец заткнет себе нос, в тщетной надежде отрешиться от мира – его тут же атакует сонм громких звуков, от ржания породистых жеребцов и ударов молотка чеканщиков, до криков сотен глоток, уговаривающих, упрашивающих, умоляющих купить у них вот эту замечательную вещь, и эту, и еще вон ту.

– Ну, скажи мне, разве я не прав? – повторил я еще раз и горделиво подбоченился.

Ахмар стоял, довольный и лучезарный, среди своего царства, среди роскоши, сутолоки и базарной толчеи, а я вдруг ощутила побежавший по спине холодок и, сосредоточившись, почувствовала чей–то взгляд. Но понять, откуда именно смотрят на нас, в этом диком хаосе кричащих, суетящихся и постоянно двигающихся людей было невозможно, а значит, нападения можно ожидать в любой момент и с любой стороны.

– Ахмар, – прошептала я ему в самое ухо, – за нами кто–то следит. Тут слишком опасно. Ты говорил про какие–то подвальчики, давай зайдем туда и посмотрим, кто сунется следом. Я боюсь, что Верные решили начать свою охоту, не дожидаясь решения ханского суда.

– Это вряд ли. – отвечал мне этот болван таким громким шепотом, что его, наверное, было слышно на другом конце Аль–Хиры. – Они не рискнут так вести себя в столице. Но я не имею ничего против посещения замечательного заведения. Давай за мной.

И Ахмар потащил меня за собой за руку, пробираясь через плотную толпу так ловко, что казалось, не встречал никакого сопротивления. Пока он меня вел, я прислушивалась к своим ощущениям, и мне показалось, что внимательный взгляд сопровождал нас все время, пока мы не спустились по ступенькам в пропахшую вином и подгорелым маслом средней руки чайхану.

– Я сейчас. – Ахмар подтолкнул меня вперед. – Садись вон за тот столик в углу, хозяин всегда оставляет его для меня, а я пока распоряжусь, чего нам принести.

Я молча кивнула и пошла вперед, и вдруг на полпути ощутила увесистый шлепок чуть пониже спины. Вслед за шлепком раздался веселый пьяный смех. Обернувшись, я увидела за ближайшим столиком троицу уже порядком захмелевших молодых людей.

– Привет, сестра! – крикнул мне по–нубийски сидевший ближе всех ко мне темнокожий парень, который, очевидно, и отвесил мне шлепок. – Не сделаешь ли скидки земляку?

– Ты совершил ошибку. – ответила я ему на его языке и без дальнейших пояснений пригвоздила его ладонь кинжалом к столешнице. – Думаю, ты должен извиниться.

Раздался дикий крик и моментально посеревший нубиец с ужасом уставился на свою проткнутую руку, из которой уже медленно потек алый ручеек крови, а двое его друзей вскочили со своих мест, выхватывая оружие. Протрезветь они не успели и выбить у левого саблю, а у правого кривой короткий нож мне не составило бы никакого труда, поэтому я спокойно склонилась над нубийцем и еще раз повторила свое предложение извиниться.

– Эй, эй, парни, успокойтесь! – подбежавший сзади Ахмар понял, что произошло и попытался было успокоить дебоширов. – Я очень не советую вам нападать на эту девушку. Пусть ваш друг извинится и мы все выпьем за мирное разрешение этого недоразумения.

– Да ты видел, что она сделала? – заорал ему в ответ пьяным голосом один из приятелей нубийца. – Эта шлюха проткнула ему руку насквозь! Мы должны это терпеть?!

– Ксенна, – Ахмар понял, что от собеседников ему ничего не добиться и повернулся ко мне, – я прошу тебя, главное – не убивай этих недоумков. Ты сейчас официально под имперским судом и парочка трупов в центре столицы будет не лучшим способом показать…

– Аррргх! – один из пьянчужек попытался ударить меня мечом, но я просто отодвинулась в сторону и он глубоко увяз своим оружием в деревянной столешнице. – клянусь Аль–Лат, я все–таки пролью твою кровь сегодня вечером!

– Хорошо, они останутся живы. – ответила я Ахмару и тут же без замаха ударила тому, кто все еще пытался выдернуть свой меч из стола, прямо в кадык. Пока он, судорожно задыхаясь, пытался вдохнуть в себя хоть немного воздуха, схватила его за волосы и из за всех сил приложила головой об массивную столешницу. Дебошир крякнул и сполз под стол. Второго его участь ничему не научила, и он попытался было взмахом ножа перерезать мне горло. Зря, потому что я успела перехватить его руку и, резко ее выкрутив, заставила разжать пальцы. А когда нож глухо звякнул, упав на пол, ударила по локтю против сустава, ломая его. Раздался сухой хруст, и следом за ним – нечеловеческий крик. Бедняга смотрел на свою повисшую плетью руку и кричал так, словно лишился прямо сейчас самой важной для мужчин части естества. Чтобы прекратить его терзания, я подхватила недопитую ими бутыль со стола и обрушила ее ему на голову. Глиняные черепки весело запрыгали по полу, а болезный наконец–то успокоился.

– Ну что, – обратилась я снова к нубийцу, теперь уже на имперском наречии, – ты собираешься извиняться передо мной?

– Извини… Извини… – пробормотал невнятно он, переводя взгляд с отдыхающих на полу товарищей на свою руку, до сих пор пригвожденную моим кинжалом к столешнице. – Я ошибся, я прошу прошения.

– Так–то лучше. – я выдернула кинжал и нубиец прижал к себе израненную ладонь, лелея ее, словно грудное дитя. – Ахмар, так где ты говорил, твой столик?

– Вон там, в углу, моя прекрасная фурия. – ответил он, саркастически улыбаясь. – Идем туда, и пусть с насилием на сегодня будет покончено. Давай сегодня мы больше не будем лить кровь, а будем слушать прекрасные истории. Я вижу здесь человека, который знает их в избытке. Башар, иди сюда, я угощу тебя, как обычно, а ты, как обычно, расскажешь мне одну из своих чудесных сказок.

На его оклик отозвался седой как лунь старик, до того подпиравший одну из стен веселого подвальчика. Он сел за наш стол, с противоположной от нас с Ахмаром стороны, и хранил молчание, пока нам не принесли большую тарелку с верблюжьим мясом и несколько бутылей вина. После этого старик разлил вино по глиняным кружкам, разложил всем по куску мяса на тарелки и торжественно провозгласил:

– Благодарю тебя, Ахмар ибн Омар, что ты снова угощаешь меня! – и, одним глотком осушив свой бокал, продолжил. – Боюсь только, что ты делаешь это в последний раз.

– В чем дело, Башар? – искренне удивился Ахмар. – Ты решил покинуть нашу прекрасную Аль–Хиру, в которой прожил столько лет?

– Не в этом дело, Ахмар, не в этом… – старик промолчал немного, а затем продолжил. – Очень давно, когда я еще был несмышленым мальцом, моя матушка говорила мне о том, что рядом с каждым человеком идут еще два. По левую руку – тот, которым он был в прошлом, по правую же – тот, которым он станет через время. Я смеялся над ее словами и считал их детскими сказками, но когда минуло мне пятнадцать лет, я не увидел, но почувствовал: вот, идет слева от меня юный мальчик и с укором взирает на меня, не веря, что все его детские чистые стремления обратились в прах и сгинули в суете взрослого мира, а по правую руку бредет поседевший человек и печально качает головой, видя во мне свою прежнюю самонадеянность и наивную веру в справедливость устройства мироздания. С тех пор я жил спокойно, ведь всегда рядом со мной был будущий я, а значит – ничего плохого со мной дальше не случиться и я буду жить. Но уже с месяц справа от меня пусто, а юнец слева все печальнее день ото дня, и я знаю, что это все от того, что скоро должна придти моя смерть. Поэтому и говорю тебе сейчас – давай же выпьем в последний раз, ибо следующего может и не быть!

– Да полно тебе, Башар! Сколько я себя помню, ты всегда был таким же как сейчас, и я просто не верю, что могу пережить тебя. – Ахмар тоже успел осушить свой кубок и говорил быстро и взволнованно. – Брось грустить напрасно, лучше расскажи нам одну из тех историй, что ты знаешь в поистине неимоверном количестве. Наверняка есть еще та, которую я не слышал!

– Конечно есть, и не одна. О чем тебе сегодня рассказать? – Старик задумался ненадолго, а затем продолжил. – Рассказывают старые люди, что жил давным–давно мальчик, по имени Фаиз. И был он до того упрямый и своевольный, что никакого сладу с ним не было его матери. Отец же его давно умер, а потому семья жила бедно. И когда совсем не осталось в доме у них еды, мать сказала Фаизу: «Сынок, завтра нам нечего будет есть. Иди на рынок и подрядись носить товары, чтобы заработать хоть несколько монет и купить еды.». С неохотой кивнул ей Фаиз, но пошел, потому как в их доме действительно не водились даже мыши – они не могли там найти даже крошки себе на пропитание. И вот шел Фаиз и мечтал, как он в будущем разбогатеет и не будет никогда работать, лишь лежать себе в теньке весь день и запивать халву розовой водой. Замечтавшись, прошел он мимо базара, а когда пришел в себя, понял, что забрел в трущобы города и не знает, как идти обратно. Навстречу ему шел человек, и мальчик обратился к нему, спрашивая дорогу, но человек начал расспрашивать, кто он и что тут делает. «Я иду наниматься носильщиком, чтобы заработать денег на еду.» – ответил ему Фаиз, и тогда прохожий посмотрел на него внимательно и сказал: «Я помогу тебе в твоей нужде. Вот, сейчас я даю тебе золотую монету, а через несколько минут зайди вон за этот угол. Там будет стоять большой кувшин, отнеси его правителю города и скажи, что это подарок для его дочери. Только смотри, не торопись, неси кувшин бережно и аккуратно. Горе тебе, если ты его разобьешь!». Сказав так, он вручил Фаизу монету, а сам завернул за тот самый угол, о котором говорил. Когда же мальчик по прошествии времени завернул туда, незнакомца там уже не было, но на земле стоял изукрашенный разноцветной эмалью глиняный кувшин, высотой почти с половину человеческого роста. Фаиз схватил его и побежал к дому правителя – так хотелось ему побыстрее попасть домой и показать матери золотую монету, что он заработал, что решил он ослушаться указаний. И вот, когда он уже почти подбегал к дому, кувшин выскользнул из его рук, упал на булыжную мостовую и разбился на мелкие осколки. Из осколков же повалил густой черный дым и вот – из этого дыма перед Фаизом возник все тот же незнакомец. Ибо был это на самом деле джинн, замысливший обманом пробраться в дом правителя и похитить его дочь. Увидев же, что план его провалился, джинн рассвирепел, и, схватив мальчика, нес его по воздуху три дня и три ночи, после чего бросил его одного среди пустыни, а сам скрылся.

На этот моменте Башар замолчал, снова наполнил вином свой бокал и начал не спеша, мелкими глоточками, его опорожнять.

– Как, и это все? – возмутилась я. – Странные у тебя сказки, старик.

– Конечно, это не все. – ответил он мне и, допив свое вино и откашлявшись, продолжил. – И вот шел Фаиз по пустыне, все надеясь, что на горизонте наконец–то покажется вожделенный оазис, шел день и второй, но все не кончалась пустыня и вот пересохло его горло и упал он на песок, не в силах больше двигаться. И когда решил он, что пришел уже его смертный час, увидел он лицо прекрасной девы, что склонилась над ним. «Кто ты?» – спросила она – «И что ты здесь делаешь? Смертные не могут забрести в обитель духов воздуха, но ты смертен и ты тут. Как ты попал сюда?». Рассказал ей Фаиз все, что с ним произошло, и нахмурилась дева и отвечала ему: «Знаю я этого джинна, он издавна досаждает нам. Надо бы проучить его за коварные козни. Я заберу тебя с собой, а после мы подумаем, как бы ему отомстить.». И перенесла его в чудный оазис, где из ручья текла сладкая вода, а финиковые пальмы давали плодов столько, сколько пожелаешь. Там Фаиз провел семь дней, а как прошли они, снова явилась к нему дева и сказала: «Я придумала, как проучить джинна. Слушай меня. Сейчас я заберу тебя с собой и спрячу, а после заставлю джинна обманом войти внутрь кувшина. Как только же я закричу «Хвала Аль–Лат!» – так тут же возьми вот эту пробку и крепко заткни ею сосуд.». Сказав это, перенесла она Фаиза из оазиса в пустыню и спрятала его в пески так, что он стал как бы частью бархана. После поставила рядом с собой большой медный кувшин и стала кричать, призывая джинна. Вскоре он и явился. «О, Джинн!» – сказала она ему, как только он появился. – «Не могу я более терпеть и хочу сказать, что сгораю я от неземной страсти к тебе. Но несвободна я, чтобы предаться ей тотчас, но может освободить меня волшебный камень, что находится на дне этого сосуда. Найди его, и я буду твоей!». И с великим вожделением полез джинн в медный кувшин и принялся искать, дева же все спрашивала: «Нашел ты его? Нашел?». «Все, он у меня!» – отвечал джинн, найдя маленький камушек, что дева кинула до того на дно кувшина. «О, хвала Аль–Лат!» – воскликнула она, и тут же выбрался Фаиз из своего укрытия и заткнул пробку! Страшно закричал джинн, но ничего не мог поделать, и через время начал вопрошать: «Кто пленил меня?». «Это я, Фаиз, мальчик, которого ты унес из родного города и бросил в пустыне!». «Чего ты хочешь от меня?» – спросил его джинн. «Верни меня назад и перед лицом правителя расскажи о своем обмане.» – ответил ему мальчик, а после обещания джинна, что так все и будет вытащил пробку. И вот, три дня и три ночи летел джинн с Фаизом в его город, а после принес его к правителю и рассказал, как хотел похитить его дочь, но не смог, потому как Фаиз разбил кувшин, в котором он сидел. И возрадовался правитель, и велел дать мальчику сотню золотых монет, чтобы он с семьей ни в чем не нуждался, а после, как Фаиз повзрослел, отдал за него свою красавицу–дочь и жили они с тех пор счастливо, пока смерть не разлучила их.