Текст книги "Камни вместо сердец"

Глава 15

В ту ночь я уснул очень крепко. Когда хозяин гостиницы разбудил меня в пять утра, мне снился какой-то сон, касавшийся Эллен и оставивший по себе тяжелое и тревожное чувство.

Мы вчетвером ожидали роту, сидя на конях у гостиницы. Дирик в очередной раз пребывал в плохом настроении, возможно, потому что я оставил его одного предыдущим вечером. Сэр Франклин ехал во главе своих людей с надменным выражением на лице, а лицо Ликона показалось мне неподвижным и замкнутым.

Мы снова заняли свои места в арьергарде направлявшейся на юг колонны. В глазах многих рекрутов читалась скука, вызванная долгим и скучным маршем, однако те, кто вчера хромал, шли теперь в новой обуви. Герольд Снодин снова топал прямо передо мной, и от него разило, как из пивного бочонка.

Вскоре после того, как рота вышла из Годалминга, мы пересекли границу Хэмпшира. Мы находились в западной оконечности Вилда, по большей части равнинного лесного края, где объемистые дубы чередовались с вязами и буками. Охотничьи угодья были огорожены высокими и крепкими деревянными палисадами. Мы шли по подобным тоннелям лесными дорогам, где ветки деревьев сходились над нашими головами, шли сквозь зеленый сумрак, лишь изредка пронзавшийся прямыми лучами солнца. Лес источал густой запах земли. Однажды я увидел дюжину ярких бабочек, словно бы танцевавших в солнечном луче. По пути мы постоянно вспугивали птиц, с шумом разлетавшихся прочь, но бабочки не обращали на нас никакого внимания, и многие из солдат поворачивались, чтобы полюбоваться на них.

После полудня мы снова остановились на широкой лесистой поляне возле ручья. Коней повели к воде, а рекруты столпились возле телег, чтобы получить закупленную в Годалминге провизию. Солдаты жаловались на то, что им опять раздавали только хлеб, сыр и плоды, а ведавший казной толстяк ссылался на ограниченную покупательную способность новых монет. Один из солдат воскликнул:

– У нас есть луки, позвольте нам самим добыть свое пропитание! Пошли, черти, настреляем кроликов, куропаток, или, быть может, даже олень подвернется!

Послышались одобрительные голоса. Сэр Франклин, подобно Ликону остававшийся на коне, повернулся к толпе с полным ярости взором. Джордж торопливо спешился и подошел к своим людям.

– Нельзя! – выкрикнул он. – Эта земля огорожена, должно быть, здесь находятся охотничьи угодья какого-нибудь джентльмена или даже самого короля! Я не допущу, чтобы вы нарушали закон!

– Да ладно, капитан! – послышался чей-то голос. – Мы парни деревенские, мы скоро найдем добычу.

– Ага! И мастер казначей держит нас в черном теле. На пустой желудок не навоюешься!

– A если на лесника нарветесь? – спросил Ликон.

К моему удивлению, заговорил Голубь, нервно выпаливая слова друг за другом:

– Бог создал леса и дичь для того, чтобы они служили человеку, сэр, а не для того, чтобы их огораживали те, у кого и так все есть, чтобы развлекаться на сытое брюхо!

Послышались новые одобрительные возгласы, и я впервые почувствовал в них вызов авторитету моего бывшего клиента. К месту событий приблизился побагровевший герольд Снодин.

– Бунтовщик! Ублюдок! – завопил он прямо в лицо Голубю, забрызгав его слюной.

– Пьяный старый хрен! – донесся до меня голос Угрюма. Несколько человек расхохотались, и Ликон обратил к ним гневный взор. Потупились многие, но не все. Некоторые отвечали упрямыми взглядами, скрестив руки на груди.

– Может, вы и правы! – громко произнес Джордж. – Я и сам сын бедного фермера, и потому у меня нет возможности разбираться с огораживателями земли! Но если вы убьете какую-нибудь дичь и встретите лесничего, то попадете на виселицу, солдаты вы или нет. Неплохая перспектива услышать такое о роте лучников! Обещаю, что, когда мы придем в Липхук, я устрою вам добрую трапезу, даже если для этого мне придется взять мастера казначея за ноги и вытрясти последний гроат из его дублета!

– А нельзя ли мне, капитан, помочь вам трясти его? – предложил Карсвелл. Как и накануне в деревне, его шутка вновь рассеяла напряженность, и люди расхохотались.

После еды почти все солдаты направились к плетню, огораживавшему охотничий парк, и демонстративно помочились на него. Подкрепившись хлебом и беконом, я направился к тому месту, где сидел Ликон. Он умело успокоил рассерженных солдат – трудно было узнать в этом спокойном человеке того издерганного страдальца, с которым я говорил вчера вечером.

– Ну, как вам и вашим друзьям дается верховая езда? – спросил он, позволяя мне заметить новую сдержанность в его тоне.

– С ушибами и потертостями, но другого ожидать и не приходилось, – ответил я.

– Мне кажется, что молодому клерку вашего коллеги малость не по себе.

– Фиверйир справится. Не сомневаюсь. – Я внимательно посмотрел на Джорджа, пытаясь понять, сожалеет ли он о своей вчерашней откровенности.

– Только что слышал, как пара людей заспорила о том, следует ли считать миски их собственными или королевскими, – проговорил я, чтобы затеять разговор.

– Да, некоторые из них пользуются своими собственными, но многим пришлось позаимствовать миски и ложки в хранилищах. В бедной семье будут рады и деревянной миске. То же самое относится к лукам: взять с собой собственный позволено только самым лучшим стрелкам, таким, как Ллевеллин. Большинство пользуются простыми, взятыми из королевского арсенала. Своего оружия нет у самых бедных, но за это им и платят меньше. Странно, не правда ли? – Капитан невесело улыбнулся.

К нам подошел Дирик. Кивнув Ликону, он обратился ко мне:

– Мастер Шардлейк, если вы не против, мне хотелось бы поговорить с вами с глазу на глаз.

Мы уселись рядом на обочине дороги. Все остальные уже успели загореть, и только лицо Винсента еще оставалось красным, а на одной его худой щеке над медного цвета щетиной шелушилась кожа. Он заговорил:

– Мастер Хоббей превратил часть земель приората в охотничий парк. Небольшой, конечно, но кишащий дичью. – Дирик снова жестко посмотрел на меня. – Свою первую охоту он проводит через десять дней. Приглашены многие местные джентльмены. Эта охота является важным событием для моего клиента.

– Надеюсь, к этому времени нас уже не будет в его поместье.

– Но если этого не случится, я рассчитываю на то, что вы не расскажете никому из местного общества о цели нашего визита.

– Как я уже говорил вам по поводу крестьян, брат Дирик, я не стремлюсь устраивать неприятности мастеру Хоббею. Однако я не стану принимать на себя никаких обязательств в отношении того, что мне можно говорить и делать.

– Я буду старательно наблюдать за вами, брат Шардлейк. – Мой оппонент внимательно смотрел на меня, его зеленовато-карие глаза так и буравили мои. – Мой клиент сумел высоко подняться: из торговцев шерстью он сделался сельским джентльменом. Возможно, однажды его станут называть сэром Николасом. Я не потерплю никакого вреда его интересам.

– Я хочу только одного: убедиться в том, что состояние и земли Хью Кертиса не претерпели никакого ущерба. Почему вы не хотите понять это?

– Значит, вы скоро убедитесь в этом.

– Тогда все будет в порядке, брат.

После недолгого молчания Дирик спросил:

– А вы когда-нибудь охотились?

– Всего один раз, в молодости. Не в моем это вкусе, когда зверей гонят на верную смерть. У них нет никакого выбора.

Мой коллега с издевкой расхохотался:

– Вот он – адвокат из Палаты прошений! Даже олень удостаивается его сочувствия. Ну что ж, это будет моя первая охота, если мы еще будем там – хотя, как и вы, я надеюсь, что этого не случится.

Затем он пробурчал:

– Я родом не из тех, кто охотится. Я – сын бедного клерка, мне пришлось карабкаться вверх по лестнице жизни. Из приходской школы в школу Тампля, а потом к пустяковым делам в адвокатуре при королевском дворе…

– Вы работали в суде? Быть может, вы встречались со знакомыми мне людьми. С Робертом Уорнером, например?

– С солиситором королевы? Нет, мне доставалась грубая черновая работа. Я ушел оттуда, чтобы оттачивать свой ум в тяжбах. – Собеседник вновь жестко посмотрел на меня. – Мастер Хоббей – также человек незнатного происхождения. Но я слышал, что ваш отец был богатым фермером, брат Шардлейк.

В голосе его прозвучала насмешка.

– Не таким уж богатым, он был просто йоменом, – поправил я его. – Мне рассказывали, что дед моего деда был сервом. От них все мы, по большей части, и происходим.

– Я восхищаюсь теми людьми, которые приходят из ниоткуда, но метят высоко.

Я улыбнулся:

– Что ж, брат Дирик, вы и в самом деле относитесь к числу наших «новых людей».

– И горжусь этим. Мы, англичане – не рабы, как французы.

Мы посмотрели на солдат. Небольшая группка, в центре которой находился Угрюм, негромко переговаривалась между собой и с издевкой похохатывала, вне сомнения, осмеивая кого-то, Джек увяз в разговоре с Карсвеллом и валлийским юношей. Винсент поднялся, отряхивая траву с зада.

– Кстати, – промолвил он, – этот ваш Барак, как и Фиверйир, будет жить вне господского дома. Мастер Хоббей не одобряет лишней фамильярности со слугами.

С этими словами Дирик направился прочь. Я проводил его взглядом, с едкой улыбкой отмечая, что как раз новые-то люди часто оказываются самыми большими снобами.

Днем на западе стали собираться облака, похолодало. Я заметил, что Ликон поглядывает на небо. Скоро обычный для июня свирепый ливень превратит пыль на дороге в грязь. Джордж кивнул барабанщику, и тот задал более быстрый ритм, подгоняя солдат.

В четыре часа мы ненадолго остановились на другой лесной дороге, чтобы напоить коней из пруда и дать им небольшой отдых. По кругу пустили пиво, и, воспользовавшись возможностью, я передал Бараку свой разговор с Дириком.

– Надо думать, Хоббей поселит нас с Фиверйиром в дровяном сарае. – Мой помощник кивнул в сторону клерка, сидевшего неподалеку от нас и читавшего псалтирь.

– Думаю, что нам потребуется дня три, чтобы получить показания и определить, в каком положении оказался Хью Кертис. После чего едем домой.

– Но что, если с ним творят нечто непотребное?

– Тогда мы можем забрать его с собой, a Дирик может…

– Вставить себе в задницу докрасна раскаленную кочергу! Я тут слышал, как один паренек в подробностях расписывал, как он проделает подобную процедуру над Снодином.

– Посмотрите сюда! – внезапно услышали мы крик и обернулись. Один из солдат указывал на восток. – Лесной пожар!

Я заметил поднимавшийся в миле от нас столб дыма. Он густел прямо на глазах, и до ноздрей моих в первый раз донесся запах дыма.

– Это не пожар, – ответил молодой Том Ллевеллин. – Это углежоги. Мы пришли на западную границу области, в которой изготовляют железо.

Я с любопытством посмотрел на него:

– Откуда ты это знаешь?

– Я бывал там, сэр. Когда закончится срок моего ученичества, я хочу перебраться на работу в Сассекс. Умелый кузнец может получать там хорошие деньги, работая на печах с дутьем. В прошлом году я ходил в Сассекс поискать таких возможностей – там кузни повсюду, и мастера делают что угодно, начиная от наконечников стрел и кончая узорными каминными стенками. Я дошел до Бакстеда, где льют пушки. Какое ж там место! – Юноша восхищенно помотал головой. – Дюжины людей работают в огромных домах. Грохот слышен за много миль, но платят прилично.

Пригнувшись, Том сорвал травинку.

– Тесс и мои родители не захотели, чтобы я оставался там. – Он серьезно посмотрел на меня. – Но так человек, который не умеет писать, может улучшить свою жизнь. Разве это плохо?

– На мой взгляд, неплохо. Но твоя родня может считать иначе, – заметил я. – Впрочем, мне легко говорить.

– Я сделаю это. – Нахмурившись, Ллевеллин сорвал новую травинку.

– Итак, мы оказались уже на границе с Сассексом? – уточнил я.

– Да. Здесь, на западе, кузниц немного, и они старомодны, но и для них находится уйма работы. – Мой молодой собеседник повернулся, обратив ко мне загорелое лицо с блеснувшими на нем внимательными и озабоченными голубыми глазами. – Вам не кажется, что это здравая мысль, сэр?

– Говорят, что литейные цеха – опасное место.

– Стрелком в армии быть опаснее, – с душой ответил Ллевеллин.

Около шести вечера рота остановилась возле маленького городка Липхук, где около отведенного под лагерь луга нас уже ожидал представитель местных властей. Остановившись на этом лугу, солдаты принялись разгружать палатки под присмотром Снодина. Над нами нависали тяжелые и плотные облака. Стало прохладно, но дождь еще не начинался. Ликон сообщил, что будет ночевать со своими людьми, но нам советует отыскать гостиницу, ибо человек, на чьем поле расположились солдаты, уверил его в том, что вот-вот начнется проливной дождь. Джордж обращался ко мне с новой, непривычной отстраненностью, что несколько опечалило меня.

– Вижу, вы не отпускаете людей в города? – спросил я его.

– Нет. Это строго запрещено. Они только напьются, а кто-нибудь непременно устроит какое-нибудь безобразие.

– А как сэр Франклин?

– Он останется с солдатами. Так, по его мнению, должен вести себя капитан, хотя после каждой проведенной в палатке ночи у него обостряется подагра. А теперь мне пора заняться делами. Потом я вместе с казначеем схожу в город и попытаюсь закупить для людей приличную еду. Ждите нас на городской площади в семь утра. Если хотите, можете оставить коней в лагере. Мы приведем их.

– В семь утра. Поздновато.

– Я пообещал своим ребятам завтра поутру брадобрея. Есть такой среди рекрутов.

– Я бы тоже не отказался от его услуг.

– Для лучников бритое лицо – предмет гордости. Длинные волосы и борода мешают выпускать стрелы по полудюжине за минуту.

– Быть может, мы встретимся в Липхуке попозже и выпьем?

– Нет, мне лучше вернуться с припасами. Спокойной ночи. – С этими словами капитан ушел.

Липхук оказался совсем небольшим селением, скорее, деревней, чем городом, и в нем нашлись только две гостиницы. Как и в Кобхэме, повсюду стояли повозки. В лучшей из гостиниц оказалась свободной только одна комната, которую я оставил Дирику и его клерку. Небольшая мзда даровала нам с Бараком крохотную комнатку в другом месте. Мой помощник рухнул на постель, стряхнув при этом облачко пыли со своей одежды.

– Сомневаюсь в том, что Дирик позволит Фиверйиру кувыркаться в молитвенной позе в той комнате. Милосердный боже, мне остается только надеяться на то, что Хоббей не заставит меня делить с ним жилье! – простонал он.

– Быть может, он все-таки сумеет обратить тебя к благочестию, – усмехнулся я.

– Будем надеяться на то, что мы обрящем Хью Кертиса столь же счастливым, как свинья в хлеву.

Я вытянул ноги:

– Аминь. Боже милостивый, клянусь, мои кости вот-вот треснут! – Затем, после недолгой паузы, я добавил: – Пожалуй, пройдусь, разомну косточки. И поищу цирюльника.

Джек с удивлением посмотрел на меня:

– Ты не хочешь отдохнуть?

– Скоро вернусь, – посулил я, торопливо выходя из комнаты, с нелегким чувством от того, что не сказал другу правду. Я решил, что в Липхуке пора начинать расспросы об Эллен. Дав себе клятву не вовлекать в них Барака, я после отъезда из Лондона даже не упоминал при нем ее имя. Как, впрочем, и он, хотя я не сомневался в том, что помощник не забыл о моем намерении выяснить ее прошлое.

Я решил начать расспросы в той гостинице, что была побольше остальных. Однако для начала заглянул к цирюльнику на боковую улочку и побрился. Днем Дирик говорил, что намеревается побриться в Липхуке, и я вдруг поймал себя на ехидной мысли: я надеялся, что он не сумеет найти этого брадобрея. Пусть себе явится в Хойлендское приорство в неопрятном виде! Я помотал головой: его бесконечная задиристость начинала заражать меня.

В зале гостиницы было людно, и мне пришлось протолкаться к прилавку, за которым упитанный и усталый мужчина раздавал кружки с пивом. Дождавшись своей очереди, я заказал пиво, положил гроат на прилавок и наклонился вперед.

– Мне хотелось бы разузнать об одном местечке по ту сторону границы с Сассексом, – проговорил я негромко. – О Рольфсвуде.

Усач с любопытством посмотрел на меня:

– Я родом из его окрестностей.

– Далеко он отсюда?

– Южнее Хорндина вам нужно будет свернуть с Портсмутской дороги, а потом проехать около пяти миль на восток.

– А большой это город?

– Нет. Маленький торговый городок. – Мужчина с любопытством посмотрел на меня. – А что вам понадобилось в Рольфсвуде? Там мало чего найдешь, после того как перестали работать с железом.

– Там обрабатывали железо?

– Да, так было раньше. На севере от города находится маленькая рудная жила. В Рольфсвуде была небольшая домница, но после того, как она сгорела, руду увозят на восток.

– Сгорела? – Я вспомнил лицо Эллен и ее слова: «Он горел! Бедняга, он весь был охвачен огнем!»

– Я был тогда еще молодым. Погибли владелец и его помощник. Это случилось лет двадцать назад.

– Произошел несчастный случай во время этого – как его там – литья?

Слуга смахнул с прилавка гроат и наклонился вперед:

– Нет. Это случилось летом, а старые домницы работают только зимой. А зачем вам это знать, сэр?

– Вы не помните имена погибших?

– Это случилось давно, однако я помню имя владельца: Феттиплейс.

Голова моя пошла кругом. Двадцать лет назад, то самое время, когда Эллен подверглась нападению и попала в Бедлам. Так что, помимо насилия, в Рольфсвуде произошло еще что-то. Погибли два человека. «Он горел!»

Сердце мое колотилось. Резко отвернувшись от прилавка, я обнаружил, что смотрю прямо на стоявшего за мной Фиверйира, сальные локоны которого свисали на обожженный солнцем лоб.

Сказались три дня раздражения, вызванного постоянными выпадами Дирика и кислой физиономией его помощника.

– Великий боже, клерк, – воскликнул я, – неужели вы подслушивали?!

У Сэма отвисла челюсть:

– Нет, сэр, я просто стоял за вами в очереди. Я пришел за пивом.

Я огляделся:

– А где Дирик? Вы шпионите за мной, клерк!

– Что вы, мастер Шардлейк! – с жаром заговорил Фиверйир, и адамово яблоко на его горле заходило вверх-вниз. – Мастер Дирик решил уснуть и выставил меня из комнаты, вот я и пришел сюда. Клянусь честью христианина, я слышал только то, что вы говорили этому человеку о сгоревшей домнице, вот и все!

Он был искренне возмущен. Я заметил, насколько усталым он казался, увидел темные круги у него под глазами.

– Простите меня, – сказал я уже спокойным голосом. – Мне не следовало кричать. Давайте сядем.

Сэм нерешительно последовал за мной к свободному месту на скамье.

– Раз я ошибся, приношу свои извинения, – проговорил я. – У меня есть еще одно дело в Сассексе, от другого клиента.

– Вы извиняетесь передо мной, сэр? – Молодой человек явно удивился. – Благодарю вас за это!

После недолгой паузы я проговорил:

– Путешествие оказалось труднее, чем я ожидал. Солдаты идут быстрым шагом.

Мой собеседник вновь замкнулся, и лицо его приобрело кислое и неодобрительное выражение:

– Мой мастер говорит, что они могли бы и не так спешить.

Хотелось бы мне знать, пользовался ли Дирик услугами Фиверйира для того, чтобы разведать наши планы перед слушанием! Возможно, он даже побывал в Опекунском суде и подкупил Миллинга. Я вспомнил про парней с угла, про мешок на моей голове и нейтральным тоном ответил:

– Ладно, посмотрим еще, что мы там найдем.

Потом, с любопытством посмотрев на Фиверйира, я поинтересовался:

– А вы давно работаете на мастера Дирика?

– Три года. Мой отец работал на кухне в Тампле, он послал меня в школу, а после выхлопотал мне место клерка. Мастер Дирик взял меня к себе и многому научил. Он хороший мастер.

Клерк вновь смотрел на меня этим своим полным осознания личной праведности взглядом.

– Итак, вы иногда работаете в суде по делам опеки, – продолжил я разговор.

– Да, сэр. – Недолго поколебавшись, Сэм добавил: – Вижу, что вы, подобно многим, считаете этот суд скверным местом.

Я кивнул.

– Возможно, это и так, но мой мастер ищет в нем только справедливости, как и во всех судах, в которых выступает.

– Не надо, Фиверйир. Адвокаты берутся за те дела, которые им предлагают, справедливы они или нет. – Я вспомнил свой разговор с леди Елизаветой.

Сэмюэль уверенно потряс головой:

– Мой мастер берется только за справедливые дела. Как наше с вами. Я – христианин, сэр, и я не смог бы работать у адвоката, который защищает плохих людей. – Он покраснел. – Я не хочу сказать, что так делаете вы, сэр, но в данном случае вы ошибаетесь.

Я не верил своим глазам. Как мог он верить тому, что Винсент Дирик, именно он, является исключительно поборником справедливости? Тем не менее это было очевидно.

– Хорошо, Фиверйир, теперь я должен вернуться в собственную гостиницу, чтобы чем-нибудь подкрепиться, – вздохнул я.

– A мой мастер велел мне отыскать брадобрея, – вспомнил клерк.

Мы вышли на улицу. Смеркалось, и в окнах появились зажженные свечи. Некоторые возчики уже укладывались спать в своих фургонах.

– Наверное, все едут в Портсмут, – проговорил я. – Как и наша рота стрелков.

– Бедолаги, – с печалью в голосе промолвил Сэм. – Я видел, как солдаты смотрят на меня, и знаю, что они считают меня слабаком. Однако я думаю о том, что может их ждать, и молюсь за них. Как это скверно, что среди них нет проповедника! Большинство этих людей так и не познали Господа. Они не понимают, что за гибелью в бою может последовать скорая дорога в ад.

– Не исключено, что обойдется без битвы. Возможно, французы не рискнут высадиться.

– Молюсь об этом.

На руку мне упала холодная капля.

– Ну вот, начался дождь, – скривился я.

– В лагере все промокнут.

– Да. A мне надо побыстрее вернуться в свою гостиницу. Спокойной ночи, Фиверйир.

– Спокойной ночи, мастер Шардлейк.

– Ах да, Фиверйир, лавка цирюльника находится на соседней улице за углом. Передай своему мастеру.

Когда я добрался до своей гостиницы, дождь уже лил как из ведра: начиналась очередная летняя гроза. В рубашке и камзоле я промок насквозь. Человек, которого мне пришлось подкупить, чтобы найти место в гостинице, пригласил меня к кухонному очагу посидеть у огня, надеясь, вне сомнения, на еще одну монетку. Я был рад принять его предложение – нужно было где-то тщательно обдумать то, что я узнал в другой гостинице.

Я смотрел в пляшущие языки пламени. Два десятилетия назад в Рольфсвуде сгорела домница, и при этом погибли два человека. Судя по произнесенным ею в Бедламе словам, Эллен видела огонь, видела, как сгорел, по крайней мере, один из тех людей. Мог ли этот случай оказаться тем самым, который лишил ее разума? Но какое место тогда занимает нападение на нее? Хотя в очаге жаром дышали дрова, по моей коже побежали мурашки. Что, если смерть владельца домницы и его подручного была не случайной? Что, если Эллен стала свидетельницей убийства, и в Бедлам ее запрятали именно поэтому? Мне уже начинало казаться, что Барак, предупреждавший меня об опасности, был прав.

Тут мне пришло в голову, что ездить в Рольфсвуд, вообще-то говоря, и не стоит. Можно спокойно вернуться в Лондон, и пусть все остается как есть. В конце концов, Эллен провела в безопасности девятнадцать лет, а если я разворошу старое убийство, то могу вновь подвергнуть ее риску.

Языки пламени над дровами в очаге поднимались все выше и выше. И вдруг они высветили снизу вырезанные на каминном заднике слова, заставившие меня вздрогнуть и едва не свалиться со стула.

«Не горюй: сердце твое принадлежит мне».

Женщина средних лет, стоявшая возле кухонного стола и закладывавшая в котелок разные продукты для похлебки, посмотрела на меня с удивлением.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – поспешила она ко мне. – Вы вдруг так побледнели.

– Что это? – указал я на надпись. – Эти слова… вон там, вы видите их?

Повариха бросила на меня недоуменный взор:

– В нашем краю на задней стенке камина часто вырезают разные слова и фразы.

– Но что значит эта фраза? Чье сердце и кому принадлежит?

Женщина вдруг встревожилась:

– Не знаю… может быть, жена изготовившего эту доску мастера умерла или с ней случилось что-то плохое… Сэр, вы плохо выглядите!

Пот струйками тек по моим вискам, и я чувствовал, как раскраснелось мое лицо.

– Со мной случился какой-то непонятный припадок, – объяснил я. – Поднимусь-ка я наверх…

Кухарка с симпатией кивнула мне:

– Это все наши мысли о проклятых французах… о том, как они плывут на нас… Мне тоже не по себе. Таковы времена, сэр, таковы времена…