Текст книги "Целиком и полностью"

Он отошел от телескопа и махнул рукой, предлагая мне посмотреть.

– Вот, я покажу тебе Плеяды. Их можно увидеть и без телескопа, но через него круче.

Я наклонилась и прижалась глазом к окуляру. В конце темного туннеля сияло идеальное скопление звезд.

– Видишь?

– Ага, – прошептала я.

Он стоял так близко от меня, что я чувствовала его запах. Мыло «Айриш Спринг». Мама заставила его помыться перед вечеринкой.

– Ты знаешь миф про Плеяд?

– Нет.

– Они были дочерьми Атланта. Ну, знаешь, того, кто держал небесный свод?

– Вот как?

– После того как титаны проиграли в битве с олимпийцами и Атланта наказали, сестры так расстроились, что покончили с собой, а потом Зевс пожалел их и превратил в звезды, чтобы они могли составить компанию своему отцу. Это только одна из версий, но она нравится мне больше всего. Папа рассказывал мне обо всех созвездиях, о том, как они получили свои названия.

Я отошла от телескопа.

– А теперь я покажу тебе Млечный Путь, – сказал он.

На лестнице послышались шаги, и через мгновение миссис Гэш включила свет в комнате.

– Джейми? Ты что тут делаешь?

Мне не казалось, что мы занимаемся чем-то нехорошим – я тогда совсем забыла о предупреждении своей мамы, – но в голосе матери Джейми звучала какая-то подозрительность.

– Джейми просто показывал мне свой телескоп, – сказала я. – Мы смотрели на Плеяды.

Джейми продолжал прижимать лицо к окуляру.

Миссис Гэш кивнула.

– Джейми, послушай меня. Я не хочу, чтобы вы с Марен оставались здесь одни.

Он повернулся и ответил:

– Хорошо.

Затем он вернулся к телескопу, а его мама скрестила руки в ожидании, наблюдая за нами.

– Сейчас же, Джейми. Может, отведешь свою гостью вниз и предложишь ей что-нибудь поесть? Тебе нравятся креветки, Марен?

– Да, миссис Гэш.

– Можешь попробовать и печенье. Мы с Джейми сами его испекли.

Джейми вздохнул. Мы вышли из комнаты и спустились по лестнице. У стола с напитками возле рождественской елки он налил из хрустальной миски две чашки пунша и протянул одну мне.

– Извини, что так получилось.

Я пожала плечами:

– Спасибо, что показал Плеяды.

Миссис Гэш вернулась к своим обязанностям хозяйки, и больше никто, казалось, нас не замечал. Я видела, как мама разговаривает с какими-то двумя женщинами у камина. Она рассказывала шутку, и когда дошла до кульминации, они откинули головы назад и захохотали.

– Идем!

Джейми схватил меня за свободную руку и повел по коридору, прочь от шума вечеринки. Я торопливо отхлебнула пунш, чтобы он не пролился на ковер.

– Куда мы идем?

– Хочу показать тебе кое-что внизу.

Дверь в подвал находилась рядом с гостевой комнатой. Внизу был прохладно, пахло краской, плесенью и нафталином. Единственным источником света была простая лампочка, подвешенная к грубым балкам. У подножия лестницы стояли стиральная машина с сушилкой, остальное пространство было заполнено старой мебелью и картонными коробками. Бетонный пол был голым, и только перед стиралкой лежал небольшой серый коврик.

– Зачем ты меня сюда привел? – спросила я. – Наверху лучше.

Он поставил свою чашку с пуншем на сушилку.

– Можно посмотреть?

– Посмотреть на что?

Он похлопал по пряжке ремня на своих джинсах, глядя на коврик у нас под ногами.

– Ну, знаешь.

«Хочу показать тебе кое-что внизу». Моя ошибка.

– Нет, – сказала я. – Ты первый.

Он расстегнул молнию, и его джинсы сползли вниз до щиколоток. На его трусах были нарисованы кометы и ракеты. Он сунул большие пальцы под резинку, опустил и тут же подтянул трусы обратно – так быстро, что я едва смогла что-то разглядеть.

– А теперь ты.

Я помотала головой.

– Ты же сказала, что покажешь.

– Ничего я не говорила.

Минуты полторы он раздумывал и нахмурился, когда понял, что я права.

– Как-то глупо получилось.

– Нет-нет.

– Это была плохая мысль. Не надо было приводить тебя сюда.

Я шагнула к лестнице.

– Все нормально. Давай поднимемся.

– А можно попросить тебя еще кое о чем?

– О чем?

Он что-то пробормотал.

– Что?

– Можно… поцеловать тебя?

Я понимала, что этого делать нельзя, но я уже разочаровала его. «Обидишь его еще раз – окажешь ему услугу. Уходи. Немедленно. Сейчас».

Но он шагнул ближе, а я не повернулась и не убежала. Что-то внутри заставило меня замереть. Я ощутила, как в животе растекается паника. «Уходи, немедленно – если он подойдет еще ближе, ты не сможешь остановиться».

Над нами гудела голая лампочка, слегка покачиваясь на сквозняке. На секунду мне показалось, что я самая обычная девочка, которую вот-вот в первый раз поцелуют.

Уходи – НЕМЕДЛЕННО…

Я прижалась губами к его шее, надавила и втянула носом воздух. В его дыхании я ощущала запах соуса и кусочков креветок, оставшихся в уголках рта. Я шагнула назад и посмотрела на него. Глаза его были закрыты, и он улыбался, как будто я могла делать с ним все, что захочу, и ему будет от этого только приятно. «Не этого ты ждешь, – подумала я. – Но теперь уже слишком поздно».

Закончив, я упала на коврик перед сушилкой, так отчаянно дрожа, что машина завибрировала, как будто работала. Никто наверху ничего не услышал. Из динамиков в гостиной доносился сладкий голос какого-то певца: «Позаботься о себе, ведь теперь ты принадлежишь мне…»

Я долго так сидела, думая о его телескопе, о его наволочке с Чубаккой, о кубике Рубика на комоде. Оставят ли они все как есть в его комнате? Почему он не мог оставить меня в покое?

На полу возле стиральной машины я нашла смятый пластиковый пакет и сложила в него все его вещи – джинсы, красную рубашку, трусы на космическую тему и то, что не смогла съесть – все, кроме очков в черепаховой оправе, – а затем просунула руку в паутину за сушилкой, нащупала место, где шланг входит в стену, и оставила пакет там. Коврик с пятнами я скрутила и отнесла в самый темный угол подвала. Конечно, кто-то рано или поздно все это найдет. Мне так жаль. Так жаль.

Я умыла лицо, сняла штаны и водолазку и выжала их под краном в раковине в подвале. На трусах тоже были пятна, но там их никто не увидит. Выстираю дома.

Нет, не дома. Для этого не будет времени.

Я прополоскала рот и села на бетонный пол, прислонившись спиной к сушилке, ожидая, пока высохнет одежда. От каждого доносившегося сверху звука я вздрагивала, с ужасом представляя, что кто-нибудь спустится и обнаружит меня.

Мама. Мне нужно рассказать маме.

Я натянула рубашку, штаны и медленно начала подниматься по лестнице, как будто никогда не дойду до верха. Мама выходила из гостевой комнаты с нашей верхней одеждой в руках. Я быстро закрыла за собой дверь и отошла от нее.

– Марен! Мы уезжаем, хорошо? У меня твоя куртка.

Она протянула мне куртку, и я надела ее.

– Ты где была? – прошипела мама.

– В ванной.

– Ты же знаешь, что мне лучше не врать. Зачем ты спускалась в подвал?

Я замерла. Между нами повисло молчание, и мы услышали, как миссис Гэш в другой комнате громко зовет Джейми. Мама замерла рядом со мной. Мгновение спустя в прихожую зашла мать Джейми.

– Куда подевался этот мальчишка?

– Разве он не у себя в комнате? – спросил мистер Гэш.

Он стоял в дверях и пожимал руки гостям, выходившим наружу, на холод. Под блестящими черными усами поблескивали белоснежные зубы.

– Конечно, он не у себя в комнате.

– Посмотри на крыше, – сказал мистер Гэш через плечо и, улыбаясь, взял мою маму за руку. – Я так рад, что вы пришли, Джанелл.

Он кивнул мне:

– Приятно было познакомиться, Марен.

Потом он снова повернулся к моей маме и тихо добавил:

– Поговорим первым же делом в понедельник, хорошо? Надеюсь на плодотворное сотрудничество.

Миссис Гэш подошла к лестнице на второй этаж.

– Джейми! Джейми, где ты?

– И я тоже надеюсь, – слабым голосом произнесла мама.

Она посмотрела на меня, и я поняла, что она изо всех сил старается не показать своей паники, охватившего ее ужаса. С каждым разом у нее это получалось все лучше.

«Ты этого не делала. Пожалуйста, скажи, что не делала».

Миссис Гэш вернулась к нам.

– Вы же какое-то время назад играли вместе с Джейми, правда, Марен?

Я пожала плечами, не сводя глаз с ее туфель. Как я могла посмотреть ей в лицо? Я была готова расплакаться, но тут миссис Гэш высказала спасительное предположение:

– Бедняжка! Я так и знала: он сказал что-то, что расстроило ее. Он хороший мальчик, но часто своим поведением отталкивает от себя других детей. Слишком развитый для своего возраста, если вы понимаете, о чем я, Джанелл. Надеюсь, ничего плохого не произошло.

Мама пропустила слова миссис Гэш мимо ушей, а мистер Гэш уже прощался с кем-то другим. Мама сжала мою руку так, что я охнула, и мы шагнули к входной двери. Я почти слышала, как у нее в голове крутятся шестеренки. Она подсчитывала, насколько быстро нам удастся собраться и уехать, дополнив тем самым длинный список разочарований. Не будет никаких разговоров о повышении в понедельник – она никогда больше не увидит этих людей, – ее раздражение пульсировало в сжимающей меня руке и передавалось мне.

Миссис Гэш скрестила руки на груди и оглянулась.

– Наверное, опять возится со своим телескопом. Пойду посмотрю.

– Спасибо за чудесную вечеринку, – пробормотала мама.

Мама Джейми уже шла по коридору к задней двери.

– Спасибо, что пришли. Надеюсь, вы быстро доедете до дома, – сказала она, когда моя мама поворачивала круглую ручку и выталкивала меня наружу.

Мне так хотелось, чтобы время повернулось вспять и чтобы миссис Гэш нашла своего сына на качелях во дворе, хмурого от того, что я не стянула с себя трусы.

Домой мы ехали молча. Спидометр всю дорогу показывал цифру на десять миль больше положенной. Мама обернулась, только когда я достала из кармана очки Джейми и повертела их в руках. Она не сказала ни слова. До вечеринки я успела сделать домашнюю работу, но так и не сдала ее.

Тем вечером я узнала, что существует два вида голода. Первый я могу удовлетворить чизбургерами и шоколадным молоком, но второй, скрывающийся в глубине меня, дожидается своего часа. Он может спать месяцы, возможно, даже годы, но рано или поздно я подчинюсь ему. Внутри меня как будто живет огромная дыра, и как только она обретет контуры, заполнить ее может только одно.

3

Я не могла продолжать стоять в этом кафе как идиотка, дожидаясь, пока кто-нибудь уступит мне место. С горящими щеками я выбежала оттуда и продолжила путь.

Через несколько кварталов я набрела на супермаркет. Из-за рюкзака у меня был немного нелепый вид, но я все равно зашла. Прошла по отделу с продуктами, взяла яблоко, походила вокруг и положила его обратно. Я завернула в отдел с консервами и увидела старушку, пытавшуюся угнаться за катящейся по блестящему белому линолеуму банкой. Подняв банку, я протянула ее ей.

Глаза старушки под очками в перламутрово-розовой оправе засияли. Она была одета в бледно-зеленый жакет с красной шелковой розой на лацкане, серую твидовую юбку и кожаные туфли-«оксфорды», как будто поход в супермаркет был настоящим выходом в свет.

– Большое спасибо.

Она протянула банку обратно мне.

– Сможешь прочитать, что там написано, дорогуша? Эти очки бесполезны. Нужно заказать новую пару.

– Половинки свежей груши в соке из белого винограда, – прочитала я.

– О, замечательно, как раз то, что я хотела.

Она положила банку в тележку.

– Еще раз спасибо.

Я собиралась пожелать ей хорошего дня, как она вдруг спросила:

– А ты здесь одна, дорогуша?

Я кивнула.

– Покупаешь продукты для матери? Как мило.

Я не знала, что ответить, и, наверное, в этот момент она решила «удочерить» меня.

– Мне бы самой не помешала помощь, чтобы отвезти эти продукты домой. Я езжу на автобусе, потому что так и не научилась водить машину. А у тебя уже есть права?

Я помотала головой.

– Раньше меня всюду возил муж.

Пока она говорила, я разглядывала содержимое тележки: две красные луковицы, фасоль, упаковка яиц, апельсиновый сок, простокваша, кусок бекона, четыре банки кошачьего корма и груши.

– Не против получить дополнительные деньги на карманные расходы? – спросила старушка. – Ну, только если тебе самой не много нести и если ты не слишком занята.

Я помогла бы ей и просто так.

– С удовольствием.

– Великолепно. Так как тебя зовут, дорогуша?

– Марен.

Ладонь у нее была холодной, но рукопожатие оказалось крепким.

– Марен! Какое чудесное имя. Меня зовут Лидия Хармон.

Когда она расплатилась за покупки, мы вышли на улицу и подождали немного на автобусной остановке. Мне вдруг пришло в голову, что она может жить рядом с родителями моей мамы, и я понадеялась, что это не так. Миссис Хармон села на скамейку рядом с женщиной, у которой было слишком много детей, чтобы контролировать их всех. Дети смеялись, дрались друг с другом, пинали камни, а женщина просто курила сигарету и рассматривала тротуар перед собой. Миссис Хармон, не обращая на них внимания, спросила, не проголодалась ли я.

Когда подошел автобус, она заплатила за меня. Мы отъехали от остановки, и я разглядела старое кирпичное здание с вывеской «Публичная библиотека Эдгартауна» над дверью. Мальчик лет девяти приоткрыл дверь и впустил внутрь пожилую женщину.

К моему облегчению, мы ехали в противоположную сторону от дома моих бабушки и дедушки. Квартала через два я заметила кое-кого еще – старика, но не такого старого, как миссис Хармон, в красной клетчатой рубахе с закатанными рукавами, который, казалось, никуда не направлялся и ни на кого не смотрел. Когда автобус проезжал мимо него, он поднял голову и внимательно вгляделся в окна, как будто искал кого-то. Увидев меня, он улыбнулся, словно меня-то он и искал. Я разглядела, что у него отрезана половина уха – по диагонали, косым ударом. Из-за этого он походил на бродячего кота. Он продолжал слегка улыбаться мне, а когда автобус повернул, поднял руку.

– Увидела знакомого, дорогуша? – спросила миссис Хармон.

– Нет. Наверное, он просто ошибся. Принял меня за кого-то еще.

– О. Забавно, иногда так бывает.

Лет десять назад можно было бы сказать, что дом миссис Хармон в идеальном состоянии, но краска на ставнях понемногу отслаивалась, а между досками белого забора выглядывала высокая трава. И все же это был довольно симпатичный дом, выкрашенный белой краской, с васильково-синими окнами и веселой красной дверью. Гостиная была светлой и уютной, на полках шкафов со стеклянными дверями выстроились ряды пластинок и книг в твердых обложках, между которыми красовались фотографии далеких мест – Большой каньон, Тадж-Махал; в вазе на столе стояли настоящие подсолнухи. Прежде чем увидеть часы на каминной полке, я услышала их тиканье.

С табуретки с мягкой подушкой у камина на ковер прыгнул белый кот с гривой, как у маленького льва, и важно прошествовал на кухню. Миссис Хармон поставила сумки с продуктами на стул у двери, наклонилась и погладила кота.

– Ну как ты тут, мой котик?

Потом взяла пакеты и прошла за котом на кухню.

– Он знает, когда пора есть. Слышит, как звякают банки в сумке. – Она улыбнулась. – А ты что хотела бы на завтрак, дорогуша? У меня есть яйца, бекон, может, парочка хэшбраунов…

Идеально. Все было слишком идеально.

– Было бы чудесно, миссис Хармон.

Я поставила рюкзак за креслом и помогла ей донести продукты. Этот дом был таким, какими я и представляла себе настоящие дома: фотографии смеющихся детей на холодильнике, ситцевые салфетки на столе, маленькие витражи на окнах – лягушка, парусная лодка, четырехлистный клевер. Над выключателем – раскрашенный ангел с надписью «Благословение этому дому и всем живущим в нем». Ни в одном месте, где мы с мамой жили, такого не было. На кухне пахло корицей.

Открыв несколько шкафчиков, я быстро догадалась, куда поставить покупки. Холодильник был довольно забитым для одного человека. На рабочей поверхности стояли большие стеклянные банки с мукой и сахаром – судя по всему, миссис Хармон любила печь. В пластиковом контейнере рядом с блюдом с яблоками и бананами лежал пирог – я не смогла догадаться, какой именно.

Миссис Хармон сняла жакет и сменила его на клетчатый фартук, висевший на крючке у холодильника.

– Электрическая открывашка – величайшее изобретение двадцатого века, – сказала она, открывая банку с кошачьей едой. – Когда будешь в моем возрасте, поймешь почему.

Котик (неужели его так и звали? Это все равно как если бы меня звали «Девочка») терпеливо расхаживал у стоявшей возле окна стальной миски. Миссис Хармон вилкой переложила в нее еду из банки.

– Ну, а теперь наш завтрак.

Она вынула сковородку и указала на диван в гостиной.

– Чувствуй себя как дома, Марен. Может, хочешь попить чего-нибудь? Апельсинового сока?

– Да, апельсиновый сок был бы кстати. – Я села и провела рукой по лежавшему на диване вязаному шерстяному пледу с зигзагообразным сине-красным узором. У нас дома никогда не было таких – когда нам становилось холодно, мы просто заворачивались в одеяла с кроватей. Такие пледы, как и коврики или занавески для окон, были совершенно лишними.

Я повернулась, чтобы посмотреть фотографии на журнальном столике, пока миссис Хармон встряхивала полный пакет апельсинового сока, открывала его и разливала по стаканам. Свадебный портрет был подкрашен акварелью, так что ее щеки казались похожими на розовую сладкую вату, а сад вокруг сиял, как Изумрудный город. Иногда люди меняются настолько, что на старых снимках их не узнать, но миссис Хармон изменилась не так уж сильно. Она и муж выглядели так, будто вполне могли бы стать кино– звездами. Внизу на фоне сепии золотом была выведена надпись:

Мистер и миссис Дуглас Хармон

2 июня 1933 года

– Вы с мужем были очень красивыми, – сказала я, когда она протянула мне стакан.

– Спасибо, дорогуша. Мы провели вместе пятьдесят два года.

Она вздохнула.

– Бедняга Дуги. Скоро я встречусь с ним.

– Ну, не надо так говорить, – автоматически сказала я.

Она пожала плечами, вернулась на кухню, зажгла конфорку и положила большой кусок сливочного масла на сковороду.

– Ты не догадываешься, насколько я стара, Марен?

– Я не очень хорошо определяю возраст.

– Станешь определять лучше, когда повзрослеешь. Мне восемьдесят восемь с половиной.

На вид ей было меньше.

– Хотелось бы мне быть похожей на вас в восемьдесят восемь с половиной.

– Спасибо, дорогуша! Вряд ли можно придумать комплимент лучше.

Пока миссис Хармон разогревала хэшбрауны с беконом, я разглядывала ее жилище. Наступила спокойная тишина. Часы на каминной полке уютно тикали.

– Тебе они не мешают? – спросила старушка.

– Что не мешает?

– Часы. Моя племянница утверждает, что они тикают так громко, что мешают ей думать.

Она уперла руку в бок, переложила хэшбрауны с беконом на чистую тарелку и принялась за яйца.

– А меня они успокаивают. В конце концов, ход времени – единственное, в чем мы можем быть уверены в этом мире.

Миссис Хармон опустила два ломтика хлеба в тостер, сняла с плиты яичницу и разложила еду по тарелкам.

Это был лучший завтрак в моей жизни. Когда у тебя в животе теплая еда – настоящая теплая еда, – все вокруг кажется не таким уж безнадежным. Пожилая женщина хотя бы ненадолго заставила меня позабыть о том, что мне некуда идти. Потягивая апельсиновый сок, миссис Хармон мило улыбалась, и тут до меня дошло: она доверяет мне.

Я отнесла тарелки в раковину и помыла вместе со сковородой, а старушка, пробормотав слова благодарности, растянулась на диване и укрылась красно-синим шерстяным пледом. Белый кот вскочил на диван и устроился у нее на животе.

– Ах, Котик, – произнесла она, почесав его за ушами.

Я села в кресло у двери и заметила на столике рядом белую плетеную корзину с клубками пряжи цветов шербета, малины, персика и неба.

– Ты вяжешь? – спросила миссис Хармон, и я покачала головой.

– У меня так много пряжи, что всю мне уже не использовать. В последнее время вязать мне мешает артрит.

– Может, вы научите меня. Если вам это не сложно и не заболят руки.

Раньше я никогда не задумывалась о том, чтобы научиться вязать, но мне вдруг очень захотелось научиться. Захотелось связать свитер, в котором я могла бы спрятаться.

– С удовольствием, дорогая. Только отдохну сначала немного.

В своем воображении я уже связала себе балахон с капюшоном, как у Мрачного Жнеца. Я бы носила его, чтобы никто не видел моего лица.

– Ты выглядишь уставшей, Марен. Почему бы тебе не поспать в гостевой комнате?

Каждый раз, когда я слышу слова «гостевая комната», я вспоминаю Нарнию. «Дочь Евы из далекой страны Гостеваяк Омната, где вечное солнце царит над ярким градом Платяной Шкаф…»

– Никто у меня не останавливался уже целую вечность, – сказала миссис Хармон. – А ведь гостевые комнаты должны использоваться по назначению, я так полагаю. Первая дверь направо после кухни. Когда проснешься, попьем чаю с пирогом. Вчера я испекла морковный пирог. Потом я научу тебя вязать и дам тебе домой мешок с пряжей. Разве не чудесно?

После ночи в заброшенном «Кадиллаке» это казалось чудесным сном.

Веки ее заметно тяжелели.

– Приятно отдохнуть, Марен.

– И вам тоже, миссис Хармон.

Потом она вздрогнула, как будто ей в голову пришла какая-то мысль.

– О! Может, тебе стоит позвонить маме?

Я покачала головой:

– Она знает, что я поздно вернусь.

Мне не хотелось ей врать, но если говоришь то, во что хочешь поверить сама, то вряд ли это такое уж вранье.

– Ну хорошо.

Миссис Хармон закрыла глаза, а я прошла по коридору и открыла дверь справа. Там стояла самая изумительная кровать из тех, что мне доводилось видеть – со спинкой из темного красного дерева с вырезанными херувимчиками, слишком старая, слишком вычурная и слишком причудливая для обычного дома, застеленная круглым вязаным желто-синим покрывалом. У дальней стены стоял комод с зеркалом, а в углу – стул с красной бархатной подушкой. Это самая милая Гостеваяк Омната, какую только можно представить.

На ночном столике я увидела старую статуэтку – бронзового сфинкса с расправленными крыльями. Я подняла ее – она оказалась тяжелее, чем я ожидала, а к основанию был приклеен кусок изумрудно-зеленого фетра. Прочитав надпись, я поняла, что это приз.

Кубок Лукреция, вручается Дугласу Хармону в знак уважения и величайшего восхищения его талантами, продемонстрированными им при написании сочинения о природе человеческого сознания. Классическое общество Пенсильванского университета. Июнь 1930 года.

Это был настоящий приз, а не какие-то дешевые безделушки, которые мои одноклассники получали за победу в софтболе. Я провела пальцем по сфинксу, по его лапам, крыльям и лицу, такому надменному и отстраненному. Мне тоже захотелось получить какую-нибудь награду, что-нибудь красивое, чем я могла бы гордиться всю жизнь.

Поставив приз обратно на столик, я сняла покрывало с кровати, стянула грязные носки, скользнула под белоснежное одеяло и прижалась щекой к прохладной подушке. Теперь я понимала, почему запах прачечной так успокаивает: еще не все потеряно, если кто-то до сих пор утруждается стирать постельное белье.

Я поспала, а проснувшись, потянулась, как кошка. В доме стояла тишина. Я прошла в гостиную и опустилась на колени возле дивана.

– Миссис Хармон?

Не знаю, почему я повторяла ее имя. Едва дотронувшись до ее руки, я поняла, что она мертва.

Раньше я никогда не видела мертвых – ну, вы понимаете, о чем я. Странное ощущение потекло по пальцам, которыми я касалась ее, распространилось по руке, а затем и по всему телу. Несмотря на то что я стояла на коленях, мне показалось, будто земля уходит у меня из-под ног.

Я встряхнулась и встала. Белый кот, свернувшись калачиком, лежал на табурете с подушкой у камина с таким видом, как будто ничего не случилось. Он поднял голову и посмотрел на меня, а потом закрыл глаза и потер лапой мордочку, словно говоря: «Что еще?»

Никаких больше особых консервов для тебя, вот что. Я вернулась к дивану и натянула шерстяной плед до подбородка миссис Хармон, будто пытаясь согреть ее. На глаза мне снова попалась корзина для вязания. Я взяла пару клубков и набор деревянных спиц и положила их в свой рюкзак.

– Спасибо, миссис Хармон, – прошептала я.

Потом я побродила по комнатам тихого уютного дома, разглядывая старые фотографии и проводя пальцами по всяким рукодельным вещам – по вязаным салфеткам на обеденном столе, по кардигану с перламутровыми пуговицами, висевшему на спинке стула так, будто он покоился на чьих-то плечах; по вышивке с пословицей «Веселое сердце исцеляет как лекарство» над выключателем в спальне хозяйки, – но все это как бы текло мимо моего сознания. Я вернулась в Гостевуюк Омнату и легла в кровать, не зная, чем еще мне заняться. Я не могла оставить старушку просто так, но не знала, кому звонить, а если бы и знала, то не смогла бы объяснить, почему я нахожусь здесь. Кто-нибудь обязательно решил бы, что я сделала что-то плохое.

Я решила немного поспать, сделав вид, что ничего не случилось. Я не знала, что мне еще делать.

Никакого пирога, никаких уроков вязания, и никакого доверия ко мне.

Из другой части дома донесся какой-то шум, разбудивший меня во второй раз. Должно быть, уже настал вечер. Я села в кровати, напрягла слух и через несколько секунд снова услышала шум. В доме кто-то был – кто-то живой.

Я открыла дверь, и из коридора поплыл кисловатый запах того, что нельзя ни с чем спутать. Я почуяла и запах крови, но он казался незнакомым. Может, кровь мертвых пахнет не так, как кровь живых, да и на вкус иная?

В темной гостиной у дивана я разглядела очертания человека, вставшего на колени. Это был старик, которого я заметила, когда ехала в автобусе. Я увидела его порезанное ухо. Он погрузил лицо в живот миссис Хармон – на полу валялись обрывки ее блузки, – и ее рука опустилась ему на спину, жесткая как доска, но он не обращал на это внимания, зарываясь носом все дальше. Голова у миссис Хармон отсутствовала, но на ручке дивана лежали густые седые локоны.

Я открыла рот, но не издала ни звука. Как я могла кричать при виде того, что было мне настолько знакомо?

Если он и догадался, что я здесь, то не подал вида, даже не дернулся. Лица его я не видела, но знала, что в нем нет ни капли сожаления. Он чавкал, хлюпал, глотал – размеренно, даже методично. «Именно так я выгляжу, когда делаю это? Я тоже издаю такие ужасные звуки?»

Покончив с животом, он откинулся и схватил длинные лиловые пальцы старушки. Послышался хруст. Потом он передвинулся немного к концу дивана, не вставая с колен, и принялся пожирать ноги. Мне хотелось отвернуться, но я не отворачивалась.

Закончив, он покачался взад-вперед на пятках и так мощно рыгнул, что звук этот точно можно было измерить по шкале Рихтера.

– Пардон, – пробормотал он, вытаскивая грязный желтоватый платок из заднего кармана и вытирая рот.

– Не волнуйся, – сказал он, засунув платок обратно в карман. – Я никогда не ем их живьем.

В это мгновение он обернулся и посмотрел на меня. Он знал, где я нахожусь.

Он пошарил вокруг себя, собирая остатки ее одежды и засовывая их в один из мешков, в котором мы принесли покупки. Ее кожаные туфли аккуратно стояли там, где раньше были ее ноги, словно ожидая очередного выхода в свет, который никогда не состоится. Мужчина смерил меня оценивающим взглядом, потом вытянул руки и спрятал туфли под свисающее покрывало с цветочками.

Когда я наконец заговорила, мой голос показался мне чужим:

– Я думала, что я одна такая.

Он пожал плечами:

– Все так думают.

Вытянув что-то из-под смятого пледа, он позвенел находкой. Это была связка украшений миссис Хармон – кольца, которые она носила на пальцах, и медальон с кремово-розовой эмалью с ее шеи. Сжав их в грязной ладони, он под хруст суставов поднялся и уселся в кресле возле дивана. Засунул было руку в карман рубахи, но передумал.

– На́ вот, – сказал незнакомец.

Я протянула руку и взяла у него драгоценности. Потом он вынул из кармана рубахи потертую серебристую фляжку и приложился к ней. Я наблюдала за тем, как дергается его кадык. Запивает ее. Я знала миссис Хармон не больше часа, но к этому моменту скучала по ней так, как будто была знакома с ней всю жизнь.

Я подошла к каминной полке и отцепила кольца от цепочки, разложив драгоценности напротив старых фотографий, по которым миссис Хармон вспоминала своего мужа. Элегантный Дуглас Хармон в размытом фокусе посматривал на меня с благосклонностью, которой я не заслуживала.

– Послушай-ка. Пора бы нам представиться друг другу. Я Салливан.

Пожилой мужчина встал и протянул руку. Над бледно-голубыми глазами нависали кустистые седые брови.

– Для краткости Салли.

Не успела я отказаться пожать ему руку, как он посмотрел на свои пальцы – испачканные красным, особенно под ногтями, и сам передумал подавать мне руку. Пройдя на кухню, он помыл руки под краном и оглянулся через плечо.

– Ну, а у тебя-то имя есть, девчушка?

Я никогда раньше не встречала никого, кто бы говорил как он. Наверное, он был родом с юга, откуда-нибудь из сельской местности, вроде Западной Вирджинии.

– Марен, – ответила я.

– Приятное имечко. Никогда раньше не слышал, – сказал Салливан, вытирая руки кухонным полотенцем миссис Хармон. Сложно было назвать их чистыми, хотя виски, пожалуй, был поэффективнее ополаскивателя для рта.

– Как вы узнали? – спросила я.

Он приподнял седую бровь.

– Хочешь сказать, как я узнал про тебя?

Я кивнула.

Салли помедлил, словно подбирал слова.

– Просто узнал.

– Вы видели меня… утром, в автобусе… и узнали? Вот так просто?

– Я знал, что это ты, – сказал он.

– Вы сказали: «Все так думают». Как будто есть и другие.

– Как если бы мы кучковались друг с дружкой и все такое? – Салли рассмеялся, выдвинул стул и сел за кухонный стол, за которым несколько часов назад миссис Хармон готовила яйца с беконом. –   А по четвергам играем в покер?

Он снова рассмеялся раскатистым добродушным смехом. Прикрыв глаза, я могла бы вообразить, что это смеется Санта-Клаус, любитель пропустить рюмашку-другую и выкурить сигарету, только этот старик был такой худой, что его ребра видны были даже через рубашку.

– Ты сам по себе. И так будет всегда. Так и должно быть. Усвоила?

Я прислонилась к косяку и скрестила руки.

– Звучит как самоисполняющееся пророчество.

– Мисси, тебе предстоит многому научиться. Ты можешь быть опасной для кучи людей снаружи, но это не значит, что на свете нет никого, кто мог бы сделать с тобой кое-что похуже. Лучше тебе не подходить к таким же, как ты. Если хочешь сохранить голову на плечах.

– А как насчет вас?

– Что насчет меня?

– Вы только что сказали, что я должна держаться подальше от вас.

– А, но я же не такой, как ты, а ты не такая, как я. У тебя, пожалуй, пульс стучит как бешеный, а я был подростком еще в девятнадцатом веке. Так что ничего плохого не произойдет, если мы разделим трапезу, понятно?

При упоминании «трапезы» в животе у меня заурчало, но меня тут же пронзила острая мысль.

– Как вы узнали? Что… кого я… ем?

– А кого еще тебе есть, в твоем-то возрасте? – усмехнулся он, а я невольно улыбнулась.