Текст книги "Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась"

Луиго повернулся ко мне:

– Видишь, bella? La vita è dolce…[36]36
  Жизнь сладка (ит.).


[Закрыть]

– Да, Луиго, так и есть.

Паста с томатным соусом

1 порция (можно легко сделать две, три или четыре)

1 зубчик чеснока;

оливковое масло экстра вирджин высшего сорта;

1 банка нарезанных итальянских помидоров-сливок (400 г);

морская соль;

1 большая порция спагетти или другой пасты, по вкусу;

базилик, по вкусу;

пармезан, по вкусу.

Чеснок очистить и раздавить, прижав плашмя лезвием большого кухонного ножа. Добавить немного оливкового масла в кастрюлю и бросить туда раздавленный чеснок. Немного поварить – но так, чтобы чеснок не сгорел, – затем открыть банку с томатами и вылить содержимое в кастрюлю. Довести до кипения, помешивая.

Если вы используете консервированные помидоры, готовить нужно всего десять минут.

Наполнить водой большую кастрюлю для пасты и поставить на огонь. Как только вода закипит, посолить и добавить пасту (классический рецепт предусматривает спагетти, но можно также использовать фузилли или пенне). Сразу после добавки пасты в воду перемешайте, чтобы она не слиплась. Когда паста будет «аль денте» (обычно для этого нужно десять минут, но лучше пробовать, чтобы не переварить), слить воду, оставив около двух столовых ложек для того, чтобы добавить в соус. Измельчить несколько листьев базилика и бросить в кастрюлю. Достать зубчик чеснока и выбросить его. Затем добавить пасту в кастрюлю с соусом и перемешивать, пока она не будет покрыта им полностью. Добавьте немного воды из-под пасты, если хотите, чтобы соус стал более жидким. По желанию, перед подачей на стол можно натереть немного пармезана.

(Оставшийся соус можно поставить в холодильник, до следующего раза.)

Салат из фенхеля и кроваво-красных апельсинов

1 порция, с избытком

1 крупный клубень фенхеля, очищенный;

2 красных апельсина;

оливковое масло экстра вирджин высшего сорта;

бальзамический уксус высшего сорта.

Обрезать верх и низ клубня фенхеля, оставив только середину. Затем разрезать пополам. Нарезать каждую половинку на ломтики (1–2 сантиметра толщиной) и бросить в миску. Почистить апельсины, нарезать ломтиками (лично мне легче порезать целый апельсин на 6–8 долек, а затем снять кожуру). Смешать ломтики апельсина с фенхелем, добавить много оливкового масла, чуть сбрызнуть бальзамическим уксусом (не переборщите). Все перемешать и подать на стол.

3. Март
La Festa delle Donne,или Как отпраздновать то, что ты женщина

Продукт сезона: горох

В городе пахнет: мимозой

Памятный момент в Италии: поездки по набережной Арно на «Веспе» на закате

Итальянское слово месяца: Giaggiolo[37]37
  Ирис (ит.).


[Закрыть]

Когда я вернулась с рынка, зазвонил телефон. Я взяла трубку, ожидая услышать местных телефонных агентов, на которых оттачивала свой пока еще ломаный итальянский.

– Pronto?[38]38
  Алло (ит.).


[Закрыть] – поздоровалась я.

– Ну как, уже влюбилась в Джузеппе? – игриво прочирикали в трубке.

Кристобель, прочно войдя в образ моей феи-крестной, звонила раз в неделю, чтобы справиться о моих делах.

– Нет, но думаю, мы подружимся, – ответила я. – Может быть, оно и к лучшему.

Кристобель признала, что из Джузеппе, с его странными привычками и острой потребностью в личном пространстве, возможно, не вышел бы идеальный любовник, но зато он стал бы мне верным другом.

– Я тут подумала, – продолжала щебетать она. – Может быть, тебе остаться?

В своей неподражаемой манере, интуитивно она уловила мое желание остаться во Флоренции. Я представила, как Кристобель сидит в кресле у туалетного столика в черном платье от «Миу-Миу» и туфлях на шпильке от «Прада», прижав рожок старомодного телефона к самому уху, чтобы не испортить сложную прическу.

– Я периодически буду наведываться, но ты можешь пока пожить. Так что мы подумали, если ты хочешь… Ну то есть, если у тебя нет других планов…

Моя прошлая жизнь в Лондоне теперь казалась полнейшей бессмыслицей. Работать в поте лица всю неделю и жить по-настоящему только в выходные; ездить за покупками в бездушные супермаркеты, где на полках в своих целлофановых саванах и картонных гробиках лежали мертвые, безвкусные фрукты и овощи.

Теперь офисная жизнь для меня потеряла всякий смысл. И хотя я так долго цеплялась за свою карьеру, дававшую деньги и статус, сама мысль о том, чтобы проводить столько часов в день – большую часть жизни, – сидя сиднем в свете неоновых ламп и накапливая жир, вызывала отвращение. Однако я была слишком занята, чтобы задумываться об альтернативе, а мое воображение – перемолото безжалостными жерновами повседневности. Теперь, когда от прежней меня ничего не осталось, на горизонте замаячила перспектива новизны. Призрачный мираж свободы.

Теперь моим единственным желанием было наслаждаться жизнью, как итальянцы.

К моему разочарованию, привязать к себе Беппе оказалось не так-то просто. Он флиртовал со мной в кафе, но, когда мы договаривались о свидании у меня дома, пропадал. В лучшем случае он писал сообщение с какой-нибудь отговоркой, в худшем – не делал даже этого. После окрыляющего чувства желанности такое отношение обескураживало.

– Он тебя боится! – вынес свой вердикт Луиго, терпеливо выслушав мой ежевечерний отчет об отсутствии прогресса в наших отношениях.

Это было его излюбленное объяснение нерешительности Беппе, после «Может быть, он гей?». (Луиго задавался этим вопросом при виде всякого симпатичного парня, входившего в бар, даже если он был с девушкой.)

– Он знает, что ты уедешь, и боится привязаться.

– Не думаю, Луиго. Я ведь уезжаю в Лондон всего на пару недель, а потом вернусь, – всхлипнула я. – О боже! Я как-то заваривала чай и забыла накинуть халат. Может быть, он увидел мою огромную задницу и теперь вообще никогда ко мне не прикоснется…

При этих словах Луиго удрученно вздохнул:

– О, bella, неужели я плохо объяснил тебе, что значит быть женщиной?

Однажды ранним мартовским утром, в четверг, я обнаружила цветочный рынок на лоджии Пьяцца делла Репубблика, площади девятнадцатого века, прилегавшей к Римскому форуму и старому гетто. По периметру площади выстроились гламурные кафе с просторными террасами, а в центре стояла пестрая карусель. С одной стороны площади располагалась длинная лоджия, широкая триумфальная арка, соединяющая площадь с самыми дорогими шопинговыми улицами Флоренции.

Мой путь лежал в главное почтовое отделение города, и я уже предчувствовала, что визит мой затянется на все утро – уже не в первый раз я просиживала на итальянской почте несколько часов. Это был своего рода Бермудский треугольник, где останавливалось время и пропадало желание жить, даже если ты шел туда по какому-то совершенно пустяковому делу. Однако дела отошли на второй план, едва я оказалась между этих колонн: повсюду росли и благоухали цветы. Зациклившись на одной-единственной мысли – сексе с Беппе, – я и не заметила, как пришла весна, и смена времен года застала меня врасплох. Весна взорвалась вокруг меня водоворотом ароматов: пьянящие гиацинты, сладко пахнущие нарциссы, и повсюду – тонкие ветви пушистой мимозы. Каждая – словно маленькая бомбочка, источающая нежный аромат. Все ларьки были украшены мимозой, длинные ветви свисали над прилавками, толстые букеты, перевязанные желтыми лентами, лежали рядами. Я задержалась, чтобы полной грудью вдохнуть этот аромат, – и продавец цветов незамедлительно вложил мне в руку тоненький букет.

Я зарылась в пушистые шарики, широко ему улыбаясь, а он сказал:

– Это вам. Подарок! С женским днем!

Так я узнала, что 8 марта в Италии женщинам дарят мимозу. Когда я возвращалась из центра в Сан-Никколо, на мосту меня остановил Старый Роберто и сунул мне несколько веточек мимозы, сорванных с его собственного дерева. «Сердитый ювелир» Джузеппе появился в дверях своей мастерской, чтобы презентовать мне небольшой букетик, а Кристи надела мне на голову венок. Паваротти из «Рифрулло» подарил мне бутоньерку и спел песню, а «артистичный слесарь» Гвидо вручил такой милый браслет, что я чмокнула его в щечку, оставив на его сияющем лице золотистые блестки. Когда я зашла в пекарню, то сам пекарь вложил мне в пакет с хлебом веточку мимозы, и даже Джузеппе, встретив меня у нашей общей двери, подарил ветку с маленькими желтыми шариками. Я была в буквальном смысле обвешена охапками пушистых желтых цветов, и ему пришлось открыть мне дверь. Я поднялась по лестнице, окутанная ароматом мимозы.

В тот же вечер неожиданно явился Беппе.

– Auguri, bella[39]39
  Поздравляю, красотка (ит.).


[Закрыть], – раздался его голос из трескучего домофона. – Ti ho portato la mimosa…[40]40
  Я принес тебе мимозу (ит.).


[Закрыть]

Я впустила его, и он вошел в мою благоухающую квартиру, неся в руках самый большой букет из всех, что мне подарили. Ставя его в вазу рядом с угловым диваном, я невольно задалась вопросом, какое количество из подаренных мне в тот день букетов переживет наши любовные игры?

Спустя несколько часов, когда у меня уже не осталось сомнений в привлекательности моего мягкого, податливого тела и каким-то чудом ни одна из ваз с мимозами не упала и не разбилась, я села на мопед Беппе позади него, обхватив его за талию и прижавшись к его кожаной куртке.

Он уговорил меня поехать с ним на работу – «чтобы я мог смотреть на тебя». Я согласилась – трудно было устоять перед перспективой прокатиться на «Веспе» по Флоренции и весь вечер сидеть, чтобы только он мог любоваться мною.

Мы проехали по Сан-Никколо мимо моих друзей. «Артистичный слесарь» остановился перед «Рифрулло», чтобы перекинуться словечком с Паваротти, который приветливо помахал нам и запел «Libiamo» Верди. Кристи подпрыгивала перед своим магазином. К волосам ее был приколот цветок мимозы, и, широко раскинув руки, она крикнула: «Auguri!»[41]41
  Поздравляю (ит.).


[Закрыть] В ювелирной лавке лаял пес Джек. Мы завернули за угол, на Пьяцца Демидофф, и я помахала рукой Старому Роберто, а тот подозрительно посмотрел на Беппе. Я почувствовала себя королевой, обходящей своих подданных.

На мосту Понте-алле-Грацие Беппе остановился и повернулся ко мне. Его красивое лицо обрамлял шлем.

– Смотри, bella, специально для тебя. С женским днем!

Он поцеловал меня и указал на окутанный полумраком Понте Веккио, за который заходило солнце. Затянутое облаками небо вспыхнуло над нами оранжевым, красным, лиловым, пурпурным и розовым, река внизу стала аметистовой. Беппе вновь завел мотоцикл, его сильная спина прижалась к моему животу, а я довольно вдыхала аромат мимозы, приколотой к моему пальто, под огненным небом.

Вечером следующего воскресенья, когда Беппе, вопреки своему обещанию, не позвонил, я сама позвонила Луиго.

– Сегодня мы с тобой повеселимся, bella. Я буду у статуи Данте через двадцать минут.

Луиго ждал меня возле статуи сурового поэта, и мы вместе свернули в переулок и дошли до невзрачной кафешки с говорящим названием «Пикколо»[42]42
  Маленький (ит.).


[Закрыть].

– Сюда? Серьезно? – спросила я, приподняв бровь.

– Серьезно, – надулся Луиго. – Сейчас здесь тихо, но ведь всего девять вечера.

Он заказал нам два высоких бокала пива и по рюмочке водки, сопроводив это приказом: «Сегодня ты будешь пить!» На улице было холодно, но Луиго нужно было покурить, поэтому мы заказали водку – чтобы согреться.

Вскоре к нам присоединились друзья Луиго. Душой компании было высокое худенькое создание неопределенного возраста, с алебастровой кожей и алой помадой, иссиня-черными волнистыми волосами, струящимися по плечам. Одета она была в пышное платье из тафты, доходящее до колен. По обеим сторонам от нее шли два красавца лет на двадцать моложе. Луиго шепнул мне, что Антонеллу (или Анто) повсюду сопровождали два юных Адониса, а сама она была идолом среди геев Флоренции. Рукава ее платья были такими огромными, что на ком-то другом выглядели бы нелепо, но она держалась столь непринужденно, что, как ни странно, была великолепна в этом наряде.

Когда Антонелла – на идеальном английском – небрежно бросила, что источником вдохновения для этого образа стала Алексис Каррингтон Колби, я поняла, что мы с ней подружимся. Луиго был прав насчет «Пикколо»: к полуночи узкая аллея заполнилась громкой музыкой и обнаженными торсами.

На другой день из похмельного забытья меня вывел телефонный звонок. Развалившись на диване, я лениво попивала чай из большой кружки, мечтая о том, чтобы его ввели в меня внутривенно, чтобы не поднимать кружку – голова гудела даже от этого простого движения.

От коктейля из аромата мимозы, гиацинтов и нарциссов, стоявших на кухне, меня тошнило.

– Pronto? – прошептала я.

– Tesoro[43]43
  Сокровище, родная (ит.).


[Закрыть], – раздался в трубке неподражаемый сиплый голос Антонеллы. – Это Каррингтон Колби. У тебя, наверное, болит голова? – Я кивнула, и она продолжила, словно увидев кивок: – Думаю, тебе стоит прийти ко мне на кофе. А потом оставайся обедать. La mamma[44]44
  Мама (ит.).


[Закрыть] как раз готовит лекарство от похмелья…

Я заставила себя помыться и одеться. За окном ярко светило солнце, и я принялась искать очки, чтобы не ослепнуть, переходя по мосту через реку. Антонелла жила со своей вдовой матерью на самой площади Санта-Кроче, над магазином кожаных изделий. Я срезала путь, пройдя по тому переулку, где мы провели прошедший вечер. При виде вывески закрытого «Пикколо» меня передернуло.

Антонелла, которой недавно исполнилось пятьдесят, резко выделялась среди флорентиек своего возраста, в основном носивших темно-синие клетчатые пиджаки и предпочитавших классический стиль. Антонелла же работала в мире моды и любила винтажную дизайнерскую одежду. Лучше всего она чувствовала себя в самых невообразимых шмотках, достойных хипстеров из Хакни или бруклинского Бушвика. При этом у нее было безупречное чувство стиля. Оно угадывалось даже сегодня, сквозь похмелье, в черной водолазке и лыжных трико, огромных темных очках вполлица и ярко-красной помаде, которая делала ее похожей на Эмму Пил из «Мстителей».

– Permesso[45]45
  Разрешите; можно? (ит.)


[Закрыть], – сказала я, переступая порог, и по улыбке Антонеллы поняла, что не зря вспомнила этикет.

Я обратила внимание на важность хороших манер еще в самую первую свою поездку, вместе с Киккой: так, малознакомым людям она говорила «salve»[46]46
  Здравствуйте (ит.).


[Закрыть], а не «ciao»[47]47
  Привет (ит.).


[Закрыть]. Она научила меня правильному обращению к людям, объяснила разницу между «lei[48]48
  Вы (вежливая форма) (ит.).


[Закрыть]» и «tu[49]49
  Ты (ит.).


[Закрыть]» и рассказала, что в старину использовалось еще более формальное «voi»[50]50
  Вы (множественное число) (ит.).


[Закрыть] – а на юге эта форма в ходу и по сей день. Я поняла разницу инстинктивно, благодаря сходству с иранской культурой – я всегда использовала вежливую множественную форму, когда обращалась к родителям, в знак уважения.

Войдя, я поняла, почему она в темных очках даже дома – квартира была ослепительно-светлой. У меня еще сильнее разболелась голова.

– Давай, tesoro, – сказала Анто. – Надень их обратно, – указала она на мои очки. – Хотя бы пока мы не попьем кофе.

Она засуетилась на кухне, попутно рассказав, что мать ушла на рынок за продуктами к обеду. Я смотрела, как она аккуратно засыпает кофе в кофеварку, объясняя через плечо, что именно делает. Антонелла сказала, что нельзя переполнять кофеварку и набивать ее кофе слишком плотно, нельзя заливать в нее горячую воду, кофе варить нужно на слабом огне, но самое главное – как только кофеварка забулькает, ее нужно немедленно снять с огня. Хоть кофе и был для Антонеллы священным ритуалом, она спешно предупредила меня, что не умеет и не любит готовить.

– К счастью, la mamma взяла это на себя – а то бы я умерла!

Антонелла сервировала кофе на маленьком серебряном подносе, поставив одинаковые крошечные чашечки из тончайшего фарфора и такие же блюдца, маленькую серебряную сахарницу с такими же крошечными щипцами; у каждого блюдца лежала крошечная ложечка, из того же набора, что и сахарница. Разлив горячий черный кофе по чашкам, Антонелла поставила поднос на стол.

В этот момент я поняла: какой бы богемной ни была итальянка, есть правила, которые она никогда не нарушит. Например, никогда не нальет кофе в большую чашку, плюхнув ее бесцеремонно прямо на стол.

Входная дверь щелкнула, когда я допивала вторую чашку – это пришла la mamma. Низенькая, коренастая женщина – типичная тосканка, – она начала говорить еще до того, как вошла в квартиру. На ней было плотное серое пальто из буклированной пряжи, шляпка в тон на коротких волосах. Я подскочила, быстро снимая очки, и пожала ей руку, а Антонелла представила нас друг другу. La mamma поцеловала меня в обе щеки, прижав к своей пышной груди, затем сняла пальто и шляпку и повесила в шкаф у входной двери, взбив волосы перед зеркалом в прихожей. Эта женщина с оливковой кожей и темно-русыми волосами, в темно-синих брюках и практичных туфлях, которые она тут же переобула в шлепанцы на высокой танкетке, была совсем не похожа на свою гейшеподобную дочь. Одета она была скромно, и в то же время брошь на ее кашемировом свитере и золотые сережки в тон указывали на то, что собственный внешний вид ей небезразличен. Это видно было даже по тому, как она завязывала фартук, попутно прогоняя нас, чтобы не мешали.

Антонелла отвела меня в свою спальню, из которой открывался вид на Пьяцца Санта-Кроче. Обстановка комнаты была лаконичной и стильной, как сама Антонелла: белые стены и несколько предметов очень хорошей черной мебели. В углу стояла заправленная кровать, в другом конце комнаты – письменный стол, у стены – черный кожаный диван и кресло-куб Ле Корбюзье. В обрамлении двух больших створчатых окон был виден мраморный фасад базилики Санта-Кроче, с изысканным орнаментом вокруг входной двери, похожим на кружевную ленту ручной работы. На просторных ступенях суетилась толпа народу.

– Ах да, церковь, – легко произнесла Антонелла. – Любая картина на стене – это оскорбление Храму итальянской славы.

Анто переехала к матери после смерти отца, пять лет назад – «потому что никто не любит одиночества, tesoro. Не то чтобы она во мне особенно нуждалась…», – и она рассказала, что, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, la mamma, благодаря своему жизнелюбию, всегда находила себе занятие: каждое утро она ходила на рынок, каждый день готовила для них обеих, а в воскресенье вечером ходила на танцы.

– По-моему, у нее есть жених, – шепнула мне Антонелла, вставая рядом у окна. – Она не признается! Но я кое-кого подозреваю. Взгляни-ка вон туда!

Она указала на низенького мужичка, сидящего на одной из каменных скамеек, стоявших по периметру площади. На нем была клетчатая рубашка и плоская шляпа, руки были сложены на коленях.

– Смотри, он всегда там, когда она только приходит домой или, наоборот, куда-то собирается, – продолжала шепотом Антонелла. – Я думаю, он провожает ее, а потом садится, чтобы перевести дух…

– А ты ее спрашивала? – Я выглянула в окно, с удовольствием наблюдая за таинственным маминым поклонником.

– Да, но она не хочет говорить! – Анто рассмеялась, и я подхватила ее смех, втайне надеясь, что, когда мне стукнет семьдесят, на свете еще останутся мужчины, желающие проводить меня домой.

Мы с Антонеллой накрыли на стол, а la mamma поставила ирис в высокий тонкий кувшин. Он был бледно-лиловым, с крупными лепестками, похожими на языки. Мама объяснила – а Антонелла перевела, – что ей удалось найти первый флорентийский ирис, распустившийся у стен базилики.

– Giaggiolo[51]51
  Ирис (ит.).


[Закрыть], – произнесла она по слогам тосканское название и объяснила, что лилия, символ города, присутствующий на всех муниципальных знаках, даже на дорожных барьерах и люках, на самом деле giaggiolo. – Они растут здесь повсюду, а как пахнут! – Она протянула мне цветок понюхать. – В апреле и мае город весь в цвету…

На первое был густой сытный суп. Я увидела, что Антонелла добавила в свою тарелку масла, и повторила за ней, потом перемешала. Суп был приготовлен из крупно порезанных овощей, зеленых листьев, белой фасоли и еще чего-то – я никак не могла понять чего.

– Хлеб! – победно воскликнула la mamma.

Антонелла пояснила: они поспорили, что я не угадаю.

– Это риболлита, традиционное тосканское блюдо.

– Видишь ли, cara[52]52
  Дорогая (ит.).


[Закрыть], – объяснила Антонелла. – Тосканская кухня, что называется, la cucina povera[53]53
  Простая, «бедная» кухня (ит.).


[Закрыть]. Большинство блюд – крестьянская еда, которую готовят из всего, что есть под рукой, чтобы не оставалось отходов. Она очень приземленная, без изысков…

La mamma возмущенно пожала плечами, и Антонелла стала быстро переводить:

– Когда продукты качественные, как у нас, их не нужно заглушать разными соусами, сливками, маслом. Как французы… – Она неодобрительно скривилась.

La mamma объяснила мне, что риболлиту готовят заранее, с вечера, чтобы вкус настоялся.

– Чем дольше стоит – тем вкуснее!

Это было одно из тосканских блюд, где использовался местный вид хлеба, который становился каменным через день или два, – это я поняла по маленькой буханке, как-то отложенной для меня пекарем.

– Никаких консервантов, cara, – продолжала Анто. – Как тосканские женщины. Никакого ботокса, не то что римлянки! Только естественная красота! – И они с матерью звонко рассмеялись.

С каждой ложкой риболлиты в меня как будто вливалась жизненная энергия – словно это было лекарство. Я последовала совету la mamma не есть слишком много: впереди еще была паста.

– А пока готовится паста, мы попробуем вот это. – La mamma поставила на стол корзину с идеально круглым розовым редисом – первым в этом сезоне и, по ее словам, отличным.

Мы принялись есть его без заправки и в благоговейной тишине, нарушаемой лишь хрустом. Редис был таким острым, что глаза у меня заслезились. La mamma была права: он заслуживал того, чтобы считаться отдельным блюдом.

Потом la mamma принесла блюдо с пастой. Длинные спагетти вперемешку с ярко-зеленым горошком и растопленным пармезаном. На отдельном блюде лежал салат-латук и нут. За столом снова наступило благоговейное молчание. После второй перемены блюд, когда мы все доели, la mamma посмотрела на меня и подмигнула:

– Ты замужем?

– Нет, la mamma! – ответила за меня Анто. – La Камин одинока, как и я.

Мое имя она произнесла как Хамин, по-флорентийски превращая к в х. Я раздулась от гордости, почувствовав себя настоящей флорентийкой.

– Allora, non vi preoccupate[54]54
  Ну и не беспокойтесь (ит.).


[Закрыть], – сказала la mamma и пустилась рассказывать о своей подруге, недавно отметившей восьмидесятилетие.

Однажды ее партнер по танцам, вдовец, зашел к ней утром в гости и предложил себя в подарок – «день любви, пока мы еще не совсем состарились, чтобы все забыть», – и она приняла.

– Это был лучший секс в ее жизни, – деловито заключила la mamma. – Так что не переживай, всему свое время. Даже в моем возрасте еще есть шанс! – Она звонко расхохоталась и пихнула локтем Антонеллу, которая пристально на нее посмотрела.

– Во всяком случае, cara, – с усмешкой ответила Антонелла, – теперь у нас хотя бы появилась надежда.

По дороге домой я размышляла над мамиными словами. В самом деле, не было нужды торопить Беппе. Ведь секс я могла найти повсюду – стоило только захотеть. И он вполне мог стать лучшим сексом в моей жизни. Возвращаясь домой по извилистым улочкам, ставшим такими знакомыми, я увидела свисающие с балконов и стен глицинии и, пройдя наискосок через Пьяцца Демидофф, очутилась в зарослях лиловых кустов, чей сладкий аромат заглушал вонь от собачьей мочи. Эти цветы с четырьмя лепестками были так прекрасны, что я сорвала парочку и понесла домой, уткнувшись в них носом. Приглядевшись, я увидела длинный стебель бледно-лавандового ириса, прямой, как меч, в окружении листьев-лезвий. Весна пришла. La mamma была права: всему свое время.

Риболлита

4–6 порций

350 г сушеной белой фасоли (если используете консервированную, положите 400 грамм и не сливайте воду);

оливковое масло экстра вирджин высшего сорта;

1 зубчик чеснока, раздавленный лезвием ножа;

1 веточка свежего розмарина;

соль морская и черный перец, по вкусу;

2 луковицы, порезать кубиками;

3 стебля сельдерея;

2 моркови;

1 картофелина, очищенная и нарезанная мелкими кубиками;

1 кочан савойской капусты;

1 банка мелко порезанных итальянских помидоров, 400 г;

4 пучка свекольной ботвы (можно также использовать весеннюю зелень);

4 пригоршни черной капусты;

черствый дрожжевой хлеб (полбуханки);

сушеный чилийский перец, по вкусу;

сушеный чабрец, по вкусу.

Приготовление этого супа – сложный процесс, но он того стоит.

Замочить сушеную белую фасоль в большой чаше воды, желательно на сутки или, по крайней мере, на ночь. Когда фасоль набухнет, разогреть ложку оливкового масла в большой глубокой сковородке, добавить зубчик чеснока и веточку свежего розмарина. Примерно через минуту (чтобы чеснок не подгорел) добавить фасоль. Затем влить 2 литра воды (для приготовления супа требуется много воды). Довести до кипения, накрыть крышкой и оставить на среднем огне на час. Когда фасоль будет готова, посолить и поперчить – но не раньше. При использовании консервированной фасоли процесс приготовления займет меньше времени и потребуется меньшее количество воды.

Веточку розмарина вынуть, половину фасоли тщательно перемешать до однородной массы ручным блендером, добавляя бульон. При использовании консервированной фасоли добавить жидкость из банки. Полученную смесь положить обратно в кастрюлю.

В отдельную глубокую сковородку налить оливкового масла, положить лук, сельдерей и морковь и пассеровать до золотистого цвета. Добавить картофель, помешивая до готовности. Взять банку томатов и размять вилкой, затем добавить к пассерованным овощам. Пока эта смесь кипит, вырезать сердцевину савойской капусты и нарезать листья длинной мелкой соломкой. Стебли ботвы выбросить, а листья крупно порезать. Сделать то же самое с листьями черной капусты. Высыпать все листья в сковородку с пассерованными овощами и перемешать, не снимая с огня. Добавить бульон из фасоли, накрыть крышкой и довести до кипения. Когда суп закипит, снять крышку и оставить вариться еще на 45 минут, часто помешивая.

Положить на дно большой кастрюли/казана куски хлеба. Залить хлеб половиной супа, положить еще слой хлеба и вылить оставшийся суп. Дать остыть до комнатной температуры, накрыть пищевой пленкой и поставить в холодильник, по крайней мере на два часа. Если оставляете на ночь, не накрывайте пленкой. Когда вы уберете пленку, хлеб уже впитает жидкость. Снова поставить на плиту и разогреть, доведя до кипения, посолить, поперчить, добавить немного молотого чилийского перца и листьев чабреца. Разлив суп по тарелкам, добавить струйку оливкового масла.

Спагетти с горошком по-флорентийски

4 порции

1 большая белая луковица;

оливковое масло экстра вирджин высшего сорта;

2 зубчика чеснока;

1 кг горошка (неочищенного);

щепотка петрушки;

соль морская и черный перец, по вкусу;

грудинка (50 г, мелко порезать);

спагетти (75–100 г на человека).

Лук мелко порезать. Разогреть оливковое масло на сковороде, добавить лук, один раздавленный зубчик чеснока и готовить до прозрачности. Очистить горох и положить в сковороду, где жарится лук. Добавить еще один очищенный и раздавленный зубчик чеснока и немного петрушки; посолить и поперчить. Оставить кипеть, но прежде чем горох будет готов и вода испарится (около 10–15 минут, нужно внимательно следить), добавить грудинку.

В то же время вскипятить в большой кастрюле воду для пасты. Когда вода закипит, добавить щедрую щепотку соли. Положить в кастрюлю спагетти и, когда они будут готовы («аль денте»), слить воду, оставив немного, чтобы потом добавить в горох. Положить готовые спагетти в сковороду с горохом, влить чашку воды из-под них и перемешивать, пока паста не покроется соусом. Подать к столу.