Текст книги "Пленить сердце горца"

Глава 9

– Что с тобой происходит, черт возьми? – воскликнул Куин, врываясь в конюшню.

Гримм, снимавший поводок с Оккама, глянул на него через плечо.

– Ты о чем? Со мной все в порядке, – ответил он и отмахнулся от бросившегося на помощь помощника конюха. – Я сам позабочусь о своем коне, парень. И не вздумай запирать его в стойле. Я завел его сюда, только чтобы почистить. Никогда не запирай его!

Кивнув, помощник конюха попятился и поспешил прочь.

– Послушай, Макиллих, мне плевать, почему ты ведешь себя с ней, как последний ублюдок, – продолжил Куин, отбросив конспирацию и называя Гримма настоящим именем. – Я даже не хочу знать этого. Просто прекрати так поступать. Я не потерплю, чтобы она из-за тебя плакала – она уже достаточно наплакалась, когда ты был юным варваром. Тогда я не вмешивался, убеждая себя, что жизнь Гаврэла Макиллиха была несладкой, и, быть может, с ним надо обходиться помягче, но теперь твоя жизнь уже далеко не такая трудная.

– Откуда тебе знать?

Куин свирепо посмотрел на него.

– Потому что я знаю, кем ты стал. Ты один из самых уважаемых людей в Шотландии. Ты больше не Гаврэл Макиллих – ты знаменитый Гримм Родерик, образец самодисциплины и самообладания. Ты дюжину раз спасал жизнь нашему королю. Тебя так щедро вознаграждали, что ты богаче старого Сент-Клэра и меня, вместе взятых. Женщины падают к твоим ногам. Чего еще можно желать?

«Только одного – того, чего у меня никогда не будет, – мрачно подумал Гримм, – Джиллиан».

– Ты прав, Куин, – как всегда. Я осел, ты прав. Так что женись на ней.

Гримм повернулся к Куину спиной и стал возиться с седлом Оккама. Спустя секунду он стряхнул с плеча руку Куина.

– Оставь меня в покое, Куин. Ты будешь идеальным мужем для Джиллиан, и лучше поторопиться, так как накануне ее целовал Рэмси.

– Рэмси поцеловал Джиллиан? – воскликнул Куин. – И она поцеловала его в ответ?

– Да, – с горечью ответил Гримм. – Он уже совратил немало невинных девушек, так что сделай нам обоим одолжение и спаси от него Джиллиан, предложив ей себя.

– Я уже предложил, – тихо промолвил Куин.

Гримм резко повернулся к нему.

– Предложил? Когда? И что она ответила?

Куин начал переминаться с ноги на ногу.

– Ну, это было не совсем официальное предложение, но я дал ей ясно понять свои намерения.

Гримм ждал, вопросительно изогнув дугой темную бровь. Куин повалился в кучу сена и откинулся на спину, разбросав руки. Потом он раздраженно сдул с лица светлый локон.

– Джиллиан думает, что влюблена в тебя, Гримм. Она всегда думала, что любит тебя, еще с детства. Почему бы тебе, наконец, не открыть ей правду? Расскажи, кто ты есть на самом деле. И пусть решает сама, достоин ли ты ее. Ты наследник вождя клана – станешь им, если вернешься домой и заявишь о своих правах. Джибролтар прекрасно знает, кто ты есть, и все же он призвал тебя стать одним из претендентов на ее руку. Совершенно очевидно, что он считает тебя достойным своей дочери. Может быть, ты единственный, кто думает иначе.

– А может, я понадобился, чтобы ты выглядел лучше в сравнении со мной? Знаешь ли, пригласили звереныша. Ведь так называла меня Джиллиан? – Гримм закатил глаза. – Тогда красивый парень станет еще привлекательнее. Я не могу ее интересовать. Джиллиан известно, что я даже не знатен. Для нее я ничто, и я думаю, что ты сам хочешь получить ее, Куин.

Гримм повернулся к коню и стал длинными, равномерными движениями водить щеткой по его боку.

– Хочу. Я бы гордился, если бы Джиллиан стала моей женой. Любой бы гордился, – ответил Куин.

– Ты ее любишь?

Куин повел бровью и с любопытством посмотрел на Гримма.

– Конечно, люблю.

– Нет, ты по-настоящему ее любишь? Сходишь ли от нее с ума?

Гримм пристально взглянул на Куина, и тот растерянно заморгал.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Гримм.

Гримм фыркнул.

– Я и не ожидал, что ты поймешь.

– А, черт, все так запутанно, – раздраженно выдохнул Куин и откинулся в душистое сено, затем вытащил из кучи стебелек клевера и стал задумчиво покусывать его.

– Я хочу ее. Она хочет тебя. А ты мой ближайший друг. Единственное неизвестное в этой задачке – чего хочешь ты.

– Во-первых, я искренне сомневаюсь в том, что она предпочитает меня, Куин. Если в ней и есть что-то, это остатки детской влюбленности, а от них, будь уверен, я ее избавлю. Во-вторых, совсем неважно, чего хочу я.

Гримм вынул из споррана (Кожаная сумка, отороченная мехом, элемент национальной одежды шотландских горцев.) яблоко и протянул его Оккаму.

– То есть как неважно? Конечно же, важно, – нахмурился Куин.

– Чего хочу я, в данном случае не столь существенно, Куин. Я берсерк, – проговорил Гримм ровным тоном.

– И что? Посмотри, что это тебе дало. Большинство мужчин продали бы душу, чтобы стать берсерком.

– Это была бы чертовски глупая сделка. И это проклятье таит в себе многое, о чем тебе неизвестно.

– Для тебя оно оказалось довольно весомым благом. Ты, в сущности, непобедим. Припоминаю, как в Килларни…

– Я не желаю говорить о Килларни…

– …ты убил половину чертовых…

– Придержи язык! – Гримм резко повернул голову. – Я не желаю говорить об убийствах. Похоже, это единственное, что у меня хорошо получается. Эта легенда о моем самообладании смешна, ибо не во всем я могу с собой совладать, де Монкрейф. Я не управляю своим гневом, – горько признался он. – Когда это происходит, я теряю память, теряю представление о времени и не имею ни малейшего понятия о том, что делаю, а когда дело сделано, кому-то приходится мне рассказывать, что я натворил. Да ты и сам это знаешь. Тебе самому приходилось пару раз сообщать мне, что я наделал.

– К чему ты клонишь, Гримм?

– К тому, что ты должен повенчаться с ней, каковы бы ни были мои чувства, потому что я никогда не смогу стать для Джиллиан Сент-Клэр мужем. Я знал это раньше, знаю и сейчас. Я никогда на ней не женюсь. Ничего не изменилось, – не смог измениться и я сам.

– Ты действительно питаешь к ней сильные чувства, – Куин сел на копне сена, пристально вглядываясь в лицо Гримма. – Глубокие чувства. И поэтому делаешь все, чтобы она тебя возненавидела.

Гримм снова повернулся к коню.

– Я тебе никогда не рассказывал, как умерла моя мать, де Монкрейф?

Куин встал и стряхнул с килта сено.

– Я думал, она погибла во время резни в Тулуте.

Гримм прислонил голову к бархатистой шее Оккама и глубоко вдохнул успокаивающий запах, исходящий от коня и кожаной сбруи.

– Нет. Джолин Макиллих умерла немного раньше – утром, еще до появления Маккейнов.

Слова эти были произнесены спокойно и монотонно.

– Мой папочка убил ее в приступе гнева. Так что я не только опустился до такой глупости, что призвал в тот день Одина, а еще и унаследовал это безумие.

– Я не верю в это, Гримм, – категорически заявил Куин. – Ты один из самых логичных, рассудительных людей, мне известных.

Гримм раздраженно взмахнул рукой.

– Отец тоже так сказал в тот вечер, когда я покидал Тулут. Даже если бы я смог относиться к себе терпимо, даже если смог бы убедить себя в том, что я не унаследовал безумия, я все равно остаюсь берсерком. Разве ты не понимаешь, Куин, что, согласно древнему закону, нас, «язычников, поклоняющихся Одину», необходимо изгонять из человеческого общества? Делать париями, изгоями и, по возможности, убивать. Половина страны знает о существовании берсеркрв и стремится нанять нас на службу, а другая половина отказывается признавать, что мы есть, одновременно пытаясь уничтожить нас. Джибролтар, должно быть, был не в своем уме, когда призвал меня, – не мог же он серьезно рассматривать меня в качестве претендента на руку своей дочери! Даже если бы я всем сердцем хотел взять Джиллиан в жены, что мог бы я ей предложить? Такую жизнь? И то, если предположить, что я не безумен от рождения.

– Ты не безумен. Не знаю, откуда у тебя эта нелепая мысль о том, что, если твой отец убил твою мать, с тобой тоже что-то не так. И никто не знает, кто ты на самом деле, кроме меня, Джибролтара и Элизабет, – возразил Куин.

– И Хэтчарда, – напомнил Гримм. – А еще Хока и Эйдриен, – добавил он.

– Значит, шестеро. И никто из нас никогда не предаст тебя. Для всего мира ты Гримм Родерик, легендарный телохранитель короля. Да и вообще, я не вижу никакой проблемы в том, чтобы признаться, кто ты есть на самом деле. Со времен резни в Тулуте многое изменилось. И хотя некоторые все еще опасаются берсерков, большинство их почитает. Вы – самые могучие воины из всех, произведенных на свет Олбани (Древнешотландское королевство, так иногда называют Шотландию.), а тебе известно, как мы, шотландцы, чтим свои легенды. Старейшины Круга говорят, что только чистейший и благороднейший шотландский род может породить берсерка.

– И все же Маккейны охотятся за нами, – сквозь зубы процедил Гримм.

– Маккейны всегда охотились за всеми, в ком подозревали берсерка. Они завистливы, и они проводят все время в обучении воинскому ремеслу, но все равно не могут сравниться с берсерком. Так что разгроми их и покончи с этим. Тебе уже не четырнадцать, и я видел тебя в бою. Собери армию. Я бы и сам пошел сражаться за тебя, черт возьми! И я знаю сотни людей, которые тоже будут сражаться на твоей стороне. Вернись домой и заяви свои законные права…

– На наследственное безумие?

– На звание вождя клана, идиот!

– Тут есть небольшая загвоздка, – горько возразил Гримм. – У моего безумного папаши-убийцы ужасные манеры, – он никак не покинет эту землю.

– Что?

Куин на миг лишился дара речи, он смог лишь помотать головой в ответ. Помолчав, он сказал:

– Господи! Как мог я пребывать все эти годы в полной уверенности, что знаю тебя, когда на самом деле не знаю о тебе и малой доли правды? Ты ведь говорил, что твой отец умер.

Похоже, в последнее время все ближайшие друзья говорили одно и то же, а ведь Гримм никогда не был склонен ко лжи.

– Долгое время я и сам думал, что он мертв.

Гримм нервно провел рукой по волосам.

– Я никогда не вернусь домой, Куин. Я берсерк, и в этом есть кое-что, чего ты не понимаешь. У меня не может быть близких отношений с женщиной, которая не понимает, что я не такой, как все. И что же мне делать? Сообщить счастливице, что я один из тех диких зверей-убийц, заслуживших за все эти века такую дурную славу? Сказать, что, если ей когда-нибудь покажется, что мои глаза запылали, она должна бежать от меня подальше, потому что берсерки, как известно, набрасываются без разбора и на друзей, и на врагов?

– Ты никогда не набрасывался на меня! – резко возразил Куин. – Хотя когда это происходило, я часто был рядом с тобой.

Гримм покачал головой.

– Женись на ней, Куин. Ради всего святого! Женись на ней и освободи меня!

После этого он грубо выругался и уронил голову на шею жеребца.

– Ты действительно думаешь, что это освободит тебя? – сердито спросил Куин. – Разве это принесет избавление кому-либо из нас, Гримм?

Джиллиан, вдыхая полной грудью вечерний воздух, прогуливалась по слабо освещенной дорожке, опоясывающей крепостной вал. Смеркалось, близился любимый ею час, время, когда сумерки сгущались в абсолютную темноту, освещаемую лишь серебристой луной и холодными белыми звездами над Кейтнессом. Остановившись, она положила руки на бруствер. Ветерок донес запах роз и жимолости. Джиллиан сделала глубокий вдох, и до нее донесся какой-то другой запах. Она насторожилась, – это был терпкий и пряный запах, запах кожи, мыла и мужчины.

«Гримм!».

Джиллиан медленно повернулась. Да, это он: Гримм стоял за ее спиной, на крыше, в густой тени примыкающих стен, и смотрел на нее непроницаемым взглядом. Как он подошел? Она не слышала ни звука: ни шороха одежды, ни шарканья сапог о камни. Словно он был соткан из ночного воздуха и перенесен в этот укромный уголок ветром.

– Ты выйдешь замуж? – без всякого вступления задал он вопрос.

Джиллиан судорожно вздохнула. Кроме полоски лунного света, освещающей его проницательные глаза, остальные черты его лица скрывала тень. Как долго он стоит здесь? Было ли в конце вопроса недосказанное «за меня»?

– О чем ты спрашиваешь? – задыхаясь, произнесла она. Его ровный голос был ласков.

– Куин был бы тебе прекрасным мужем.

– Куин? – машинально переспросила Джиллиан.

– Да. Он такой же золотой, как ты, девочка. Добрый, мягкий и богатый. Его семья будет тебя лелеять.

– А как насчет твоей?

Невероятно – она осмелилась спросить его об этом!

– Насчет чего?

«Лелеяла бы меня твоя семья?»

– Какая она, твоя семья?

Его взгляд был ледяным.

– У меня нет семьи.

– Совсем? – нахмурилась Джиллиан. Конечно же, где-то у него есть какие-нибудь родственники.

– Ты ничего обо мне не знаешь, девочка, – тихо напомнил Гримм.

– Ну, поскольку ты все время суешь нос в мою жизнь, думаю, у меня есть право задать несколько вопросов.

Джиллиан пристально взглянула на него, но было слишком темно, чтобы можно было что-то рассмотреть. Как ему удается так сливаться с ночью?

– Я перестану совать свой нос. И нос я сую лишь тогда, когда ты, похоже, намереваешься попасть в беду.

– Я не все время попадаю в беду, Гримм.

– Ну, – отмахнулся он нетерпеливо, – и когда ты выйдешь за него замуж?

– За кого? – вскипела Джиллиан, нервно теребя складки платья. Луна спряталась за тучами, и Гримм сразу же пропал из виду.

Его жуткий бестелесный голос прозвучал с мягкой укоризной:

– Попытайся следить за разговором, девочка. За Куина.

– Древком Одина…

– Копьем, – поправил он с тенью удивления в голосе.

– Я не выйду замуж за Куина! – гневно заявила она в темный угол.

– А за Рэмси?

Тембр его голоса опасно понизился.

– Или он так хорошо целовался, что уже уговорил тебя?

Джиллиан сделала глубокий вдох, затем выдохнула и закрыла глаза, моля небо, чтобы оно ниспослало ей выдержку.

– Девочка, тебе придется обвенчаться с одним из них. Этого требует твой отец, – спокойно сказал Гримм.

Джиллиан открыла глаза. Хвала всем святым, облака снесло ветром, и можно было снова различить контуры его фигуры. В тени стен стоял человек из плоти и крови, а не какой-то мифический зверь.

– Ты один из тех, кого вызвал сюда мой отец, так что, полагаю, я могла бы выбрать и тебя, не так ли?

Гримм покачал головой, это движение смазал мрак.

– Не вздумай сделать этого, Джиллиан. Мне нечего предложить тебе, кроме адской жизни.

– Может, это ты так думаешь, но, может быть, ты не прав. Может, если бы ты прекратил себя жалеть, то увидел бы все в другом свете.

– Я себя не жалею…

– Ха! Да ты погряз в этом, Родерик. Улыбке лишь изредка удается украдкой проскользнуть на твое красивое лицо, и, как только ты ее там заметишь, то сразу же гонишь ее прочь. Знаешь, в чем твоя беда?

– Нет. Но у меня такое чувство, что ты мне сейчас скажешь это, птичка.

– Умный ход, Родерик. Ты хочешь, чтобы я почувствовала себя глупой настолько, чтобы закрыть рот? Ну так не выйдет, потому что я и так чувствую себя глупой в твоем присутствии, так почему бы мне не сделать еще какую-нибудь глупость? Я подозреваю, что твоя беда в том, что ты боишься.

Гримм прислонился к каменной стене – с видом человека, который никогда не обдумывал слово «страх» достаточно долго, чтобы оно вошло в его словарный запас.

– И знаешь, чего ты боишься? – храбро наседала на него Джиллиан.

– Учитывая то, что я не знаю, чего я все это время боюсь, боюсь, ты ставишь меня в несколько невыгодное положение, – насмешливо произнес он.

– Ты боишься, что в твоей душе может возникнуть чувство, – торжествующе объявила Джиллиан.

– О, нет, я не боюсь чувств, девушка, – возразил он голосом, источающим темное, плотское знание. – Просто все зависит от того, какое это чувство…..

Джиллиан вздрогнула.

– Не пытайся сменить тему…

– …и если это чувство бушует ниже пояса…

– …перескакивая на обсуждение своих развратных…

– …тогда оно меня абсолютно устраивает.

– …и порочных мужских потребностей.

– Порочных мужских потребностей? – повторил он, пытаясь сдержать смех, прорывавшийся сквозь сжатые зубы.

Джиллиан прикусила губу. Она всегда из-за его дурной привычки заговаривать ее болтала лишнее в его присутствии и постоянно теряла голову.

– Мы говорим о чувствах – тех, что в голове, – холодно напомнила она.

– И ты думаешь, что они исключают друг друга? – провоцировал ее Гримм.

«Неужели я так сказала?». Ради всех святых, этот человек превращал ее мозги в кисель!

– О чем ты говоришь?

– О чувствах и Чувстве, Джиллиан. Ты думаешь, что они исключают друг друга?

Джиллиан на мгновение задумалась над этим вопросом.

– У меня было немного опыта в этом, но я бы сказала, что их чаще испытывает мужчина, чем женщина, – в конце концов ответила она.

– Не каждый мужчина, Джиллиан.

Сделав паузу, он добавил ровным тоном:

– И именно такой опыт у тебя был?

– Что я хотела сказать? – раздраженно спросила она, словно не замечая его вопроса.

Гримм рассмеялся. О небо, он рассмеялся! И это был настоящий, раскрепощенный смех – низкий и звучный, густой и теплый. Джиллиан вздрогнула, потому что блеск белых зубов на затененном лице сделал его таким красивым, что ей захотелось расплакаться от несправедливости того, что он так скупо дарит ей такую красоту.

– А я-то надеялся, что ты вот-вот мне об этом скажешь, Джиллиан.

– Родерик, разговоры с тобой никогда не приводят туда, куда я хочу.

– По меньшей мере, ты никогда не скучаешь. А это что-то да значит.

Джиллиан с досадой вздохнула – он сказал правду. У нее поднималось настроение, появлялось приятное возбуждение, обострялось восприятие, но никогда, никогда она не скучала.

– Так что они взаимоисключающие для тебя? – рискнула она.

– Что? – мягко переспросил он.

– Эти чувства и Чувство.

Гримм принялся беспокойно ерошить себе волосы.

– Полагаю, я не встречал женщины, которая заставила бы меня ощущать те чувства вместе с этим.

«Я бы смогла сделать это, я знаю, смогла бы!» – чуть было не выкрикнула Джиллиан.

– Но те, другие чувства, ты испытываешь довольно часто, не так ли? – съехидничала она.

– Так часто, как могу.

– Опять ты со своими волосами. Что с тобой и с твоими волосами?

Не получив ответа, Джиллиан совсем по-детски произнесла:

– Я тебя ненавижу, Родерик.

Она готова была пнуть себя ногой в тот же момент, когда сказала это. Джиллиан считала себя умной женщиной, и, тем не менее, в присутствии Гримма она впадала в детство.

Надо было найти прием поэффективнее, чем это ребячество, если уж она намеревается спорить с ним.

– Нет, не ненавидишь, девочка.

С этими словами Гримм чертыхнулся и шагнул вперед.

– Ты уже в третий раз повторяешь это, но мне уже надоело это слышать, черт возьми!

Он приближался, глядя на нее сверху вниз, на его лице застыло напряженное выражение. Джиллиан затаила дыхание.

– Ты бы хотела меня ненавидеть, Джиллиан Сент-Клэр, и, видит Бог, тебе следовало бы меня ненавидеть, но ты просто не можешь заставить себя возненавидеть меня так сильно, не так ли? Я знаю, потому что заглянул в твои глаза, Джиллиан, и там, где не должно быть ничего, если ты меня ненавидишь, увидел фурию с любопытными глазами.

Повернувшись в вихре теней, Гримм спустился с крыши, двигаясь с волчьей грацией, и, запрокинув голову, остановился у подножия лестницы, в луже лунного света. Бледная луна превратила его горестное лицо в застывший барельеф.

– Никогда не говори мне больше этих слов, Джиллиан. Я не шучу – это честное предостережение. Никогда!

Когда он скрылся в саду и под его сапогами захрустели камни, она окончательно уверилась, что это был не призрак.

После его исчезновения Джиллиан долго размышляла о его словах, оставшись на валу наедине с мрачным небом. Три раза Гримм назвал ее по имени – не «ребенок» или «девушка», но «Джиллиан». И хотя последние слова были произнесены холодным тоном и без выражения, она разглядела – если только лунный свет не сыграл с ней злой шутки – в его глазах тень душевной муки.

И чем дольше она думала, тем сильнее ее охватывала надежда. Логика подсказывала ей, что любовь и ненависть могут таиться под одной маской. И надо было лишь поднять маску и заглянуть под нее, чтобы определить, какие эмоции загоняли этого человека в тень. Окружавшую Джиллиан тьму прорезал проблеск понимания.

«Слушайся своего сердца, – сотни раз советовала ей мать. – Сердце не соврет, даже если разум твердит иное».

– Мама, я скучаю по тебе, – прошептала Джиллиан, когда последний сполох заката растаял за горизонтом цвета крыла ворона. Но, несмотря на разделявшее их расстояние, сила Элизабет Сент-Клэр была внутри нее, в ее крови. В ее жилах текла кровь Сачеронов и Сент-Клэров – довольно грозное сочетание.

Он безразличен к ней – так, что ли? Время покажет!